Деформация добавлением и опущением

В XVII в. один из первых участников Французской академии Де Мезириак упрекал «принца французских переводчиков» Жака Амио в том, что тот привносит в текст недопустимые добавления. «Амио, — писал он, — по каждому предлогу додаёт ненужные слова, вообразив, как я полагаю, что нередкое потребление синонимов прекрасным образом обогащает его обращение… Такие добавления непростительны не только вследствие того что демонстрируют недопустимые стилистические погрешности, но и вследствие того что они вероломны, поскольку дают основания читателю, не имеющему возможности прочесть Плутарха на его родном языке, не хорошо поразмыслить об этом разумном авторе, полагая, что греческий текст столь же насыщен синонимами, что и французский перевод. А ведь любой грамотный человек знает, что стиль Плутарха весьма сжат и не имеет ничего общего с азиатским»1.

Были в переводе Амио и другие деформации, другие добавления, за каковые он кроме этого подвергся резкой критике практически через 80 лет. Де Мезириак отмечал, что Амио на каждом шагу додавал «в противном случае говоря» и «так сообщить». Этими формами переводчик вводил в первую очередь перифрастические разъяснения заимствованных им,т.е. непереведенных, греческих слов.

Де Мезириак упрекал его в том, к примеру, что за словом Cybernesia следовало разъяснение — «другими словами праздник капитанов судов». «В случае если Плутарх говорит, что в Риме отмечали праздник Вакха, — возмущался Де Мезириак, — Амио, держа собственного читателя за вовсе необразованного, считает себя обязанным сказать, что праздник данный именовался Вакханалиями»2.

Деформации, о которых говорит Де Мезириак, составляли, но, основополагающие правила переводческой концепции Жака Амио. Переводчик ставил перед собой две главные цели и строил собственную переводческую стратегию в соответствии с этими це-

1 De Meziriac, Claude-Caspar Backet. De la traduction (1635). Artois, 1998. P. 10—11 (перевод мой. — H.Г.).

Ibid. P. 17.

лями. Во-первых, он хотел попасть в переводе показать, «обезопасисть и прославить» богатство и красоту французского языка. Не нужно забывать, что в эру, в то время, когда Амио переводил «Сравнительные биографии» Плутарха (1559), французские гуманисты, поэты, философы, переводчики старались доказать силу французского языка и его возможность не только противостоять латыни, но и вытеснить ее как из художественного литературного творчества, так и из научной речи.

Вторая задача Амио — сделать текст максимально понятным кроме того неподготовленному французскому читателю, не привычному с хорошей культурой. Для него как раз французский язык должен был стать носителем знаний о старой культуре, каковые становились дешёвыми каждому, талантливому просматривать на этом языке.

Добавления, деформирующие текст оригинала, смогут иметь и иные основания, в частности рвение переводчика создать текст, соответствующий господствующей в художественном творчестве догме либо вкусам публики. Так, возможно отыскать в памяти первый перевод «Гамлета» Шекспира на русский язык, осуществленный в 1745 г. А.П. Сумароковым.

Сумароков, пребывавший во власти русского классицизма, сознательно деформировал текст британской катастрофе, стремясь подчинить его канонам господствовавшего в литературе того периода направления.

По свидетельству исследователей, разбиравших текст су-мароковского «Гамлета» в сравнении с британским оригиналом, переводчик ввел в катастрофу множество дополнительных персонажей, поскольку нормы классицизма XVII—XVIII вв. потребовали, дабы в трагедии у каждого храбреца либо героини был наперсник либо наперсница. И у Офелии появляется мамка1.

Существует и противоположный тип деформации, сознательно предпринимаемой переводчиком. Он содержится в опущении некоторых фрагментов исходного текста. Обстоятельства таковой деформирующей операции смогут быть разными.

В упоминавшемся уже переводе «Гамлета» Сумароков исключил из текста сцену с могильщиками, поскольку нормы классицизма потребовали жанровой строгости и резкого отделения катастрофы от комедии. В данной сцене угадывались элементы комедии, да и написана она была прозой, а не белым стихом. Разговорный темперамент диалога могильщиков и комедийность персонажей соответствовали не трагедии, а скорее низкому стилю.

Более того, эта сцена нарушала правило трех единств, что и послужило переводчику основанием для исключения данного фрагмента уникального текста из перевода2.

1 См.: Фитерман А. Сумароков-переводчик и современная ему критика // Тетради переводчика. М., 1963. С. 17.

2 В том месте же.

Так, переводчик, сознательно деформируя текст, руководствуется нормами художественного творчества, господствовавшими во время его работы над текстом. Аналоги таких деформаций мы обнаруживаем в феномене «неверных красавиц» в западноевропейском переводе в XVII — начале XVIII в., в так называемых «переводах и» исправительных «переводах-переделках», множество примеров которых обнаруживаются как в западноевропейской, так и в отечественной практике художественного перевода.

Но имеется и еще одна обстоятельство, заставляющая переводчика деформировать уникальный текст, сознательно ухудшая и обедняя его. Это невозможность передать средствами языка перевода фрагменты уникального текста, заключающие в себе так именуемую игру слов, т.е. ту площадку, на которой происходит столкновение асимметричных фонетических, семантических и культурно-ассоциативных черт выясняющихся в контакте языков. Приведу пример из собственной переводческой практики.

В пародийном романе Фредерика Дара «История Франции, пересказанная Сан-Антонио» имеется описание осады галлами римской крепости на Капитолийском бугре, в которой пребывали священные гуси богини Юноны. Создатель романа говорит эту историю собственному малообразованному собеседнику:

— Le Capitole etait une forteresse, he. Analphabete! Les Romains
s’y etaient barricades. Les Gaulois ont voulu donner l’assaut a cette
forteresse. Une nuit, ils sont arrives en loucede au pied des remparts
avec la panoplie du parfait assiegeant. Tout le monde roupillait a
l’interieur du Capitole. Mais les oies qui s’y trouvaient les ont eventes et
se sont mises a crier…

— C’etaient des zouavespontificaux?

— Je ne parle pas de zouaves,mais d’oies! Des oies: coin-coin!

Первая реплика персонажа не воображает особенной трудности для перевода и не предполагает особенных деформаций исходного текста:

— Капитолий — это крепость, неуч! Римляне забаррикадирова
лись в ней. Галлы решили забрать крепость штурмом. Ночью они вти
харя подкрались к крепостным стенкам, притащив с собой полный
«набор хорошего штурмовика». В Капитолии все дрыхли. Но
гуси, что жили в крепости, почуяли неладное и начали кричать…

Но следующая реплика собеседника (C’etaient des zouaves pontificaux? — Это были папские зуавы?) приводит переводчика в полное замешательство. Во французском тексте обыгрывается фонетическая близость форм les oies (гуси) [le: zwa] и des zouaves (зуавы) [de: zwav]. Зуавы, как мы знаем, составляют папскую гвар-

дию. Омофония слов и географическая привязанность обрисовываемой сцены (Рим) и вызывают у собеседника эту ответную реплику. Вряд ли вероятно в русском языке составить игру слов со словами зуавы и гуси.

Возможно было бы постараться компенсировать игру французских слов иными лексемами русского, разрешающими омофоническую игру, но относящимися, очевидно, к совсем иным семантическим категориям. В этом случае подобная компенсация недопустима, поскольку в уникальном тексте игра слов связана с общеизвестной легендой о том, что гуси спасли Рим, и с общеизвестным фактом, что папу римского защищают зуавы.

Переводчику ничего не остается, как признать мат и шах и исключить из текста как игровую реплику, так и следующую, в которой создатель снимает эффект омофонии: Je ne parle pas de zouaves, mais d’oies! Des oies: coin-coin! — Я говорю не о зуавах, а о гусях! Гуси!

Га-га-га! — в силу их абсурдности в русском языке.

Текст перевода если сравнивать с текстом оригинала лишается одной очень увлекательной игры слов и, очевидно, делается от этого более бедным. Но переводчик сознательно идет на эту деформацию, чтобы передать другой текст, сделать его доступным читателю.

Сознавая, что перевод без всяких утрат неосуществим, и убедившись, что игра слов — привычный и достаточно нередкий прием автора оригинала, переводчик приходит к заключению о том, что данное опущение хоть и обедняет текст перевода, но не искажает его в целом, т.е. не формирует превратное представление о тексте оригинала. В этом сущность системности переводческой деятельности, о которой обращение отправится ниже.

Итак, переводчик, сознательно деформируя текст оригинала, действует в соответствии с выбранной стратегией перевода, в базе которой лежит мысль соответствия.Соответствия чему? Или представлениям переводчика об красивой словесности, или его пониманию его способностей и потребностей читателя осознать перевод, или нормам литературного творчества и литературным вкусам, господствующим во время его работы над переводом.

Деформация, равно как и изменение, представляет собой сознательный, рациональный процесс преобразования исходного текста в переводе, основанный на представлении переводчика о конечной цели его работы. Деформация — это осознанное искажение какого-либо параметра текста оригинала, обоснованное рвением решить глобальную переводческую задачу. В противном случае говоря, деформация возможно представлена как некоторый тактический движение в русле определенной переводческой стратегии. В случае если говоритьо переводе в терминах армейского мастерства, то деформацию возможно сравнить с сознательным вынужденным

17-18593

отходом на одном направлении для нанесения главного удара на втором.

Деформацию как сознательное переводческое воздействие не нужно смешивать с переводческими неточностями, о которых писали великие мастера прошлого: св. Иероним, Леонардо Бруни, Де Мезириак и многие другие критики перевода.

Глава 11

ТИПОЛОГИЯ ПЕРЕВОДЧЕСКИХ НЕТОЧНОСТЕЙ

В отличие от деформаций переводческие неточности совершаются бессознательно. Еще пара столетий тому назад было справедливо увидено, что обстоятельства переводческих неточностей направляться искать в первую очередь в недостаточной образованности переводчика. Исходя из этого изучение природы неточностей понимания возможно выстроено на основании анализа когнитивного опыта переводчика, т.е. его личного опыта в познании окружающей действительности, как языковой, так и внеязыковой.

Недостаточная образованность переводчика проявляется, во-первых, в не сильный знании языка оригинала и, во-вторых, в недостаточном знании «предмета мысли автора», т.е. того, о чем идет обращение в тексте оригинала. Более того, и это образовывает, на мой взор, основной нюанс оценки герменевтической деятельности переводчика: переводчик обязан осознать не только то, о чем пишет создатель, но да и то, что он говорит о предмете, поскольку предмет мысли и идея о предмете сущность вещи различные.

Невнимательное прочтение текста оригинала возможно кроме этого связано с недочётом филологической образованности. В следствии того что у переводчика не развита «языковая чуткость», он выясняется неспособным уяснить особенности стиля переводимого произведения.

В самый общем виде типология обстоятельств переводческих неточностей при расшифровке совокупности смыслов исходного текста возможно представлена следующим образом:

1. Недостаточное владение языком оригинала.

2. Недостаточный когнитивный опыт. Недочёт знаний об
обрисовываемой в исходном тексте области окружающей дей
ствительности.

3. Невнимательное отношение к совокупности смыслов, заключен
ной в исходном тексте. Непонимание того, что создатель гово
рит о предмете.

4. Неумение различить особенности личного стиля
автора исходного речевого произведения.

Очевидно, все обстоятельства неточностей, представленные в данной типологии, взаимосвязаны, поскольку касаются одной языковой личности — переводчика, его компетенции и знаний, его условий и психического состояния, в которых ему приходится принимать исходное сообщение, его представлений об этике переводческого труда. Но подобное расчлененное представление переводческих неточностей думается продуктивным как для переводческой критики, т.е. объективной, как это быть может, оценки переводческого труда, так и для обучения переводу, в то время, когда нужно определить причину каждой переводческой неточности. Их обстоятельства прекрасно известны: недостаточное владение языком перевода и языком оригинала, нетостаток знаний у переводчика о тех предметных обстановках, о которых идет обращение в исходном сообщении, невнимательное либо пренебрежительное отношение к тексту оригинала, к индивидуальному стилю и идеям автора, и другое.

Анализ неточностей переводчика представляет собой особенный раздел переводческой критики. Он не только разрешает в очередной раз убедиться в том, что невежество, бездарность и безграмотность несовместимы с переводческой деятельностью, но и в некоторых случаях способен вскрыть те либо иные стороны закономерной переводческой интерференции. Интерференция возможно обусловлена как действием текста оригинала на мышление переводчика, так и доминированием совокупности одного языка над совокупностью другого в сознании переводчика.

Переводческие неточности появляются на этапе, в то время, когда переводчик принимает ответ о переводе той либо другой единицы ориентирования. Они смогут быть обусловлены как неверной расшифровкой смысла знаков, составляющих единицу ориентирования, так и неправильным выбором знаков в переводящем языке для оформления единицы перевода.

Различить природу переводческих неточностей не редкость достаточно сложно, поскольку самый распространенным методом обнаружения неточностей остается сравнение текста перевода с текстом оригинала. Но это сравнение не всегда способно продемонстрировать, отчего появилось несоответствие — от того ли, что переводчик неверно осознал суть какого-либо символа в уникальном тексте, либо же от того, что он выбрал в языке перевода символ, не соответствующий понятию. В противном случае говоря, в акте речевой коммуникации переводчик может выполнять неточности и как получатель исходного сообщения, т.е. слушатель, читатель уникального текста, и как отправитель переводного сообщения. В условиях асимметричного билингвизма, которым в большинстве случаев характеризуется языковая компетенция переводчика, неточности первого рода чаще появляются при переводе с зарубежного языка на родной, в то время, когда переводчик

сталкивается не только с совокупностью языка, над которой господствует вторая, но и с другой культурой, иным мировосприятием. Неточности второго рода чаще появляются при переводе с родного языка на зарубежный, в то время, когда переводчику недостает знаний о всей совокупности ясных средств переводящего языка. Но это деление далеко не полностью, и неточности обоих родов смогут появляться в любых ситуациях перевода.

В случае если условно сократить единицу перевода понятием, зафиксированным в символе, то структуру переводческих неточностей возможно представить следующим образом:

I. Символ ИТ * понятие ~ символ ТП П. Символ ИТ = понятие ф символ ТП