Форма выражения авторской позиции в творчестве м.зощенко

В творчестве Михаила Зощенко, в частности в его рассказах, особенное место занимает позиция авторской маски и авторского лица. В данной теме мне хотелось бы, в меру собственных знаний творчества М. Зощенко, раскрыть механизм авторской позиции. Задача этого реферата постараться разобраться во взаимоотношениях складывающихся в ходе повествований между настоящим автором и рассказчиком рассказов.

Зощенко не применяет в собственных рассказах принцип прямой авторской оценки, а предпочитает подать маску правильного обывателя. Получается так, что о каком-то случае говорит не сам создатель, а второй человек из той среды. Как представитель того мира он привносит в событие соответственное ведение действительности.

Сатира Зощенко многомерная, с одной стороны создатель высмеивает храбрецов рассказа, а с другой в сатирический роли выступает и сам рассказчик. Зощеновский рассказчик есть, в большинстве случаев, отрицательным храбрецом, что вызывает к себе одновременно и отвращение, и жалость. Зощенко нигде открыто не ругает собственного рассказчика, он кроме того относиться к нему как бы с сочувствием.

Но сочувствие это такое, что в будущем ощущается примитивность персонажа, его мыслей и чувств. В рассказе Мещанский уклон рассказчик защищает Васю Растопыркина, храбреца рассказа. И чем дальше рассказчик обрисовывает самого Васю Растопыркина да и то, что с ним случилось, чем больше защищает его, в том месте всё более абсурдным становиться поведение и того и другого.

Василия Тарасовича Растопыркина — Васю Растопыркина, этого чистого пролетария, беспартийного линия знает с какого именно года выбросили с трамвайной площадки. Рабочего человека выкидывают из трамвая, что приводит к негодованию рассказчика. Не смотря на то, что ирония, с которой создатель пишет, заставляет усомниться в правомерности негодования рассказчика.

Само собой разумеется, слов нет, одет был Василий Тарасович не во фраке, ему, понимаете, нет времени манжетки и фраки на грудь одевать. Он, может, в пять часов шабашит и сходу к себе прёт. Он, может, маляр. Он, может, вправду, как собака нечистый едет.

Может, краски и другие предметы ему льются на костюм на протяжении профессии. Может, он морально от этого устаёт и ходить пешком ему тяжело. Растопыркин пачкает всех, проливает на кого-то краску, и наряду с этим непоколебимо не сомневается в собственной правоте.

Но под осмеянием автора выясняется не только Вася Растопыркин, но и сам рассказчик, всё время демонстрирующий собственную глупость.

Зощенко иронично относиться к собственному рассказчику. Он не только не разделяет его стремлений и взглядов, а отрицает данный тип миропонимания. В его сознании существует другой мир, недоступный пониманию храбреца-обывателя.

Наличие этого мира Зощенко предполагает заметить в нравственном и в интеллектуальном воспитании читателя, что сможет уловить иронию Зощенко.

В рассказах Зощенко имеется не только насмешка над ничтожными и жалкими людьми, но сострадание к ним, таящаяся в хохота скорбь. Повествование строиться так, что персонажи его рассказов, включая и образ рассказчика, воспринимаются не только как носители нравственного уродства, но и как жертвы сложных исторических событий, каковые выясняются посильнее них. Тенденции настоящей судьбе как бы перевели их из мелких людей, хороших существования в небольших людишек, талантливых позвать только презрительную усмешку.

Ирония — одна из наиболее значимых линия Зощенко. Наличие иронического отношения к окружающему воспринимается как ключ к пониманию подлинных взаимоотношений между рассказчиком и автором. В рассказах чувствуется ироничный взор автора.

Всё написанное воспринимается по-второму, любое утверждение воспринимается как отрицание того, о чём идёт обращение.

У Зощенко всегда ведётся полемика с языковыми штампами. Образ глупого рассказчика и тут оказывает помощь автору. Монолог рассказчика насыщен характерными штампами и расхожими выражениями того времени.

Ирония автора по отношению к храбрецу переноситься в сферу языка, вызывающая большие сомнения репутация говорящего бросает тень на выражения, каковые Зощенко заставляет неизменно, к месту и не к месту использовать в собственной речи: Неизменно я симпатизировал центральным убеждениям.

Кроме того вот в то время, когда в эру армейского коммунизма НЭП вводили, я не протестовал. НЭП так НЭП. Вам известный (Прелести культуры).

Зощенко довольно часто даёт возможность своим храбрецам высказаться по различным предлогам. Залихватский тон разглагольствований рассказчика и скрытый авторский комментарий создают эффект сатирического изображения: … кстати, при введении НЕПа сердце у меня совсем сжималось. Я как бы предчувствовал кое-какие резкие перемены.

И вправду при армейском коммунизме, куда было как вольно в цивилизации и отношении культуры. Скажем, в театре возможно вольно кроме того не раздеваться, сиди, в чём пришел. Это было достижение”.

У Зощенко довольно много говорящих храбрецов, растолковывающих собственное житьё. В значительной мере этими качествами наделён рассказчик, что время от времени говорит весьма колоритно о значительных проблемах. Начав философствовать о культуре, рассказчик продолжает: А вопрос культуры — это собачий вопрос.

Хотя бы по поводу того же раздевания в театре. Само собой разумеется, слов нет, без пальто публика выгодно отличается — прекраснее и элегантней, но, что хорошего в буржуазных государствах, то у нас выходит боком. Подобные размышления ничего не имеют с настоящей точкой зрения автора.

Но в также время Зощенко вкладывает в обращение рассказчика какие-то ответственные для него мысли.

Появляется эффект сопричастности с храбрецами рассказов, каковые в один момент высмеиваются автором.

Одной из линия в рассказах Зощенко было обнаружение в жизни низменного, неприглядного, из этого и упрощение речи храбрецов. Язык персонажей снаружи простой, в действительности неординарно сложный, различный по стилю. Каждое высказывание должно принадлежать полностью различным, непохожим друг на друга людям, и должно существовать в различных обстановках.

Исходя из этого рассказчик воспринимается человеком малограмотным, забавным и нагловатым.

Все эти виды уживаются в одном человеке. Несовместимые выражения смогут существовать рядом, в одной фразе либо реплике храбреца. Зощенко применяет это для маневрирования текстом, быстро меняя повествование в сторону любого из стилей, присутствующих в беседе персонажа.

Это показывает, что образ зощенского рассказчика сложнее, чем считается, что видно фактически в любом из рассказов Зощенко.

К примеру, Кузница здоровья.

Начало настраивает на лирический лад: Крым это форменная жемчужина. Оттуда народ приезжает лишь диву даёшься. Другими словами отправится в том направлении какой ни будь дряхлый интеллигентишка, а назад приезжает — и не определить его. Карточку раздуло.

И по большому счету масса бодрости, миросозерцания.

Одним словом, Крым — это определённо кузница здоровья. Главным думается восторг автора благодатностью южного климата, но в тексте имеется что-то, в результате которого появляется воздух иронии, насмешки. Крым — это форменная жемчужина. Крым — это определённо кузница здоровья.

Если бы не слова форменная и определённо, эти фразы возможно было бы отнести к официальному тексту, как бы забраны из официального документа. И автор всего двумя не к месту сказанными словами снимает пафос собственного утверждения.

Оттуда народ приезжает лишь диву даёшься, другими словами отправится в том направлении какой ни будь дряхлый интеллигентишка … Это продолжение ни как не укладывается заданной прошлой фразой тональность. Оно больше похоже на выдержку из простого повседневного беседы. Происходит резкая смена стилевых потоков.

Потом идёт выражение Карточку раздуло, вызывающие новые ассоциации. Оно может принадлежать лишь необразованному, некультурному человеку, это уже уличный жаргон.

Фразу про массу бодрости, миросозерцания вряд ли скажет легко необразованный человек. Вероятнее, она в собственности невежде личности, нахватавшейся заезженных выражений и употребляющей их к месту и не к месту.

В одном коротеньком кусочке текста, подряд, приятель за втором проходят четыре разных, казалось бы, никак между собой не соотнесённых речевых совокупности. Любой стилевой поток — это не просто повествование от чьего-то лица, он имеет собственный юмор, действующий как в его пределах, так и в течении всего рассказа. Нарочитая безграмотность, комическая дисгармония языка объединяет все эти направления, заставляя принимать произведение как единое целое.

Это скрепляет и образ, и образ рассказчика, соединяя его бессчётные ипостаси пускай в непривлекательное, но одно лицо.

Как правило языковые казусы в речи рассказчика скрыты формальной правильностью высказывания. Чем вернее думается на первый взгляд построение фразы, тем вызывающее большие сомнения её словесный материал: Тут, благодарю, отечественная уборщица Ксюша женский вопрос на рассмотрение вносит.

— Раз, говорит, такое интернациональное положение и по большому счету труба. То, говорит, возможно для примеру, уборную не отапливать. Чего напрасно поленья перегонять? Не в гостиной! (Режим экономии)

Не считая смысловых расхождений привлекает внимание необычная свойство автора ставить точку, подводить необычный словесный результат написанному. Сообщив, что в целях экономии возможно не отапливать уборную, создатель помой-му завершил эту необычную идея, поставил смысловую точку. Однако он додаёт: Чего в том месте напрасно поленья перегонять? Да ещё и конкретизирует: Не в гостиной!.

Зощенко как бы дозирует данные, с каждым разом предлагая всё больше курьёзного и забавного. Нагнетание бессмыслицы идёт по витку, по нарастающей, пока не достигает полного вздора.

Странности в поведении храбреца и его малограмотный мещанский жаргон вызывает у автора усмешку. Территория данной иронии выходит далеко за пределы поведения храбрецов. Она охватывает многие, прямо не изображенные события их жизни. Зощенко иронизирует над некоторыми установленными обычаями нового времени, новой эры.

Они столь прочно вошли в стихию народной судьбе, что купили темперамент привычки.

Личное в человеке не только отодвинуто на второй план общегосударственным, последнее практически выдавило из его духовного мира чувство суверенности собственного Я.

В изображении Зощенко мир предстаёт поразительно примитивным и эгоистичным — управляющие в нём законы во многом абсурдны. Зощенко страдает от этого вздора. Но особенность его художественного таланта пребывает в том, что где-то в глубине него таится гуманистическая надежда, что всё в мире переменится.