Глава i. сенсационный дебют 4 страница

— О чём это вы тут секретничаете? — неожиданно задала вопрос хорошенькая балерина.

— Доктор наук просматривает мне лекцию по истории, — радуясь, ответила артистка.

— Истории любви? — прищурив прекрасные тёмные глазки, увидела француженка.

— О, нет, — нормально ответил доктор наук. — Легко средневековую историю одного из рыцарских орденов, о котором писали столько германских поэтов, начиная с Миллера.

Разговор опять перешёл на мастерство, неспешно завлекая присутствующих.

Доктор наук Гроссе поведал пара исторических эпизодов так увлекательно, что кроме того женщины слушали с величайшим интересом.

В то время, когда он кончил, оба агента многозначительно переглянулись.

— Гениальный юный человек, — увидел “директор” Закс со своей сладчайшей ухмылкой.

— Чересчур гениален, — отрывисто выговорил Бентч. — Вы слышали, само собой разумеется, поверье, что гениальные дети живут недолго.

Оба “агента” опять переглянулись и, закурив сигары, нормально откинулись на спинку мягких кресел.

ГЛАВА VII. В масонской ложе

На углу двух маленьких, но элегантных улиц, расположенных в самом центре Берлина (соединяя известный проспект “Под липами” с центральным складом на“Фридрихштрассе”), стоит мелкий серенький домик, кажущийся ещё меньше от близости окружающих его 6-ми и 7-ти этажных великанов.Глава i. сенсационный дебют 4 страница

В этом домике всего полтора этажа по одному фасаду и два По другому. Оба фасада отделены от тротуаров обеих улиц не широкими, но тенистыми палисадниками, в которых близко разрослись кусты акаций и сирени, в рост человека; каштаны и старые липы, достигающие собственными ветвями до крыши, наполовину скрывают самое строение и совсем прячут всякого, входящего в узкую незаметную калитку.

Пышная зелень в центре города не мало удивляла прохожих, не опытных того, что за данной высокой решеткой, полускрытая деревьями и кустами, помещается основная квартира германских масонов, ложа “Друзей человечества”, открытая в Берлине ещё при Фридрихе Великом.

Сейчас к числу масонских “Друзей человечества” должен был присоединиться и принц Арнульф, уже привычный отечественным читателям.

В ответ на просьбу молодого принца дать ему вступить в альянс, высокие цели которого известны всему миру, император улыбнулся таинственной ухмылкой и ответил:

— Я ничего не имею против “великодушных правил” по большому счету. Ты же совершеннолетний, знаешь, что делаешь. Из-за чего я и не считаю себя вправе вмешиваться в твою личную судьбу.

Будь ты армейским, — дело обстояло бы в противном случае.

Но с того времени, как ты вышел в отставку…

— Не по моей вине, ваше величество… Моя сломанная нога…

— Знаю, знаю, — перебил император. — Твоя сломанная нога не мешает тебе ездить верхом, танцевать и кататься на коньках, но мешает оставаться на военной работе… Нет, нет, дорогой приятель… Не нужно объяснений.

Я замечательно осознаю, что жить в “резиденции” хорошеньких актрис приятней, чем руководить полком в каком-нибудь захолустье…

В наши дни молодёжь была иного мнения, но… о вкусах не спорят. И в случае если тебе нравятся масоны, из-за чего бы тебе и не познакомиться с ними поближе. Пожалуй, просвети и меня, в случае если откроешь что-либо особенно прекрасное в собственных новых “братьях”…

От “обета молчания” они, само собой разумеется, высвободят тебя, для обращения императора германского в масонскую веру.

Не зная, принять ли эти слова императора за шутку либо позволение, принц Арнульф, однако, решился поступить в ложу “Друзей человечества”, в которой у него было не мало привычных.

К десяти часам вечера старый ритуал принятия нового участника был уже выполнен. Все надеющиеся обряды были проделаны в громадной круглой зале со стеклянным куполом, но без окон, слабо освещённой зелёным огнём спирта, смешанного с солью.

Принц Арнульф без сапога на левой ноге и с обнажённой левой стороной груди введён был “поручителем” — один из высших сановников денежного ведомства… Он ответил на классические вопросы классическими же словами, до смысла которых не доискиваются, повторяя машинально заученные наизусть фразы.

После этого с “ищущим света” проделали необходимые опробования. №1: заряженный пистолет, из которого “ищущий света” должен был застрелиться по приказанию старшего “мастера”, причём пуля пропадала в рукоятке, при поднятии курка. После этого следовал №2: кубок, наполненный кровью “изменника”, убитого на глазах посвящаемого. Кубок данный подносили увидавшему “небольшой свет” с приказанием: выпить “кровь предателя” за “погибель всех изменников великому делу”…

Проделывая эти обряды, испытуемые не вспоминали об их символическом значении и не догадывались задать вопрос себя, а нет ли в действительности, капли христианской крови в этом “кубке смерти”…

Вся долгая программа посвящения в первую либо младшую степень масонства (дающую звание “ученика”) была выполнена с подобающей серьёзностью.

Настоящий суть всех этих обрядов знали только немногие, и уж, само собой разумеется, среди блестящего общества, собравшегося отпраздновать “братской трапезой” приём нового собрата, не было ни одного, кто бы знал точно, что такое франкмасонство, помогать которому “состоянием, умом, сердцем а также судьбой” так легкомысленно клялись все присутствующие.

Среди этого бессчётного общества знал правду о целях масонства, возможно, один лорд Дженнер. А в это же время, в круглом зале, преобразовывающемся из гробницы Адонирама в самую прозаическую столовую, по окончании принятия каждого нового “брата”, собралось много выдающихся людей, явившихся со всех финишей света. Тут были представители высшего германского общества, были гениальные писатели, учёные и художники.

Были не только немцы, но и французы, британцы, американцы а также русские.

Были и иудеи не в весьма скромной пропорции, могущей привлечь интерес кроме того не особых любителей “избранного племени”, потому что в первых степенях масонства часто видятся иудофобы, не подозревающие, что они помогают тайному обществу, являющемуся собственностью и созданием иудейства, тем оружием, благодаря которому иудеи сохраняют надежду отвоевать себе глобальное владычество над порабощенным и обезличенным христианским человечеством.

Глядя на блестящее собрание представителей всех народов и государств, глава “банкета”, — великий мастер Шотландии, отправленный специально для праздничного посвящения принца Арнульфа, лорд Дженнер неуважительно усмехался, в глубине души собственной недоумевая, как ум, талант, знания, опытность, так легко, нормально, по-детски довольно глупо попадаются в ловушку, где приманкой помогали человеколюбие, прогресс, общее братство народов, вечный мир, прочие побрякушки и духовное “усовершенствование”, как игрушки детям бросаемые этим людям настоящими масонами, великим “тайным обществом”, остающимся неизменно и везде одинаково развратителем “народов и опасным разрушителем государств”.

Как же было не смеяться лорду Дженнеру, человеку, лучше всех опытному историю всемирного еврейского заговора.

ГЛАВА VIII. Совещание великого интернационального синедриона

Тогда как в круглой зале, на официальной “братской трапезе” в честь нового “свободного каменщика” принца Арнульфа, рекой лилось красноречие и шампанское на самые возвышенные и добрые темы, в нижнем, полуподвальном этаже домика, в такой же круглой зале, но лишь с каменными сводами вместо стеклянного купола, засело второе собрание, менее многолюдное, но несравненно более осведомлённое о цели и сущности масонства.

Тут также было много людей, съехавшихся из самых отдалённых частей света, из разных стран. Но, не обращая внимания на это, лица присутствующих казались однообразными, что и было в полной мере конечно, поскольку в жилах их текла иудейская кровь, в более либо менее чистом виде.

Но, не обращая внимания на общность типа, какое разнообразие лиц, выражений и манер! Рядом с идеальным британским джентльменом лордом Джевидом Моором, сидел не меньше идеальный французский “жантильом” — барон Аронсон, которого именовали “одной из правых рук” интернациональной семьи всемирных банкиров, миллиардеров Блауштейнов.

По правую руку барона Аронсона поместился очень некрасивый господин, средних лет, с лицом калмыцкого типа, с узкими, как щелки, немного поднятыми к вискам глазами и приплюснутым широким носом. Это был узнаваемый петербургский банкир, Леон Давидович Гольдман, которому всемирная компания Блауштейна “передала в распоряжение Россию”… Так, по крайней мере, говорили на бирже знатоки денежных вопросов.

(справа: один из прототипов — Гораций Гинзбург, чей сын — Альфред Гинзбург — действенный менеджер, ставший организатором расстрела рабочих на Ленских рудниках в 1912 г.)

Неординарно умный и неординарно проницательный, Гольдман пользовался славой очень способного дельца, могущего создавать “воротиле” из ничего. Благодаря столь редкому таланту, Гольдман, живя в Санкт-Петербурге, состоял директором-распорядителем чуть ли не полсотни разных заводов, пароходных и ЖД линий, рудников и приисков, разбросанных по “лицу почвы русской”, приобретая около трехсот тысяч ежегодного жалованья, к тому же “гарантированного”.

Около Гольдмана сидели ещё два представителя России — “биржевых короля”, — Литвяков и барон Ротенбург, столичный и петербургский воротилы, столь же мало похожие друг на друга, как ветхий иудей-лапсердачник похож на сугубо “цивилизованного” столичного франта.

Столичный банкир — ещё юный человек — Яков Лазаревич (просматривай: Янкель Лейзерович) Литвяков, принадлежал к тому сорту иудеев, которых деды и отцы, всеми неправдами скопившие миллионный капитал, “разрешили войти в университет”, где возможно сделать “уф самые красивые знакомства”. Юный жидочек сумел выполнить мечту собственных тателе-мамеле и без того удачно “делал знакомства”, заботясь за каждым, случайно встретившимся, сыном либо племянником влиятельного человека, что к 35-ти годам был уже мужем настоящей русской дворянки, предки которой записаны в шестую часть родословной книги. Через год по окончании свадьбы, при посредстве собственного тестя, ветхого русского аристократа, за которого будущий зятёк заплатил 400 тысяч вексельных долгов (по двугривенному за рубль), Литвяков взял не только титул барона, но и камер-юнкерский мундир.

(слева: прототип персонажа — банкир Яков Поляков, имевший ещё двух Лазара банкиров — и братьев Самуила)

Наружность барона Литвякова много содействовала его удачам. Он был красив, и, основное, умел причёской, одеждой, манерой носить усы, “по-гвардейски”, и подвивать чуть-чуть рыжевато-белокурые волосы, — так искусно изображать “родного русского”, что лишь весьма знатоки и опытные наблюдатели иудейского типа имели возможность бы заметить в его прекрасных карих глазах то злобное лукавство, которое выдаёт иудея во всяком платье до седьмого поколения включительно.

Барон Александр (просматривай: Сруль Моисеевич) Ротенбург, петербургский банкир, был глубоким стариком. Сохранив характерный вид ветхозаветных пророков, какими изображают их живописцы, барон Ротенбург носил долгие серебряные кудри, падающие по плечам, и такую же бороду. Его прекрасное, характерное и умное лицо, с верными старческими складками, освещалось громадными тёмными глазами, сохранившими силу и блеск юности.

Наряду с этим было что-то патриархальное в его манерах, в его голосе, в методе выражаться, что-то ветхозаветное в лучшем смысле этого слова. Наряжался барон Ротенбург легко и строго, следуя моде только так, дабы не казаться забавным.

(справа: прототип персонажа — банкир Ротштейн, сотрудник банков немцких Мандельсонов и французских Ротшильдов, прозванный тень Витте)

Против сидящих рядом “русских” баронов поместилась целая несколько представителей южных латинских стран: Испании, Португалии и Италии. Все они были мелкие, юркие фигурки из “цивилизованных” еврейчиков, в актуальных пёстрых жилетах и ярких галстуках, и принадлежали к “либеральным профессиям”: юристы, доктора, архитекторы либо журналисты в смокингах, с холёными руками и до блеска вылощенными ногтями.

Другого типа были германские иудеи. Важные и спокойные, чуждые северной неповоротливости и южной вертлявости, они держались с преимуществом, как и подобало людям с известными именами в науке, литературе либо мастерстве. Тут было два популярных доктора наук, один баварский актёр, основной режиссёр королевского театра, три гениальных писателя и, наконец, уже привычные нам “влиятельные” критики Берлина, “доктора” Мильдау и Вальдау.

От Швеции явились два политических деятеля иудейского происхождения. От Финляндии приехал раввин, характерный вид которого казался вырезанным из ветхой картины, да два нееврея — единственные в этом иудейском собрании, представители двух партий, ненавидящих Россию. Один из них сенатор, шведоман, второй — основной оратор социал-демократической партии, придуманной иудеями в качестве новой приманки для начинающих прозревать “гоимов”.

С того времени рабочие, одураченные и одураченные вербовщиками социал-демократической партии, покорно идут на пристяжке у жидо-масонов, не подмечая того, что она на деле есть представительницей того самого капитала, которому объявила войну на словах.

В общем, около крытого зелёным сукном стола сидело двадцать семь душ, представителей большинства стран земного шара.

Лишь один человек быстро отличался своим нееврейским лицом, не смотря на то, что в его жилах текло много иудейской крови. Это был русский граф германского происхождения, влиятельный сановник, прославляемый за рубежом и ненавидимый в Российской Федерации. внук и Сын чистокровных иудеев, граф Вреде походил лицом на русскую графиню, принёсшую его деду дворянское имя, единственной наследницей которого она была, а внуку и своему сыну чисто русскую красоту, вынудившую всех позабыть о том, что графы Вреде были лишь привитая ветвь на старом родословном дереве.

(слева: прототип персонажа — граф Витте)

К сожалению, кроме того устойчивая иудейская наружность изменяется легче, чем иудейская душа, и граф Вреде, с таким неподражаемым мастерством разыгрывавший роль русского патриота и русского аристократа, готового “костьми лечь” за самодержавие, в сущности, был таким же иудеем, как и остальные двадцать шесть делегатов глобального франкмасонства, либо, верней, глобального кагала, управляющего франкмасонством.

Подземный зал быстро отличался от помещения масонских лож, оборудованных специально для совещаний с участием участников первых посвящений, тогда как официальные помещения этих лож снабжались всевозможными мистическими либо вышитыми коврами и символическими предметами на стенах, изображающими то разные сцены ветхого завета, то карту глобального распространения масонов, то замысел будущего храма Соломона, созидание которого есть официальным предметом занятий “свободных каменщиков”. Посвящаемым оно разъясняется так: “сие направляться осознавать иносказательно — подразумевается храм души людской, воссозидать что значит очищать душу от низких и безнравственных эмоций, украшая её высокими преимуществами, составляющими сущность учения Христова”…

Неизменно повторяемое новопоступающим участникам имя Христа Спасителя не мешало масонам выбирать для украшения собственных лож, равно как и “передников”, только сцены из ветхозаветной истории, символическое значение которых члены высших посвящений, либо “мастера”, знают совсем в противном случае, чем “подмастерья” и “ученики”, опытные лишь объяснения собственных начальников, мало чем отличающиеся от того, что привыкли слышать христиане в юные годы на уроках священной истории и катехизиса.

Действительно, выбор этих символов и сцен имел возможность бы возбудить подозрение в человеке предусмотрительном либо… предупреждённом. Но такие не допускались в масонские ложи, как страшнейшие неприятели. Наивные же люди, присоединявшиеся к альянсу “свободных каменщиков”, легко из любопытства, как принц Арнульф, либо из жажды вправду поработать на пользу человечества, как хорошая треть поступающих, совсем равнодушно относились к ветхозаветным картинам, как и ко всем древним “обрядностям”, сохранившимся, согласно точки зрения легковерных и легкомысленных людей, лишь из уважения к “историческому прошлому”.

Да и мог ли придти в голову современному человеку, привыкшему относиться насмешливо ко всему на свете, вопрос, из-за чего в ложах изображаются продажа Иосифа братьями и жертвоприношение Исаака?

Имела возможность ли христианину, кроме того утратившему веру, но однако всосавшему христианское мировоззрение с молоком матери, придти в голову ужасная идея, что тут извращается священное сказание об опробовании веры Авраама, в оправдание гнусных каббалистических правонарушений?

Увы, если бы мистическое значение масонских знаков стало известно, если бы искусные злодеи не умели так удачно гипнотизировать избранные ими жертвы, то половина “братьев каменщиков” первых степеней с кошмаром убежала бы из преступных “лож”, отрясая прах от ног собственных…

Но… одни не знают, другие не верят, третьи не желают ни знать, ни верить, а в следствии иудомасонтво расплывается всё шире, подобно ядовитому лишаю, разъедающему тело человеческое, и портит одно христианское государство за вторым.

Соединенное интернациональное собрание настоящих главарей масонства с одной всемирного кагала и стороны с другой, носящее наименование “главного синедриона”, руководит более либо менее конкретно всеми тайными обществами всей земли. Никаких символических “игрушек” в помещении этого “великого судилища” не было. Люди, собравшиеся тут, были через чур важны и через чур много знали, дабы забавляться подобными “мелочами”.

Они нормально сидели около собственного покрытого зеленым сукном стола, на котором лежало и стояло всё то же, что возможно было видеть в любом министерстве любого страны, т. е. чернильницы, карандаши, страницы белой бумаги и лишь… Разумеется, собравшиеся тут не нуждались во внешнем напоминании цели этого “совещания”.

Не было между ними заметно и каких-либо иерархических различий. Все держались как равные, не кроме и председателя, обыкновенно выбираемого собранием перед каждым “очередным”, т. е. ежегодным съездом, и лишь на одно совещание. Действительно, бывали собрания дополнительные, созываемые аккуратной властью иудомасонства, “советом семи”, либо единолично загадочным “блюстителем престола израильского”, что избирается великими “главными” и мастерами масонства раввинами разных стран через каждые семь лет (с правом переизбрания, впредь до появления иудейского “мессии” — антихриста).

В таких феноменальных совещаниях председательствует отправленный созывающего съезд, снабжённый правами и особыми полномочиями.

Но в этом случае совещание было очередное, ежегодное и председательствовал избранный закрытой баллотировкой представитель Англии, барон Джевид Моор.

ГЛАВА IX. Главный синедрион отечественного времени.

Занятия иудо-масонского великого “судилища” начались до прихода лорда Дженнера, председательствовавшего на “братской трапезе” в честь принца Арнульфа. Но, как и неизменно, в начале каждого “очередного” совещания разбирались второстепенные вопросы местного характера. С возникновением второго уполномоченного масонства Англии, великого мастера шотландских масонов, покинувшего круглую залу банкета под предлогом нездоровья, началось обсуждение важных неспециализированных дел.

Отправляясь на данный тайный съезд представителей всемирного иудо-масонства, любой из присутствующих принимал необходимые меры чтобы в том стране, гражданином которого он считался, не додумались ненароком о цели его путешествия. Для этого уезжающие, в особенности занимающие видное положение в обществе либо на работе, выяснялись в нужном городе неизменно “случайно”. Кто “по делам”, кто “проездом”, кто “по заболеванию”.

Если бы наивные кабинеты министров додумались проследить за здоровьем всех едущих лечиться за границу сановников либерального пошиба, сколько неожиданностей раскрылось бы! Но… кто же станет не доверять бедному “больному”, уезжающему посоветоваться со “известным доктором наук”?

Графу Вреде, по крайней мере, данный предлог сослужил верную работу раз десять, если не больше. Да и ему ли одному…

Проверка полномочий присутствующих состояла, само собой разумеется, не в документах, могущих попасть в чужие руки, а в каком-либо загадочном слове, суть которого довольно часто оставался непонятным кроме того повторяющему его, либо в каком-либо жесте, сопровождаемом передачей самого обыденного предмета: платка, папиросы, конверта с страницей белой бумаги в и т.п.

Барон Джевид Моор, тут председательствующий, доложил почтенному собранию о положении двух величайших европейских организаций, действующих параллельно, — известной “Алит” (Alians Internationale Israelite) — международного иудейского альянса, официально занимающегося лишь благотворительностью, — и франкмасонства.

— С эмоцией гордой эйфории можем мы посмотреть назад на удачи последнего времени, — закончил барон Джевид собственную обращение. — Нами достигнуто очень многое… Не говорю уже о финансовой силе еврейства, накопляемой столетиями. Не говорю кроме того о порабощении глобальной печати, находящейся полностью в отечественных руках, так что мы можем в каждую 60 секунд не только “руководить” так называемым публичным мнением любого страны, но кроме того заставлять целые народы наблюдать отечественными мыслями.

При помощи отечественных журналов и газет мы можем придавать значениекаждой мелочи, удачной для нас, и скрывать, т. е. заставлять забывать самые важные вещи, ответственные для гоимов. Мы можем изобретать, извращать либо отрицать события и факты, превращая тёмное в белое и вредное в нужное, благодаря покорно выполняющим отечественные приказания официальным либо официозным телеграфным агентствам, каковые в данное время, все подряд, в полной зависимости от нас…

Это порабощение печати было нужно для исполнения замысла, намеченного в чрезвычайном соединенном совещании “совета и” великого синедриона семи. Завершив его, мы можем перейти к статье 2-ой отечественной программы и заняться порабощением школы, без которой нам не удается развратить христианские народы так, дабы они утеряли свойство сопротивления, потеряв познание собственного преимущества, собственных польз а также собственного самосохранения.

В школах формируются души будущих поколения отечественных неприятелей. Школы гоимов должны быть таковы, дабы прошедший их юноша и ребёнок выходил отравленным неверием, равнодушием и развратом ко всему, не считая неотёсанной животной чувственности. Подробности отечественной школьной программы созданы рабочей группой отечественных учёных педагогов. Перед каждым из нас лежит отпечатанный экземпляр данной программы.

Начало школьного порабощения уже сделано во Франции, где так замечательно удавались нам все первые испытания.

Собственными руками французов разбили мы их старый исторический оплот — монархию, мы сделали собственную “великую революцию”, утопив в море крови честь и силу Франции… нужно сохранять надежду — окончательно… Всё это вам известно, дорогие братья, и потому я не стану распространяться о отечественных удачах во Франции, которая на данный момент в отечественных руках.

Да и имело возможность ли сохранить независимость и свободу племя, разрешившее нам так легко и скоро, практически без борьбы, стереть с лица земли религиозность и патриотизм, осмеять добродетель и поработить дам так, что эти дуры-гойки отказываются иметь детей, обрекая собственный народ на постепенное вымирание… Одним из умнейших ходов отечественных было изобретение мальтузианства с его произвольным ограничением рождаемости.

Французские писатели, наподобие Мопассана, добровольно помогли нам ускорять смерть собственного племени, приучая мужчин наблюдать на материнство как на обузу, а дам — как на уродство и несчастье. Франция погибла совсем с того дня, в то время, когда французы стали издеваться над беременной дамой, когда-то, что остаётся для отечественных дам позором и величайшим несчастьем — бездетность, стало для француженок величайшим счастьем, с целью достижения которого совершаются каждый день тысячи детоубийств по всей Франции…

Отечественные девушки в обязательном порядке должны выходить замуж, чтобы иудейский народ плодился и размножался. Презренных же гоек мы сумели натолкнуть на роковую дорогу пресловутого “равноправия”, превращающего дам в существа бесполые, негодные ни к чему, наподобие куриц-пулярок, место которых на вертеле. Вот эти-то пулярки доставят нам победу, отказываясь быть матерями и жёнами, для возможности стать нехорошими государственный служащими либо плохими учёными.

Кто обладает дамой — обладает народом.

Мы уже успели развратить большая часть гоек, исказив их чувства и разум. Это первый ход к достижению отечественной заветной цели, к порабощению всех назореев, долженствующих стать беззащитными и бессловесными рабами избранного Всевышним народа Израильского!..

На смену барону Джевиду встал “русский джентльмен”, барон Литвяков.

— В полной мере соглашаясь с досточтимым оратором, я хотел бы предложить почтенному собранию лёгкое изменение замысла, созданного отечественной рабочей группой, с целью ускорения его выполнения. Мне думается, что параллельно с окончательным завоеванием Франции, мы имели возможность бы серьёзно заняться Россией, к которой возможно применить ту же самую программу, с лёгкими трансформациями. Высшие школы в Российской Федерации в далеком прошлом уже завоеваны революционными партиями, выполняющими роль передовых отрядов в великой армии Израиля.

Не тяжелее будет завоевать и среднюю русскую школу. Тем более что в этом направлении мы уже трудимся незаметно, но достаточно удачно. В случае если усилить интенсивность данной работы, то…

— Простите, что я перебью вас, почтенный брат Янкель Айзикович, — нежданно заговорил граф Вреде, приподнимаясь с кресла. — Но… само собой разумеется вы не начнёте отрицать, что мне известно положение России лучше, чем кому бы то ни было?.. Благодарю вас за согласие и прошу позволения высказать мои мысли, делающие вашу идея, красивую саму по себе, недостижимой на данный момент.

Не забудьте, что Российская Федерация покинута Александром III в таком состоянии, в котором она легко может сломить нас, в случае если увидит отечественные рвения. Следовательно, нужно сперва устроить так, дабы накопленная за царствование этого Императора русская сила, как духовная, так и материальная, была бы истрачена в зарубежной войне, во внутренней смуте либо, ещё лучше, в обеих вместе[2]. Тогда лишь возможно будет применять вашу красивую идея.

Для успокоения же досточтимого собрания, я не скрою, что мы трудимся столь же неустанно, как и удачно, над подготовкой смуты и войны, в которой должны будут сломиться силы России. Но как раз исходя из этого я бы просил до тех пор пока покинуть Россию в стороне и не будить её внимания через чур открытыми выступлениями… Российская Федерация от нас не уйдёт.

Но не забудьте, что эта величина так велика и владеет таковой громадной мощью, что разрушать её нужно с опаской и неспешно, и притом, в основном, русскими руками.

Я уверен, что первое подозрение в существовании наших планов и нашего могущества будет знаком к нашему поражению, в случае если мы не успеем заблаговременно стереть с лица земли силу русского народа. Мельчайшая небрежность, раскрывающая отечественные карты, может стать обстоятельством окончательного проигрыша всей отечественной игры. А потому я и просил бы высокое собрание дать русское дело мне и моим приятелям, в числе которых я с гордостью именую присутствующих делегатов Империи.

В то время, когда настанет необходимая 60 секунд, мы не преминем предотвратить главный синедрион, моля о помощи всех отечественных сил. До тех же пор, мне думается, более разумным совсем утвердиться во Франции, чтобы иметь в Европе жёстко обоснованное иудейское государство, могущее разрешить нам терпеливо ждать восстановления глобального царства израильского.

— Ставлю предложение графа Вреде на голосование, — сказал глава, окинув вопросительным взором присутствующих. — Прошу несогласных встать с места!

— Замечательно — более трёх четвертей присутствующих согласны с мнением графа Вреде. Предложение его принято непременно, — заявил барон Джевид.

— Что касается Франции, — со своей стороны заговорил красивый юный человек, лет 35-ти, в котором лишь наблюдательный взор имел возможность бы признать жида под маской французского “кавалера”, — то отечественное влияние в том месте так очень сильно, что мы можем позволить себе всё решительно… Я думаю, вы не позабыли то известное совещание, так именуемого “французского национального собрания”, в то время, когда эти “патриоты” переменили вывод о насущном для французского народа вопросе только вследствие того что один из парламентариев, “великий мастер Франции”, сделал два символа, разоблачившие его сан и приказавшие всем присутствующим масонам повиноваться по мановению руки отечественного брата, проект о выносе знаков христиан из школ и судов прошёл огромным большинством голосов, не обращая внимания на только что высказанное отчаянное сопротивление большинства парламентариев.

Действительно, два-три дурака, поддерживавших отечественный проект, скоро наложили на себя руки, осознав гибельность новой меры для Франции… Но для нас эта утрата мала. Вместо отравившихся либо застрелившихся нашлись другие, ещё более падкие на отечественные деньги.

Цель же отечественная была достигнута. И перемещение данной цели уже оказывает глубокое и неотразимое влияние на нравы и общество Франции. Процент неверующих, насмехающихся над религией либо сомневающихся, перешедших в одну из родственных нам сект, сходу удесятерился, и на данный момент успех отечественной проповеди так велик, что мне думается вероятной и нужной постройка храма Соломона в самом Париже, в виде противовеса наглым назореям, выстроившим католический храм на Монмартре, в крепости французского, верней — международного, социал-демократического пролетариата.

Удивительные статьи:

Похожие статьи, которые вам понравятся:

  • Глава i. сенсационный дебют 7 страница

    В ответ на недоумевающий взор актрисы знавшей о масонах столько же, сколько все русские прочитавшие “Войну и миру” Толстого да несколько романов…

  • Глава i. сенсационный дебют 1 страница

    Зрительный зал нового венского Бург-театра сверкал огнями бесчисленных электрических лампочек. Только что отстроенное прекрасное строение нового…

  • Глава i. сенсационный дебют 8 страница

    — Разрешите мне пропустить подробности моего первого петербургского “сезона”. За мной заботились, мною восхищались, обо мне сплетничали… и…

  • Глава 8. стычка с мародерами 5 страница

    Снейп продолжительно изучающе наблюдал на Гарри, после этого погладил его по голове и сообщил: — Ты таковой хороший мальчик, а я и не знал, видел в тебе…

Понравилась статья? Поделиться с друзьями: