Благодарность вложена внутрь каждого из нас точно так же, как универсальная человеческая характеристика – чувство вины

не только расчет, но и воображение и интуицию.

Высказываясь ранее против того, дабы мы основывали собственную жизнь на чувствах, я не имел в виду, что отечественные эмоции не являются ответственным проводником к истине. В случае если приятные эмоции становятся самоцелью и смыслом, то они, конечно же, введут нас в заблуждение. Но, вдумчиво думая над собственными интуитивными реакциями, мы время от времени обнаруживаем, что знаем значительно больше, чем можем выра- зить логически.

Сами отечественные размышления об источнике всего сущего, включая красоту, увеличивают возможность того, что где-то вправду су- ществует что-то большее, — иными словами, Всевышний. Ничем вторым их растолковать запрещено.

В одинадцатом веке епископ Ансельм Кентерберийский так выразил это в молитве: «О, Господь, никого более великого, чем Ты, мы не можем постичь; Ты кроме этого превыше всего, что возможно постигнуто… Не

С Ч А С Т Л И В А Я Ж И З Н Ь

будь так, возможно было бы представить себе что-то более великое, чем Ты, но это нереально».5

Сначала думается, что это — рассуждения, идущие по замкну- тому кругу, только подтверждающие необходимость в существовании аналогичной идеи. Но богослов колониальной эры Джонатан Эд- вардс посмотрел на данный вопрос иначе. Он говорит: «Не- бытие — это то, что снится дремлющим камням».6 Потому, что мы неспособны представить собственный собственное небытие, мы можем быть уверены как в собственном существовании, так и в той Личности, Которая превыше всего, доступного для познания.

Это именуют «онтологи- ческим доказательством существования Всевышнего», и чем больше вы о нем думаете, тем больше проникаетесь его разумностью.

Я нашёл это в тот момент собственной жизни, в то время, когда был совер- шенно далеким от религии — в лучшем случае, номинальным христиа- нином. Я приехал на озеро в Нью-Хэмпшире совместно со собственными двумя сыновьями, дабы поучить их хождению под парусами на маленькой четырехметровой яхте. На протяжении одного из отечественных вечерних упраж- нений на озере Кристиан, которому тогда было десять лет, стоял, удерживая парус.

Его глаза искрились восхищением от того, что он может собственноручно руководить яхтой. Я был на корме, дер- жась за румпель. По лицу сына я видел, как он рад собственному новому открытию: ощущению силы ветра в руках.

В тот миг, сам того не ожидая, я сказал: «Боже, благодарю, что подарил мне этого ре- бенка и данный необычный момент, что я могу с ним разде- лить». После этого я сообщил Всевышнему, что если бы мне было суждено на следующий сутки погибнуть, то я ощущал бы, что моя жизнь удалась.

Осознание, того, что я только что сообщил, меня поразило. У меня не было намерений пробовать сказать с Всевышним, кем бы Он ни был, даже если Он вправду существовал и Его возможно было познать, — в чем я определенно не имел интеллектуальной с уверенностью- сти. И все же, мне было нужно признать, что я был переполнен признательностью за это незабываемо глубокое переживание с моим сыном Крисом, и мне хотелось кого-то поблагодарить — Всевышнего.

Казалось, что на каком-то уровне я не могу представить невоз- можность Его существования, но я отмахнулся от этого ощущения, сделав вывод, что все это — последствия чрезмерного стресса от пережитого. Необычные вещи смогут с нами происходить.

Что же побудило меня в тот сутки сказать с Всевышним? Перепол- няющее чувство признательности за поразительно весёлое пережива- ние. Я понял, что признательность положена вовнутрь каждого из

Г Л А В А 2 4

нас совершенно верно так же, как универсальная людская черта — чувство вины. Разве вас не наполняет признательность, в то время, когда, проснув- шись поутру, вы открываете окно, чувствуете свежий весенний вете- рок и видите восходящее солнце? Я

благодарен ежедневно за то, что

живу, что у меня прекрасная семья, что у

меня имеется цель в жизни. Разве возможно относиться к этому в противном случае? Но в случае если за пределами земного нет ничего, не считая безбрежного вакуума, то из-за чего вы должны испытывать признательность за что-либо?

У меня имеется приятель, и у него как-то состоялся разговор с одним из бизнес-

Универсальное чувство

признательности ведет нас к пониманию об источнике отечественного бытия – Всевышнем

партнеров по поводу собственной христианской веры. Его партнер, один из директоров громадной интернациональной корпорации, был очень начитанным и глубоко разбирался в философии и экономике. Пыта- ясь растолковать собственную веру в существование Всевышнего, мой дорогой друг выспраши- вал у него, что он думает о жизни.

Данный человек признал, что испытывает глубокое чувство признательности за собственную жизнь.

В то время, когда мой дорогой друг поинтересовался у сотрудника: «А кому ты благодарен?» — тот был за- стигнут неожиданно, признав, что не верит в существование кого-либо, кому возможно было бы выразить эту признательность. «Но из-за чего ты испытываешь ее? — не унимался мой дорогой друг. — Ты можешь быть благо- дарным лишь какой-то личности, заслуживающей этого». На это сотрудник ответил: «Вот из-за чего люди придумали Всевышнего. Им в обязательном порядке нужно некое мифическое существо, которому они имели возможность бы вы- ражать признательность».

Нелепость этого довода очевидна. Джеймс Райан возвратился к надгробию в Нормандии не чтобы выразить благодар- ность кому-то, кого он придумал в собственном воображении. Капитан Мил- лер вправду спас ему жизнь.

Признательность без объекта благодарения — тщетная мысль, и никто не будет выдумывать Всевышнего лишь чтобы было кого благодарить. В случае если нет Творца, то из-за чего мы испытываем признательность?

Признательность, которую испытывал Джеймс Райан либо я в тот сутки на озере, — признательность, пережитая столько раз в течение судьбы всеми нами, включая делового партнера моего приятеля, предпола- гает существование кого-то, кому мы признательны. Совершенно верно так же, как универсальная черта эмоции вины говорит о существе- кожный покров нравственного закона, универсальное чувство признательности ведет нас к пониманию — дешёвого, пожалуй, лишь сердцу, — об источнике отечественного бытия — Всевышнем. То, что я пережил, глядя на сына в

С Ч А С Т Л И В А Я Ж И З Н Ь

Нью-Хэмпшире, было броским проявлением этого знания, записанного на сердце.

Но в случае если мы поймём благодарность и реальность красоты глу- боко в нас, то отчего же нам так сложно жить в свете этого понимания?

По причине того, что все окружающее с настойчивостью и упорством твердит нам о противоположном. Транспаранты везде говорят:

«Истины не существует»; «Всевышний — это миф», — и отечественное общество при- нимает откровенную неправда за чистую воду.

Повторюсь: это — огромная дисфункция нашей жизни. Она делается еще более очевидной, в то время, когда мы исследуем, какую роль играется в отечественной повседневности постмодернистское мышление с его противоречивой и очевидно иррациональной природой. Постмодер- нисты совершают страшнейшие вещи.

Глава 25

Прозревающие постмодернисты

«Э

то делают птички, это делают пчелы, а также дрессиро- ванные блохи, — поется в ветхой песенке. — Давайте же и мы займемся этим, давайте будем обожать».1 Увы, боль- шие панды испытывают значительные проблемы с «этим»,

что стало одной из основных обстоятельств их близости к вымиранию. Зоо- защитники и парки природы в мире прилагают много уси- лий, дабы отдалить этого всеми любимого, но сексуально индифферентного медведя от грани исчезновения.

Ведущая роль в данной борьбе отведена центру по защите боль- ших панд «Волун», расположенному на юго-западе китайской про- винции Сычуань. Ученые в «Волуне» поняли, что панды сами для себя составляют практически такую же угрозу, как и сужение ареала их обитания. Они питаются листьями и бамбуковыми стеблями, низ- кая пищевая сокровище которых усугубляется тем фактом, что у панд — пищеварительная совокупность плотоядных.

Группы громадных панд живут на большом растоянии друг от друга, и самцы печально известны собственной не- уклюжестью в ухаживании. Одновременно с этим, самки, в половине случаев рождающие двойни, выбирают для выкармливания лишь одного де- теныша, обычно разрешая второму погибнуть в небрежении. Так, не смотря на то, что «это, невольно, делают моллюски с холодного Кейп- Кода а также ленивые медузы»,2 панды это делают очевидно не хватает действенно.

В случае если же и делают, то выращивают через чур мало здо- ровых детенышей.

Ученые из китайского центра по изучению и сохранению боль- ших панд в природном заповеднике «Волун» изобрели уникальные методы мотивировать этих медведей к тому, что должно происхо- дить естественным образом. В то время, когда зоопарк Сан-Диего доставил че- тырехлетнюю самку по имени Хуа Мэй обратно в Китай, ее опекуны в «Волуне» приготовились к серии «встреч вслепую», сохраняя надежду, что

С Ч А С Т Л И В А Я Ж И З Н Ь

Хуа Мэй окажет помощь расширить популяцию панд. Но эта самка всю жизнь провела в неволе, исходя из этого ученые из «Волуна» действительно опа- сались, что она не будет знать, как себя вести. Дабы оказать помощь ей, они прибегли к тому, что возможно было бы назвать «панда-порно» — по- тихо Хуа Мэй записи спаривания панд.

В июне 2004 года ученые из «Волуна» с гордостью заявили о том, что Хуа Мэй забеременела.3 При рождения двойни они имели возможность спасти обоих медвежат, поочередно меняя их , пока те смогут выживать без избирательного внимания мамы.

Я говорю эту милую историю по двум обстоятельствам, и обе они показывают ущербность постмодернистского мышления. Во- первых, выясняется, что натуралисты — люди, верящие, что нет ничего, не считая хаотической вселенной — не могут либо не согласны поступать в соответствии с собственными убеждениями. В противном случае они просто позволили бы громадным пандам провалиться сквозь землю, потому, что как раз так действует естественный отбор, не так ли?

С позиций биоло- гического разнообразия либо каждый идеи, которую применяют натуралисты для объяснения компрометирующего их альтруизма, эти медведи ничего не означают.

Помимо этого, эта история говорит о том, что Питер Сингер ошибается, говоря, что люди не отличаются от животных. Отечественные забота и любовь отличают нас от всех остальных живых существ. По сути, эти качества и делают нас людьми.

В собственных поступках мы не опираемся на холодные прагматичные расчеты Сингера.

Мы куда более великодушны по отношению к Почва и населяющим ее созданиям, как будто бы они были вверены отечественному попечению. В конечном итоге так и имеется, и это дока- зывает, что довольно будущего громадных панд значительно куда более оправданной есть библейская Книга Бытие, чем «Происхождение видов» Дарвина. Не смотря на то, что натуралисты проповедуют об отсутствии разли- чий между остальным творением и человечеством, собственными поступками они говорят о том, что эти различия огромны.

Это один из множества примеров того, как постмодернизм очевидно противоречит сам себе.

Постмодернизм имел возможность в полной мере быть изобретен известным бейсбо- страницей Йоги Беррой. В нем полно тезисов, наподобие тех, каковые высказывал экстравагантный Йоги: «В данный ресторан больше никто не ходит, по причине того, что в нем через чур многолюдно». Явная взаимоис- ключающая сущность многих позиций постмодернизма ведет людей к вы- сказыванию аналогичных же абсурдных утверждений.

Позднее в данной главе будет поведано о том, как один знаменитый архитектор пост- модернизма отрекся от собственного противоречивого учения.

Г Л А В А 2 5

Но многие люди живут в огромной лжи постмодернизма, кроме того не осознавая, как это ослабляет их свойство рацио- нально мыслить. Как-то репортер поинтересовался у яркой и иногда эпатаж- ной Максин Уотерс, конгрессмена из Калифорнии, из-за чего она марширует в демонстрации за право делать аборты. «По причине того, что у моей мамы не было права на аборт», — совсем без шуток ответила Уотерс.4

Отчего же люди этого не подмечают? Мы потеряли свойство к различению и критическому мышлению верного и неправиль- ного. Вся отечественная культура твердит о том, что нам необходимо легко при- нимать чужие высказывания, не оспаривая их.

Мы обязаны разглядывать любую точку зрения как верную и верить в от- сутствие таких понятий, как истина либо логическая обоснованность. Эта мысль стала злыми чарами, каковые так запугали нас, что мы на- чали верить в относительность всего сущего.

Подобная относительность оказала влияние на каждого. Все мы в той либо другой степени — прозревающие постмодернисты. Постмодернизм без шуток искажает отечественное самовосприятие как людских личностей.

Заберите, например, современную поглощенность людей самими собой.

Доведите ее до логической крайности, и вы получите девизы для комплекта в армию наподобие: «Армия одного».

В первый раз выяснив, что новый девиз для новобранцев — «Армия од- ного», я ожидал заметить столько карикатур, острот шоуменов и язвительных статей, что вся страна армию на хохот. Однако, армейские сделали хорошее изучение. Множество особых рабочих групп и совершённых фокус-групп разрешили из- учить потенциал этого девиза.

Как ни страно, кампания по на- бору в армию прошла удачно. Прошлый девиз: «Будь тем, кем ты можешь быть» — также играл на личных амбициях, но девиз

«Армия одного» изобразил воинскую работу не целиком и полностью командным делом, а приключением для супергероя-одиночки.

Но армия действует совсем не так, в чем я убедился на протяжении работы в морской пехоте. Мне нравилось пребывать вместе с дру- гими юношами в боевой обстановке. Я обожал физические нагрузки, тренировки, дисциплину.

Но больше всего я ценил дух войскового товарищества, чувство сплоченности подразделения.

И не имеет значения, как разношерстной компанией были новобранцы, — наступал момент, в то время, когда они сливались в единую боевую единицу, в которой любой переживал солидарность, неизвестную нигде в гражданской судьбе.

На другими словами несложная обстоятельство. Армейские не в бирюльки играются. Они трудятся на смерти и грани жизни в боевых сражениях, и это подразумевает командное сотрудничество.

С Ч А С Т Л И В А Я Ж И З Н Ь

Руководя взводом, я прекрасно выучил, что моя жизнь зависит от подчинения уверенности и приказам командира в том, что мои воины совершенно верно так же четко делают мои распоряжения. Как раньше, так и по сей день военная дисциплина пребывает в несложном обеспечении ис- полнения распоряжений. Как офицер, я должен был заслужить уважение воинов.

Сила армии, грубо говоря, содержится в сохранении крепких уз между офицерами и их подчиненными кроме того в самых экс- тремальных обстановках.

Все это — вопрос взаимоотношений.

Тактика боя кроме этого требует сотрудничества. Наступление взвода на вражеские позиции — только командная задача. Одно отделение из тринадцати человек залегает, снабжая огневое прикрытие для другого отделения, которое продвигается вперед.

В каждого отделения имеется огневые группы по четыре человека в каждой, каковые начальник развертывает подобным образом: одна наступает, а вторая снабжает огневое прикрытие для на- ступления. Действия военных подразделений в сражении в высшей мере координированы.

На поле боя воинов, с которым ты дробишь окоп, осуществляет контроль сектор в 180 градусов, а второй такой же сектор осуществляешь контроль ты. Вы сражаетесь практически спиной к пояснице. До войны во Вьетнаме тем- нокожий американец Аллен Чемберс был агрессивным ненавистни- ком белых.

Но Вьетнам покончил с его расизмом, по причине того, что в сражении его пояснице закрывал белый. Они были в неразрывной связке. Если бы не данный юноша, то Аллен погиб бы.

Армия одного?! Легко хохот! Но отечественное общество восприняло это действительно, что показывает, как глубоко мы затянуты в ги- гантскую неправда о самодостаточности и величии человека.

Одно дело — вступить в армию из-за возможности стать храбрецом- одиночкой, а после этого, конечно, понять, что ты — часть сообще- ства, которое должно функционировать совсем особенным образом. Так довольно часто происходит, в то время, когда кто-то «клюет» на лживую рекламу. Но совсем другое дело — строить собственную жизнь на утвержде- ниях, каковые опровергают друг друга и смогут привести к ошибоч- ным ответам в очень важных вопросах .

Вот из-за чего так принципиально важно не только осознавать фундаментальные идеи, прячущиеся за тем, что мы слышим и видим в обществе, но и наблюдать глубже.

Под давлением жизненных событий люди смогут вынуж- денно признать тот факт и иррациональность постмодернизма, что он формирует безвыходность, которая со временем делает жизнь невы- носимой. Мы уже заметили в истории Денниса Козловски, что про-

Г Л А В А 2 5

исходит, в то время, когда человек в погоне за личной наживой отвергает всякую этику. И, как это ни трагично, подобные явления становятся обыч- ными. Такие случаи поднимают вопрос о том, как обще- ство, отвергающее каждые утверждения о существовании истины, может сохранять понятие об этике.

Термин «этика» происходит от греческого слова, которое переводится как «стабильный».

Она не изменяется. Но какая возможно этика, если не существует истины?

Пятнадцать лет назад один мой дорогой друг дал двадцать миллионов долларов Гарвардской школе бизнеса на введение курса этики. Я ска- зал ему, что он тратит деньги впустую, по причине того, что Гарвард, безза- ветно преданный философскому релятивизму, ни при каких обстоятельствах не сможет научить этике. Позднее я кроме того написал по этому поводу статью, вы- кликавшую смятение среди моих друзей из попечительского совета Гар- варда.

Дабы удовлетворить их протесты, я попросил выслать мне учебную программу. Прочтя ее, я заметил, что мои нехорошие пред- положения подтвердились, и написал еще одну статью — кроме того более твёрдую, чем прошлая. Это побудило Гарвард пригласить меня в первой половине 90-ых годов двадцатого века прочитать лекцию, которую я назвал: «Из-за чего Гарвард неимеетвозможности научить этике».

Ни при каких обстоятельствах еще я не трудился над речью так усердно. Я из- учал все, что попадалось мне в руки, потому, что знал, что буду ата- кован лучшими из интеллектуалов. В тот сутки, в то время, когда я, стоя в полукруглом «колодце» перед сильно вздымавшимися вверх последовательностями, обратился к забитой до отказа лекционной аудитории, сердце вы- прыгивало у меня из груди.

Но, эта лекция позвала у меня разочарование, потому, что то, что я сказал, никто не стал оспаривать. Мне не задали ни еди- ного толкового вопроса. Я заключил, что для спора со мной студенты были не хватает подкованы в нравственной философии, и это, само по себе, стало самым печальным из всех комментариев.

Это приглашение выяснилось не последним, и в течении не- какое количество лет я просматривал лекции не только в Гарварде, но и в других уни- верситетах Лиги Плюща. За последнее десятилетие я все больше убеждался в том, что ни один из ведущих американских институтов, за ис- ключением горстки колледжей с обучением по программе «Великих книг», и открыто религиозных учебных заведений, неимеетвозможности на- учить этике.

Опять и опять то один, то второй из моих друзей бросал мне вызов, утверждая, что в их альма-опытен либо институте, где они препо- дают, этику излагают самым лучшим образом. Любой раз я просил из отправить мне учебную программу этого курса, и скоро обнару- живал, что он говорит не столько об этике, сколько об уважении раз- личий либо охране внешней среды. Сейчас единственный стандарт — это прагматизм.

Лишние неприятности вредны для бизнеса.

С Ч А С Т Л И В А Я Ж И З Н Ь

Отчего же мы должны удивляться, в то время, когда сотрудники обдирают до нитки собственные корпорации? Они научены тому, что смогут поступать, как им вздумается. Выбирать личные сокровища.

Они просто должны вести себя так, дабы их имя не появилось в газетах (многие пренебрегают и данной частью).

Никто в отвлечённых аудиториях не признает, что постмодернизм ведет в тупик. Мы разрешаем студентам принимать личные ответы об истине, а после этого удивляемся, в то время, когда они мошенничают.

Никто, за исключением одного-единственного доктора наук, ко- торого я встретил в моей собственной альма-опытен, Брауновском университете. Я возвратился в Браун на пятидесятую годовщину отечественного выпуска частично вследствие того что меня пригласили прочесть одну из лек- ций в сутки вручения дипломов. К моему огромному удивлению, в этом бастионе политкорректного либерализма мне внесли предложение са- мому выбрать тему лекции, что я и сделал: «Из-за чего Лига Плюща неимеетвозможности научить этике».

В то время, когда меня представили толпе, до отказа заполнившей громадной лекционный зал, данный доктор наук поприветствовал меня и заявил, что выбранная мной тема лекции воображает для него интерес. Он утвержает, что он когда-то преподавал этику в Брауне, но после этого, обращаясь к аудитории, сказал: «Быть может, выслушав мистера Колсона, вы осознаете, из-за чего мне было нужно отказаться от этого курса», — и он занял собственный место в зале. Я отыскал честного человека.

Один из самый прославленных поборников основной идеи постмодернизма — что мы сами творим собственную действительность — об- наружил, что такие убеждения сделали его жизнь никчемной и не- счастной. Данный гигант литературного мира был мятежником просто так. Последние пятьдесят лет его труды применяли для при- вивания постмодернистского мышления студентам университетов.

Однако, на пике собственной карьеры он совершил полный разворот и вышел из многих тупиков, в которой находится, следуя своим идеям. Он отверг те самые иллюзии, каковые сделали его известным.

Уоллес Стивенс появился 2 октября 1879 года в Рединге, штат Пенсильвания, в семье потомка первых эмигрантов из Голландии. В юные годы, отправляясь в воскресную школу при пресвитерианской церкви, он надевал «лакированные ботинки с серебряными пряж- ками».5 Мать Уоллеса, урожденная Целлер, происходила из очень набожной германской семьи, а папа, Гаррет, был успешным юристом, инвестировавшим собственные адвокатские платы в фермы, недвижи- мость для сдачи в новые и аренду предприятия. Семейство процве-

Г Л А В А 2 5

тало до начала XX века, в то время, когда их стабильность была подорвана в следствии рыночных пожара и кризисов на одном из фирм Стивенса — велосипедном заводе. С этого времени Гаррету прихо- дилось прикладывать много упрочнений к тому, дабы сохранять преж- нее положение его семьи в обществе Рединга, которым он очень дорожил.

Уоллес — второй из пятерых детей — поступил в Гарвард во второй половине 90-ых годов XIX века. У него уже развилась любовь к литературе, и на протяжении учебы в колледже Стивенс публиковал собственные первые поэмы, очерки и рассказы в изданиях «Harvard Advocate» и «Harvard Monthly». Доктора наук признавали его таланты.

На Стивенса оказала влияние французская поэзия, в частности — произведения Поля Верлена, посвященные тому, как разум формирует собственный персональный мир. Стивенс до конца своей жизни оставался франкофилом, большое количество просматривая о Париже и время от времени зака- зывая картины и книги из парижских магазинов. Он имел возможность в мельчай- ших подробностях обрисовать кафе на Елисейских Полях, не смотря на то, что в действительности ни при каких обстоятельствах во Франции не был.

Ему хватало Парижа, на- рисованного его воображением. Стивенс не желал, дабы его персональный мир был скомпрометированным действительностью.

Семья Уоллеса сразу же увидела, что по окончании Гарварда он из- менился. Социальные амбиции своих родителей у сына скоро перевоплоти- лись в непоколебимый интеллектуальный снобизм. «Уоллес уехал в колледж, а после этого возвратился с гарвардским выговором!» — отметили его сестры и братья.6

Папа дал совет Уоллесу последовать по его стопам юриста, но парень сделал вывод, что попытается заняться писательским трудом. В 1900 году он уехал в Нью-Йорк, где устроился внештатным коррес- пондентом в газету «New York Tribune» и ассистентом редактора в ежемесячный издание «World’s Work». Скоро Уоллес осознал, что за- трудиться на судьбу таким ремеслом весьма непросто, и воспользовался советом отца.

Он поступил в Юридическую школу Нью-Йорка и в 1904 году был принят в коллегию юристов.

Летом этого же года на протяжении визита в Рединг Уоллес позна- комился с Элси Молл. У ее матери, которая происходила из некогда знатного рода, была неблагополучная история. Она два раза выходила замуж и оба раза — за расточителей, каковые погружали семью в долги и после этого умирали.

Папа Элси скончался, в то время, когда она была еще совсем ребенком, а следующий супруг ее матери не имел возможности себе позволить оплату учебы девочки. В итоге она в возрасте четырнадцати лет оста- вила школу и устроилась продавщицей в магазин.

Скоро Уоллес Стивенс совсем утратил голову от Элси Молл легко вследствие того что она была самой прекрасной из всех известных ему девушек. Она стала его «музой», и Уоллес начал придумывать в ее

С Ч А С Т Л И В А Я Ж И З Н Ь

честь стихи. Элси была такой хорошенькой юной блондинкой, что победила на конкурсе красоты и стала моделью для изображения Свободы на десятицентовых монетах.

Уоллес и Элси виделись пять лет, в течение которых Стивенс пробовал утвердиться как юрист в Нью-Йорке. В течение этого пе- риода двое парней виделись довольно редко, но вели интенсивную переписку. Совместно они убивали время лишь летом и на праздничные дни, в то время, когда Уоллес гостил дома у своих родителей.

В такие дни его внимание было так поглощено Элси, что это стало причиной про- тесты у его отца, который считал, что семья превратилась для Уоллеса в прачечную.

Сначала адвокатская карьера Стивенса не ладилась. Он не владел ни темпераментом, нужным для работы в зале суда, ни предпринимательской смекалкой, без которой было сложно выстроить успешную практику. Но ему наконец удалось взять хорошую должность юриста в компании по страхованию поручитель- ских обязательств, где он стал экспертом по банковским гаран- тиям.

В 1909 году Стивенс почувствовал себя уже достаточно окреп- шим денежно, дабы жениться на Элси Молли. Одним из летних вечеров за ужином он представил юную красавицу собственной семье. Они знали Элси много лет: сначала — как одноклассницу младшего брата Уоллеса, а после этого — как девушку, за которой заботится сам Уоллес.

Скоро стало ясно, что родители Стивенса не одобряют данный брак. По окончании того, как Уоллес проводил Элси к себе, он прочно пору- гался с отцом, потому, что вычислял возражения своих родителей классовым предрассудком против социального положения его невесты. Но, его сестры, у которых было меньше обстоятельств предпочитать невестку более знатных кровей, кроме этого недоумевали, как Уоллес имел возможность заинте- ресоваться Элси.

Она казалась им неинтересной и обыкновенной. Папа Сти- венса не имел ни мельчайших сомнений, что голос страсти заглушил у сына все аргументы разума, и постарался воспрепятствовать этому браку. В кульминационный момент ссоры с отцом Уоллес выкрикнул,

что в случае если Элси в этом доме не рады, то он больше ни при каких обстоятельствах не пере- ступит его порог.

Элси и Уоллес скоро поженились. Это была скромная церемо- ния, на которой не находилось никого из семейства Стивенсов. В отличие от большинства угроз, выкрикиваемых в пылу ссоры, Уоллес сдержал данное обещание.

Его папа погиб через два года, в 1911-м, так больше и не заметив сына у себя дома.

В Нью-Йорке Уоллес присоединился к группе живописцев-аван- гардистов. На протяжении учебы в Гарварде он подружился с Уолтером Конрадом Аренсбергом — богатым парней с поэтическими наклонно-

Г Л А В А 2 5

стями. В Нью-Йорке Аренсберг собрал около себя живописцев-экс- периментаторов и других деятелей мастерства. Так Стивенс познако- мился с будущими знаменитостями — живописцами Маном Рэем, Франсисом Пикабиа и Марселем Дюшаном.

Юный поэт в первый раз со- прикоснулся с новыми направлениями в мастерстве, разные ответв- ления которых позднее объединило наименование «модернизм».

Модернизм, по сути, был попыткой утвердить мастерство на ис- ключительно людской базе, создать труды, каковые не ими- тировали бы жизнь (потому, что жизнь — это плод хаоса), а были бы особенными мирами сами по себе. Модернизм опирался на материали- стические научные догадки, считавшиеся неопровержимыми. Стивенс отмечал, что «человек обязан жить в мире Дарвина, а не Платона».7

Собственные первые зрелые стихи он начал писать в годы Первой Мировой. Они публиковались в таких изданиях, как «альманах» и Тренд Хариет Монро «Поэзия». Свободный стих Стивенса, характеризовав- шийся потрясающей музыкальностью, эстетическим очарованием и иро- ничным остроумием, начал привлекать к себе внимание публики.

В 1916 году Стивенс присоединяется к компании «Hartford Ac- cident and Indemnity» в качестве главы нового департамента поручи- тельских обеспечений. Вместе с Элси он переезжает в Хартфорд, штат Коннектикут.

С этого времени и до самой его смерти в 1955 году жизнь Сти- венса текла по двум руслам. С одной стороны, он был высокооплачи- ваемым начальником, что сутки напролет диктовал правовые заключения по долговым искам и распределял юридические задачи компании между региональными адвокатскими конторами. В первой половине 30-ых годов XX века Стивенс стал вице-президентом «Hartford Accident and Indem- nity», а также в разгар Великой депрессии получал 17 тысяч дол- ларов в год — огромную сумму, в случае если учесть, что годовой доход преуспевающих юристов и врачей тогда составлял две тысячи долла- ров.

Одновременно с этим, Стивенс-поэт поднимался ежедневно в шесть утра, дабы выделить два часа чтению и взять пищу для размышлений на время ежедневной сорокаминутной прогулки от дома до офиса. (За собственную жизнь он так и не обучился управлять автомобилем.) Большая часть его стихов были сочинены как раз по пути на работу. Появившиеся строчки Стивенс по приходу в офис диктовал секретарше. Время от времени чтобы закончить какое-нибудь стих, он выкраивал часть рабочего времени, то и дело навещая библиотеку компании, где усердно изучал массивный толковый словарь.

В первой половине 20-ых годов двадцатого века, в то время, когда Стивенсу было 43, издательство

«A. A. Knopf» издало первый громадный сборник его стихов под

С Ч А С Т Л И В А Я Ж И З Н Ь

заглавием «Harmonium» («Фисгармония»). В него вошли многие про- изведения, каковые сейчас изучают студенты в университетах. Так, стих «Пожилая набожная женщина» решительно отвергает тра- диционную веру, а «Воскресное утро» прославляет неоязычество.

В последнем Стивенс прославляет страстные порывы и чувственность души, как что-то значительно более возвышенное, чем небеса. Поэт спра- шивает: «Погибнет ли зря отечественная кровь либо стяжает эдем?»8

Критики признали, что сборник «Harmonium» открыл миру новый поэтический талант. Но, кое-какие сочли убежденность Стивенса в том, что мастерство имеется наивысшая жизненная сокровище, поверхностной и малосодержательной. Критики последующих лет по- стоянно защищали Стивенса от аналогичных обвинений, но сам он принимал их близко к сердцу.

По очень личным обстоятельствам, ему было нужно признать, что отечественная кровь несет в себе не только возмож- ность чувственного блаженства, но и семена собственного разру- шения.

Практически сразу после свадьбы Стивенс начал нечайно переосмысливать возражения его семьи против Элси Молл. Он понял, что та юная красотка, на которой он женился, была кроме этого и личностью, имевшей антипатии и собственные симпатии, и многие из них были противо- положны его предпочтениям. В то время, как Элси больше нравилось в Хартфорде, напоминавшем ее родной город, Уоллес сетовал о по- тере той жизни, которую он вел в Нью-Йорке.

В Хартфорде Элси скоро ограничила публичную судьбу семьи. Ей не нравились богемные приятели Уоллеса, и она была счастлива, что сейчас их нет поблизости. Ощущая собственную неспособность участво- вать в литературной судьбе мужа, Элси, конечно, начала прези- рать ее.

Вне всякого сомнения, в том, что она волновалась, большая часть вины лежала и на Уоллесе. Он довольно часто вел себя, как напыщенный дурак, не смотря на то, что и не подмечал этого.

Элси относилась к поэзии мужа пренебрежительно, именуя ее

«надуманной» — и частично это вправду было так. В то время, когда Стивенс перевез ее в солидный дом на Уэстерли-Тэрис — один из лучших приго- родов Хартфорда, — Элси стала затворницей. Соседские дети прозвали ее «колдуньей».

Умению Уоллеса справляться в один момент с несколь- кими делами она противопоставила собственный перфекционизм в немногих сферах.

Элси стала одержима садоводством, перевоплотив их широкий задний двор в цветочное шоу. Помимо этого, она достигла настоящего мастерства в кулинарии, кормя собственного худощавого мужа так, что, по некоторым сведениям, его вес перевалил за 130 килограмм. Быть может, таким кулинарным усердием Элси убить его.

По окончании того, как в первой половине 20-ых годов XX века у них родился ребенок: Холли Брайт Стивенс, — Элси опекала малышку так, дабы исключить из ее

Г Л А В А 2 5

жизни участие Уоллеса. дочь и Отец тосковали по близкому обще- нию, но до того момента, как Холли стала взрослой, она мало виде- лась с отцом, кроме того живя с ним в одном доме. Юная королева красоты Элси старела так скоро, как имела возможность.

Она оде- валась, как ветхая дева, и смотрелась нарочито неряшливо — дальше некуда. Необычную скорость данной изменения показывают фото- графии Стивенсов, хранящиеся в библиотеке Хантингтона.9 Элси как будто бы сказала Уоллесу: «Ты женился на мне, и я — твоя, но у тебя не будет той юный, прекрасной девушки из твоих мечт, по причине того, что ты ни при каких обстоятельствах не знал меня настоящую».

Жизнь Стивенса, далекая от образа неоязыческого разгула на острове у берегов Греции, скоро стала безрадостной, унылой и хо- лодной. Элси и Уоллес выделили для себя раздельные апартаменты в доме на Уэстерли-Тэрис, а по вечерам ужинали совместно в гробовой тишине и уходили любой в собственную спальню.

Во время с середины 1920-х по 1940-й серость судьбы Стивенса частично скрашивали его ежегодные зимние поездки на юг. Эти путе- шествия, на протяжении которых он большое количество выпивал, охотился и рыбачил со собственными приятелями, вселяли в него мало жизни и давали новое вдох- новение его поэзии.

Самое известное стих Стивенса «Предположение о гармонии в Ки-Уэсте» появилось как раз на протяжении одной из таких поездок. Оно есть обычным примером его творчества, например, сосредо- точиваясь на том, как разум формирует отечественный опыт. Стивенс рисует образ дамы, поющей на морском берегу, противопоставляя сложную структуру ее песни (творимый ею мнимый мир) мо- нотонному и однообразному шуму самого моря.

Он был единственным творцом всего, Что было в мире. Кроме того океан

Чем бы он ни был, обретал себя

В звучащей песне. И смотря ей вслед, Шагающей на протяжении берега далеко,

Мы знали, что иного мира нет,

Чем тот, что в данный час она творит.10

Неприятности певца (творца) собственного мира становятся оче- известный, когда он предпринимает попытку жить в этом, реаль- ном, мире. На мой взор, Стивенса делает воистину большим тот факт, что он шепетильно разбирал через чур простые ответы и отвергал их.

Разочаровавшись в собственных взорах, выраженных в сбор- нике «Harmonium», Стивенс на семь лет фактически закинул поэ-

С Ч А С Т Л И В А Я Ж И З Н Ь

зию. В итоге, он начал высмеивать собственную претенциоз- ность. В стихотворении «Мотив для метафоры» он пишет о том, как применял поэзию, дабы избежать честного взора на самого себя. Она была для него местом, «где сам ты ни при каких обстоятельствах собою не был, быть не желал, да и не должен был».11

Со временем пара событий в его судьбы начали поднимать Стивенса из пучины отчаяния. Несмотря на отчужденность с Элси, он оставался ей верным, благодаря чему у него понемногу наладились отношения с дочерью, которым он придавал все больше значения. По мере того, как Уоллес начал глубоко думать о том, что бы он желал дать собственной дочери, ему было нужно признать, что смысл жизни выходит за пределы двух рельсов его бытия: материализма и эсте- тизма.

Стивенс сохранял надежду, что Холли займется изучением истории и языков — двух носителей традиций.

Как это ни безрадосно, он на своем опыте осознал, какое разочарование пережили когда-то его родители, потому, что Холли, проучившись чуть больше года в Вассарском колледже, покинула учебу, дабы выйти замуж за ремонтника офисной техники. По окончании рождения сына Питера данный брак скоро разрушился. Однако, новоиспеченный его дочь и дедушка стали близки, очень, и поэт души не чаял в собственном внуке.

Взаимоотношения Стивенса с Холли в итоге направили его внимание к родным, оставшимся в Рединге. В то время, когда в первой половине 40-ых годов двадцатого века погиб его самый младший брат, Джон Берген Стивенс, Уоллес отпра- вился на похороны. К тому времени в живых осталась только его се- стра Элизабет.

На похоронах Стивенс в первый раз встретился с большинством собственных племянниц и племянников. Он начал присылать им подарки и оказывать маленькие услуги в их продвижении по служебной иерархии. племянницы и Племянники так располо- жились к собственному дяде, что написали ему коллективное письмо, пол- ное восхищения по поводу его присутствии в их жизни.

В ответ на него Стивенс написал: «Наконец, я получил хоть какое-то понятие о эйфории домашних уз. Это один из источников жизненной силы».12 (Оставаясь наедине со собственными мыслями, он, на- верняка, сожалел о разрыве с отцом.)

К этому времени Стивенс, которому уже было за шестьдесят, совершил полный переворот в собственных взорах о важности взаимо- жизни и отношений в общине. Он занялся составлением собственного ге- неалогического дерева. Стивенсу хотелось наладить контакт с теми, кто оказал влияние на его формирование, как личности, — особенно с Цел- лерами, родственниками по материнской линии, религиозная вера ко- торых глубоко врезалась в его память. Любой раз, приезжая в Нью-Йорк, он посещал собор Святого Патрика и стал таким знато-

Г Л А В А 2 5

ком истории этого собора, что привозил в том направлении на экскурсии друзей, выполняя роль экскурсовода.

В последних собственных стихах (кое-какие из них относят к его луч- шим произведениям) Стивенс начал видеть проблески воплощенной в нашем мире фантазии, намного превосходящей его собственную. Раньше он неизменно творил так, как будто бы как раз поэтическое мастерство привносит порядок в мертвый и тщетный мир. Наконец, Сти- венс понял, что воображение поэта только прикасается к несрав- ненно более великому воображению его Творца.13

В стихотворении «Не мысли о сущем, но само сущее» он слу- шает предрассветный птичий щебет — совершенно верно так же, как Мессиан, на- чавший с этого собственный «Квартет на конец времени». Вначале поэт считает, что это пение — плод его воображения, но после этого он поймёт, что данный «хрупкий зов» исходит извне и говорит о целостном сотво- ренном порядке. Данный птичий щебет есть неотъемлемой частицей восхода.

Восходящее солнце довольно часто употреблялась в британской поэ- зии как образ воскресения Христа. Поэт говорит об