Диалектика трех эпох развития человека в трилогии толстого

Обостренный анализ себя и окружающего вышел, наконец, за пределы ежедневника в художественное творчество. Толстой задумал книгу о различных эрах в жизни человека и написал первую ее часть — Детство. Не без робости он отправил рукопись в издание Современник и скоро получил от Некрасова восторженное письмо. Детство было размещено в сентябрьском номере Современника за 1852 год и явилось началом трилогии, которую продолжили Отрочество (1854) и молодость (1857).

Трилогия имела таковой шумный успех, что имя Толстого сразу же попало в ряд лучших русских писателей. Успех, само собой разумеется, был не случайным. Подобно Достоевскому, юный Толстой вступил в тяжбу с предшествующей литературной традицией.

Писатели 40-х годов обращали преимущественное внимание на то, как несправедливые публичные отношения формируют человеческий темперамент. Но к концу 40-х годов литература на этом пути зашла в тупик.

В случае если плохие события порождают новых и новых плохих людей, то где же выход, где искать источники высоких людских устремлений и чувств? В отыскивании ответа на данный вопрос литература финиша 40-х — начала 50-х годов все более упорно обращается к яркому изображению внутреннего мира человека. Главный герой трилогии Николай Иртеньев остро ощущает слабости и свои недостатки.

Он обижен собой, (*87) своим характером, теми итогами, к каким подвела его жизнь. И вот в состоянии душевной неудовлетворенности он пробует заново оценить пройденный им жизненный путь и обращается к воспоминаниям.

К моменту публикации толстовской трилогии в литературе было большое количество произведений для того чтобы типа. Не просто так книгу Толстого сравнивали с Исповедью Руссо, с романом Диккенса Дэвид Копперфилд. В форме воспоминаний Петра Гринева о детстве, юности и отрочестве строится повествование в Капитанской дочке Пушкина.

Но предшественники Толстого освещали прошлое с позиции взрослого, большое количество повидавшего человека, и в поле их зрения попадало в прошлом только то, что весьма интересно взрослому в свете сегодняшнего дня. Храбрец Толстого, наоборот, своим сегодняшним днем обижен. А потому и вспоминает он прошлое не так, как его предшественники.

Необычно уже самое начало трилогии: 12-го августа 18… ровно в третий сутки по окончании дня моего рождения, в который мне минуло десять лет и в который я взял такие прекрасные подарки, в семь часов утра Карл Иванович разбудил меня, ударив над самой моей головой хлопушкой — из сахарной бумаги на палке — по мухе. Из-за чего Толстой о таком пустячном помой-му случае говорит как о великом историческом событии? Из-за чего он так аккуратно и пристально фиксирует подробности и мелочи бытия?

Толстой не просто вспоминает о детстве, он восстанавливает в душе взрослого Николая Иртеньева полузабытый им опыт неповторимо детского отношения к миру. С позиции взрослого человека поступок Карла Ивановича — пустяк, а с позиций Николеньки-ребенка — совсем напротив. Муха, убитая над его кроватью неловким Карлом Ивановичем 12 августа, в первый раз пробудила в детском сознании Николеньки мысли о несправедливости. Отчего он не бьет мух около Володиной постели? вон их какое количество?

Нет, Володя старше меня, а я меньше всех: оттого он меня и мучит.

До Толстого считалось, что человек начинается от несложного к сложному и любой последующий этап его духовного опыта перекрывает и отменяет прошлый: мы вырастаем из детства, и детство окончательно покидает нас. До Толстого единицей измерения личности литературного храбреца был его сложившийся темперамент. Толстой решительно опроверг подобный взор.

В ежедневнике за 1904 год семидесятишестилетний Толстой напишет: В случае если спросишь, как возможно без времени познать себя ребенком, молодым, ветхим, то (*88) я сообщу: Я, совмещающий в себе ребенка, парня, старика и еще что-то, бывшее прежде ребенка, и имеется данный ответ. Оказывается, ребенок живет в душе взрослого человека.

Более того, в тяжёлые, критические 60 секунд судьбы просыпающийся во взрослом опыт неповторимо детского отношения к миру, как надежный компас, показывает ему меру отклонения от верного жизненного пути. Детскость, живущая во взрослом, стоит на страже экологического равновесия людской души, уберегает ее от трагедий. Человеческий темперамент не исчерпывает всей глубины и многосоставности личности.

Личность шире характера, и в душе взрослого Иртеньева раскрываются такие подробности эмоций, каковые его характеру противостоят, каковые способны его поменять. Обращаясь к невостребованным резервам детского душевного опыта, взрослый Иртеньев идет вперед, делается чище и лучше, освобождается от своих недостатков и слабостей.

В толстовской трилогии важная роль в развитии человека отводится детству: Во всякое время и у всех людей ребенок представлялся примером невинности, безгрешности, хороша, красоты и правды. Человек родится идеальным,- имеется великое слово, сообщённое Руссо, и слово это, как камень, остается жёстким и подлинным. Появившись, человек воображает собою первообраз гармонии, правды, красоты и хороша.

Два свойства детской души особенно дороги Толстому: яркая чистота нравственного эмоции и свойство легко и вольно восстанавливать гармонию во взаимоотношениях с миром. Человек обязан беречь эти качества детского сознания в течении всего жизненного пути: в них заключены нескончаемые возможности резервы нравственного самоусовершенствования.

Но взрослый мир все время соблазняет непосредственность и эту чистоту, в особенности в то время, когда дети оказываются в Москве и попадают в свет. Светское общество живет фальшивой судьбой, основанной на тщеславии, сотканной из внешнего блеска, условностей и приличий. На первых порах Николеньке думается, что все тут не живут, а играются в какую-то фальшивую игру.

Но незаметно для себя ребенок втягивается в данный омут, и нравственное чувство начинает изменять ему.

О пагубном влиянии на Николеньку светской фальши свидетельствует эпизод с именинами бабушки. К этому событию мальчик готовится по-детски без шуток а также придумывает стихи. Казалось бы, стихи вышли недурные, но последнее двустишие как-то необычно оскорбляет детский слух.

Стараться будем утешать
И любим, как мать ,-

написал Николенька и внезапно чувство стыда от сделанной неправды охватывает его. Для чего я написал: как мать ? ее так как тут нет, так не требуется было и поминать ее; действительно, я бабушку обожаю, уважаю, но все она не то… для чего я написал это, для чего солгал? Но переделывать стихи уже некогда, и Николенька идет к бабушке в страхе, что взрослые справедливо обвинят его в бесчувственности, а папа щелкнет по носу и сообщит: Дрянной мальчишка, помни мать… вот тебе за это!

Но, к удивлению ребенка, ничего не случается, папа остается спокоен, а бабушка, выслушав стихи, произносит: Charmant, и целует Николеньку в лоб. Этим этой похвалой и поцелуем нравственно глуховатый мир взрослых людей как бы отменяет нешуточность детских и всю глубину сомнений Николеньки. Финал Детства — смерть матери, разлука с мирными хранителями чистоты и детской непосредственности Карлом Натальей и Ивановичем Савишной.

У гроба матери мы уже не определим Николеньку: перед нами отрок, относящийся к судьбе недоверчиво, подозрительно, с обостренным самоанализом, принимающим тщеславия и болезненный оттенок эгоизма. Мальчик подмечает, что в окружении вторых людей он не столько переживает горе конкретно, сколько заботится о том, какое чувство создаёт на окружающих.

Стараясь продемонстрировать, что он убит горем больше всех, Николенька в один момент ненавидит себя за то, что в рвении казаться он теряет свойство глубокого искреннего эмоции. Совсем не так переживает горе Наталья Савишна: впалые мокрые глаза ее высказывают великую, но спокойную скорбь. Она твердо сохраняет надежду, что Всевышний ненадолго разлучил ее с тою, на которой столько лет была сосредоточена вся сила ее любви.

Но уходят из судьбы Николеньки те, кто способен на чистую, самоотвержение и бескорыстную любовь, а приходят на смену люди, пробуждающие в нем игру самолюбивых, тщеславных эмоций. С первой главой Отрочества Поездка на продолжительных в книгу вторгается мотив необратимых изменений. По окончании смерти матери дети возвращаются в Москву, в мир светских, фальшивых взаимоотношений.

В пути их застает гроза — первое ужасное чувство отроком, потерявшим полноту детского восприятия, возмутительной дисгармонии (*90) в мире природы, а одновременно и в мире людей. Громовой удар сходится с возникновением ужасного бедного, неожиданно появлявшегося перед бричкой, в которой едет Николенька.

Перемены обнаруживаются и во внутреннем мире храбреца. В главе Новый взор из уст дочери гувернантки Катеньки Николенька слышит неприятные слова о том, что им не так долго осталось ждать нужно будет расстаться: вы богаты — у вас имеется Петровское, а мы бедные — у маменьки ничего нет. Отрок пробует по-детски дать добро эту несправедливость. Что ж такое, что мы богаты, а они бедны? — думал я,- и как именно из этого вытекает необходимость разлуки?

Отчего ж нам не поделить поровну того, что имеем? Но сейчас данный детский порыв внутренне обессилен взрослым самоанализом. Далеко не детский практический инстинкт уже подсказывает Николеньке, что девочка права и неуместно было бы растолковывать ей собственную идея.

Отрочество — очень болезненный этап в жизни человека. Душа отрока потрясена распадом: потеряна яркая чистота нравственного эмоции, а за ним и радостная свойство легко и вольно восстанавливать гармонию и полноту в общении с людьми. Лишенный защищающей защиты, внутренний мир отрока открыт для восприятия только отрицательных чувств, усугубляющих душевную трагедию, переживаемую им.

Отрок мучительно самолюбив и через чур сосредоточен на собственных эмоциях, потому что доверие к миру он потерял. В данной ситуации особенно губительным для его незащищенной души оказывается влияние светских взаимоотношений, иссушающих живые источники любви. Вместо нежных, могущих прощать Натальи Карла и обиды Ивановича Савишны Николеньку окружают в отрочестве люди, занятые самими собой: болезнями и своими печалями, как бабушка, собственными наслаждениями, как папа.

На смену доброму Карлу Ивановичу приходят равнодушные к отроку педагоги с злодейскими полуулыбками, как словно бы намерено задающиеся целью унижать и травмировать детей. Но нравственное чувство не угасает кроме того в этих негативных условиях; в отрочестве зреет молодость. Первый симптом ее — пробуждение дружбы Николеньки к Дмитрию Нехлюдову, которая выводит храбреца на свет из мрака отроческих лет.

Не просто так второй главой молодости есть Весна. молодость сродни обновлению и возрождению весенней природы, это необычное возвращение к детству, лишь более зрелое, прошедшее через острое осознание драматизма судьбы, открывшегося для отроческих лет. (*91) В молодости появляется новый взор на мир, сущность которого в сознательном жажде вернуть потерянное в отрочестве чувство единения с людьми.

Для Николеньки Иртеньева это пора осуществления программы нравственного самоусовершенствования, которой он весело делится с Нехлюдовым. Приятели грезят посредством данной программы устранить несправедливость и зло в жизни людей. Но на пути осуществления программы храбрецы сталкиваются с различными препятствиями.

Николенька ощущает, что в его рвении стать лучше имеется часть безотчетного самолюбования, в особенности кидающаяся в глаза людям из народа, от природы наделенным теми качествами души, каковые пробует воспитать в себе парень из господ. Потому и в самой программе через чур много головного, а не сердечного: она рассудочна и рациональна. И наконец, в собственной душе Иртеньев обнаруживает раздвоение: он разрывается между жёсткими светскими развлечениями и требованиями программы: его прельщает идеал комильфо. молодость заканчивается главою Я проваливаюсь: это и провал на экзаменах за первый курс университета, и сознание внешних и внутренних противоречий, поднимающихся на пути духовного восстановления храбреца.