Философы лишь различным образом объясняли мир, но дело заключается в том, чтобы изменить его»67

Следовательно, К. Маркс в какой-то мере отвечает затех, кто постарался претворить его идеи (довольно часто в очень искаженном виде) в практику и а также за 75 лет советской истории. Не смотря на то, что, справедливости для нужно заявить, что вульгаризация Энгельса и идей Маркса началась еще при их жизни. Как писал Ф. Энгельс молодому социалисту Йозефу Блоху:

«Маркс и я частично сами виноваты в том, что молодежь время от времени придает больше значения экономической стороне, чем это направляться. Нам приходилось, возражая отечественным соперникам, подчеркивать фундаментальный принцип, что они отвергали, и не всегда находилось время, возможность и место отдавать должное остальным моментам, участвующим во сотрудничестве…

К сожалению, сплошь и рядом считают, что новую теорию в полной мере осознали и смогут ее использовать на данный момент же, когда усвоены главные положения, да да и то не всегда верно. И в этом я могу упрекнуть многих из новых «марксистов»; так как именно поэтому кроме этого появлялась необычная путаница…»68.

Дабы вы не могли заподозрить автора в особенной предвзятости (а человеку моего поколения, сформировавшегося в эру «застоя», избавиться от предвзятого отношения к марксизму весьма тяжело), дадим слово авторитетным западноевропейским мыслителям, принадлежащим к различным философским направлениям, и прислушаемся к их теории Маркса и оценки личности. Нужно заявить, что оценки эти очень противоречивы. Значительно разнятся и интерпретации марксистской концепции. Сопоставим высказывания двух британских авторов:

Джон Тош

«…самой влиятельной формой метаистории в новое время можно считать марксизм. Движущей силой истории стала борьба общества за удовлетворение собственных материальных потребностей (как раз исходя из этого марксистская теория именуется «историческим материализмом»)»69

Эрик Фромм:

«Самым распространенным заблуждением есть мысль так именуемого «материализма» Маркса, в соответствии с которой Маркс якобы вычислял главным мотивом людской деятельности рвение к материальной (денежной) пользе, к удобствам, к большой прибыли в жизни и своей жизни собственного рода»70

Ученик Фрейда, неофрейдист Э. Фромм, сравнивая действие на социальную идея XX в. Маркса и Фрейда, пишет:

«Вряд ли необходимо сказать о том, что Маркс — это фигура всемирно-исторического значения, с которой Фрейда нельзя сравнивать. Кроме того если вы совместно со мной глубоко сожалеете о том, что практически в третьей части земного шара проповедуется искаженный и деградировавший «марксизм», это не сокращает неповторимого исторического значения Маркса. Но и безотносительно к этому историческому факту я считаю Маркса мыслителем намного большей глубины и охвата, чем Фрейд.

Марксу удалось соединить духовное наследие немецкого эпохи идеализма и гуманизма Просвещения с экономической и социальной действительностью и тем самым заложить фундамент новой науки о обществе и человеке, опирающейся на факты, проникнутой одновременно с этим духом западной гуманистической традиции. И не смотря на то, что большая часть совокупностей, претендующих на то, дабы сказать от имени Маркса, отвергают дух гуманизма либо искажают его, я верю… что восстановление западного гуманизма вернет Марксу его выдающееся место в истории людской мысли»71.

Узнаваемый французский философ-экзистенциалист Жан-Поль Сартр, думая о соотношении экзистенциализма и марксизма как ведущего философского течения XX в., уверен в том, что к концу 1950-х годов марксизм не потерял собственного значения в качестве господствующей философии. Причем функции философии Сартр осознаёт предельно обширно и наряду с этим признает безграничный темперамент марксизма:

«Между XVII и XX столетиями я вижу три такие эры; обозначу их именами известных мыслителей: имеется момент Декарта и Локка, момент Гегеля и Канта и, наконец, Маркса. Эти три философии становятся, любая в собственный черед, землёй всякой личной мысли и горизонтом всякой культуры, они непреодолимы, поскольку не был преодолен исторический момент, выражением которого они являются. Я неоднократно отмечал: антимарксистский довод имеется только очевидное подновление домарксистской идеи.

Так именуемое преодоление марксизма в нехорошем случае возможно только возвратом к домарксистскому мышлению, в лучшем случае — открытием мысли, уже содержащейся в той философии, которую мнят преодоленной. Что же касается ревизионизма, то это нелепость: нет никакой необходимости приспосабливать живую философию к развивающемуся миру; она всемерно приспосабливается к нему сама, предпринимая для этого множество частных изучений, потому что она образовывает одно с перемещением общества»72.

Итак, для Сартра в конце 50-х годов XX в. марксизм остается «живой», не преодоленной философией.

Чем же так привлекательна теория марксизма?

Рискнем высказать предположение, что привлекательность и сила действия марксизма обусловлены социальным оптимизмом его историософии и системностью, всеобъемлемостью его социальной теории и ее замечательным теоретико-познавательным и методологическим потенциалом.

Джон Тош выявляет три типа исторических теорий и не без оснований говорит, что марксизм синтезирует все эти функции:

«…социальные теории появляются в связи с тремя качествами исторического объяснения. Во-первых, это трудности, которые связаны с постижением взаимосвязивсех измерений людской опыта в конкретный период…

…Во-вторых, теория нужна — при анализе исторических изменений…

…И наконец, в-третьих, самые амбициозные теории стремятся растолковать не просто, как происходят трансформации в истории, но и выяснить направленность этих трансформаций; цель этих теорий — дать представление о судьбах человечества, наделив историю смыслом»74.

ТошДж. Указ. соч. С. 186-187.

Поэтому Дж. Тош уверенный в методологической значимости марксизма:

«Настоящей обстоятельством сильной привлекательности марксизма есть то, что он замечательно отвечает потребности историка в теории, причем во всех трех областях, где теория особенно нужна.

Марксистская модель базис/надстройка представляет собой очень нужный метод постижения всей совокупности социальных взаимоотношений в любом конкретном обществе. Дело не просто в том, что в ней имеется место для всех политических, социальных, экономических и технологических качеств; при полномасштабном марксистском анализе все общепринятые различия между ними теряют силу. Социальная и экономическая история становятся неразделимым целым …

… Фундаментальный постулат историков-марксистов пребывает в том, что любое общество содержит и стабилизирующие и подрывные элементы (несоответствия), а исторические перемены происходят, в то время, когда последние вырываются из рамок существующей публичной совокупности и в ходе борьбы устанавливают новый порядок. Историки сочли понятие диалектического сотрудничества бесценным орудием для анализа публичных трансформаций различной интенсивности: от чуть заметного перемещения в стабильной публичной формации до периодов революционного брожения.

Претензии марксизма на то, что он открыл направленность всего исторического процесса — самый трудный для оценки компонент данной теории. Сегодняшних историков-марксистов не через чур завлекают огромные эволюционные схемы, и, возможно, мало кого из них тревожит, как их изучения смогут пролить свет на возможность обрисованного Марксом бесклассового общества будущего. Но вряд ли возможно усомниться, что марксизм сейчас — единственный наследник концепции истории как прогресса»75.

Но все же, не обращая внимания на столь превосходные отзывы известных западноевропейских мыслителей, нас, людей, переживших все пертурбации последних полутора десятков лет, не покидает чувство, что хотя бы в чем-то Маркс был не прав: так как грандиозный социальный опыт, поставленный «марксистами» XX в. дал не в полной мере предсказуемый итог.

Слово «марксист» мы не просто так поставили в кавычки, потому, что не все, что творилось под знаменем марксизма, соответствует идеям Маркса, но какой-то внутренний недостаток, по-видимому, содержит и сама теория. Постараемся его найти.

Рассмотрение некоторых качеств исторической теории Маркса начнем с смешного рассказа:

«Кто таковой коммунист? Это тот, кто просматривал Фридриха Карла Энгельса и произведения Маркса. А кто таковой антикоммунист?

Это тот, кто их осознал».

Нельзя не дать согласие с Э. Фроммом в его отыскивании обстоятельств фальсификации мыслей Маркса:

«Ирония истории пребывает в том, что, не обращая внимания на доступность источников, Сейчас нет предела для неверных и искажений толкований разных теорий. Самым хорошим примером этого рода есть то, что сделано в последние десятилетия с учением К. Маркса. В прессе, литературе и речах политических деятелей всегда упоминается марксизм и Маркс, так же как в статьях и книгах известных социологов и философов.

Создается чувство, что ни политики, ни журналисты ни разу не прочли ни единой Марксовой строки, а обществоведы и социологи привыкли ограничиваться минимальными знаниями текстов Маркса.

Как это стало быть может, что философия Маркса была искажена до неузнаваемости, до собственной полной противоположности?

Для этого имеется пара обстоятельств. И первая из них — это чистое невежество. Дело в том, что материализм не изучается в университетах, не подвергается ни анализу, ни критике…

Любой вычисляет себя вправе сказать о Марксе, не прочтя ни единой его строки…»7′.

79 Фромм Э. Концепция человека у К. Маркса… С. 376.

Задачу истории Маркс осознавал весьма обширно. В его понимании, в отличие от понимания его современников-историков, руководствующихся правилами историзма (в формулировке Леопольда фон Ранке), история обязана помогать целям социальной практики. И для реализации данной задачи он ставит философию «на работу истории»:

«Задача истории, следовательно, — с того времени как провалилась сквозь землю правда потустороннего мира, — утвердить правду посюстороннего мира. Ближайшая задача философии, находящейся на работе истории, состоит — по окончании того как разоблачен священный образ человеческого самоотчуждения — в том, дабы разоблачить самоотчуждение в его несвященных образах. Критика неба преобразовывается, так, в критику почвы, критика религии — в критику права, критика теологии — в критику политики»60.

Вдумаемся в формулировку исходной предпосылки материалистического понимания истории:

«Первая предпосылка всякой людской истории — это, само собой разумеется, существование живых людских индивидов. Исходя из этого первый конкретный факт, что подлежит констатированию, — телесная организация этих индивидов и обусловленное ею отношение их к другой природе… Любая историография обязана исходить из этих природных баз и тех их метаморфоз, которым они благодаря деятельности людей подвергаются на протяжении истории»81.

Мы видим, что Энгельс и Маркс, как и другие мыслители, начинают собственные размышления с констатации природы человека. Но отыщем в памяти Канта, что разглядывает в качестве отправного момента собственных рассуждений разум, т.е. то уровень качества человека, которое выделяет его из мира природы.

Исходная предпосылка Энгельса и рассуждений Маркса фиксирует уровень качества, не специфичное для человека, не то, что выделяет его из природы и поэтому делает вероятным и нужным исторический процесс, в противном случае, что объединяет его с животным миром. И именно на данной предпосылке строится теория исторического материализма.

Маркс обращает внимание прежде всего на физическую природу человека и разглядывает диалектику природного и социального:

«Родовая судьба как у человека, так и у животных физически пребывает в том, что человек (как и животное) живет неорганической природой, и чем универсальнее человек если сравнивать с животным, тем универсальнее сфера той неорганической природы, которой он живет…

…Практическое созидание предметного мира, переработка неорганической природы имеется самоутверждение человека как сознательного родового существа, т.е. для того чтобы существа, которое относится к роду как к собственной сущности, либо к самому себе как к родовому существу. Животное, действительно, также создаёт. Оно сооружает себе гнездо либо жилище, как это делают пчела, бобр, муравей и т.д.

Но животное создаёт только то, в чем конкретно испытывает недостаток оно само либо его детеныш; оно создаёт односторонне, в то время как человек создаёт универсально; оно создаёт только под властью яркой физической потребности, в это же время как человек создаёт кроме того будучи свободен от физической потребности, и в подлинном смысле слова лишь тогда и создаёт, в то время, когда он свободен от нее;животное создаёт лишь самого себя, в то время как человек воспроизводит всю природу; продукт животного ярким образом связан с его физическим организмом, в то время как человек вольно противостоит собственному продукту. Животное формирует материю лишь сообразно потребности и мерке того вида, к которому оно в собственности, в то время как человек может создавать по меркам любого вида и везде он может прилагать к предмету соответствующую мерку; поэтому человек формирует материю кроме этого и по законам красоты.

Исходя из этого как раз в переработке предметного мира человек в первый раз вправду утверждает себя как родовое существо.Это производство имеется его деятельная родовая судьба. Именно поэтому производству природа оказывается его (человека) его действительностью и произведением. Предмет труда имеется исходя из этого опредмечивание родовой жизни человека: человек удваивает себя уже не только интеллектуально, как это имеет место в сознании, но и реально, деятельно, и созерцает самого себя в созданном им мире»83.

Так, Маркс сформулировал собственный видение людской природы. Сущность человека в том, что он объективирует себя вовне. Следовательно, трудестьсвойство человека, отличающее его от животного.

А сейчас для сопоставления приведем слова мыслителя предела XIX— XX вв., не весьма искушенного в проблемах философии в силу специфики собственного профессиональной деятельности и медицинского образования, но довольно много сделавшего для обогащения отечественных представлений о человеке. Итак, Фрейд:

«…труд как путь к счастью мало ценится людьми. Они не прибегают к нему так с радостью, как к вторым возможностям удовлетворения. Большинство людей трудятся лишь под давлением потребности, и самые тяжёлые социальные неприятности проистекают из данной природной неприязни людей к труду».

86 Фрейд 3. Недовольство культурой//Фрейд 3. Психоанализ. Религия. Культура. М., 1992. С. 80 прим.

Итак, Маркс говорит, что труд в природе человека, а Фром настаивает на «природной неприязни людей к труду». Само собой разумеется, с точки., зрения формальной логики, тут нет громадного несоответствия. Мы в полной мере можем высказать предположение, что в природе человека то, что вызывает у него самого неприязнь.