Если в него выстрелить, польется кровь 5 страница

— А ты сам как бы ее назвал? Я опять покачал головой.

— Быть может, неприятность в самом слове — “отступничество”. Так как его на данный момент никто не применяет. Какое-то старомодное, что ли.

В общем, вышло из потребления.

Может, где-то и сохранились общины, коммуны, где люди еще так говорят. Я точно не знаю. Но точно знаю одно: не желаешь писать — не пиши.

Ты не обязана это делать.

— Коммуны… Те, что Ленин изобрел, что ли?

— Ленин изобрел колхозы. Вот этих, возможно, ни одного не осталось.

Мало поразмыслив, Сумирэ продолжила:

— Это неверно, что я не желаю писать. Нет, я желаю, но у меня ничего не выходит. Сижу за столом, а в голове — пустота.

Хоть бы обрывок мысли, кусочек сиены, какое-нибудь слово — по большому счету ничего.

Еще совсем сравнительно не так давно меня: столько всего было, о чем хотелось написать. Что по большому счету со мной случилось?

— Ты это меня задаёшь вопросы?

Сумирэ кивнула. Я глотнул холодного пива и попытался привести мысли в порядок.

— Вероятнее, ты на данный момент пробуешь отыскать себе место в рамках нового литературного произведения.Если в него выстрелить, польется кровь 5 страница И до тех пор пока ты в поиске, тебе незачем высказывать собственный состояние на бумаге. Точно это так.

Либо же тебе просто не до этого.

— Ничего не осознала, чего ты мне тут наговорил. Сообщи лучше, ты что — в мыслях переносишь себя вовнутрь какого-нибудь произведения?

— Думаю, большая часть людей на Земле так делает. Само собой разумеется, и я также. В случае если отыскать в памяти, как устроен автомобиль, это похоже на трансмиссию.

Человеку нужна такая трансмиссия между ним и ожесточённой действительностью.

В то время, когда внешний мир наваливается на тебя всей собственной мощью, ты меняешь положение шестеренок в коробке передач — скорость, дабы принять данный удар легко. Так живые существа оберегают собственную хрупкую оболочку. Осознаёшь, о чем я?

Сумирэ легко кивнула.

— В общем. Значит, я еще не готова вписаться в рамки нового литературного произведения? Ты это желал сообщить?

— Ты сама до тех пор пока точно не знаешь, что это за произведение. Вот в чем самая громадная неприятность. Сюжета нет, стиль пока не выяснен.

У тебя имеется лишь имена главных героев. И все же это новое произведение в действительности всецело поменяет тебя как человека. А пройдет еще мало времени, и, вероятнее, оно начнет трудиться на тебя, заберёт под собственную защиту, и, возможно, совсем другой, новый мир откроется перед тобой.

Но пока еще не время.

И конечно, на этом пути тебя подстерегает опасность.

— Получается, прошлую трансмиссию я сняла, а новую вместо нее еще не закрепила — именно на данный момент закручиваю болты. Но двигатель гонитобороты, стуча, как пропеллер. Возможно так сообщить?

Похоже?

— Пожалуй, да.

Сумирэ сидела, нахмурившись, как в большинстве случаев, и финишем соломинки довольно продолжительное время гоняла несчастный лед по дну стакана. После этого подняла голову и взглянуть на меня.

— Я также знаю, что меня подстерегает опасность. Как это лучше растолковать… Время от времени на меня обрушивается такая тоска, такая слабость — словно бы разваливается вся конструкция мира: правила, устои, ориентиры — раз! — и перестают существовать. Рвутся узы земного притяжения, и мою одинокую фигуру уносит во мрак космического пространства.

А я кроме того не знаю, куда лечу.

— Как потерявшийся спутник?

— Да, пожалуй.

— Но у тебя имеется Мюу, — сообщил я.

— До тех пор пока да.

Мы некое время молчали. Позже я задал вопрос:

— Ты думаешь, Мюу также этого желает? Сумирэ кивнула.

— Я думаю, точно. Так же очень сильно, как я.

— Ты имеешь в виду — и физически?

— Тяжело сообщить. Пока не догоняю. Другими словами: что у нее ко мне, какие конкретно эмоции, никак не осознаю.

Вследствие этого у меня в шатания и сильнейший разброд.

— Хорошее состояние, — сообщил я. Сумирэ не ответила, лишь чуть скривились уголки ее сжатых губ. — Но ты совершенно верно знаешь, какие конкретно у тебя эмоции и чего ты желаешь.

Сумирэ кивнула. Твердо и решительно. Да, для нее все это было через чур без шуток.

Я откинулся на спинку стула и скрестил руки за головой.

— Но ты так как не станешь меня вследствие этого ненавидеть? — задала вопрос Сумирэ. Эта фраза, похожая на реплику из ветхих, еще черно-белых фильмов Жан-Люка Годара, раздалась где-то за рамками моего сознания.

— Нет, я не буду тебя вследствие этого ненавидеть, — сообщил я.

В следующий раз я встретился с Сумирэ через 14 дней, в воскресенье, в то время, когда помогал ей перебираться на другую квартиру. Она решила переехать как-то внезапно, и я единственный в этом ей помогал. Действительно, если не считать книг, вещей у Сумирэ было немного, так что управились мы достаточно скоро.

Хоть какая-то польза от бедности.

Я забрал у друга микроавтобус “тойота-хайэйс” и перевез вещи Сумирэ в район Ёёги-Уэхара. Новое жилье не было совсем новым либо очень выдающимся, но если сравнивать с тем местом, где Сумирэ жила раньше, — явный скачок вперед. Ее прошлая квартира в Китидзёдзи, в древесном доме, была скорее монументом истории, чем годилась для жизни.

Новую квартиру для Сумирэ подыскал привычный Мюу агент по недвижимости.

Весьма эргономичное место, плата низкая, раскрывался хороший вид из окон. По площади она была больше прежней раза в два с лишним. Да, переехать ко мне — верное ответ.

Не считая всего другого, и парк Ёёги рядом, так что при жажде Сумирэ имела возможность добираться до работы пешком.

— Со следующего месяца буду трудиться пять дней в неделю, — сообщила Сумирэ. — Три дня — все-таки ни то ни сё. Ежедневно значительно лучше. Мне за квартиру необходимо платить на данный момент чуть больше, и Мюу уверен в том, что со всех сторон мне будет полезно побыть “верным служащим”.

В итоге, сколько бы я ни просидела дома, на данный момент все равно не напишу ни строки.

— Предположительно, это мудро, — дал согласие я.

— В случае если я буду ежедневно трудиться, моя жизнь волей-неволей станет обычной, “верной”, и, вероятнее, я прекращу названивать тебе в полчетвертого утра. Вот еще один явный плюс.

— Это громадный плюс, — сообщил я. — Лишь мало жаль, что ты сейчас живешь так на большом растоянии от моего Кунитати.

— Правда? Ты так думаешь?

— Само собой разумеется. Кроме того готов оторвать из груди собственную невинную душу, дабы ты, посмотрев в нее, сама в этом убедилась.

Я сидел в новой квартире Сумирэ на голом дощатом полу, прислонившись к стенке. Вещей у Сумирэ было катастрофически мало, помещение смотрелась безлюдной и необитаемой. Окна без занавесок, масса книг, не поместившихся на полках, грудой свалены на пол — легко какой-то лагерь интеллектуальных беженцев.

Единственный предмет в помещении завлекал внимание — на стене висело новенькое зеркало в полный рост. Презент Мюу по случаю переезда.

В вечерних сумерках дул ветер, неся с собою вороний грай из парка. Сумирэ опустилась на пол рядом со мной.

— Я вот думаю… — начала она. — Что?

— В случае если я такая законченная, никчемная лесбиянка, ты останешься моим втором, как и прежде?

— В случае если кроме того ты превратишься в никчемную лесбиянку, что с того? При чем тут отечественная дружба? Моя жизнь без тебя — как сборник хитов Бобби Дарина без “Мэкки-Ножа”.

Сумирэ прищурилась и взглянуть на меня.

— Что-то я не совсем осознала твою очередную метафору. Другими словами тебе было бы весьма одиноко без меня?

— Ну, в общем, да, — сообщил я.

Сумирэ положила голову мне на плечо. Ее волосы были зачесаны назад и собраны на затылке заколкой. Открывшиеся уши были мелкими, прелестными. Столь красивыми, что, казалось, они только что показались на свет.

Ласковые, легкоранимые уши. Я ощущал кожей ее дыхание.

На Сумирэ были мелкие розовые шорты и выцветшая светло синий майка, через которую чуть показывались соски. Чуть уловимо пахло позже. Это запах ее пота, запах моего пота, два запаха, узкими струйками сплетенные в один.

Мне хотелось стиснуть Сумирэ, позже — я еле себя сдерживал — забрать и повалить ее тут же на пол. Полная безнадёга, кроме того мне это было ясно. Ну повалю, а дальше-то что?

Все равно ничего не окажется.

Я начал задыхаться — показалось, что у меня неожиданно сузилось поле зрения. Время не имело возможности отыскать выхода и принялось топтаться на одном месте, круг за кругом. Нестерпимое желание восставало и твердело в моих штанах. Я страшно растерялся и смутился.

Попытался хоть как-то собраться: разрешил войти в легкие новую струю воздуха, закрыл глаза и в данной нескончаемой темноте принялся медлительно вычислять.

Сейчас желание захлестнуло меня с таковой силой, что на глазах выступили слезы.

— Я также тебя обожаю, — сообщила Сумирэ. — Больше всех в этом огромном мире.

— По окончании Мюу, да?

— С Мюу все мало в противном случае.

— Как как раз?

— Мое чувство к ней да и то, как я отношусь к тебе, — все-таки различные вещи. Другими словами… м-м, как бы это лучше сообщить?

— У нас — неисправимых, плохих гетеросексуалов — имеется весьма эргономичное выражение, — сообщил я. — В таких случаях мы в большинстве случаев говорим: “У меня стоит”.

Сумирэ засмеялась.

— Знаешь, я раньше от судьбы ничего очень не просила. Само собой разумеется, хотелось бы стать писателем, но и все. Я постоянно жила и была в полной мере довольна тем, что имела.

Ничего большего и необходимо не было.

Но на данный момент, да, вот как раз на данный момент, я желаю Мюу. Страшно желаю. Владеть ею. Дабы она была моей. Не могу не желать.

И у меня — ни мельчайшего шанса поступать как-то в противном случае. Из-за чего это произошло — сама не осознаю.

Что, так в жизни не редкость?

Я кивнул. Мой член был все так же вызывающе жёсток. “Лишь бы Сумирэ не увидела”, — молился я про себя.

— У Граучо Маркса имеется классные слова, — сказал я. — “Она страшно меня обожает и потому больше ничего не осознаёт. Потому и обожает меня”.

Сумирэ улыбнулась.

— Надеюсь, все у тебя окажется, — сообщил я. — Лишь будь внимательнее, осмотрительнее — как сможешь. Так как ты совсем беспомощна. не забывай об этом, хорошо?

Не говоря ни слова, Сумирэ забрала мою руку и осторожно сжала ее. Ласковая, маленькая рука, чуть мокрая от пота. Я представил, как эта рука прикасается к моему жёсткому участнику, ласкает его. “Прекрати об этом думать”, — сообщил я себе.

Безтолку. Я не имел возможности об этом не думать. У меня — “ни мельчайшего шанса поступать как-то в противном случае”, как сообщила бы Сумирэ.

И я опять поплыл за своим воображением: мои руки стягивают с нее майку, снимают шорты, трусики. Кончиком языка я провожу по ее упругим напряженным соскам. Раздвигаю ей ноги и погружаюсь в ее мокрое лоно.

Медлительно, в самую глубину данной тьмы. Она увлекает меня вовнутрь себя, обволакивает со всех сторон, после этого пытается вытолкнуть наружу… И никак не получалось остановить данный поток бредовых фантазий.

Я опять прочно закрыл глаза, пропуская мимо себя плотный сгусток времени. Опустив голову, я ожидал, пока раскаленный воздушное пространство около меня не встанет вверх, над головой, и его не унесет прочь.

— Может, совместно поужинаем? — внесла предложение Сумирэ. Но мне необходимо было вернуть “хайэйс” в тот же сутки, другими словами отогнать его в Хино. И позже, я весьма желал как возможно скорее остаться один на один со своим неуемным жаждой, не втягивать больше Сумирэ — живого человека с кровью и плотью — во все это.

Никакой уверенности, что я смогу все время осуществлять контроль себя, оставаясь рядом с нею, у меня не было.

Я кроме того ощущал, что имеется некая критическая грань, за которой — все, я уже прекращу быть собой.

— Ну хорошо. Тогда приглашаю тебя в самое ближайшее время. Обычный, хороший ужин — скатерть, вино.

Давай через несколько дней? — словно бы мы уже прощались, внесла предложение Сумирэ. — Ты высвободи для меня время где-то в конце семь дней.

Я ответил, что так и сделаю.

Проходя мимо зеркала, я нечайно кинул взор и заметил собственный отражение. Оно было пара необычным. Другими словами само лицо, очевидно, было моим, но вот его выражение — не мое.

Но жажды возвратиться назад, дабы лучше с этим разобраться, у меня не появилось.

Сумирэ стояла у порога собственного нового жилища, провожая меня. Кроме того — большая редкость! — помахала мне на прощание. А ужину — подобно множеству красивых обещаний в нашей жизни — так и не суждено было сбыться.

В первых числах Августа я получил от Сумирэ долгое письмо.

На конверте была наклеена громадная, красочная итальянская марка. По штемпелю я осознал, что письмо из Рима, но дату отправления разобрать не смог.

В ют сутки, в то время, когда пришло письмо, я сперва отправился в Синдзюку, где не был достаточно давно, приобрел пара новых книг в “Кинокуния”, сходил в кино и взглянул фильм Люка Бессона. Позже в пивной съел пиццу с анчоусами и выпил среднюю кружку чёрного пива. По окончании чего сел в вагон на линии Тюо, успев проскочить до часа пик, и до собственной станции просматривал одну из только что приобретённых книг.

Я планировал приготовить себе какой-нибудь несложный ужин и взглянуть по телевизору футбол.

Совершенный метод проводить летний отпуск. Жара, одиночество, свобода. Никому не мешаешь, и никто не мешает тебе.

Возвратившись к себе, в почтовом коробке у входной двери я именно и нашёл это письмо. Имени отправителя не значилось, но, посмотрев на почерк, я тут же осознал, что оно от Сумирэ. Убористые пиктограммы, написанные жёсткой, бескомпромиссной рукой. Напоминали мелких древних жуков, которых довольно часто находят в египетских пирамидах.

Как будто бы выползли эти иероглифы-жуки друг за другом на свет божий, но норовят совершенно верно так же возвратиться обратно во тьму истории.

Рим?

Сперва я бережно разложил в холодильнике продукты, приобретённые по пути супермаркете, налил громадной стакан чая со льдом и выпил. После этого сел на стул в кухне, вскрыл конверт ножом для фруктов, появлявшимся под рукой, и принялся просматривать письмо. Пять листков почтовой бумаги с шапкой “Гостиница «Эксельсиор», Рим”, на них — небольшой и убористый текст светло синий чернилами. Дабы написать все это, ей было нужно израсходовать много времени.

На последнем листке в углу красовалось какое-то пятно.

Кофе, возможно.

Привет!

Воображаю, как ты удивишься, в то время, когда вдруг внезапно возьмёшь это письмо из Рима. Не смотря на то, что, но, ты так “cool”, что, вероятнее, одного Рима окажется мало, дабы поразить твое воображение. Быть в Риме — это уж больно по-туристски.

Написала бы я тебе откуда-нибудь из Гренландии, Тимбукту, с Магелланова пролива — это да, впечатляет, а все другое как-то не весьма. Что до автора этих строчков, другими словами меня, — я не перестаю себе удивляться: вот так забрать и оказаться в Риме — что это?

Не смотря ни на что, желаю извиниться, что я так и не смогла пригласить тебя на ужин — не забываешь, давала слово в тот сутки, в то время, когда ты помог мне перебраться на новую квартиру. Прошу вас, забудь обиду. Эта поездка в Европу упала на меня практически сразу после переезда, совсем нежданно, правда!

И позже пара дней я была в кошмарном замоте — то одно, то второе: необходимо было безотлагательно взять заграничный паспорт, приобрести чемодан, добить начатую работу… Ты знаешь, как “прекрасно” у меня обстоят дела с памятью. Но в случае если уж я умудрилась запомнить

собственные обещания, то постоянно стараюсь их выполнить весьма ответственно. Вот из-за чего сходу желаю попросить у тебя прощения за тот несостоявшийся ужин.

Мне весьма нравится мое новое жилье. Сам переезд, само собой разумеется, — дико муторное занятие. (Не смотря на то, что мой-то ты полностью взвалил на себя — огромное благодарю! Но кроме того так, переезжать тяжко.) Уже позже, на новом месте, наблюдаешь: да наподобие все прошло не так и плохо.

Тут нет петухов, как у меня в Китидзёдзи, но вместо них полно шумных ворон, каковые собственными криками напоминают ветхих бабок-плакальщиц. Утром вся эта дружная воронья компания появляется невесть откуда в парке Ёёги и начинает с таковой силой кричать “кар-кар-кар”, что думается: наступил финиш света. Нормально выспаться нереально.

Будильник по большому счету не нужен. Благодаря этим воронам я существую сейчас так же, как ты, перешла на крестьянский образ судьбы: рано поднимаюсь и рано ложусь. И без того или иначе осознаю эмоции человека, которому звонят по телефону в полчетвертого утра.

Ну, да, на данный момент уже осознаю. “Так или иначе”.

Я сижу в открытом кафе где-то в глубине римских переулков, попиваю эспрессо — крепкий, как пот сатаны, и пишу это письмо. Но какое-то необычное чувство все не покидает меня. Как бы лучше его обрисовать?

Словно бы я — не я. Мне тяжело это растолковать… Как словно бы, пока я прочно дремала, чьи-то руки меня сперва разобрали на части, а позже в дикой спешке опять собрали. Такое чувство. Осознаёшь, о чем я?

какое количество себя ни рассматриваю, сомнений нет: это — я! И все же ощущаю: что-то изменилось, я не такая, как неизменно. А какой я была “неизменно”? Не мoгу толком отыскать в памяти.

Все это время — лишь я вышла из самолета и до сих пор — меня неотступно преследует данный полностью настоящий и деструктивный глюк (“галлюцинация”? Да, возможно, это именно она).

Вот сижу на данный момент и думаю: “Из-за чего так вышло, что я на данный момент в Риме?” (И в самом деле — ну и дела!) Когда эта идея приходит мне в голову, все окружающее начинает волей-неволей казаться необычным. Само собой разумеется, в случае если проследить все, что было до данной поездки, возможно изобрести ту либо иную обстоятельство, с чего это внезапно я тут оказалась, но сама-то я совершенно верно знаю, что для меня все это будет звучать неубедительно. Какие конкретно бы аргументы ни появлялись в моей голове, эта “я” тут никак не стыкуется с моей привычной “я”.

Иными словами, так: “На самом-то деле мне совсем необязательно быть тут”. Все это звучит весьма невнятно, но ты так как осознаёшь, что я желаю сообщить?

Одно лишь знаю точно: мне так хочется, дабы ты был рядом. В то время, когда я где-то на большом растоянии, пускай кроме того вместе с Мюу, мне так безрадостно без тебя. И, пожалуй, чем я дальше, тем это чувство острее. Как прекрасно, если ты ощущаешь отечественную разлуку так же, как я.

Итак, на данный момент мы вдвоем с Мюу путешествуем по Европе. У Мюу были дела по работе во Италии и Франции — в различных местах, и она собиралась поехать в том направлении одна лишь на несколько недель, но вышло так, что я также отправилась с ней, как секретарь. В одно красивое утро она просто объявила мне об этом, совсем нежданно и без всякого предупреждения, чем очень сильно меня поразила.

Хоть я и именуюсь “персональный секретарь”, но. думаю, настоящая польза от меня нулевая.

Само собой разумеется, тут возможно учитывать мою будущую работу на Мюу, но в первую очередь, как говорит она сама, эта поездка — приз мне за “удачи в борьбе с курением”. Получается, что не напрасно я так продолжительно страдала и волновалась столько мук!

Сперва мы прилетели в Милан, осмотрели город, позже забрали напрокат голубую “альфа-ромео” и направились по автостраде на юг. В Тоскане мы ездили по винодельческим хозяйствам, заключали сделки, а покончив с работой, совершили пара дней в одном мелком городе, где жили в прекрасной гостинице. Позже отправились в Рим.

Все переговоры в большинстве случаев шли по-английски либо по-французски, так что мне показать себя не удалось, не смотря на то, что в повседневной судьбе мой итальянский выручает нас частенько.

Если бы мы отправились в Испанию (жаль, что сейчас не окажется), пользы от меня для Мюу было бы значительно больше.

Машина, которую мы забрали напрокат, “альфа-ромео”, была с механической коробкой передач, а я в этом полный профан. Исходя из этого Мюу села за всю дорогу и руль вела машину одна, всецело взвалив эту ношу на себя. Но, казалось, она может ехать большое количество часов, совсем не уставая.

Я замечала, как Мюу с немыслимой легкостью рассекает по извилистой дороге, петляющей меж нескончаемых тосканских холмов, ритмично переключая скорости — вверх, вниз, вверх, вниз, — и душа моя (не шучу!) трепетала от беспокойства. Так на большом растоянии от Японии быть рядом с нею, легко тихонечко существовать где-то рядом — вот и все, что мне было необходимо. Лишь бы это ни при каких обстоятельствах не кончалось…

В случае если я начну писать о том, как красивы кухня и итальянские вина, письмо окажется жутко долгим, так что об этом как-нибудь в второй раз. В Милане мы отправились в поход по магазинам, из одного в второй, накупили различных вещей: платья, обувь, нижнее белье… Я приобрела одну-единственную пижаму, потому, что забыла собственную дома, и больше ничего. (Денег у меня не через чур много, а прекрасных вещей около легко уйма, и я никак не имела возможности решить, на чем же мне все-таки остановиться.

В таких ситуации целый мой здравый суть — щелк! — и вырубается, как будто бы у него перегорают предохранители). Но мне весьма нравилось быть с Мюу, ее. Приобретения она делала мастерски: выбирала лишь по-настоящему прекрасные, увлекательные вещи и брала только кое-какие.

Как будто бы пробовала отыскать самый вкусный кусочек.

Это было весьма smart и charming. В то время, когда я заметила, как Мюу изучает нижнее бельё и шёлковые чулки, мне мгновенно стало нечем дышать. Кроме того пот на лбу выступил.

Все это достаточно необычно. Так как я женщина, как-никак… Хорошо, в случае если и дальше говорить о приобретениях, также окажется длиннющее письмо, так что отложу-ка я и эту тему до будущих времен.

В отеле мы дремлем в различных номерах. Мюу относится к этому достаточно щепетильно. Лишь в один раз во Флоренции что-то напутали с отечественной бронью, и мы ночевали в одном громадном номере.

В том месте были две односпальные кровати, но от одного того, что я буду спать с ней в одной комнате, мое сердце весело забилось. Я заметила да и то, как она, завернувшись в полотенце, выходит из ванной, и как она переодевается. Само собой разумеется, я делала вид, что просматриваю книгу и не наблюдаю, но сама умело украдкой подсматривала.

Фигура у Мюу — легко gorgeous.

Я не видела ее совсем обнажённой, белье чуть закрывало тело, но кроме того так я нечайно засмотрелась на нее. Стройная, с упругой подтянутой попкой, как будто бы изделие искусного мастера. Если бы я смогла тебе ее продемонстрировать… Не смотря на то, что это звучит как-то необычно, да?

Я представила, как сплетаюсь в объятиях с этим стройным ровным телом… Я лежала в кровати, в одной комнате с нею, и мое воображение рисовало различные неприличные сцены, пока не стало казаться, что меня как словно бы медлено уносит в какое-то второе место. Вероятнее, от перевозбуждения, решила я. Той же ночью у меня начались месячные — преждевременно. В общем, натерпелась я изрядно.

Н-да… А из-за чего, весьма интересно, я пишу тебе об этом? Написала и хорошо: так, еще одна подробность моей жизни, вот и все.

Вчерашним вечером в Риме ходили слушать музыку. на данный момент межсезонье, так что особенных ожиданий у нас не было, но мы попали на совсем дивное выступление, притом единственное. Марта Аргерих выполняла 1-й концерт Страницы. Обожаю эту вещь.

Дирижировал Джузеппе Синополи.

Потрясающее выполнение, хорошее музыкантов для того чтобы уровня! 1-й концерт Страницы — гордая музыка, “с прямым позвоночником”, она медлено струится, открывая перед тобой совсем неожиданные горизонты. Не смотря на то, что, в случае если сказать о моем вкусе, выполнение было кроме того чересчур прекрасным.

По мне, произведение это должно звучать не столь гладко, чуть более “вызывающе большие сомнения”, что ли, как играются на громадных деревенских праздниках — такая приземленная интерпретация ему больше подходит.

В случае если отбросить в сторону всякие сложные и высокие материи, мне все-таки больше всего по душе, в случае если музыка заставляет нервничать, волноваться. И Мюу тут полностью со мной согласна. В Венеции проходит фестиваль Вивальди, и мы именно говорили о том, дабы в том направлении съездить.

не забываешь, мы с тобой когда-то вечно рассуждали о романах?

Вот так же часами я могу разговаривать с Мюу — лишь о музыке.

Кошмар, какое долгое письмо, да? Похоже, в случае если я забрала начала и ручку писать, то остановиться на полдороге уже не смогу Так всегда было. И не смотря на то, что говорят, что “хорошо воспитанные девочки подолгу в гостях не засиживаются”, в случае если я начинаю что-то писать, все мое воспитание безнадежно улетучивается. (Весьма интересно, так происходит лишь со мной, в то время, когда я пишу, либо…?) Дядька-официант в белой униформе иногда посматривает на меня недовольно.

Но кроме того рука устала, так что буду медлено закругляться.

Бумага также кончается.

Мюу уехала в Рим — видится в том месте со собственными ветхими приятелями, а я побродила одна около гостиницы, пока не наткнулась

на это кафе, где сижу и, как видишь, старательно пишу тебе это письмо. Как будто бы с необитаемого острова отправляю тебе послание в бутылке. Необычно, в то время, когда я остаюсь одна, без Мюу, у меня нет особенного жажды куда-нибудь идти.

Вот он — долгожданный Рим. передо мною, я тут в первый раз в жизни (и кто знает, может, второго раза уже не будет), но у меня нет ни мельчайшего жажды наблюдать все эти руины, фонтаны… Кроме того ходить по магазинам. Мне так прекрасно сидеть в этом кафе, принюхиваться, как пес, к запахам города, вслушиваться в звуки и голоса, следить за лицами прохожих… Больше ничего и не требуется.

А знаешь, я на данный момент внезапно увидела: то необычное чувство, о котором я поведала в начала письма — “словно бы меня разобрали на части”, — похоже, меня отпустило, пока я сидела и писала тебе. Оно уже не тревожит меня так очень сильно. Бывало, я так же выходила когда-то из телефонной будки по окончании продолжительных ночных бесед с тобой.

Не в противном случае ты можешь как-то оказывать влияние на меня, да?

Сам-то что думаешь? И в любом случае, прошу вас, помолись за мое счастье и успех. Мне это так нужно. До тех пор пока.

P.S. Я возвращусь к себе где-то около 15 августа. Вот тогда и поужинаем совместно, прекрасно? До тех пор пока лето не кончилось.

Я же давала слово!

Через пять дней пришло второе письмо, если судить по штемпелю — из какой-то французской деревни, наименование которой мне ни о чем не сказало. Оно было мало меньше. Мюу с Сумирэ оставили в Риме забранную напрокат машину и поездом отправились в Венецию.

В том месте они целых два дня слушали Вивальди. Практически все концерты проходили в соборе, где Вивальди служил когда-то патером. “Я до того наслушалась Вивальди, что буду лишь счастлива, в случае если в ближайшие полгода мое ухо не услышит ни единой ноты из его творений”, — пи-

сала Сумирэ. Дальше она делилась восхищениями по поводу вкуснейших морепродуктов, запеченных в пергаменте, каковые они вместе с Мюу ели в одном из венецианских ресторанов. Сумирэ так живописно обрисовала это блюдо, что мне страшно захотелось тут же примчаться в Венецию и попытаться его самому.

Из Венеции Мюу с Сумирэ возвратились в Милан, откуда вылетели в Париж. Мало передохнув в Париже (снова же — поход по магазинам), они поездом отправились в Бургундию. У одного из родных друзей Мюу в том месте был громадный дом, что-то наподобие поместья, где они и остановились. Равно как и в Италии, Мюу посетила пара маленьких виноделен, с которыми вела бизнес.

В случае если по окончании полудня у них не было дел, Мюу с Сумирэ брали корзинку с едой и шли гулять в ближайший лес.

Очевидно, в корзинке всегда было припасено и пара бутылок вина. “Вино тут такое вкусное — легко мечта!” — писала Сумирэ.

Кстати, возможно, у нас не окажется возвратиться в Японию 15 августа, как мы планировали сперва. Завершив дела во Франции, мы, вероятнее, отправимся в Грецию, на остров, где устроим себе заслуженный отдых по окончании трудов праведных. Я тут совсем случайно познакомилась с одним британским джентльменом (в действительности настоящий джентльмен).

Так вот, у него имеется дом на каком-то мелком не-помню-заглавия греческом острове, и “мы можем распоряжаться этим домом, сколько захотим”, как он сам сообщил.

Здорово, правда? Мюу также в восхищении. Так как нам совсем нужно хотя бы ненадолго всецело отключиться от работы и просто отдохнуть.

Вот — мы, лежим, раскинувшись, на ослепительно белом берегу Эгейского моря, две пары прекрасных грудок нацелены на солнце, потягиваем вино с привкусом сосновой смолы и очень долго — какое количество душе угодно — замечаем за тучами в небе.

Ну как? Разве не неподражаема эта картина?

“Совсем неподражаема”, — поразмыслил я.

В тот же сутки по окончании полудня я отправился в муниципальный бассейн и мало поплавал, на обратном пути зашел в кафе, где трудился кондиционер, и приблизительно с час просматривал в том месте книгу. В то время, когда возвратился к себе, погладил три рубахи, успев за это время прослушать с обеих сторон ветхую пластинку “Десяти лет спустя”. В то время, когда с глажкой было покончено, забрал недорогое белое вино, приобретённое на распродаже, разбавил его минералкой “Перье”, выпил, что оказалось, и сел наблюдать записанный на видео футбольный матч.

Любой раз, в то время, когда кто-нибудь делал пас — что, как мне казалось, “будь я на его месте, уж совершенно верно ни при каких обстоятельствах бы не сделал”, — я качал головой и вздыхал. Так легко и приятно осуждать неточности другого, совсем незнакомого тебе человека.

Матч закончился, я уселся в кресло поглубже и, бесцельно глядя в потолок, начал думать о Сумирэ, воображая ее во французской деревне. Не смотря на то, что на данный момент она уже, возможно, на этом непонятном греческом острове. Валяется себе у моря и следит за белыми тучами, плывущими в небе. Кошмар, как на большом растоянии она от меня! Рим, Греция, Тимбукту, Аруанда — без отличия.

Все это весьма, весьма на большом растоянии. И что меня ожидает — вероятнее, со временем расстояние между нами будет все больше.

От данной мысли на душе стало не легко. Ночь, дует сильный ветер, на высокой каменной стенке висит, цепляясь приложив все возможные усилия, тщетное насекомое. Висит просто так, без замысла, без веры.

Таким я себя почувствовал. Сумирэ говорит, что в разлуке со мной ей “безрадостно”.

Но рядом с ней — Мюу. А у меня нет никого. У меня имеется лишь я. Но, как и неизменно.

Наступило 15 августа, но Сумирэ не возвратилась. Ее телефон, как и раньше, холодно сказал мне: “Я в отъезде”. В новую квартиру Сумирэ приобрела телефон с автоответчиком.

Дабы уже не ходить дождливыми ночами с зонтиком до ближайшей телефонной будки.

Только здравая идея… Я не покинул никакого сообщения.

Восемнадцатого я опять позвонил. Все то же: “Я в отъезде”. По окончании маленького бесстрастного сигнала автоответчика (для того чтобы звука не существует в живой природе) я назвал себя и покинул простое сообщение: “В то время, когда возвратишься, прошу вас, позвони”.

Но и позже — никакого звонка.

Видно, греческий остров так очень сильно пришелся им по душе, что желание возвратиться в Японию совсем пропало.

Удивительные статьи:

Похожие статьи, которые вам понравятся:

Понравилась статья? Поделиться с друзьями: