Единственная девушка в мире

Значит, ничего в случае если выпить вот это? — Задал вопрос Оливер, говоря о коктейлях, стоящие перед ними. Один из них смотрелся так, как будто бы в его составе была тёплая лава, у него был красный оттенок, в серебряной чаши все булькало, и валил дым. Второй отливал зеленым, пах мятой и издавал шипение.

Он ни при каких обстоятельствах не видел подобныхи, не обращая внимания на то, что в нем затаился ужас перед всем на свете, он жаждал определить, какие конкретно они на вкус. С самого прибытия они не выпивали и не ели, а он все кроме этого был беззаботен и голоден.

— Не знаю. Мне, в неспециализированном-то, все равно, — отрезала Мими, оглядывая ночной клуб в отыскивании Кингсли.

Оливер сделал первый глоток. Похожая на лаву смесь была горячей и маслянистой, вкусной, но приторной. Зеленый коктейль по вкусу напоминал мякоть дыни, кроме то, что дыня казалась переспевшей, но не гнилой. Эту особенность он начал замечать в Тартаре, то, что все возможно отлично, но не совсем правильно.

В клубе было через чур жарко либо через чур холодно, никто тут не ощущал себя комфортно.

Это было так, словно бы совершенной температуры, совершенного состояния чего-нибудь, реально, не существовало. Не было ничего среднего, или в одну, или в другую сторону. Это может свести человека с ума, поразмыслил он, в случае если все съесть, то оно либо через чур вкусное либо через чур безвкусное, через чур соленое либо через чур сладкое, через чур хрустящее либо через чур мягкое, не было ничего в самый раз.

Прекрасно, где же он был… правильно?

Оливер упрекал себя за шутки, но он не имел возможности, не позабавиться. Это было все, что у него было сейчас.

Он не был уверен, что делать с Кингсли. Он не знал его достаточно близко, в то время, когда они получали образование Дачезне, но он никак не ожидал для того чтобы холодного отношения с его стороны. Оливер не знал, на самом ли деле, Кингсли равнодушен, быть может он так продолжительно побывал в преисподней, что уже и не ощущает к Мими ничего.

Бедная девочка.

Она ожидала не этого. Она смотрелась растерянной и несчастной, осматриваясь около. Ее лицо скривилось, ее хрупкая броня была треснута, и Оливер сочувствовал ей.

Она не заслужила все это по окончании всей не легко произведенной работы, дабы прийти ко мне. Он захотел развеселить ее, утешить ее в некоем роде. В то время, когда ди-джей заиграл что-то новенькое, что-то, что не было таким пробивающим либо призванным для раздражения, песня, которая в действительности была мелодичной, Оливер заметил возможность.

— Пошли, — сообщил он. — Потанцуем.

Мими не имела возможности устоять, дабы не потанцевать и отказать Оливеру, она забыла о раздражении и разочаровании. В случае если Кингсли желает сыграть в эту глупую игру и притвориться, словно бы его эмоции к ней угасли, она больше ничего не сможет сделать. Она начала сомневаться в ее воспоминаниях о так называемой любви.

Что-то имеется между ними, так или иначе?

Они связывались пара раз, и само собой разумеется, он возвратился в Нью-Йорк, что бы убедить ее порвать узы; и само собой разумеется, он принес себя в жертву, что бы спасти ее, спасти всех их, но Кингсли ни при каких обстоятельствах ничего не давал слово. Ни при каких обстоятельствах не сказал, что он ощущает к ней. Что если она ошибалась?

Что она делает тут? Мими глубоко набралась воздуха. Она не желала думать о том, это что может значить и, забрав за руку Оливера, они вступили на танцпол меж вращающихся тел.

Она сделает так, дабы эти демоны запомнили ее.

Оливер был хорошим партнером по танцам. В отличие от вторых парней, он осознавал, что делает. Он ощущал ритм, совместно они двигались элегантно, он положил собственные руки на ее талию, и Мими начала покачиваться из стороны в сторону.

Она крутилась, ощущая музыку в собственных жилах, чувство свободы, которое пришло вместе с перемещением, ударами и звуками, неспешно становясь единой с музыкой. Ее лицо покраснело, грудь вздымалась, в нее зажегся свет и за первое время, что они пребывали в преисподней, ее лицо расслабилось, и она улыбнулась. Оливер улыбнулся и начал хлопать ей.

Это было радостно, поразмыслила Мими. Она уже давно ничего не делала легко для наслаждения, на какой-то миг она опять стала ребёнком и забыла о спасении мира. Закрыв глаза, она представила, словно бы возвратилась в город.

В том месте был ночной клуб, похожий на данный. Забавно, что ландшафт Нью-Йорка подстроился под данный. Не смотря на то, что сами строения не изменились, синагоги XIX столетия превратились в тёплые места актуальных показов.

В соборах и банках на данный момент находятся коктейль-дискотеки и бары.

Танцы становились более неистовыми, масса людей хорошо сжималась, так, что Мими отделили от Оливера, толкнув его. В то время, когда она обернулась, дабы извиниться, она встретилась с ним возвратившимся за столик и потягивавшим собственный дьявольский коктейль.(Она, возможно, должна была его поставить в известность о них, но было уже через чур поздно).Он пожал плечами, словно бы бы не знал, как это случилось.

Итак, чьи же тогда руки были на ее талии? Кто давил на нее своим телом с притягательностью, привычным весом? Она медлительно обернулась, не смотря на то, что уже знала ответ.

Кингсли улыбнулся собственной не добрый ухмылкой, и она смогла ощутить, как его тело отвечает ей, как они поворачиваются и замедляются в такт музыке. Он согнулся и уперся подбородком в основание ее шеи. Она почувствовала его теплый пот на собственной коже.

Его руки блуждали, понижаясь с талии на бедра, притягивая ее ближе к нему. Она ощущала, что ее сердце глухо к музыке, но и в ритме с ней, как словно бы они были вдвоем, тепло танцпола и кокон тьмы окружали их.

— Превосходно двигаешься, Форс, — пробормотал он.

Она отстранилась, не хотя сдаваться так легко. Он крутился и вращался около нее, наклоняясь так низко, что практически касался носом ее ложбинки. Линия, он был таким проворливым. Но чего она ожидает? Она осознала, что в то время, в то время, когда они были не совместно, она выстроила его совершенный образ, только вспоминая броские части его личности, да и то, как он наблюдал на нее в последний раз, перед тем как скрылся в Белой Тьме.

Это было всем, на что она возложила надежды и на сердце, тот последний взор.

Она забыла, что ему по-настоящему нравилось. Непредсказуемый. Наглый. Умный.

В итоге, он ни при каких обстоятельствах не сказал, что обожает ее .Она лишь предполагала…

Но он притянул ее к себе, и они были лицом к лицу. Она положила голову ему на плечо, а он положил собственную руку ей на пояснице. Она определила песню.

Это была Let’s Get It On Марвина Гэя. Через чур многим ее фамильярам нравилось слушать её перед Священным Целованием.

Хорошая песня, ставшая клише, как Танцы на Луне Вана Моррисона. Кингсли негромко пел ей на ухо своим низким, прокуренным голосом, тем самым, что она полюбила сначала. «Отдавшись мне, ты не посчитаешь это неточностью, в случае если любовь твоя правдива… »

Мими пробовала не захохотать. Это вправду было по его части. Он что, линия забери, без шуток?

Он думает лишь об одном? И это все? Он вправду верит в то, что она прошла целый путь лишь для того, дабы переспать с ним?

Она старалась не показывать то, как она обижена.

Музыка остановилась, и она отстранилась от его объятий. Осознав ее сигнал, Кинсгли кроме этого поплелся прочь. Он все еще ухмылялся.

Ему не требуется сказать это: она знала, он считает, что ей довольно глупо делать вид, что они не планируют в конечном счете переспать.

Либо я не прав? Его голос звучно и светло отдавался в ее голове, она имела возможность выявить в нем уверенность.

Но Мими проигнорировала его. Она не желала отступать от их ветхих правил, наряду с этим притворяясь, что они не заботятся приятель о приятеле и они всего лишь Венаторы с привилегиями, словно бы он не пожертвовал многим для нее либо она находится тут не по причине того, что желает извлечь его из этого. Фальшивая свадьба Оливера, предложение Мамона, путешествие в Тартар и встреча с Кингсли — все эти события неожиданно подавили ее.

Ее голова закружилась, и она готовьсявот-вот расплакаться. Это было через чур, ей показалось, что ее колени начали трястись. Она чуть не упала в обморок.

— Эй, — вскрикнул Кингсли, обеспокоенно глядя на нее.

Он по-дружески обнял ее за плечи и притянул к себе.

— Ну же. Я. Ты в порядке?

Она кивнула.

— Мне легко нужен свежий воздушное пространство. Тут жарко.

— Без шуток.

Кингсли шел за ней к ее столу.

— Где вы остановились в городе?

Мими пожала плечами.

— Я не знаю.

Она не загадывала вперед.

— Идите к моему человеку в Доспехи Герцога.

Он даст вам парни, хорошие помещения.

— Убедись, что Хазард-Перри больше не станет мишенью для троллей либо еще хуже, для адских псов, — сообщил Кингсли, написал адрес на обратной стороне визитки и передал ей.

— Что он сообщил?- задал вопрос Оливер, в то время, когда Кингсли ушел.

— Остановиться в гостинице, — сообщила Мими, снова почувствовала абсурдность нынешней обстановке.

Она рисковала всем для него…

— Так что же мы будем делать, шеф? — задал вопрос Оливер.

Мими выбирала карточку. Ее голова болела. Она послала в низ. Она не планировала сдаваться. Она должна была узнать, что Кингсли ощущает к ней.

Если бы он желал ее так, как она желала его и не только на одну ночь либо бессмысленно, то это лишено любви. Это стоящее дело.

Любовь, ускользнувшая от нее, была всю ее бессмертную судьбу в ее годы с Джеком. Если бы Кингсли, не желал, дабы она была рядом, он бы не просил ее остаться, не так ли? Ох, уж эти юноши.

Кроме того в преисподней было тяжело расшифровать их намерения.

Она думала о том, каково им было совместно. В том месте должно было быть больше, чем легко физическое влечение между ними. Он что-то имел в виду, не так ли? Она думала о том, как насмехалась над девочками, каковые вычисляли, в случае если юноша спит с ней, то он ее обожает. Сейчас она была одной из тех нуждающихся, настырных девочек.

Как смешно, что ее сердце было значительно более уязвимое, чем она имела возможность когда-либо представить.

Как, линия забери, она разрешила себе влюбиться в для того чтобы человека, как Кингсли Мартин? Она была в ярости. Он был как падающая звезда, которую пробуешь поймать руками.

Она лишь сгорит.

Но она была сделана из материи, посильнее этого.

Мими будет играться в игру. Она останется, пока он не сообщит, что она обязана уйти. До тех пор пока он не сообщит ей правду, о том, что в его сердце.

Она отметила адрес и положила карточку в сумку.

— Я думаю, мы должны устроиться. Похоже, что мы остановимся на некое время.

ДВАДЦАТЬ СЕМЬ

Голубятня

Любимое время дня Аллегры – вечер, незадолго до захода солнца.
Это лето в Напе36, преодолел почти год с того времени, как она покинула Нью-Йорк, продолжалось так продолжительно, что к 9 часам тьма уже опускалась в равнину. Жара рассеется лишь вечером, и шум ветра ворвется через деревья. Бугры были покрыты теплым, красно-коричневым светом, эфемерной, вечной красотой.

Дегустация винограда в подвалах и комнатах была весело пустой.

любители и Туристы вина ушли вместе с виноделами и полевыми работниками, каковые желали стать им коллегами и друзьями, и остались лишь они, вдвоем. Бен, занимающийся в собственной студии, и Аллегра, которая открыла бутылку собственного новейшего вина Шардонне37; они будут ужинать под деревьями, замечая за порхающими с цветка на цветок колибри. Жизнь не может быть слаще.

— Разве нам не повезло, что твоя семья приобрела данный место? – сообщила Аллегра, обмакивая кусок жёсткого французского хлеба в домашнее оливковое масло. — Это похоже на сон.

Они переехали в виноградники, якобы, дабы оказать помощь с уборкой урожая, в то время, когда виноград всецело созреет для вина. Папа Бена приобрел все это за один сутки, лишь вследствие того что проезжая мимо этих виноградников, он желал выпить собственное любимое вино, но данный виноградник был банкротом. Это было то, что его родители делали довольно часто.

Они просто не могли без этого жить.

Их увлечения и интересы стали причиной приобретению греческой закусочной в Нью-Йорке, которая являлась яичными кремами для всей французской линии косметики. Они были традиционалистами и защитниками. Одной из самых громадных преимуществ привилегированных – это свойство сохранять красивые вещи; кроме этого они обожали посещать погибших и провалившихся сквозь землю окончательно.

Ответ на вопрос, где Аллегра и Бен будут жить, нашелся скоро, по окончании упоминания Аллегрой о собственных знаниях в виноделии. Затем было решено, что они не остановятся в Бэй-Эрия38, вместо этого они будут двигаться на север, помогать винному заводу.

Аллегра покинула собственную прошлую судьбу в тот сутки, в то время, когда вышла на прогулку в парк Риверсайд, и больше она не возвращалась. Она не покинула никакой записки, лишь телепатически отрезала Чарльзу, что она весьма

36. Равнина Напа (полтора часа езды из Сан-Франциско) – это микс из винных ресторанов и сотен виноградников.

37. Шардоне – сорт вина из белого винограда. 38. Область залива Сан-Франциско – конурбация около залива Сан-Франциско.

на большом растоянии. Кроме этого она приняла меры безопастности, дабы он её ни при каких обстоятельствах не отыскал. Она была уверена, что Чарльз отправит за ней следователей и венаторов, каковые приблизятся к её подлинному месту.

Он ни при каких обстоятельствах не забудет обиду её за это, днем она ни при каких обстоятельствах не связывалась с ним, и не желала думать о причиненной ему боли. Она знала, что уже неимеетвозможности жить так, как прежде. Любая частичка её бессмертной крови сказала ей о совершаемой неточности, но её сердце выяснилось стойким.

Это было, вправду, сумасшествием: покинуть собственную прошлую судьбу ни с чем. Она все еще была в платье, в то время, когда прыгнула в такси с Беном. Она не забрала с собой ничего: ни зубную щетку, ни одежду, ни деньги.

Было не имеет значения. Они покинули город в тот вечер и он увез её на реактивном самолете в Напу. Сейчас она должна была прятаться в голубятне, как думала Аллегра.

Двое влюбленных. В течение дня, Бен осматривал в маленьком коттедже имущество. Номер был прекрасно освещен, и из окна он имел возможность видеть виноградные лозы, растущие на склоне бугра.

Аллегра побежала в магазин: у неё инстинктивное чувство торговли винодела, она наслаждалась каждой частью этого — от обрезки лозы до разработки этикетки; от тестирования баррелей до просмотра брожения вина и до продажи его в маленькой дегустационной помещении. Она взяла хороший загар от работы в поле, и была известна всем фермерам.

Она пригласила соседских детей для ежегодной давки винограда в конце сезона, поскольку это была одна из последних сохранившихся традиций топтать виноград по окончании сбора урожая. Всемирно узнаваемый винодел назвал собственное последнее Шардонне, по окончании знакомства с ней. «Золотая женщина», просматривал он на этикетке.

Наконец, вечером, они принесли пустые бутылки и свои тарелки. По окончании мытья посуды, Бен заявил, что желает трудиться больше, и Аллегра присоединилась к нему в его студии.

Она свернулась кольцом на шатком диване, покрытом холстом, и наблюдала на рисующего Бена. Он трудился в более абстрактном стиле в эти дни, и ей это было известно. Ему нужно было стать узнаваемым, не только потому, кто его семья, а благодаря собственному таланту.

Бен повернулся, дабы очистить кисти в скипидаре.

— Каким ты находишь второй портрет? – сообщил он.

— Ты думаешь — это мудро? – с легким флиртом передразнила она его.

— Может вернуть ветхие воспоминания?

— Вот как раз.

Он улыбнулся. Он был так красив, поразмыслила она, белобрысый и загорелый, с таким щедрым хохотом. Она обожала эти эмоции, вызываемые им: радость и лёгкое головокружение. Эти ощущения сближали их: смех и лёгкость. Она ощущала себя человеком с ним.

Она не думала о будущем, либо о том, что будет с ними магазине.

Она по большому счету не думала об этом. Тут, в самом сердце дремлющей равнины Напа, она не была Габриэллой Неразвращенной, не королевой вампиров, а всего лишь Аллегрой ван Ален, бывшей нью-йоркской девушкой, которая переехала в округ, узнаваемый производителями вина.

Она подошла к листовой платформе и медлительно сняла собственную одежду. Сняла костюм, упавший, по окончании, на землю, и ветхую футболку, в которой она трудилась в поле, а не в магазине. После этого она обернулась и задала вопрос:

— Это прекрасно? — Бен медлительно кивнул. Аллегра продолжала так находиться.

Она закрыла собственные глаза и глубоко набралась воздуха. Она имела возможность ощущать, как он наблюдает на неё, запоминая каждую линию, любой изгиб её тела, для собственной работы. Около часа не слышно было ничего, лишь мягкие удары кисти о холст.

— Прекрасно — сообщил он, другими словами, сейчас она имела возможность двигаться. Она завернулась в халат и подошла взглянуть на картину.

— Значительно лучше. — Бен убрал кисти и они опустились на колени.

— Я так рад, что ты тут.

— Я также, — сообщила она, погружаясь в его руки. Она проследила за его венами на шее. После этого её клыки затонули глубоко в коже и начали выпивать.

Бен откинулся назад и, скоро, халат упал, они сейчас были совместно.

Таковой радостной она ни при каких обстоятельствах не ощущала себя.

Аллегра практически убедила себя в том, что они смогут совместно жить тут всю оставшуюся судьбу.

ДВАДЦАТЬ ВОСЕМЬ

Невеста Люцифера

О ни были глубоко под землёй, под Некрополем, на пути, ведущему к подземной лестнице. Шайлер наткнулась на камень и порезала лодыжку. Было тяжело удерживать равновесие, исходя из этого мужчины поочередно несли её к месту назначения.

Нападавшие завязали им глаза, по окончании чего ринулись в вакуум, не смотря на то, что она знала, что они в преисподней, но она не знала, как на большом растоянии они забрались. Прошли ли они уже через врота? Сработал ли её замысел?

Если они прошли Врата Обещания, где их хранитель?

И что делает на данный момент остальные и Джек, поскольку они не знают, куда мы пошли? Они не сражаются? Неужто они ожидают?

Шайлер решила подождать. Наконец несколько остановилась, и с них сняли повязки. Шайлер осмотрелась.

Она была в каком-то зале ожидания, и нигде не видела ни Дэмин, ни Дэхуа.

Она пребывала наедине с похитителями: двумя смуглыми мужчинами, каковые наблюдали на неё оценивающе. Из-за красной крови они распустили слюни.

— Отечественные мастера вознаградят нас. Ты хорошенькая.

Желудок Шайлер сжался, но она утешала себя тем, что в её одежде скрыт клинок Габриэллы. В то время, когда придет время, она будет в состоянии бороться.

В отворившуюся дверь вошла дама-демон. Шайлер ни при каких обстоятельствах не видела их прежде. Джек говорил ей о разных существах подземного мира, о демонах, каковые жили в Хелхейме39, сделанных из темноты и вдохнувших Тёмный Пламя.

— Что ты принес? — задала вопрос она — Мы взяли близнецов в другую помещение. Они хороши. Парни понравятся.

Что у нас тут?

Нападавшие Шайлер толкнули её вперед.

— В этом случае, довольно высокая цена невесты.

— Сними собственный хиджаб40, — пролаял демон. — Я желаю видеть, что мы покупаем. Ну, вперед.

Шайлер скользнула в одежду с головой, забирая из кармана клинок Габриэллы, что воображал собой маленький нож, и зажала его в

39. Хелхейм – Дом Ада. 40. Хиджаб – исламский платок.

кулаке. Она стояла в нижнем белье и со скрещенными руками перед грудью.

Демон согнулся и понюхал её.

-Что это у тебя в руках, девушка?

Прежде Шайлер имела возможность реагировать, сейчас же руки демона очень сильно сжали её запястья. Колени Шайлер подкосились от боли, у неё не было выбора, как того, дабы открыть руку и кинуть оружие. Демон поднял его, нож превратился в долгую блестящую саблю.

— Так я и думала. Это клинок Падших. Нужно Ваалу взглянуть на него. И предотвратить остальных, что смогут быть такие же, как она. — Она положила собственные мясистые руки на бедра и улыбнулась. — Благодарю, парни, вы сделали все, как нужно.

Руководство отыщет ангелов в собственных постелях сейчас вечером. — Она улыбнулась. – А сейчас идем со мной.

Тролли заплатят вам в кассе.

Мужчины ушли, а демон изучалШайлер.

— Это увлекательное предложение. Ты – не то, что мы просили. Но я думаю, мы отыщем того, кому понравишься ты таковой, какая имеется. — Она вышла из помещения, хлопнув дверью.

По окончании Шайлер осталась одна, она ходила по помещению, пробуя отыскать выход, поскольку дверь была невидима, а стенки сделаны из жёстких пород. Она перепробовала все, кроме того заклинания.

Шайлер пробовала подавить панику, которая угрожала ей, и вынудить себя думать. Она утратила собственный клинок, но точно она имела возможность отыскать что-то еще, дабы обезопасисть себя, пока не стало поздно. Но прежде, чем она имела возможность кроме того придумать замысел побега, кроме того обнажённой, демон возвратился, в этом случае она была не одна.

Это был Кроатан, седой прекрасный ангел, но с шрамом и багровыми глазами на лице, что ознаменовало его как одного из приближенных Люцифера. Поврежденный покосился на неё, и Шайлер почувствовала запах его похоти, физическое принуждение, как словно бы он отправлял ей изображения, от которых она не имела возможности скрыться. Закрыв глаза, его мысли проникали в её голову, она видело как раз то, что ожидало её, если она не убежите.

Она почувствовала уменьшение собственного мужества. Она была поймана и обезоружена, уязвима, но подняв собственный подбородок, её глаза вспыхнули бешенством. Она будет бороться, что бы это ни было.

— Она сделает это, — сообщил Кроатан. Его голос был низок и мелодичен, но со злым умыслом. — Взяли её готовую. — Он держал её за подбородок. – Парни были правы. Ты хорошенькая.

Но платить выкуп за неё я не буду. Падшие не смогут иметь детей, а мне именно это необходимо.

— Но взгляни, эти волосы, эти глаза – она вылитая Габриэлла, — протестовал демон. – Само собой разумеется.

— Нет переговорам. Тебе повезло, что я беру её с рук, — сообщил он и последний раз погладил её щеку.

— Ну, ты слышала. Отправимся, — проворчал демон. – Пошли, вперед в дом Зани.

— Зани? — задала вопрос Шайлер. – Ты имеешь в виду жрицу храма Анубиса? — Она почувствовала, что её сердце бьется стремительнее при мысли о поиске дамы, которая возможно Екатериной Сиенской.

— Что ты говоришь, дитя моё? — демон щелкнул языком. — Тут, внизу, Вавилонскую Зани, мы именуем борделем. Шлюхи Вавилона. Невесты Люцифера.

Само собой разумеется, не всех выберет Чёрный Принц. На тебе может жениться Дэниэл, он счастливчик, причем прекрасный, не правда ли?

Шайлер поглотил шок, нужно переварить данные. «Зани» — не жрица. Это кодовое слово для данной операции – принимать человеческих невест для демонов.

Нет, Вавилонская Зани – не святая дама. Она не отыщет тут Екатерину Сиенскую. «Зани» — старое наименование. Было довольно много дам, похищенных Кроатаном в течении многих столетий: Дэмин поведала ей, что Нефилим назвал его мать «любовницей».

Любовницей Сатаны.

Шлюхой Вавилона. В общем, все равно. Флорентийская любовница первенствовала , у кого появился человек-демон – гибрид, но с того времени таких любовниц было довольно много, и сейчас Шайлер – одна из них.

Демон повел её вниз, в второй подземный ход, в то время, когда они вышли из него, они находились в центре мелкого города, на рынке, что не резко отличается от рынков Каира. Похититель Шайлер позвонил в звонок одного из домов, и через пара мин. её открыли изнутри.

Несколько полураздетых человеческих матрон приветствовала их в подъезде. Шайлер считала, что присутствие Красной Крови свидетельствует нахождение в неопределенности, поскольку это первый круг Ада, лишь живые и похищенные. Люди не имели возможность выжить через чур продолжительно значительно глубже в преисподней.

— Дэниэл желает, дабы она готовьсядля связи в течение нескольких часов, — сообщил им демон. — И он не желает, дабы её накачивали наркотиками.

Матроны кивнули, две из них привели Шайлер в маленький кабинет с гардеробной. Они толкнули её на мягкую табуретку перед зеркалом тщеславия.

— Давай посмотрим, что у нас тут, — сообщила, звеня золотыми браслетами, толстая, ветхая и чёрная леди.

— Через чур дистрофичная, — сообщила её спутница. — Нам необходимы пухленькие.

— Дэниэл постоянно выбирает молодых.

Шайлер сидела на стуле и наблюдала на них.

— Отпустите меня, — сообщила она, принуждение распространялось и в подземном мире, но люди обучились защищать собственный разум от него. Это было безтолку. Леди лишь посмеялись.

Она не имела возможности поверить, как нелепо это было.

— Вы отдаёте собственных дочерей демонам, — сообщила она им. — Вы должны стыдиться самих себя.

Госпожа Красной крови ударила её по лицу. — Сообщи мне это опять, и ты утратишь собственный язык.

— Стоп! — предотвратила её спутница. — У неё опухнут губы. Шеф не обожает, в то время, когда они избитые. не забывай, мы должны сделать её прекрасной.

ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТЬ

Дворец у реки

Доспеги Герцога» были не отелем. Это был дворец. Настоящий замок в небе с шикарным четырехкомнатным пентхаузом в небоскребе, расположеном на дальнем краю города у реки Стикс.

Строение было пестрым, позолоченым. Плохо липкое и некрасивое, с высокими розовыми колоннами, золотыми херувимами, устрашающими гаргульями, украшенное современными богатыми изысками, как поразмыслила Мими.

Настоящее дорогое бельмо в глазу. Она не считала, что это было неточностью Кингсли, место, возможно, постоянно выглядело так, словно бы совсем не имеет значения, кого прописали консильером. Она увидела, что он был в лучшей части города, не смотря на то, что воздушное пространство около реки был не таким серым и задымленным.

Швейцар заявил, что их ожидают, и провел в лифт.

В то время, когда двери открылись, Мими и Оливер появились в фойе шикарной квартиры с изогнутой трехэтажной лестницей. Несколько служащих троллей, одетых в униформу находились в ряд: лакеи и дворецкий в ливреях, повара и горничные в тёмных платьях и накрахмаленных фартуках. На всех них были серебряные ожерелья с знаком дома, выгравированным на передней части.

— Вам очень рады, — сообщил основной дворецкий. — Мы ожидали Вас, леди Азраил.

Мими царственно поклонилась ему. Сейчас, тут намного приятнее пребывать, поразмыслил Оливер.

— Вы желаете отужинать либо продемонстрировать вам ваши помещения?

Мимивопросительно посмотрела на собственного спутника. Оливер зевнул.

— Я проголодался, но пологаю, что сперва лучше поспать.

— При таких условиях, отечественные помещения.

— Пройдемте, прошу вас, — сообщила горничная, приседая.

Они последовали за ней по коридору к второму лифту, что привел их к помещениям, пребывавших перед восточным берегом реки.

— Тут останавливается Хельда, в то время, когда приезжает с визитом, — тихо сказала горничная, открыв двойные двери в шикарную помещение с прекрасным видом на реку.

Мими кивнула. Кингсли принял это за честь, само собой разумеется в то время, когда она была признательна за заботу, она была кроме этого мало разочарована тем, что он покинул ее так скоро. Она оценила бы лачугу наедине с ним, а не эти шероховатые атрибуты.

Она захотела хорошей ночи Оливеру и приготовилась ко сну.

Оливер кроме этого ушел на боковую. Его спальня была чрезмерно расставленной и ухоженной, но как он и ожидал, подушки были через чур мягкими, кровать через чур мягкой, а кондиционер был через чур высоко. Однако, он не жаловался.

Он был легко рад местуотдыха, в итоге, даже если бы оно было в замененной Башне Трампа41 с ужасными отшельниками из домашнего персонала.

В то время, когда голова упала на подушку, он не переживал, что она через чур мягкая, он мгновенно заснул как мертвый, не двинувшись с места.

Со своей стороны, Мими просидела в кровати пара часов. Она забрала из шкафа шелковую прозрачную ночнушку, и по окончании продолжительного вымачивания в мраморной ванне, стала очень сексуальной, скользнув под одеяло, она начала ждать. Наконец, по окончании того как прошли часы, она услышала как раскрываются двери лифта и определила покачивающиеся шаги Кингсли.

Она ожидала, что он войдет в её помещение и они будут совместно.

Она, конечно же, сообщит ему остановиться, дабы объясниться в собственных эмоциях к ней, перед тем как они продолжат. Но, по окончании того, как он заявит о собственной преданности и попросит прошенья за случайное, противоречивое приветствие в клубе, она разрешит ему делать все, что он захочет, и ей было нужно признать, что она неимеетвозможности дождаться неистового занятия любовью. Она изнемогала от нетерпенья, вспоминая как они танцевали совместно, чувствуя как его сильные руки обхватывали ее за талию да и то, как их тела двигались совместно, она устроилась на подушках, что бы смотреться сонной и невинной, как это вероятно.

Шаги удалялись, вместо того что бы стать ближе, а после этого наступила тишина. Мими подняла голову в раздражении. Она взбила подушки и волосы опять, убедившись, что ееночнушка, прилегла к телу в привлекательном, знойном положении и возобновила собственную позицию.

Возможно это часть игры? Он опять играется с ней?

Время шло и ничего не происходило. Мими фактически спала с одним открытым глазом, но Кингсли не пришел в её

41. Трамп-тауэр — вероятно значит один из нескольких небоскрёбов, которыми обладает и руководит Дональд Трамп

спальню. Не в первую ночь, не впоследующую. В действительности она не видела его в течение всех следующих дней.

Замечательноиграешь Мартин, поразмыслила Мими. Превосходно играешься. Она решила не выяснять о его местонахождении и не подавать показателей ожидания первого шага от него.

Он пригласил её в собственный дом, исходя из этого разумеется, он желал, дабы она была в том месте. Ей казалось, что знает, из-за чего он заставляет ее ожидать.

Он желал, дабы она сдалась, чтобы его победа над ее сердцем была полной. Мими была более горда.Спустя семь дней по окончании того, как они остановились в «Доспехах Герцога» — именуемого так, как определила Мими, из-за классического расположения тут Герцога Ада — спустя семь дней по окончании их неловкого воссоединения, Мими столкнулась с Кингсли в зале для завтрака и смогла соответствовать его вежливому тону.

— Мои тролли заботятся о вас? — задал вопрос Кингсли, садясь на праздничный столсо своей чашей фруктов и хлопьев.

— Да, все превосходно, благодарю. — Мими кивнула.

Он задал вопрос о комфортабельности помещений и убедил её ощущать себя как дома, и заказать прислугу и делать все что угодно. Кингсли был непревзойденным хозяином. Что было совсем тяжело.

— Как тебе вид? — задал вопрос он.

Мими подняла взор с мюслей (каковые, как обрисовал Оливер совсем сухие с недочётом изюма) и пожала плечами.

— Все нормально.

— Я знаю, это не Центральный Парк.

— Я и не ожидала, что это будет он.

Она взглянуть в тарелку, не зная как заговорить об их отношениях. Это было, словно бы около них была непробиваемая стенки. Они не видели друг друга, как в первую ночь и он не спрашивал о причине ее присутствия, не говорил с ней вторым методом.

Он был Герцогом Ада, а она была несложной почетной гостьей.

Она не знала, как продолжительно он собирается вести эту шараду. Он забрал кусочки фруктов из начал и своей миски имеется.

— Я знаю, что это все мираж, и я в действительности не ем это яблоко. Но это оказывает помощь, не так ли? Иметь ежедневные ритуалы, дабы упорядочить сутки.

Тут ни при каких обстоятельствах нет темноты либо света.

Нет солнца, конечно же. Лишь свет Тёмного Огня ни при каких обстоятельствах не погаснет. Неизменно горит и ни при каких обстоятельствах не садится, пробормотал он.

— Ммм, — сообщила Мими.

— Наслаждайся временем тут, — сообщил он.

Позже он ушел, и Мими осталась имеется легко кислый йогурт в одиночестве.

* * *

Со своей стороны, Оливер практически все дни совершил, плавая в бассейне с морской водой на верхнем этаже. По окончании начального восхищения от судьбы во дворце, не то, дабы все отличалось от его жизни в Верхнем Ист-Сайде, он в действительности, он начал ощущать себя вялым и ленивым. Так, если бы его мускулы атрофировались от того, что он никуда не ходил либо ничего не делал либо не применял собственный разум ни для чего другого, не считая как того, дабы задавать вопросы троллей о собственных тапочках.

Не было ни галерей исскуства, ни концертных комнат, ни оперы, ни театров, ни библиотек, ни литературных либо художественных развлечений, таких как в преисподней. Хуже того, тут нечего было просматривать. Тут были лишь дискотеки и стриптиз бары, спортивные мероприятия и гладиаторские матчи.

По телевиденью показывали повторы самых пособнических типов программирования: несмешные комедии, неотёсанные реалити-шоу и в сети была только порнография. По началу, это было забавно, но тогда на замену пришла скука, и не было сил, чтобы сбалансировать ее. В то время, когда нет ничего, но имеется безнравственная снисходительность, она делается рутиной.

Оливер считал, что он погибнет от скуки. Так что он плавал кругами в бассейне олимпийского размера, все, что угодно, дабы его мускулы болели. Он желал, чтобы Кингсли вместе с Мими.

Ну и чего же он ожидает? Что если он просто протягивает ее с собой? Само собой разумеется, Мими была собственного рода… ну, раздражительной, было слово, которое он искал, но она была не так уж нехороша, и, разумеется, Кингсли был увлечен ею.

Юноша имел возможность сделать намного хуже, чем Мими Форс.

Нельзя сказать, что это не приходило на ум Оливера, он так как был юношей, а Мими прекрасной девушкой, но идея о них как о паре была такой чуждой и забавной, он не воображал, что их дружба может перерасти во что-то большее. И все же, они были приятелями. Оливеру нравилась Мими, но он не считал ее привлекательной как раз в том смысле (она, конечно же, сообщила бы, что ее эмоции обоюдны).

Вот как раз так, как это было.

Однако, Кингсли был чертовским счастливчиком. По окончании всего, Мими кинула все в ее жизни, дабы быть с ним. на данный момент она была тут.

Их история совершенно верно имела бы радостный финиш, если бы лишь Кингсли прекратил быть, ну, Кингсли. Тогда как он, Оливер, ни при каких обстоятельствах не возьмёт то, что он желал, никогда, ни в каждый. Не в впервые Оливер задумался, неужто хорошие юноши на, самом деле, приходят к финишу последними.

Мими посчитала, что обстоятельством незаинтересованности Кинсгли было то, что он больше не находит ей столь неотразимой. Проходил с каждым днем, она все ожидала, в то время, когда он проскользнет в ее дверь и ляжет под ее простыни. Ей начало казаться, что этого уже не произойдёт.

Быть может, она забрала через чур много обязанностей по Ковену на себя и за полным рабочим днем, не смогла сохранить за собой статус самой прекрасной девушки Нью-Йорка.

Ну, что ж. Это было исправимо. Она вынудила персонал побегать с ее просьбами о кондиционере из мёда и яиц для ее волос, апельсиновых корок для ванны и лица из молока с миндалем чтобы ее кожа стала ласковой и эластичной. Она подогрела свечой краску для век и подвела глаза, а губы накрасила помадой из измельченных лепестков роз.

Она увидела, что Кингсли останавливался дома, дабы выпить перед тем, как пойти в клуб либо куда-то еще, наряду с этим, не приглашая ее. Исходя из этого она сделала вывод, что грациозно спустится в собственном ошеломляющем платье по парадной лестнице. Швея-тролль уверила, что шелк соткан из туч Элизия42, и сам Чёрный Принц не носил костюмов из аналогичной ткани.

Вырез платья доходил до пупка, а волосы Мими уложила волнами, как тогда в Риме, в то время, когда Кингсли в первый раз положил на нее глаз.

В то время, когда Мими сделала потрясающий выход, тут, словно бы по заказу, у подножья лестницы был Кинсгли с рюмкой бренди. Его глаза с удовлетворением вспыхнули. Наконец-то, отреагировал, поразмыслила Мими, самодовольно радуясь.

Так намного лучше.

— О, здравствуй, — сообщила она, словно бы и не планировала это всю неделю и не искала способов смотреться изысканно как богиня и украсить его своим присутствием.

— Куда-то собралась вечером? — бережно задал вопрос он.

— Да. Я желала бы побывать в новом заведении Мамона, о котором все говорят, — намекнула она. — А ты?

42. Элизий — в древней мифологии часть загробного мира, где царит вечная весна.

— Развлекайся, — сообщил он, зевнув. — А у меня был тяжелый сутки. Отправлюсь дремать. Тебе точно будет радостно.

Не вляпайся в неприятности, Форс, — сообщил он, погрозив пальцем.

Мими следила за тем, как он удалялся по коридору в собственные апартаменты. Хоть она и была разодета до иголочки, идти ей было некуда. Придурок, поразмыслила она.

Кинжал, что он вонзил в ее сердце, с болью вошел глубже. Что на этом свете вынудило ее думать, что он стоит данной поездки?

ТРИДЦАТЬ

Королева печали

Все сказки в определённый момент заканчиваются, и мир Аллегры упал на закате простого дня, в то время, когда она подсчитывала компенсации. Ежегодные давки в эту субботу имели поразительный успех с сотнями людей в виноградном танце и топтанием гроздьев. Аллегра смеялась и танцевала с ними, совершив вечер в тесной, горячей компании друзей.

Следующий вторник был закрыт для виноградного бизнеса.

Бен был в городе, выбирал запасы на 7 дней, в то время, когда стемнело, Аллегра лишь открыла учетную книгу.

Их фигуры были размыты — через чур стремительны для людской глаза — и еще к Аллегре они приблизились, словно бы в замедленном темпе. Она имела возможность,четко видеть их стоические лица, и оружие, которое они несли, факелы с Тёмным Огнем. Это была засада, подлая атака которую она создала, дабы подчинить демона.

Она была их Королевой, и они пришли за ней, словно бы она не более чем Рожденный адом зверь.

Аллегра бросилась к двери, направив последовательность бутылок с грохотом на столы. Не существовало в мире ничего, чем бы она имела возможность защититься от Тёмного Огня. Ее единственным шансом к свободе был стремительный побег.

— Тук-тук, — пропел Кингсли Мартин, встречая ее за дверью. В руках он вяло держал клинок в ее сторону. К его чести, он направил его не на нее. — Не пологаю, что это хорошая мысль, не так ли? — задал вопрос он.

— Это что может значить? — прошипела она, в то время, когда ее поймала команда Венаторов и на ее запястья надели серебряные наручники.

— Ты знаешь, из-за чего мы тут, Аллегра, — ответил Кингсли. — Я приказ.

Аллегра просканировала бесстрастное лицо. Кингсли Мартин, изменившаяся Серебряная кровь; Форсай Ллевелин. Само собой разумеется, он будет впутан в эту неразбериху.

Он наблюдал, с великим удовольствием; Нен Катлер, которой она ни при каких обстоятельствах не нравилась со времен Флоренции. Прекрасно, это чувство было обоюдным. Они окружили ее собственными клинками и не стали с ней говорить, не слушали ее просьбы, либо проявляли хоть каплю сочувствия.

— По окончании тебя, — сообщил Кингсли, показывая вниз на винный погреб.

Они закрыли ее в маленькой помещении, где хранились Сира и Пино Нуар43 и прикрепили ее наручниками к стулу. Они трудились скоро и системно, создали охрану около территории, убедившись, что никто не попадет вовнутрь помещения. Аллегра увидела, что Венаторы совершенно верно знали, где и что находится, а это означало, что они смотрели за ней уже некое время.

Они знали, в то время, когда Бен планировал в город за провизией.

Они знали, что виноградник не работает по вторникам. Они знали, что она будет одна.

— Что будет с Беном? — задала вопрос она.

Кингсли покачал головой.

— Ты же знаешь, я не могу сказать о подробностях операции.

— Пожалуйста.

Аллегра почувствовала, как паника вцепилась ей в горло. Она когда-то руководила миссией, похожей на эту и, не смотря на то, что она знала, что обучение Венаторов не разрешает чувстве либо провала. на данный момент она в том же положении, что и все преступники, на которых она охотилась в прошлом, — она пробовала обратиться к лучшей части натуры Кингсли для ее любви.

Она знала, что это было возмездие и наказание.

Она порвала собственные узы, дабы быть с фамильяром, и сейчас она за это расплатится. Никто не стоял выше Кодекса Вампиров.

Кингсли проверил ее наручники и кивнул, довольный, что они будут сдерживать. Позже Венаторы ушли, закрыв за собой дверь, и Аллегра ожидала лишь собственного брата в темноте.

Наступила ночь, но Чарльз не показался, Венаторы также ее не тревожили. Она беспокоиласьне за себя, она не имела возможности прекратить думать о Бене. Где он был?

В безопасности ли он?

Они ему не навредят… разве нет? Из-за чего они держат ее в подвале? Может они держат его в другом месте?

Что же я наделала, поразмыслила Аллегра. У меня ничего не получилось.

На следующее утро, как додумалась Аллегра, по окончании рассвет , Кингсли возвратился с чашкой хлеба и воды. Не говоря ни слова, он положил их рядом с ее стулом. Это было оливковое масло с хлебом, с печалью поразмыслила Аллегра, о том, в то время, когда она в последний раз ела такую пищу на веранде, рядом

43. Сира и Пино Нуар – сорта винограда.

с Беном, совместно, как невинные дети. Она не должна была доводить его до всего этого. Этого мира тайн, и крови, и тьмы, и бессмертия.

Он был солнцем, тогда как она была метеором, мусором, падающей звездой.

Она чуть покончила со своей едой, как тут дверь с хлопком отворилась, и вошел Чарльз. Его тёмные волосы покрылись проседью, а ему еще не было и четверти века. Он прошелся так, как будто бы обладал этим местом.

Аллегра удивилась тому, каким начальником он стал. Его сила возросла, и он наслаждался этим. Он с наслаждением показал, как легко разыскал ее. Как они нашли ее?

Учитывая все ее предосторожности. Что она сделала не так? Быть может, это было неточностью вычислять, что он сможет отпустить ее?

Что он покинет ее в покое? Они были повязаны. Их сообщение может треснуть, но она ни при каких обстоятельствах не будет порвана, она осознала это лишь на данный момент.

Нереально скрыться от собственного близнеца.

— Высвободите ее, — приказал он Кингсли, что скоро снял наручники.

Аллегра со злобой помассировала запястье.

— Я сделаю все несложнее для тебя, — сообщил Чарльз.

— Как?

— У меня имеется твой фамильяр.

Аллегра почувствовала укол в сердце. Значит, у них имеется Бен. Само собой разумеется.

Не было сомнений, что это было частью замысла. Бен был человеком… У него не было защиты от вампиров.

Он не сможет противостоять им.

Аллегра не имела возможности поверить, что Чарльз не остановится кроме того перед тем, дабы не угрожать Красной Крови. Они пошли против всех законов, что создали. Это было недостойно его власти.

— Нет, ты не можешь, — сгоряча сообщила Аллегра. — Ты бы ни при каких обстоятельствах.

— Решать тебе, что будет с ним, — сообщил Чарльз с равнодушным выражением лица. — В любом случае, мне плевать.

— Ты не причинишь вреда человеку. Это противоречит Кодексу. Кодекс, что ты подписал собственной кровью, Михаил.

Чарльз наклонил голову. В то время, когда он посмотрел на нее, в его глазах находились слезы. Она обратился к нему так, в то время, когда она принадлежала ему, с именами данным им, в то время, когда небо и земля были созданы, и сами они появились в красоте Света.

— Габриела, данный фарс через чур затянулся. Я знаю, ты желала ранить меня, у тебя это оказалось. Но пожалуйста.

Это увлечение всего лишь детская неприятность. Покончи с этим.

Она видела все его глазами: печаль их уничтоженного связывания уз, Корделию, ожидающую на ступенях музея, и Чарльза с бледным лицом и поседевшими в одно мгновенье волосами. Боль была таковой глубокой и ничем больше как сокрушительным ударом. Гости в замешательстве и ужасе, Ковен сжал руки.

Аллегра провалилась сквозь землю, что в случае если ее похитили? Ужас… а после этого… осознание того, что она натворила. Она бросила его.

Она кинула их.

Она отвернулась от Ковена.

— Я обожаю его, Михаил, — сообщила она. — Я ни при каких обстоятельствах бы не покинула — я ни при каких обстоятельствах не имела возможность сделать то, что я сделала — если бы я не сделала. Я обожаю его всем сердцем, всей душой, всей кровью.

— Ты не можешь, — сообщил категорически Чарльз. — Ты не знаешь, о чем говоришь. Он не следует тебя. У тебя имеется долг перед твоими узами и твоим Ковеном.

Ты обязана мне, он поразмыслил, но не сообщил.

— Я обожаю его, — сообщила Аллегра. — Я обожаю его больше, чем когда-либо обожала тебя. Забудь о связи, забудь о Ковене.

Аллегре надоело быть королевой, она просто хотела опять быть девушкой. Чарльз был бесстрастным.

— Обожай его, все, чем желаешь, Габриэла. Я все еще обожаю тебя. Я постоянно буду тебя обожать, другое не имеет значения.

Я забуду обиду тебе все, включая это.

Аллерга почувствовала, как скручивается ее пузо. Она знала, что он говорит правду и как это причиняет ему боль. Она положила руку ему на плечо.

— Если ты обожаешь меня, сообщи, что, в действительности, случилось во Флоренции. Из-за чего я этого не помню? Я знаю, что сделала, но кое-какие частички моей памяти скрыты от меня и я ощущаю, что в них имеется ты, Михаил.

Я ощущаю твою волшебство в себя. Ты скрываешь мои воспоминания от меня самой. Ты не имеешь права.

Чарльз не ответил. Вместо этого, уходя из помещения и закрывая дверь, Аллегра услышала негромкий ответ:

— Я имею полное право.

Это означало, что она ни при каких обстоятельствах не определит правду о той истории. И не смотря на то, что она как и раньше думала, что никогда, Михаил Чистый Сердцем, величайший ангел, что когда-либо жил, не причинит вред простому человеку, Аллегре внезапно стало страшно, весьма страшно.

ТРИДЦАТЬ ОДИН

Хранитель врат

Шайлер содрогнулась, в то время, когда прислуга начала прихорашивать ее. Они нарумянили губы и щеки, пригладили волосы жиром гиппопотама (секрет красоты Нефертити, что как говорили, был популярен), после этого завили их в локоны и пропитали кожу маслянистыми духами. Они приказали ей раздеться до нижнего белья и вынудили ее надеть белое кружевное платье с корсетом с весьма ни