Глава 11. никудышнее место для фейе

АЛЕК Зря Сохранял надежду опять заметить того ауренфейе с закрытым вуалью лицом. Он кроме того не задал вопрос его имени! И никто, не считая мальчика, приносившего питьё и еду и убирающего за ним нечистоты, больше не оказался.

Алек попыталсяподружиться с ним, но мальчик прятал глаза и ни при каких обстоятельствах не задерживался на долгое время.

Утром четвертого дня бриз, залетавший в окно, сменился, неся запахи близкой почвы. Опять забравшись в постель, он сумел заметить мелькнувшие далеко ослепительно белые каменные скалы. И ни клочка зелени – ни деревца, ни травы.

какое количество бы он ни выглядывал в окно в течение этого дня, картина не изменялась.

Серегил говорил ему, что Пленимар был в основном бесплодной почвой, в особенности тут на юге: вот – одна из обстоятельств, из-за чего пленимарцы так довольно часто покушаются на чужие почвы. По крайней мере, согласно точки зрения скаланцев.

И тут всё ещё сохраняется рабство. Алек опустил взор на клеймо, выжженное на его руке, пробуя представить что ожидает его в первых рядах.

В порт они вошли далеко за полдень, и Алек сходу почувствовал себя плохо. Он убеждал себя, что это только из-за качки судна, поднявшегося на якорь, но сердце было тяжело одурачить. Он покушал, дабы совсем не утратить силы. Ему было необходимо выждать момент и при первой же возможности постараться вырваться на свободу. Он понятия не имел, как планирует избавляться от оков, но решил не переживать об этом прежде, чем окажется на воле.

И это только обосновывало всю призрачность его надежд.

Три крепких моряка зенгати пришли за ним. Они связали его ноги веревкой и вынесли его из каюты, взвалив себе на плечи, как скатанный ковер. Корабль был громадным и весьма долгим, кишел нервничающими вооружёнными людьми и матросами.

Никто кроме того не посмотрел на него, пока его проносили мимо. Сейчас Алек имел возможность видеть, что и на берегу полным-полно народу. На выходе было некое подобие поста, и он, дико озираясь, понял всю бесполезность собственных надежд на бегство.

На первый взгляд Рига ничем не отличалась от любого другого портового города.

Тени становились дольше, на протяжении улиц вспыхивали фонари. Громады складов выстроились на протяжении берега, а между ними он заметил и сам город, раскинувшийся на всё пространство, куда лишь хватало глаз. Помимо этого, далеко белели бугры, испещренные клочками чёрной зелени.

Это было похоже на Гедрe.

На палубе откинулся люк, и из него показалась масса людей нечистых обнажённых людей. Вонь от них была такой ужасной, что Алека оторвало прямо через пластины его металлической узды. Несчастные рабы шатались, скованные тяжелыми цепями, и Алек заметил, как двое матросов за руки и за ноги выволокли ещё одного.

И не смотря на то, что тот был грязнее, чем все остальные несчастные, ещё более в изнурен и целый в крови, Алек сходу определил его!

– Се. егил! – закричал он, пробуя вырваться из рук собственных тюремщиков, проклиная кляп, мешавший ему кричать: – Се. егил! Се. егил!

Сначала он испугался, что Серегил мертв. Кроме того под слоем грязи была заметна его мертвенная бледность, а глаза глубоко запали в чёрные в кровоподтёках глазницы. Но в то время, когда моряки тащили его по палубе, Алек заметил, что он легко зашевелился.

Металлические браслеты, сковывавшие его ноги и руки, были через чур тяжелы для него. Как Алек имел возможность видеть, он чуть волочил ноги, и из-под полуопущенных век показывались только белки глаз. Алек ни при каких обстоятельствах ещё не видел собственного тали в таком страшном состоянии. Но он жив, и он – тут!

Прежде, чем он смог определить ещё хоть что-то о состоянии Серегила, тюремщики Алека подняли его на плечи и потащили вниз, к проходу.

И не смотря на то, что он оставался всё так же беззащитным, сейчас в нём ожила надежда. Последнее, что он заметил, пока палуба не осталась на большом растоянии наверху, было то, что раб ауренфейе, имени которого он так и не определил, опустился на колени около Серегила.

– Помоги ему, пожалуйста! – негромко попросил Алек, пока его тащили на берег.

* * *

Алек?

Серегил чуть осознавал, что происходит, в то время, когда всё около внезапно пришло в перемещение. Его вынесли на солнечный свет – через чур броский кроме того для его закрытых глаз. Свежий холодный ветер поменял эту вонь, которая, казалось, будет продолжаться всегда.

Либо это был новый сон? И голос Алека, кличущий его, также приснился?

Оставаться здесь появлялось через чур больно, и он разрешил себе снова провалиться в благодатную темноту. Сознание опять игралось с ним злые шутки, и он не был уверен, сон ли то всё ещё либо наяву слышатся эти голоса, пробивающиеся откуда-то издали.

– Я сообщил держать его под стражей, а не убивать!

Серегилу был почему-то знаком данный голос.

– Но мы поразмыслили, что…

Он вряд ли осознавал, на каком языке велся разговор; было только ясно, что он всё осознаёт.

– Бестолку! Он умирает!

Кто умирает? Лишь не я, приятель! Лишь не на данный момент, пока ещё…

Тюремщики Алека понесли его вниз по долгому каменному причалу к рыночной площади. В случае если у него и были какие-то сомнения довольно местного рабства, то сейчас они развеялись. Он видел металлические клетки, набитые обнажёнными мужчинами, детьми и женщинами, и большой помост, где, прикованные к столбам, были выставлены несчастные на обзор толпы.

– Спаси меня, создатель, – тихо сказал Алек.

Моряки покрепче ухватили его и потащили по мощёной улице между складами.

Холодный воздушное пространство был сух и полон пыли. Улица кишела людьми кроме того в данный час, и в первый раз за всё время он так страдал от собственной наготы. старая женщина и юные девчонки смеялись и показывали на него пальцами, окликая на своём языке.

Познания Алека в пленимарском были далеки от совершенства, но и тон их насмешек было понятен.

Все еще подверженный вежливой с детства скромности северянина, не обращая внимания на продолжительное знакомство с Серегилом, он практически сгорал со стыда. И думается, нехорошее ещё в первых рядах. Они приближались к ещё одному району торговли, и не так долго осталось ждать были среди характерных огороженных загонов.

На одном из помостов была выставлена светловолосая юная дама, руки которой были связаны позади, дабы не давать ей закрывать себя.

Их глаза встретились на мгновение: они осознали муки друг друга. В следующем загоне находились, плача и цепляясь приятель за приятеля, два мелких мальчика, в то время, как торговец увещевал толпу. Слепой скрипач, находившийся на углу улицы, наигрывал весёлую джигу.

Неожиданный поворот улицы избавил Алека от остальных достопримечательностей, но и того, что он заметил, было достаточно. Со слезами гнева, застилающими его взгляд, он начал кричать и биться, не в силах держать себя в руках, и тюремщики поспешили поскорее внести его в долгое, низкое строение. Изнутри оно напоминало сарай с долгими последовательностями клеток, похожих на камеры.

Его поместили в одну из них, аккуратно опустив на взбитую соломенную подстилку и захлопнув за ним металлические двери.

Тут было весьма светло. Алек приподнялся на руках и осмотрелся. Стенки его маленькой камеры были сделаны из массивных досок, открытых взглядам только в первых рядах.

Как он осознал, в большинстве клеток было по одному либо более пленников. Все еще скованный собственными наручниками и со спутанными ногами, он отполз в дальний угол клетки и зарылся в солому, как это было вероятно. Его сердце бешено колотилось, кровь гулко стучала в висках, а он боролся с новыми приступами паники.

У него не было ничего под рукой, и кругом были люди, говорившие либо звучно торговавшиеся на языке, которого он не осознавал. Как он жалел на данный момент, что не разрешил Серегилу научить его пленимарскому! По окончании их прошлых злоключений он не желал и слышать ни об данной стране, ни о ее языке. Сейчас он корил себя за собственное упрямство.

какое количество времени пройдёт прежде, чем кто-нибудь вытащит его самого из данной клетки и выставит на обозрение?

И как осознать, что происходит около?

Данный сарай для рабов был весьма оживлённым местом, мало чем отличаясь от лошадиного рынка. Разношерстная масса людей прогуливалась туда-сюда на протяжении линии клеток, смеясь и болтая, осматривая продаваемый товар. Многие останавливались около клетки Алека, но пока никто не трогал его. Было большое количество зенгати, в их испачканных солью полосатых туниках и ботинках.

Большая часть, но, были похожим представителей знати либо торговцев, одетых на скаланский манер.

Алек пристально присматривался к ним. Не считая Принца Мардуса и его некроманта, единственными пленимарцами с кем он раньше имел дело, были их матросы, и те по большей части были неотёсанны и твердолобы. Если сравнивать с ними, эти люди были похожи на простую рыночную толпу, если бы не товар, которыми тут торговали.

Красиво одетая юная дама, окруженная толпой приятелей и слуг, задержалась, дабы получше разглядеть его. Вырез её платья был менее глубок, чем того потребовала скаланская мода, но в её зачесанных вверх волосах сверкали драгоценности и роскошные перья. Ее лицо было покрыто чем-то наподобие белой пудры, а губы выкрашены в темно-красный цвет.

Эта неестественная броскость, и оценивающий взор ее твёрдых чёрных глаз, вынудил Алека занервничать. Она указала на него, после этого направилась дальше, кинув через плечо какое-то замечание, вынудившее её компаньонов также захохотать и показывать на него пальцами. Алек додумался, что это, должно быть и имеется одна из тех куртизанок, о которых упоминал фейе.

Он мало что знал о добропорядочных пленимарских дамах, но слышал, что в большинстве случаев они сидят дома под бдительным присмотром. Будь я проклят, в случае если закончу собственные дни игрушкой какой-то шлюхи!

Затем он попытался не обращать внимания на толпу, пока пара подлецов, собравшихся около его клетки, не стали кидать в него камешки, дабы он поднял лицо. Они были одеты как мясники: в кожаных передниках, все в пятнах засохшей крови, а с их широких кожаных поясов свисали гнутые ножи и необычного вида щипцы. Один из парней, поймав взор Алека, накрыл одной рукой поверх передника собственный пах, делая второй недвусмысленный отрезающий жест.

Какой-то пленимарец весьма приметной наружности прикрикнул на них, отгоняя прочь. Он был не через чур молод, но и не стар. На нем был тёмный бархатный камзол с широкими обшлагами и серебряными петлями, отделанными тесьмой, множество золотых колец на пальцах и украшенная драгоценными камнями цепь на шее.

– Успокойся, мальчик, – сообщил он Алеку на безукоризненном скаланском. – Если ты тот, о ком говорят, тебе нечего беспокоиться ножа мясника.

Незнакомца сопровождал мелкий человечек, хорошо закутанный в плащ с капюшоном, бросавшим тень на его лицо, и и пара слуг, все темнокожие, с кратко подстриженными бородами и волосами. Они были весьма похожи на привычных Алеку пленимарских матросов, и он забился в самый дальний угол, хоть и знал, что вряд ли это окажет помощь. В лице прекрасно одетого господина не оставалось сомнений: он отыскал, что искал, а искал он как раз Алека.

Негромким голосом он поболтал о чём-то с закутанным человеком, что со своей стороны пропустил вперед какого-либо человека, пребывавшего всё это время сзади них.

Нижняя часть лица этого человека была закрыта вуалью, но Алек по его светлым глазам и хрупкой фигуре сходу признал в нём ауренфейе. Под плащом на нем была надета долгая туника без рукавов, на ногах – добротные кожаные ботинки. Витое золотое ожерелье поблескивало на его шее.

Человек в капюшоне и господин в тёмном камзоле что-то нормально сообщили ему по-пленимарски. Тот, под вуалью, обернулся, посмотрел вниз в сторону Алека и кивнул, соглашаясь ними.

-..то уста…ился? – Алек с печалью выплюнул в лицо ауренфейе собственные слова, искаженные кляпом.

Господин в тёмном что-то сообщил фейе, что тут же приблизился к прутьям клетки и сообщил по-ауренфейски:

– Мой хозяин требует тебя просунуть ладонь через эти прутья. Он не причинит тебе вреда.

Хозяин? Так данный фейе также раб!

-..усть…вой хо…яин мо. ет т. ахнет се. я, – не обращая внимания на кляп, его слова были осознаны. Глаза господина больше не радовались.

– Нормально, мелкий брат. Плохой нрав тут будет не на пользу. Подойди к прутьям и просунь собственную руку.

Тебе ничего беспокоиться.

– Иди к чё. ту, п… датель!

– Прошу тебя, – мягко увещевал фейе, кинув украдкой взор на ожидающего хозяина. – Лучше повинуйся на данный момент, либо они войдут и вынудят тебя. А вот это уже будет больно.

– Он совсем прав, – сообщил Алеку мужчина в тёмном, говоря на ауренфейе так же чисто, как и по-скалански. – А это все, чем закончится, в случае если будешь продолжать в том же духе, Алек Айвиуэлл. Видишь – я знаю, кто ты. И я страстно хотел отыскать тебя.

Сейчас давай, протяни собственную левую руку сам, либо те грубияны в кожаных передниках вытащат тебя для меня силой.

Это подействовало, и Алек неудобно подполз к передней стенке клетки и с опаской просунул закованную руку через прутья, готовый кроме того к тому, что её на данный момент отрежут. Человек схватил его за руку и развернул ладонью вверх, совершив по круглому, практически незаметному шраму в центре неё ногтем громадного пальца. Алек старался держаться, заметив, как господин радуется сам себе.

Смотрелось так, как будто бы тот знал историю этого шрама.

Алек кроме этого увидел, что пальцы его были испачканы чернилами. Быть может, он был волшебником либо, что хуже, некромантом.

– Всего лишь легкий укольчик, – пробормотал вероятный некромант, и прежде, чем Алек успел отпрянуть, глубоко вонзил толстую иглу, извлеченную откуда-то из складок одежды, в кончик указательного пальца Алека. Алек зашипел от боли и постарался вырваться, но один из слуг подбежавших к ним, удержал его, тогда как хозяин выдавил мало крови из пальца Алека. После этого они отпустили его, и Алек скоро отполз подальше, в том направлении, где они не могли его дотянуться.

Господин растёр кровь между громадным и указательным пальцами, в этот самый момент же язычок грязно-красного пламени полыхнул и мгновенно изчез в воздухе.

–…екро. ант! – прошипел Алек, утверждаясь в собственных нехороших опасениях.

Человек стёр пальцы безупречно-белым носовым платком.

– Ничего аналогичного. И это хорошие новости для тебя. Уверен, ты не станешь с этим спорить.

Волшебник, либо кто бы он в том месте ни был, обернулся, дабы поболтать с человеком в капюшоне на своём языке. Алек знал как по-пленимарски звучит слово кровь – улимита – и слышал, как его повторили пара раз. Добропорядочный господин казался весьма довольным, человек в капюшоне также.

Не смотря на то, что Алек все еще не имел возможности видеть его лица, он услышал, как тот мягко сообщил что-то по-пленимарски. И что-то весьма привычное было в его голосе. Но прежде, чем Алек смог в этом убедиться, человек зашагал прочь.

Как бы ни было, походка его была походкой старика.

Не-некромант кивнул одному из собственных компаньонов, и туго набитый кошелек перекочевал в руки работорговца. Снова обернувшись к Алеку, он сообщил:

– Меня кличут Шари Ихакобин. Отныне я твой господин, Алек, и ты обязан именовать меня илбан, что на моем языке значит хозяин. Обращаться ко мне в противном случае – непочтительно и будет срочно наказываться.

–…оцелу….еня. в…преисподняя! – прорычал Алек, ощущая, как паника снова волной накатывает на него.

– Это не в моём вкусе, мальчик, и ты рискуешь появляться у меня в громадной немилости, в случае если когда-нибудь предложишь такое опять. Ты для меня – нужное орудие. Не более.

Но и не меньше.

По его приказу один из служителей рынка подошел со связкой ключей и открыл клетку. Алек отпрянул и забился в угол, но сделал себе лишь хуже. Его новый обладатель дал распоряжение паре мускулистых слуг.

Те вошли в клетку, перерезали веревки на его ногах и грубо рванули его за руки.

– Выходи сам, не то мои люди выволокут тебя силой, – дал совет Ихакобин.

Ноги Алека зажгло огнём, в то время, когда кровь прилила к через чур продолжительно связанным конечностям. Но кроме того сейчас в нём было очень сильно желание бороться и бежать. Алеку было невыносимо ощущать себя таким беззащитным, но он отыскал в памяти один из давешних уроков Серегила и забрал себя в руки: хорошенько поразмысли, перед тем как кидаться в бой, тали.

Так что он притворился, что сдался, понурил голову и поплелся, чуть передвигая ноги, одновременно с этим украдкой выискивая пути к бегству.

– Думаю, это нам больше не пригодится, – Ихакобин поднялся сзади Алека и высвободил сперва его рот, после этого снял с его головы и само устройство. – Работорговцы ни при каких обстоятельствах не обучатся отличать фейе, обладающих волшебством от тех, кто ею не обладает. Ты же вовсе не волшебник.

– Тогда что тебе нужно от меня?

Не изменившись в лице, Ихакобин внезапно с силой ударил его по губам, так, что голова Алека дернулась в сторону.

– Твой первый урок, юный Алек: ты обязан обращаться ко мне с почтением. Второй ожидает тебя снаружи. Прикрой-ка его, Ахмол.

Пожилой слуга встряхнув, развернул несложной плащ, обернув после этого им Алека поверх связанных рук. Ихакобин повернулся уходить, и двое огромных слуг прочно схватили Алека за плечи, направляя его следом. Алек, пока они шли мимо вторых клеток, опустил голову и под прикрытием собственных нечистых распущенных волос, все время выглядывал Серегила, но нигде не было и следа его.

Упала ночь, но рыночная масса людей стала только гуще. Если бы ему и удалось сейчас освободиться, он был бос, невооружён, и фактически раздет. Его волосы и светлая кожа сразу же привлекли бы к себе тут внимание, не говоря уже о свежих клеймах.

Везде, куда ни посмотри, были люди в той же отчаянной ситуации: заключенные в клетки, прикованные к столбам, выставленные напоказ либо тащившиеся сзади торговцев-зенгати и хозяев-пленимарцев. Главная масса рабов, думается, была уроженцами Трех Государств, но он заметил среди других и немногочисленных фейе, взнузданных и связанных, с равнодушными ко всему глазами.

Холодало, ровные уличные булыжники ранили его ноги. Все еще чуть держась на ногах, он еле плёлся и упал бы неоднократно, если бы стражи не держали его так прочно. Он больно ушиб пальцы ноги обо что-то жёсткое и хромал, пока его тащили к второй площади.

– Вот второй урок, что приобретает каждый раб, попавший в Ригу, – Ихакобин указал на линию полуголых несчастных, прикованных цепями на протяжении каменной стенки. На шее каждого либо каждой из них висела табличка, а у большинства вместо рук либо ног были только перевязанные культи.

– Рабы, совершившие побег, лишаются ноги. – Он кивнул на смертельно бледного мальчика, у которого не было обеих ног. – Данный бежал два раза, как видишь. Через пара дней его повесят. Те, что воруют, лишаются пальцев либо руки.

Ну, думаю, другое ты и сам осознаешь.

Он сделал так, дабы его люди совершили Алека мимо жалкой дамы, прикованной в самом финише. Её руки и ноги были целы, но в то время, когда по резкой команде Ихакобина она обширно открыла рот, Алек заметил почерневшую рану на месте оторванного языка.

– Так наказывают тех, кто грубит хозяину, – предотвратил Ихакобин. – Я весьма надеюсь, что ты запомнишь это хорошенько. Мне мало пользы в твоём языке, так что я не премину сделать это, в случае если опять постараешься грубо сказать со мной. Ты всё осознал?

Алек еле сглотнулком желчи, подкативший к горлу, после этого сообщил так смиренно, как был способен:

– Да, илбан, всё.

Не имеет значение, какую роль ты играешься, отдайся игре полностью, – шептал ему изнутри голос Серегила. Алек разрешил всем ужасу и страхам, с которыми до сих пор боролся, отразиться на своем лице.

– Вот и замечательно, – Ихакобин нежно похлопал его по плечу. – Выкажи мне надлежащее уважение, и окажется, что я весьма хороший хозяин.

Мало погодя они остановились в месте, похожем на кузнечную лавку. По крайней мере, в было через чур жарко. Кузнец приветствовал хозяина Алека почтительным поклоном, после этого продемонстрировал Алеку, что ему направляться подняться на колени около наковальни в центре.

В то время, когда же тот сделал вид, что не осознаёт, его скоро вынудили повиноваться, грубо подтолкнув и пнув под колени. Ихакобин дотянулся из камзола узкий серебристый обруч и дал его кузнецу. Ошейник раба, – осознал Алек, отыскав в памяти золотое кручёное ожерелье, которое носил тот второй раб, и являющееся, разумеется, показателем статуса. Серебряный ошейник не был замкнут, на обоих финишах его были особые ушки.

Кузнец легко разогнул его, дабы надеть на шею Алека, после этого пригнул голову парня к наковальне. Один из слуг Ихакобина держал Алека, а кузнец засунул бронзовую заклепку в отверстия, приложил кончик прямого долота и нанес всего один правильный удар молотком, столь сильный, что голова Алека ударилась о железо наковальни.

– Как тут и был, – Ихакобин сунул палец под обруч и легко подергал его. – Не туго, нет? Нет возражений?

– Не туго…, илбан, – смог выдавить из себя Алек, с неприязнью чувствуя на собственной коже холодную тяжесть металла, такую же, как и на собственных запястьях.

– На тебе рабские клейма, а любой пленимарец знает, куда нужно наблюдать. Данный обруч свидетельствует, что ты принадлежишь мне, и его не так, как думается. Держи это в памяти, потому что я увидел, как ты озираешься в отыскивании пути к бегству.

Алек виновато покраснел, а Ихакобин засмеялся.

– А ты крепкий орешек, как я погляжу? Опасаюсь лишь, со мной это не сработает.

По его приказу слуги отвели Алека в ожидавшую рядом карету. Она была маленькая, но хорошей работы, украшенная инкрустацией и полированным деревом. Свет бронзовых фонарей по краям скамейки возницы игрался бликами на лоснящихся боках пары вороных силмаи, впряженных в карету.

Данный Ихакобин должно быть весьма знатен и очень богат.

Ливрейный лакей спрыгнул открыть хозяину створку. Ихакобин поднялся на подножку и уселся на сиденье, обтянутое тисненой красной кожей. Охранники Алека запихали его вовнутрь, и он был должен подняться на колени в ногах собственного нового господина.

Возница прикоснулся лошадей, и они отправились в путь через темноту. Ихакобин забрал из кармана под окном какие-то бумаги и стал их просматривать, не обращая на Алека никакого внимания, как будто бы его и не существовало. Алек имел сейчас возможность разглядеть Ихакобина поближе.

Как и карета, прекрасная обувь и одежда его говорили о достатке.

Но Серегил учил его не надеяться только на первые впечатления, и руки Ихакобина имели возможность поведать о нём больше. Кроме чернильных пятен, на его руках показывались мелкие белые шрамы на тыльных сторонах кистей – особенные метки, простые для кузнецов либо продавцов свечей. Либо же – волшебников, – добавил он про себя. Он попытался отыскать в памяти, как выглядят руки некроманта, но воспоминания уже стерлись, к тому же он больше запомнил те мучения, что они принесли ему собственными неотёсанными прикосновениями, нежели то, как они смотрелись.

– Куда мы едем…, илбан? – наконец отважился он задать вопрос.

Ихакобин кроме того не посмотрел на него.

– К себе. Всё, помолчи.

Алек стиснул зубы и начал думать о том, не удастся ли выпрыгнуть на ходу, пока Ихакобин не наблюдает на него. Но он все еще был скован, и через чур очень многое мешало этому. Он не готовьсярискнуть ногой в начале игры. Ну что ж, он успокоился и начал смотреть в окно.

Так как он пребывал в ногах, обзор его был ограничен, и всё, что удалось рассмотреть – узкие улицы и высокие здания, после этого отправилась полоса деревьев, перемежающихся с фонарями, что было похоже на парк.

Позже стало не на что наблюдать, не считая восходящей луны.

Дорога становилась всё более ухабистой, и Алеку еле удавалосьсохранить равновесие. Один особенно сильный толчок бросил его к коленям Ихакобина. Мужчина придержал его и потрепал по волосам так, словно бы Алек был собакой.

– Что это тут такое? – он отвел волосы с левого уха Алека и начал рассматривать светло синий метки от зубов дракона на его мочке. – Это что-то наподобие символа клана, а?

– Нет, вовсе нет, илбан, – солгал Алек. – Это так – для красоты.

Ихакобин покинул его ухо в покое и возвратился к чтению. Алек покрутил запястьями в собственных наручниках, пробуя, как держится похожий на гаечный ключ брусок, соединяющий их между собой. Я имел возможность бы постараться выпрыгнуть из кареты.

А дальше?

Остаться с переломанными костями и без одежды? – возразило ему сознание голосом Серегила.

Прежде, чем он смог придумать замысел получше, карета быстро развернула и замедлила движение. Алек кинул взор на арку каменных ворот, после этого услышал хруст гравия под колесами. Через какое-то мгновение они остановились, и створка распахнулась.

Слуги извлекли его за перемычку на его руках и толчками прогнали через окруженный стеной внутренний двор и втолкнули в низкую дверь.

Оттуда он практически кубарем скатился по узкой лестнице в долгий сырой коридор из красного кирпича. Они пара раз развернули, пока Алек, бросая около отчаянные взоры, пробовал осознать, куда он попал. Миновали пара закрытых дверей. Наконец, стражники задержались перед одной, ничем не отличавшейся от остальных, и отперев замок, открыли мелкую комнатку с побеленными стенками.

Один из них забрал плащ, снова оставляя Алека обнажённым.

Кто-то сзади дал маленький приказ: Ихакобин, выясняется, всё это время шел за ними следом. Он дотянулся что-то из собственного кармана, запрятав в руке прежде, чем Алек смог разглядеть, что это такое. Но в то время, когда он коснулся каждого из наручников, те распались на половинки и осыпались к его ногам, совместно со злополучным бруском между ними.

– Благодарю, илбан, – сообщил Алек, на этот раз практически от чистого сердца. Ихакобин, нахмурившись, поглядел на стертую до мяса кожу на запястьях Алека:

– Эти идиоты рисковали занести заразу безо всякой необходимости.

По его приказу тот, кого кликали Ахмол, принёс горшочек с бальзамом и нанес его на пораженную кожу. Ихакобин казался удовлетворенным.

– Сейчас всё должно скоро пройти. Ну что ж, размешайся.

Алека втолкнули в помещение и захлопнули за ним тяжелую дверь. Он услышал звук падающего засова и задрожал. Опять взаперти, и опять бессильный что-либо сделать!

– Сейчас отдыхай, – донёсся снаружи голос Ихакобина. – Я прикажу, дабы тебе принесли покушать.

Повисла пауза, после этого тот же голос без шуток добавил:

– Вообще-то рабу надеется поблагодарить собственного господина, Алек.

Это было через чур.

– Я не раб, и тебе ни при каких обстоятельствах не быть моим господином! – завопил Алек, позабыв и уроки Серегила, и несчастную рабыню с её оторванным языком, но вместо того, молотя кулаками по двери. Она открылось так скоро, что он упал бы в коридор, если бы один из охранников не поймал его, обхватив рукой за шею. Ошейник больно впился в кожу, в то время, когда его, вытолкав из дверей, сбили с ног и уткнули лицом в неотёсанную каменную стенке.

Ихакобин подошел к нему позади – Алек почувствовал его теплое дыхание на собственной щеке – и занёс над ним маленький толстый стек.

– На этот раз я буду снисходителен, потому что ты ещё не привык, и мы тут одни.

Отклонившись, он с силой хлестнул Алека на протяжении поясницы. Это было чертовски больно, но кожа осталась цела. Последовало еще девять ударов, позже Алека схватили за волосы и кинули назад в помещение.

Он съежился на каменном полу, очень сильно ударившись правым локтем и содрав повязку на руке.

Боль вынудила его опять быстро встать на ноги. Он снова оказался в дверях, скрученный стражей и отчаянно сопротивляясь.

Ихакобин без звучно рассматривал его пара мгновений, после этого улыбнулся.

– Быть может, хорошо, что ты так силен духом, хотя здесь это не облегчит тебе жизни.

– Я нахожусь тут не по собственной воле…, илбан- прорычал Алек, пробуя совладать со своим бешенством.

– Не по собственной, но такова твоя будущее. – С этим словами дверь закрылась, и засов упал опять.

Алек послушал, пока затихнут шаги. Полосы на его пояснице горели огнём, но боль отрезвила его мысли. Он вел себя, как дурак, борясь, в то время, когда не было никакой надежды на победу, и оказывая сопротивление человеку, в чьих руках была его жизнь!

Ихакобину достаточно было только шевельнуть пальцем, дабы Алеку оторвали язык. Не известно почему он до тех пор пока удержался от этого, но было довольно глупо провоцировать его опять.

В камере было мрачно и холодно. Маленькое, забранное в решетку окно высоко в стенке наоборот двери впускало толику света уличного факела, достаточную чтобы разобрать в сумерках, что стенки были ровными и покрыты побелкой, а пол воображал собой положенный на раствор кирпич. В то время, когда его глаза привыкли к сумраку, он заметил в дальнем углу кровать с периной и сложенными поверх неё стегаными лоскутными одеялами.

Для него кроме этого была приготовлена долгая одежда. Он натянул её на себя, удивляясь, как мягкой и чистой она была. Шерсть источала не сильный запах кедра и лаванды, как словно бы её аккуратно хранили в одежном сундуке.

Простые стеганые одеяла пахли солнцем и свежестью.

Перина была толстой и шепетильно взбитой.

Каким же облегчением было снова появляться в одежде! Он завернулся в одно из стеганых одеял и закружился по помещению, ища что-нибудь ещё, что имело возможность появляться нужным. Стенки были прочными, постучав по ним, он определил, что везде целый камень.

Дверь крепилась петлями с внешней стороны, и изнутри не было замка, с которым он имел возможность бы попытаться повозиться. На мгновение снова почувствовав себя пойманным в ловушку, он сел на перину, прислонился израненной спиной к холодной стенке и натянул на себя остальные одеяла.

– Я жив, – тихо сказал он, дрожа от боли и ощущая себя не имеет значение. – Он также жив, и мы оба снова на жёсткой почва. Мы в обязательном порядке отыщем друг друга.

Все, что ему следовало сейчас сделать, это терпеливо ждать собственного часа и держать себя в руках. Непременно, шанс в обязательном порядке представится.