Если был бы я девчонкой все в порядке

В случае если был бы я девчонкой- Мама приходит с работы,

Я бы время не терял! Мама снимает боты,

Я б на улице не прыгал, Мама приходит в дом,

Я б рубахи постирал. Мама смотрит кругом

Я бы вымыл в кухне пол — Был на квартиру налет?

Я бы в помещении подмел, — Нет.

Перемыл бы чашки, ложки, — К нам заходил бегемот?

Сам начистил бы картошки, — Нет.

Все собственные игрушки сам — Возможно, дом не отечественный?

Я б расставил по местам! — Отечественный.

— Может, не отечественный этаж?

Отчего ж я не девчонка? — Отечественный.

Я бы маме так помог! Легко приходил Сережка,

Мама сходу бы сообщила: Поиграли мы самую малость.

«Молодчина ты, — Значит, это не обвал?

Сынок!» — Нет.

— Значит, слон у нас не танцевал?

— Нет.

— Счастлива. Выяснилось,

Я зря переживала!

Две трубы

О. Григорьев

Во дворе лежали две трубы. Залезли дети в одну трубу и в том месте уснули. Пришли рабочие, взвалили трубу на плечи и понесли на стройку.

— Тяжеленькое, — говорит один, — отдохнуть нужно. Остановились рабочие около речки, опустили трубу на землю и сели покурить. Один тукнул по трубе и говорит:

— Эээ! А труба-то с трещиной.

— Да, — говорит второй, — негодная труба. Давай бросим ее в реку. Раскачали трубу и кинули в речку.

А дети выспались, вылезли из трубы и разошлись по зданиям.

Дремали они в второй трубе.

Сказка с подробностями

(Роман для детей младшего возраста)

Григорий Остер

Среди одного парка крутилась маленькая карусель с многоцветными древесными лошадками. Лошадок на карусели было семь: Маша, Даша, Саша, Паша, Глаша, Простокваша и Наташа. Днем лошадки спешили, дети смеялись, всем было радостно.

Но вечером дети расходились по зданиям, директор, карусели выключал электрический мотор, и древесные лошадки сразу же начинали скучать.

— Что нам делать? – приставали они к директору. — Что?

— Спите! — отвечал директор.

— Не получается, — умным голосом сказала белая лошадка Простокваша. – Весь день крутились, крутились, не можем успокоиться. Не заснем, пока не поведаем сказку.

В большинстве случаев директор вздыхал, наблюдал на часы и… соглашался. Но в один раз вечером сообщил:

— Лошадки, обязан вас огорчить!

— Никто на обязан никого огорчать — нахмурилась Простокваша. — А что произошло? Тебя увольняют с работы?

— Нет. Но не так долго осталось ждать не смогу говорить вам сказки. Уже поведал практически все, какие конкретно знал. Осталось всего одна.

— Последняя… Последняя…- зашептались лошадки. — Какой кошмар!

— Ничего, — сообщила Простокваша. — Целая сказка. С началом, финишем, серединой. Говори.

— Прекрасно, — дал согласие директор, слушайте.

Это произошло с небольшим мальчиком Федей. Он отправился с мамой в зоопарк, в том месте, само собой разумеется, захотел мороженого, а мама сообщила:

— Нет. Горло день назад хрипело. Снова захрипит.

Тогда Федя лег на пояснице, начал стучать ногами по земле.

— Пускай хрипит! — кричал Федя. — Станешь ветхая, сама заболеешь, ни при каких обстоятельствах тебе термометр не поставлю, пилюль не дам, чаю не принесу с лимоном!

Одна пожилая бабушка кормила носорогов капустой — у нее на это было особое разрешение от главного сторожа зоопарка, — услышала Федины крики, возразила:

— Хулиганство — так с мамой говорить. на данный момент кличу милиционера!

— А я, — сообщил Федя, от злобы сам не осознавая, что говорит,— вашего милиционера толкну, он упадет, я ему на шнобель наступлю!

В этот самый момент именно подошел юный милиционер. Он сообщил:

— Не нужно милиционерам на носы наступать. Лучше попроси у мамы прощения.

— Не попрошу! — крикнул Федя. — Сейчас начну в другом доме жить. С чужими людьми.

Люди — визитёры зоопарка услышали, сообщили друг другу:

— Какой слаборазвитый мальчик. Глупый до неосуществимости.

— Сами глупые! — крикнул Федя. — Вот начнется наводнение и пожар — не помогу. У вас кровати сгорят, дома с крышами! Сами потонете.

А я буду находиться, смеяться.

— Взгляни, но этого мальчика, — сообщила громадная слониха собственному мелкому слоненку. — Ни при каких обстоятельствах не поступай, как он.

— Бедный кроха! — пожалела Федю мартышка, которая держала в охапке собственных детей. — Нужно ему скорее оказать помощь. Совсем посинел от глупости. Федя позеленел от злобы.

— Животные несчастные! — закричал он на целый зоопарк. — Мало на вас охотились! Мало из ружья стреляли. Нужно из пулемета.

— Слышишь, до чего возможно договориться, — сообщила слониха слоненку.

— Слоит лишь начать.

— Всё! – крикнул Федя. – Не буду с вами! Живите одни!

Он выбежал из зоопарка позже из города. Отправился в такое место, где не было ничего. Пришел, сел на песок, начал ковырять его пальцем. Ковырян, ковырял, ковырял.

А что ему еще оставалось делать?

Стемнело. Настала ночь,

— Прекрати ковыряться в песке, — услышал внезапно Федя спокойный голос.

— Кто это? — испугался он.

— Почва. Планета, на которой живешь.

— А! — отыскал в памяти Федя. — Ты громадный шар. Крутишься около Солнца.

— Не твое дело, как я кручусь, — сообщила Почва. — Ты делаешь глупость за глупостью. Остановиться не можешь!

— Сама останавливайся! — крикнул Федя. — Остановись, я с тебя слезу.

— Прошу вас, — дала согласие Почва и с опаской, чтобы не попадало все, что на ней живет, растет и стоит, затормозила.

— Без тебя обойдусь! Без всех! — крикнул Федя и спрыгнул с родной планеты.

— Прощай, мальчик — нормально сообщило Почва, и уплыла, голубея, красивая, вся в теплых свежих тучах.

Федя висел в пустоте. Возможно, кроме того вверх ногами. Почва улетела совместно со своим притяжением, а без земного притяжения не предугадаешь, где верх, где низ.

«Ой’ — поразмыслил Федя. — Что я буду тут делать? Совсем один?». Ему стало страшно!

— Мамочка, — зашептал он, кувыркаясь. — Мама! — И горько начал плакать. И закричал на всю вакуум: — Мама! Забудь обиду!

Я больше не буду!..

— Подожди! — перебила директора Простокваша. — на данный момент Федина мама примчится на какой-нибудь ракете, забудет обиду, заберет к себе, да?

-Да, — сообщил директор. — Как ты додумалось?

— Мамы прощают, — набралась воздуха Простокваша. — Этим постоянно кончается. А ведь это последняя сказка. Ты, — попросила она, — пока не досказывай до конца.

Сперва отыщи в памяти какие-нибудь подробности.

— Разве я не детально говорил?

— Не весьма. К примеру, молодой милиционер и бабушка. Ты не сообщил, как их кличут.

— Милиционера — Иван, бабушку — Марья, — улыбнулся директор.

— Иван да Марья. Красивые имена. Подходят друг к другу, — скоро сообщила Простокваша и хитро взглянула, но директора. — Быть может, они познакомились – бабушка и милиционер?

Позже, в то время, когда Федя убежал. И с ними произошли какие конкретно — то подробности.

Директор смотрел на Простоквашу и удивлялся.

— Простокваша, — сообщил он, — ты плохо умная.

— Не плохо, — сообщила Простокваша. — Я замечательно умная. Они познакомились, да?

-Ладно,- набрался воздуха директор. – Познакомились.

Приложение к билету №

Выясните главную мысль и тему текстов «Отечественное Отечество» К.Ушинского и «Защищать природу — значит защищать Отчизну» М.Пришвина. Поведайте ясно наизусть.

Отечественное отечество, наша страна — матушка Российская Федерация. Отечеством мы кличем Россию вследствие того что в ней жили испокон веку деды и отцы отечественные. Отчизной мы кличем её вследствие того что в ней мы появились, в ней говорят родным нам языком, и всё в ней для нас родное; а матерью — вследствие того что она вскормила нас своим хлебом, вспоила собственными водами, выучила собственному языку; как мать, она защищает и бережёт нас от всяких неприятелей…

Большое количество имеется на свете и не считая России всяких земель и хороших государств, но одна у человека мать— одна у него и отчизна. (К. Ушинский)

Так как этот текст — научно-познавательная статья, то тут очевидно прослеживаются логические связи. Главная тема текста — наша страна, отношение к ней людей. Основная идея — у человека одна Отчизна, и он ее обожает, как мать .

Приложение к билету №

М.Пришвин «Защищать природу — значит защищать Отчизну».

«Мои юные приятели! Мы хозяева отечественной природы, и она для нас кладовая солнца с великими сокровищами судьбы. Кроме того, дабы сокровища эти защищать, — их нужно открывать и показывать.

Для рыбы нужна чистая вода – будем защищать отечественные водоёмы.

А в лесах, степях, горах различные полезные животные – будем защищать отечественные леса, степи, горы.

Рыбе – вода, птице — воздушное пространство, зверю — лес, степь, горы. А человеку нужна Отчизна. И защищать природу – значит защищать Отчизну»

Приложение к билету №

Н. И. СладковСорока и Волк

Виталий Валентинович не обожал слово «природа». Затаскали это слово, сказал он, лишь и слышишь: лоно природы, природные явления, отправились на природу, ах, природа, ох, природа — уши вянут! И, основное, говорят одно, а видят второе.

Говорят «лоно», а видят затоптанный пляж, говорят «красота», а вспоминают подстриженный газончик. И не сообщат легко, без выдумок «ливень» либо «снег», а обязательно «осадки». Вот что они покинули от природы!

«Они» — это дачники, дачницы и дачнята. Из той породы, каковые выезжают на «лоно», дабы «дышать». И восклицать. — А как любите природу вы? — задал вопрос я. Он помолчал и ответил: — Как волк! И поведал сказку:

«Задали вопрос в один раз Сороку: Сорока, Сорока, ты обожаешь природу? — А как же, — затарахтела Сорока, — да я без леса жить не могу: солнце, простор, свобода!

Задали вопрос волка: А ты, Волк, природу обожаешь? — Откуда я знаю, — проворчал Волк, — я о том не гадал и не думал.

Поймали тогда охотники Волка и Сороку, посадили в клетку. Подержали в клетке и задают вопросы: Ну как, Сорока, жизнь? — Да ничего, — отвечает Сорока, — жить можно — подкармливают».

Желали охотники и Волка задать вопрос, да глядь, а Волк-то и дох! Не знал Волк, обожает ли он природу, он просто не мог без нее жить…»

В то время, когда кто-нибудь при Виталии Валентиновиче назойливо повторял о собственной любви к чему-либо, он неизменно и огораживался. «Подкова потому звенит, что в ней гвоздя не достаточно, — сказал он. — Но звоном гвоздь не заменишь: звон — это звон, а гвоздь — это гвоздь!».

Приложение к билету №

Обезьяньи носы Игорь Акимушкин

У мартышки кахаду шнобель, как у клоуна. Вислый огурец — длиной сантиметров десять. Чем старше самец, тем дольше у него шнобель — висит, закрывая рот.

И в то время, когда данный носач ест, лапой отодвигает в сторону собственный нескладный огурец.

А для чего ему таковой шнобель? Дабы громче кричать! Исторгает нос-огурец громкие крики хонк-кихонк. Мартышки-носачи ни при каких обстоятельствах не дерутся.

Всякие споры решают они так: два самца усядутся приятель перед втором и давай кричать.

Кричат, кричат — кто кого перекричит, тот и победитель. А перекричит тот, у кого шнобель больше. Самец с носом мельче по окончании таковой дуэли с позором удирает.

Живут носачи в Индонезии, на острове Калимантан, и неизменно у реки либо озера. Они прекрасно плавают и ныряют. На лапах у них кроме того маленькие перепонки!

Весьма обожают носатые мартышки свежие сочные листья. И перед тем как уснуть на дереве, всё едят и едят, пока смогут дотянуться до какого-нибудь страницы, не слезая с постели. К утру всё голо около суков, на которых они дремали.

И исходя из этого каждую ночь дремлют носачи на новом месте.

Броненосцы. Игорь Акимушкин

В саваннах и лесах Южной Америки многие муравейники и прочные как камень термитники — жилища белых муравьев — взломаны, подкопаны, пробиты в них громадные дыры. Разодраны и деревья. Изрыта почва, а толстые корни порваны, как непрочные прутики.

Это тату гиганте, огромный броненосец, крушит всё собственными когтями. У него ноги толстые, маленькие, хвост долгий в костяной броне — волочится за зверем. И сам он сверху целый одет в костяную броню, как будто бы черепаха.

Росту в нём (от носа до конца хвоста) — метра полтора, а весит больше семидесяти килограммов. Деревья броненосец царапает и рвёт когтями, дабы добраться до муравьев. Дырку пробьёт и суёт во все закоулки муравейника долгий и липкий язык — вылизывает муравьев.

Ни у кого на земле нет таких огромных когтей, как у огромного броненосца.

Длиной они с ладонь и такой же практически ширины. У льва когти не сильный…

А зубов у огромного броненосца — целых сто! Лишь у дельфинов так много зубов, а на суше — ни у кого. Но зубы у тату гиганте небольшие, лишь муравьям страшные.

На людей броненосцы ни при каких обстоятельствах не нападают, удирают. А вдруг река близко — ныряют в воду. В том месте лежат, не дышат.

Шесть мин. смогут не дышать.

Спрячется броненосец на дне реки, неприятель не отыщет его и уйдёт. Тогда броненосец вылезает. Либо пройдёт на другой берег по дну реки, если она не весьма широкая.

Вылезет из воды и скорей бежать в кусты.

Приложение к билету №

«Как муравьишка к себе торопился». Ответьте на вопросы: Как Вы думаете, дабы написать такую сказку, нужно прекрасно осознавать жизнь природы? Подтверди собственное вывод словами из текста; А выполняет ли Виталий Бианки законы сказочного жанра? Что оказывает помощь Вам представить тех насекомых, на которых передвигался Муравьишка?

Кого из насекомых Вы воображаете оптимальнееи из-за чего?

какое количество видов транспорта поменял Муравьишка на пути к себе? Представь, что Муравьишка -это ты, правильнее, что ты — это Муравьишка. Выбери двух самых занимательных, с твоей, муравьиной, точки зрения, извозчиков, обрисуй их как возможно правильнее и поведай о собственных впечатлениях наездника.

Обоснуйте, какой художественный жанр применяет создатель, помогая ребенку делать научные открытия.

«Как Муравьишка к себе торопился» Виталий Бианки – писатель-природовед

Залез Муравей на берёзу. Долез до вершины, взглянул вниз, а в том месте, на земле, его родной муравейник чуть виден. Муравьишка сел на листок и думает: — Отдохну самую малость — и вниз.

У муравьев так как строго: лишь солнышко на закат, — все к себе бегут. Сядет солнце, — муравьи все выходы и ходы закроют — и дремать. А кто опоздал, тот хоть на улице ночуй.

Солнце уже к лесу спускалось.

Муравей сидит на листке и думает: — Ничего, поспею: вниз так как скорей. А листок был нехорошей: жёлтый, сухой. Дунул ветер и сорвал его с ветки.

Мчится листок, через лес, через реку, через деревню.

Летит Муравьишка на листке, качается — чуть жив от страха. Занёс ветер листок на луг за деревней да в том месте и кинул. Листок упал на камень, Муравьишка себе ноги отшиб.

Лежит и думает: — Пропала моя головушка. Не добраться мне сейчас до дому. Место кругом ровное.

Был бы здоров — сходу бы добежал, да вот беда: ноги болят.

Жалко, хоть почву кусай».

Наблюдает Муравей: рядом Гусеница-Землемер лежит. Червяк червяком, лишь спереди — ножки и позади — ножки. Муравьишка говорит Землемеру: — Землемер, Землемер, снеси меня к себе. У меня ножки болят. — А кусаться не будешь? — Кусаться не буду. — Ну садись, подвезу.

Муравьишка вскарабкался на пояснице к Землемеру. Тот изогнулся дугой, задние ноги к передним приставил, хвост к голове.

Позже внезапно поднялся во целый рост, да так и лёг на землю палкой. Отмерил на земле, сколько в нём росту, и снова в дугу скрючился. Так и отправился, так и отправился почву мерить.

Муравьишка то к почва летит, то к небу, то вниз головой, то вверх: — Не могу больше! — кричит. — Находись! В противном случае укушу! Остановился Землемер, растянулся по земле.

Муравьишка слез, еле отдышался. Огляделся, видит: луг в первых рядах, на лугу трава скошенная лежит.

А по лугу Паук-Сенокосец шагает: ноги как ходули, между ног голова качается. — Паук, а Паук, снеси меня к себе! У меня ножки болят. — Ну что ж, садись, подвезу. Было нужно Муравьишке по паучьей ноге вверх лезть до коленки, а с коленки вниз спускаться Пауку на пояснице: коленки у Сенокосца торчат выше поясницы.

Начал Паук собственные ходули переставлять — одна нога тут, вторая в том месте; все восемь ног, словно бы спицы, в глазах у Муравьишки замелькали. А идёт Паук не скоро, брюхом по земле чиркает.

Надоела Муравьишке такая езда. Чуть было не укусил он Паука. Да тут, на счастье, вышли они на ровную дорожку.

Остановился Паук. — Слезай, — говорит. — ВонЖужелица бежит, она резвей меня.

Слез Муравьишка. — Жужелка, Жужелка, снеси меня к себе! У меня ножки болят. — Садись, прокачу. Лишь успел Муравьишка вскарабкаться Жужелице на пояснице, она как пустится бежать!

Ноги у неё ровные, как у коня. Бежит шестиногий конь, бежит, не трясёт, словно бы по воз
духу летит. Вмиг домчались до картофельного поля, — А сейчас слезай, — говорит Жужелица. — Не с моими ногами по картофельным грядам прыгать. Другого коня бери.

Было нужно слезть. Картофельная ботва для Муравьишки — лес густой. Тут и со здоровыми ногами — весь день бежать.

А солнце уж низко.

Внезапно слышит Муравьишка, пищит кто-то: — А ну, Муравей, полезай ко мне на пояснице, поскачем. Обернулся Муравьишка — стоит рядом Жучок-Блошачок, чуть от почвы видно. — Да ты мелкий! Тебе меня не поднять.- А ты-то большой! Лезь, говорю. Кое-как уместился Муравей на пояснице у Блошачка. Только-только ножки поставил. — Ну влез? — А влез, так держись.

Блошачок подобрал под себя толстые задние ножки, они у него, как пружинки, складные – да щёлк! – распрямил их. Глядь, уж он на грядке сидит.

Щёлк! — на другой. Щёлк! — на третьей. Так целый огород и отщёлкал до самого забора.

Муравьишка задаёт вопросы: — А через забор можешь? — Через забор не могу: высок весьма.

Ты Кузнечика попроси: он может. — Кузнечик, Кузнечик, снеси меня к себе! У меня ножки болят. — Садись на загривок. Сел Муравьишка Кузнечику на загривок.

Кузнечик сложил собственные долгие задние ноги пополам, позже разом выпрямил их и подскочил высоко в атмосферу, как Блошачок. Но тут с треском развернулись у него за спиной крылья, перенесли Кузнечика через забор и тихо опустили на землю.

— Стоп! — сообщил Кузнечик. — Приехали. Муравьишка смотрит вперёд, а в том месте широкая река: год по ней плыви — не переплывёшь. А солнце ещё ниже.

Кузнечик говорит: — Через реку и мне не перескочить: весьма уж широкая.

Находись-ка, я Водомерку кликну: будет тебе перевозчик. Затрещал по-своему, глядь — бежит по воде лодочка на ножках. Подбежала.

Нет, не лодочка, а Водомер-Клоп. Водомер, Водомер, снеси меня к себе! У меня ножки болят. Хорошо, садись, перевезу. Сел Муравьишка. Водомер подпрыгнул и зашагал по воде, как посуху. — Миленький, шибче! – требует Муравьишка. – Меня к себе не разрешат войти.

Возможно и пошибче, — говорит Водомер.

Да как припустит! Оттолкнется, оттолкнется ножками и катит-скользит по воде, как по льду. Быстро на том берегу оказался. — А по земле не можешь? – задаёт вопросы Муравьишка. — По земле мне тяжело, ноги не скользят.

Да и смотри-ка: впеди-то лес. Ищи себе другого коня. Взглянул Муравьишка вперед и видит: стоит стоит над рекой лес большой, до самого неба.

И солнце за ним уже скрылось. Нет, не попасть Муравьишке к себе! — Смотри, — говорит Водомер, — вот тебе и конь лезет. Видит Муравьишка: ползет мимо Майский Хрущ – тяжелый жук, неуклюжий жук.

Разве на таком коне на большом растоянии ускачешь? Все-таки послушался Водомера.

— Хрущ, Хрущ, снеси меня к себе. У меня ножкиболят. — А ты где живешь? — В муравейнике за лесом. — Далеконько… Ну, что с тобой делать? Садись, довезу. Полез Муравьишка по твёрдому жучьему боку. — Сел, что ли? — Сел. — А куда сел? — На пояснице. — Эх, глупый! Полезай на голову.

Влез Муравьишка Жуку на голову. И прекрасно, что не остался на пояснице: разломил Жук пояснице надвое, два твёрдых крыла немного поднял.

Крылья у Жука совершенно верно два перевёрнутых корыта, а из-под них другие крылышки лезут, разворачиваются: тоненькие, прозрачные, шире и дольше верхних. Стал Жук пыхтеть, надуваться: Уф! Уф!

Уф! Словно бы мотор заводит. — Дяденька, — требует Муравьишка, — поскорей! Миленький, поживей!

Не отвечает Жук, лишь пыхтит: Уф! Уф! Уф! Внезапно затрепетали узкие крылышки, получили. Жжж!

Тук-тук-тук!.. — встал Хрущ на воздушное пространство. Как пробку, выбросило его ветром вверх — выше леса. Муравьишка сверху видит: солнышко уже краем почву зацепило.

Как помчал Хрущ — у Муравьишки кроме того дух захватило. Жжж! Тук-тук-тук! — мчится Жук, буравит воздушное пространство, как пуля. Мелькнул под ним лес — и пропал.

А вот и берёза знакомая, и муравейник под ней. Над самой вершиной берёзы отключил Жук мотор и -шлёп! — сел на сук. — Дяденька, миленький! – взмолился Муравьишка. — А вниз-то мне как? У меня так как ножки болят, я себе шею сломаю. Сложил Жук узкие крылышки на протяжении поясницы.

Сверху твёрдыми корытцами прикрыл. Кончики узких крыльев бережно под корытца убрал.

Поразмыслил и говорит: — А уж как тебе вниз спуститься — не знаю. Я на муравейник не полечу: уж больно вы, муравьи, кусаетесь. Добирайся сам, как знаешь. Посмотрел Муравьишка на солнышко: солнышко уже по пояс в почву ушло.

Посмотрел около себя: сучья да листья, листья да сучья.

Не попасть Муравьишке к себе, хоть вниз головой кидайся!

Внезапно видит: рядом на листке Гусеница Листовертка сидит, шелковую нитку из себя тянет, тянет и на сучок мотает. — Гусеница, Гусеница, спусти меня к себе! Последняя минуточка осталась – не разрешат войти меня к себе ночевать. — Отстань! Видишь, дело делаю, пряжу пряду. — Все меня жалели, никто не гнал, ты первая!

Не удержался Муравьишка, бросился на нее да как куснет! С перепугу Гусеница лапки поджала да кувырк с страницы – и полетела вниз. А Муравьишка на ней висит – прочно вцепился.

Лишь не продолжительно они падали: что-то их сверху – дерг! И закачались они оба на шёлковой ниточке, ниточка-то на сучок была намотана. Качается Муравьишка на Листовёртке, как на качелях, а ниточка всё дольше, дольше, дольше делается, ыматывается у Листовёртки из брюшка, тянется, не рвётся.

Муравьишка с Листоверткой всё ниже, ниже, ниже опускаются. А внизу, в муравейнике, муравьи хлопочут, торопятся, входы-выходы закрывают.

Всё закрыли — один, последний, вход остался. Муравьишка с Гусеницы кувырк — и к себе! солнышко и Тут зашло.

Мышонок и Лис В. Бианки

Мышонок, Мышонок, отчего у тебя шнобель нечистый? — Почву копал. — Для чего почву копал? — Норку делал. — Для чего норку делал? — От тебя, Лис, скрываться. — Мышонок, Мышонок, я тебя подстерегу! — А у меня в норке спаленка. — Кушать захочешь — вылезешь. — Ау меня в норке кладовочка! — Мышонок, Мышонок, а ведь я твою норку зарою. — А я от тебя в отнорочек – и был таков!

Купание медвежатВ. Бианки

Наш знакомый охотник шёл берегом лесной реки и внезапно услышал громкий треск сучьев. Он испугался и влез на дерево.

Из чащи вышли на берег громадная бурая медведица, с ней два радостных медвежонка и пестун – ее годовалый сын, медвежья нянька. Медведица села. Пестун схватил одного медвежонка зубами за шиворот и давай окунать его в речку.

Медвежонок визжал и барахтался, но пестун не производил его, пока хорошенько не выполоскал в воде. Второй медвежонок испугался холодной ванны и пустился удирать в лес. Пестун догнал его, надавал шлепков, а позже – в воду, как первого.

Полоскал, полоскал его, да ненароком и выронил в воду. Медвежонок как закричит! Тут мгновенно подскочила медведица, что он, бедный, взвыл.

Оказавшись опять на земле, оба медвежонка остались весьма довольны купанием: сутки был знойный, и им было через чур жарко в густых, лохматых шубах. Вода прекрасно освежила их.

По окончании купания медведи снова скрылись в лесу, а охотник слез с дерева и отправился к себе.

Приложение к билету №

«Маугли» (на примере отрывка из текста)

Перевод с английского Н.Дарузес

Было семь часов знойного вечера в Сионийских горах, в то время, когда Папа Волк проснулся по окончании дневного отдыха, почесался, зевнул и расправил онемевшие лапы одну за второй, прогоняя сон. Мать Волчица спала, положив собственную большую серую морду на четверых волчат, а те ворочались и повизгивали, и лунa светила в устье пещеры, где жила вся семья.- Уф! — сообщил Папа Волк. — Пора снова на охоту.

Он уже планировал спуститься скачками с горы, как внезапно низенькая тень с косматым хвостом легла на порог и прохныкала:

— Хочу тебе удачи, о Глава Волков! Удачи и крепких, белых зубов твоим добропорядочным детям. Пускай они ни при каких обстоятельствах не забывают, что на свете имеется голодные!

Это был шакал, Блюдолиз Табаки, — а волки Индии ненавидят Табаки за то, что он рыщет везде, сеет раздоры, разносит сплетни и не брезгует обрывками и тряпками кожи, роясь в деревенских мусорных кучах. Ивсе-таки они опасаются Табаки, по причине того, что он чаще вторых зверей в джунглях болеет неистовством и тогда мечется по лесу и кусает всех, кто лишь попадется ему навстречу. Кроме того тигр бежит и скрывается, в то время, когда бесится мелкий Табаки, потому что ничего хуже неистовства неимеетвозможности приключиться с диким зверем.

У нас оно зовется водобоязнью, а животные именуют его «ди-Вани» — неистовство — и спасаются от него бегством.

— Что ж, войди и взгляни сам, — сухо сообщил Папа Волк. — Лишь еды тут нет.

— Для волка нет, — сообщил Табаки, но для для того чтобы ничтожества, как я, и обнажённая кость — целый пир. Нам, шакалам, не к лицу привередничать.Он прокрался в глубину пещеры, отыскал оленью кость с остатками мяса и, весьма довольный, уселся, с треском разгрызая эту кость. — Благодарю за угощенье, — сообщил он, облизываясь. — Как прекрасны добропорядочные дети! Какие конкретно у них громадные глаза!

А ведь они еще так мелки! Действительно, действительно, мне бы следовало не забывать, что царские дети с самых первых дней уже взрослые.

А ведь Табаки знал не хуже всякого другого, что нет ничего страшнее, чем хвалить детей в глаза, и с наслаждением замечал, как смутились Отец и Мать Волки.

Табаки сидел без звучно, радуясь тому, что накликал на вторых беду, позже сообщил злобно: -Шер-Хан, Громадный Тигр, переменил место охоты. Он будет целый данный месяц охотиться тут, в горах. Так он сам сообщил.

Шер-Хан был тигр, что жил в двадцати милях от пещеры, у реки Вайнганги.

— Не имеет права! — со злобой начал Папа Волк. — По Закону Джунглей он неимеетвозможности поменять место охоты, никого не предотвратив. Он распугает всю дичь на десять миль кругом, а мне сейчас нужно охотиться за двоих.

— Мать недаром прозвала его Лангри (Хромой), — нормально сообщила Мать Волчица. — Он с самого рождения хромает на одну ногу. Вот из-за чего он охотится лишь за домашней скотиной. Обитатели селений по берегам Вайнганги злы на него, а сейчас он явился ко мне, и у нас начнется то же: люди будут рыскать за ним по лесу, поймать его не сумеют, а нам и отечественным детям нужно будет бежать, куда глаза смотрят, в то время, когда подожгут траву.

Право, нам имеется, за что благодарить Щер-Хана!

— Не передать ли ему вашу признательность? — задал вопрос Табаки.

— Вон из этого! — огрызнулся Папа Волк. Вон! Ступай охотиться со своим господином! Достаточно ты намутил сейчас.

— Я уйду, — нормально ответил Табаки. — Вы и сами не так долго осталось ждать услышите голос Шер-Хана внизу, в зарослях. Зря я трудился передавать вам эту, новость.

Папа Волк насторожил уши внизу, в равнине, сбегавшей к маленькой речке, послышался сухой, злобный, отрывистый, заунывный гул тигра, что ничего не поймал и нисколько не стыдится того, что всем джунглям это известно.

— Дурак! — сообщил Папа Волк. — Затевать таким шумом ночную работу! Неужто он считает, что отечественные олени похожи на жирных буйволов с Вайнганги?

— Ш-ш! Он охотится в наше время не за буйволом и не за оленем, — сообщила Мать Волчица. — Он охотится за человеком.

Гул перешел в глухое ворчание, которое раздавалось как словно бы со всех сторон разом. Это был тот гул, что пугает цыган и лесорубов, ночующих под открытым небом, а время от времени заставляет их бежать прямо в лапы тигра.

-За человеком! — сообщил Папа Волк, оскалив белые зубы.

-Разве мало жуков и лягушек в прудах, что ему пригодилось имеется человечину, к тому же на отечественной почва?

Закон Джунглей, веления которого неизменно на чем-нибудь основаны, разрешает животным охотиться на человека лишь тогда, в то время, когда они учат собственных детенышей убивать. Но и тогда зверю нельзя убивать человека в тех местах, где охотится его свора либо племя. За убийством человека появляются непременно белые люди на слонах, с винтовками и много смуглых людей с гонгами, факелами и ракетами.

И тогда приходится худо всем обитателям джунглей. А животные говорят, что человек — самое не сильный беспомощное из всех живых существ и трогать его недостойно охотника. Они говорят кроме этого — и это действительно, — что людоеды со временем паршивеют и у них выпадают зубы.

Ворчание стало слышнее и закончилось громовым «А-а-а!» тигра, готового к прыжку.

Позже раздался вой, непохожий на тигриный, — вой Шер-Хана.

— Он промахнулся, — сообщила Мать Волчица. — Из-за чего? Папа Волк отбежал на пара шагов от пещеры и услышал раздраженное рычание Шер-Хана, ворочавшегося в кустах.

— Данный дурак обжег себе лапы. Хватило же ума прыгать в костер дровосека! — фыркнув, сообщил Папа Волк. — И Табаки с ним.

— Кто-то взбирается на гору, — сообщила Мать Волчица, шевельнув одним ухом.

— Приготовься. Кусты в чаще легко зашуршали, и Папа Волк присел на задние лапы, подготавливаясь к прыжку. В этот самый момент если бы вы следили за ним, то заметили бы самое необычное на свете — как волк остановился на середине прыжка.

Он ринулся вперед, еще не видя, на что кидается, а, позже сильно остановился.

Вышло так, что он подпрыгнул кверху на четыре либо пять футов и сел на том же месте, где оторвался от почвы.

Человек!- огрызнулся он. — Человечий детеныш! Наблюдай!

Прямо перед ним, держась за низко растущую ветку, стоял голенький смуглый ребенок, чуть обучившийся ходить, — мягкий, целый в ямочках, маленький живой комочек. Таковой маленький ребенок еще ни разу не заглядывал в волчье логово ночной иногда. Он взглянуть в глаза Отцу Волку и захохотал.

— Это и имеется человечий детеныш? — задала вопрос Мать Волчица. — Я их ни при каких обстоятельствах не видала. Принеси его ко мне.

Волк, привыкший носить собственных волчат, может, в случае если необходимо, забрать в зубы яйцо, не раздавив его, и не смотря на то, что зубы Отца Волка стиснули спинку ребенка на коже не осталось кроме того царапины, по окончании того как он положил его между волчатами.

— Какой мелкий! Совсем обнажённый, а какой храбрый! — нежно сообщила Мать Волчица. (Ребенок проталкивался среди волчат поближе к теплому боку.)

— Ой! Он сосет вместе с другими! Так вот он какой, человечий детеныш! — Ну в то время, когда же волчица имела возможность похвастаться, что среди ее волчат имеется человечий детеныш! — Я слыхал, что это бывало и раньше, но лишь не в отечественной Свора и не в Moe время, — сообщил Папа Волк. — Он совсем безволосый, и я имел возможность бы убить его одним шлепком.

Погляди, он наблюдает и не опасается.

Лунный свет померк в устье пещеры: громадная плечи и квадратная голова Шер- Хана загородили вход. Табаки, визжал сзади него:

— Господин, господин, он вошел ко мне

— Шер-Хан делает нам громадную честь, — сообщил Папа Волк, но глаза его злобно сверкнули. -Что необходимо Шер-Хану?

— Мою добычу! ребёноквошел ко мне, — сообщил Шерхан. — Его родители убежали. Дайте его мне.

Шер-Хан прыгнул в костер дровосека, как и сказал Папа Волк, обжег себе лапы и сейчас бесился. Но Папа Волк превосходно знал, что вход в пещepy через чур узок для тигра. Кроме того в том месте, где Шер-Хан стоял на данный момент, он не имел возможности пошевельнуть ни плечом, ни лапой.

Ему было тесно, как человеку, что вздумал бы драться в бочке.

— Волки — вольный народ, — сообщил Папа Волк. — Они слушаются лишь Вожака Своры, а не всякого полосатого людоеда. Человечий детеныш отечественный. Захотим, так убьем его и сами.

— «Захотим, захотим!» Какое мне дело? Клянусь буйволом, которого я убил, продолжительно мне еще находиться, уткнувшись носом в ваше собачье логово, и ожидать того, что мне надеется по праву? Это говорю я, Шер-Хан!

Гул тигра наполнил пещеру громовыми раскатами. Мать Волчица, стряхнув с себя волчат, прыгнула вперед, и ее глаза, похожие во мраке на две зеленые луны, встретились с горящими глазами Шер-Хана.

— А, отвечаю я, Ракша (Демон): человечий детёныш мой, Лангри, и останется у меня! Его никто не убьет. Он будет жить и охотиться совместно со
Сворой и бегать совместно со Сворой! Берегись, охотник за обнажёнными детеныша
ми, рыбоед, убийца лягушек, — придет время, он поохотится за тобой! А сейчас убирайся вон либо, клянусь оленем, которого я убила (я не ем падали), ты отправишься на тот свет хромым на все четыре лапы, паленое чудище джунглей! Вон из этого!

Папа Волк наблюдал на нее в удивлении. Он успел забыть то время, в то время, когда отвоевывал Мать Волчицу в открытом бою с пятью волками, то время, в то время, когда она бегала совместно со Сворой и недаром носила прозвище «Демон». Шер-Хан не побоялся бы Отца Волка, но с Матерью Волчицей он не решался схватиться: он знал, что перевес на ее стороне и что она будет драться не на судьбу, а на смерть. Ворча, он попятился назад и, почувствовав себя на свободе, заревел:

— На своем дворе любая собака лает! Посмотрим, что сообщит Свора по поводу приемыша из людского племени! Детеныш мой, и непременно я его съем, о вы, длиннохвостые преступники!

Мать Волчица, не легко дыша, ринулась на землю около собственных волчат, и Папа Волк сообщил ей сурово:

— В этом случае Шер-Хан говорит правду: детеныша нужно продемонстрировать Свора. Ты все-таки желаешь покинуть его себе, Мать?

— Покинуть себе? — не легко водя боками, сообщила Волчица. — Он пришел к нам совсем обнажённый, ночью, один, и все же он не опасался! Наблюдай, он уже оттолкнул одного из моих волчат! Данный хромой мясник убил бы его и убежал на Вайнгангу, а люди в отместку разорили бы отечественное логово.

Покинуть его?

Да, я его покину. Лежи смирно, лягушонок! О, Маугли — потому что Лягушонком Маугли я назову тебя, — придет день, когда ты станешь охоться за Шер-Ханом, как он охотился за тобой.

— Но что сообщит отечественная Свора? — задал вопрос Папа Волк.

Закон Джунглей говорит весьма ясно, что любой волк, обзаводясь семьей, может покинуть собственную Свору. Но когда его волчата подрастут и станут на ноги, он обязан привести их на Совет Своры, что планирует в большинстве случаев раз в тридцать дней, на протяжении полнолуния, и продемонстрировать всем вторым волкам. Затем волчата смогут бегать где им вздумается, и до тех пор пока они не убили собственного первого оленя, нет оправдания тому из взрослых волков, что убьет волчонка.

Наказание за это смерть, в случае если лишь поймают убийцу.

Поразмысли с 60 секунд, и ты сам осознаешь, что так и должно быть.

Папа Волк подождал, пока его волчата подросли и начали понемногубегать, и в одну из тех ночей, в то время, когда планировала Свора, повел волчат, Маугли и Мать Волчицу на Гора Совета. Это была вершина бугра, усеянная, громадными валунами, за которыми имела возможность укрыться целая сотня волков. Акела, громадный серый волк-одиночка, избранный вожаком всей Своры за силу и ловкость, лежал на горе, растянувшись во целый рост.

Под гором сидело сорок с лишним волков всех мастей и возрастов — от седых, как барсуки, ветеранов, расправлявшихся в одиночку с буйволом, до молодых тёмных трехлеток, каковые мнили, что им это также под силу. Волк-одиночка уже около года был их вожаком. В молодости он два раза попадал в волчий капкан, в один раз люди его избили и кинули, сделав вывод, что он издох, так что обычаи и нравы людей были ему привычны.

На Горе Совета практически никто не говорил.

Волчата кувыркались посередине площадки, кругом сидели их матери и отцы. Иногда один из взрослых волков поднимался неторопливо доходил к какому-нибудь волчонку, внимательно наблюдал на него и возвращался на собственное место, очень тихо ступая. Время от времени мать выталкивала собственного волчонка в полосу лунного света, опасаясь, что его не увидят. Акела взывал со своей скалы:

Закон вам известен, Закон вам известен! Смотрите же, о волки! И заботливые матери подхватывали:

— Смотрите же, смотрите хорошенько, о волки!

Наконец — и Мать Волчица вся ощетинилась, в то время, когда подошла их очередь, — Папа Волк вытолкнул на середину круга Лягушонка Маугли. Усевшись на землю, Маугли захохотал и начал играть камешками, сверкавшими в лунном свете.

Акела ни разу не поднял головы, лежавшей на передних лапах, лишь: иногда все так же повторял:

Смотрите, о волки!

Глухой гул донесся из-за скалы — голос Шер-Хана:

— Детеныш мой! Дайте его мне! Для чего Свободному Народу человечий детеныш?

Но Акела кроме того ухом не повел. Он сообщил лишь:

— Смотрите, о волки! Для чего Свободному Народ слушать чужих? Смотрите хорошенько! Волки глухо зарычали хором, и один из молодых четырехлеток в ответ Акеле повторил вопрос Шер Хана:

— Для чего Свободному Народу человечий детеныш?

А Закон Джунглей говорит, что в случае если встанет спор о том, возможно ли принять детеныша в Свору, в его пользу Должны высказаться по крайней мере два волка из Своры, но не папа и не мать.

— Кто за этого детеныша? —задал вопрос Акела.— Кто из Свободного Народа желает сказать? Ответа не было, и Мать Волчица приготовилась к бою, что, как она знала, будет для нее последним, в случае если дело дойдет до драки.

Тут поднялся на задние лапы и заворчал единственный зверь второй породы, которого допускают на Совет Своры, — Балу, ленивый бурый медведь, что обучает волчат Закону Джунглей, старик Балу, что может бродить где ему вздумается, по причине того, что он ест одни лишь орехи, коренья и мёд.

— Человечий детеныш? Ну что же, — сообщил он, — я за детеныша. Он никому не принесет вреда. Я не мастер сказать, но говорю правду.

Пускай он бегает со Сворой. Давайте примем детеныша вместе с другими.

Я сам буду учить его.

— Нам нужен еще кто-нибудь, — сообщил Акела. — Балу сообщил собственный слово, а ведь он преподаватель отечественных волчат. Кто еще будет сказать, не считая Балу?

— Тёмная тень легла среди круга. Это была Багира, тёмная пантера, тёмная вся сплошь, как чернила, но с отметинами, каковые, как у всех пантер, видны на свету, совершенно верно легкий узор на муаре. Все в джунглях знали Багиру, и никто не захотел бы становиться ей поперек дороги, потому что она была умна, как Табаки, отважна, как дикий буйвол, и бесстрашна, как раненый слон.

Но голос у нее был сладок, как дикий мед, капающей с дерева, а шкура мягче пуха.

-О, Акела, и ты, Вольный Народ, — промурлыкала она, — в вашем собрании у меня нет никаких прав, но Закон Джунглей говорит, что, в случае если начинается спор из-за нового детеныша, жизнь этого детеныша возможно выкупить. И в Законе не говорится, кому возможно; а кому нельзя платить данный выкуп. Правда ли это?

-Так! Так! — закричали юные волки, каковые неизменно голодны — Слушайте Багиру! За детеныша возможно забрать выкуп.

Таков Закон.

— Я знаю, что не имею права сказать тут, и прошу у вас позволения.

— Так скажи же! — закричало двадцать голосов разом.

— Стыдно убивать безволосого детеныша. Помимо этого, он станет хорошей забавой для нас, в то время, когда подрастет. Балу замолвил за него слово.

А я к слову Балу прибавлю буйвола, жирного, только что убитого буйвола, всего в полумиле из этого, если вы примете человечьего детеныша в Свору, как надеется по закону. Разве это так тяжело? Тут встал шум, и десятки голосов закричали разом:

— Что за беда? Он погибнет на протяжении зимних дождей. Его сожжет солнце. Что может нам сделать обнажённый Лягушонок? Пускай бегает со Сворой.

А где буйвол, Багира?

Давайте примем детеныша!

Маугли так же, как и прежде игрался камешками и не видел, как волки друг за другом доходили и осматривали его. Наконец все они ушли с бугра за убитым буйволом, и остались лишь Акела, Багира, Балу и семья Лягушонка Маугли. Шер-Хан все еще плакал в темноте — он весьма рассердился, что Маугли не отдали ему.

— Да, да, плачь громче! — сообщила Багира себе в усы. — Придет день, когда данный голышонок вынудит тебя плакать на другой лад, либо я ничего не смыслю в людях.

-Хорошо мы сделали! — сообщил Акела. — их детёныши и Люди весьма умны. Когда-нибудь он станет нам ассистентом.

— Да, ассистентом в тяжёлое время, потому что никто не может быть вожаком Своры всегда, — сообщила Багира.

Акеланичего не ответил. Он думал о той поре, которая настает для каждого вожака Своры, в то время, когда сила уходит от него мало-помалу. Волки убивают его, в то время, когда он совсем ослабеем а на его место делается новый вожак, дабы со временем также быть убитым.

— Забери детеныша, — сообщил он Отцу Волку, — и воспитай его, как подобает воспитывать сыновей Свободного Народа.

Так Лягушонок Маугли был принят в Сионийскую свору — за буйвола и хорошее слово Балу.

Сейчас вам нужно будет пропустить целых десять либо одиннадцать лет разве лишь догадываться о том, какую необычную судьбу вел Маугли среди волков, по причине того, что в случае если о ней написать детально, вышло бы много-много книг. Он рос вместе с волчатами, не смотря на то, что они, само собой разумеется, стали взрослыми волками значительно раньше, чем он вышел из младенческих лет, и Папа научил его собственному ремеслу и растолковывал