Глинткофе и бутерброд с пчелами 3 страница

— Фактически говоря, меня не через чур интересуют лабиринты, — отозвался я и отошёл на ход. — Опасаюсь, я совершил ошибку магазином.

— Так науки вас не интересуют? Вы ищете литературу? Эскапистскую литературу для бегущих от действительности?

Значит, вам, необходимы романы? Тогда вы вправду не по адресу. Тут лишь научно-популярные книги.

В голосе обладателя не было ничего враждебного либо надменного, и сообщённое раздалось только как вежливая информация. Я взялся на ручку двери.

— Прошу прощения! — довольно глупо сообщил я и надавил на ручку. — Я сравнительно не так давно в городе.

— Вы из Драконгора? — задал вопрос букинист.

Я остановился. В жизни прямоходящего динозавра имеется пара данностей, и одна из них — каждый способен с первого взора выяснить, откуда ты родом. До тех пор пока я еще не узнал, преимущество это либо помеха.

— Этого, пожалуй, нереально не подметить, — ответил я.

— Прошу, простите мое пренебрежительное и обобщающее замечание о романах. Приходится произносить кое-какие безлюдные фразы, дабы отвадить туристов, каковые то и дело врываются ко мне и требуют подписанных первоизданий «Принца Хладнокро-ва». Но не смотря на то, что у меня магазинчик чисто научной литературы, я также проглотил кое-какие романы, написанные в Драконгоре. — Сморщенная фигурка нагнулась над заваленным книгами столом и зажгла свечу. — И простите, прошу вас, за недостаточное освещение.

В темноте мне лучше думается.

Танцующий на фитиле язычок высветил лицо гнома: вначале вспыхнул ярко, позже жадно затанцевал, а по окончании пара опал и успокоился. Что обладатель лавки был эйдеитом, я выяснил сходу, не смотря на то, что прежде ни одного не встречал. Форму их головы, как я знал из разных энциклопедий, ни с чем не спутаешь, а она разрешает предположить наличие как минимум трех мозгов в.

Сейчас я осознал, что загадочное потрескивание исходит из его черепа: как думают эйдеиты, возможно услышать.

— Хахмед бен Кибитцер. — Эйдеит протянул мне похожую на вязанку веточек ладонь, и я с опаской ее сжал.

— Хильдегунст Мифорез. — Уже публиковались?

— Не за пределами Драконгора.

— Тогда вы простите, что я еще ничего вашего не просматривал.

Я натянуто засмеялся и сам себе показался полным идиотом. Как же я был наивен!

— Но, как я сказал, литература драконгорцев занимала меня довольно продолжительное время. Я написал диссертацию о влиянии замедленного кровообращения на крепкую стилистику.

— Вот как? — переспросил я, как словно бы знал, о чем он говорит. — И каким выводам вы пришли?

— К таким, что замедленное кровообращение положительно отражается на гармонии и композиции литературного произведения. Драконгорцы — прирожденные писатели, это я могу научно доказать.

— Очень лестно.

— Я честно считаю, что физиологически ваш народ прямо-таки создан для литературного труда. Громадная длительность судьбы серьёзна для овладения и зрелости письма техническими приемами. Трехпалая лапа идеально подходит для держания пера, карандаша либо чего бы то ни было.

Толстая шкура ящера — лучшее средство против отрицательных рецензий. — Эйдеит хихикнул. — В Драконгоре появились кое-какие из лучших романов в истории замонийской литературы. «Помещение без счастья» Сатория Ямбщика.

Либо «Напоенные лунным светом» Гартхайма Рифмоотливщика! «Находиться как цапля» Гюльдии Дра-мадубилыцицы! «Нерифмованная ночь»! «Песнь устриц»! «Жеманная наживка»! И нельзя забывать про «Рыцаря Хемпеля» Гри-фиуса Одакропаря.

— Вы просматривали «Рыцаря Хемпеля»?

— Ну очевидно. Не забывайте то место, где у рыцаря провалились в доспехи очки и на копейном поединке он сражается практичес-ки вслепую? Либо то, где он вывихнул нижнюю челюсть, и целую главу ему приходилось разъясняться символами?

Как же я смеялся!

Шедевр большого юмора!

Так на большом растоянии я не продвинулся. Навязанную мне Данцелотом занудную тягомотину я, утратив терпение, уже по окончании ста страниц (введение в правила по уходу за копьями), раздраженно закинул в угол.

— Само собой разумеется, само собой разумеется, — солгал я. — Нижняя челюсть. Неподражаемо!

— Вначале необходимо, само собой разумеется, продраться через сто страниц введения в правила по уходу за копьями, — сообщил Кибитцер, — но позже сюжет ух как закручивается! Глава, в которой создатель в течении ста пятидесяти страниц обходится без буквы «е» — очень способная находка липограмматики! — Откашлявшись, эйдеит продекламировал:

Вот курица. Ваш стол. И ваш уют.

Благополучъя знак неповторимый!

Вот сущность: да воцарится благо тут,

Потому, что этих куриц подают

На ужин тут столь мило — пунктуально![4]

Я опытно засмеялся, притворившись, что стих мне знакомо.

— Да, да, ни одного «е» во всей строке… очень способная находка! — и в соответствии с закивал, думая про себя: «Ни при каких обстоятельствах в жизни не просматривал. Какая ерунда!»

— Но не только романы! — вскрикнул, входя в раж, эйдеит. — Имеется прекрасная научно-популярная литература из Драконгора. К примеру, «Об отраде огорода». Подлинная вершина описания укрощенной природы.

Это меня ошеломило.

— Вы просматривали Данцелота Слоготокаря? — Я, наконец, выпустил дверную ручку.

— Просматривал? Да вы, правильно, шутите! Я что угодно из него во сне процитирую!

И потому для успокоения нам остается только природа. Практически инстинктивно мы выходим из четырех стен, и в саду, в огороде, под шум листвы под звездами нам дышится свободнее — в том месте у нас делается легче на сердце. Со звезд мы пришли, на звезды возвратимся.

Жизнь — только путешествие в неизвестное.

Мелкий эйдеит знал единственное произведение Данцелота лучше меня. Из моего левого глаза выкатилась слеза.

— А, вы также высоко его цените! Не напрасно эта цитата вас прикоснулась. Это практически восполняет ваше незнание «Рыцаря Хемпеля».

Я содрогнулся. Проклятье! Я и забыл, что эйдеиты могут просматривать мысли.

В данной лавке нужно держать ухо востро, быть осмотрительнее с тем, что думаешь.

— В отличие от речи мысли нереально подавить, — улыбнулся Кибитцер. — Но вам нет потребности напрягаться. Я уже знаю о вас так много, что могу обойтись без их чтения. Вы так как лично понимаете Данцелота Слоготокаря, правильно?

— Он был моим крестным в литературе. Он сравнительно не так давно погиб.

— Вот как? М-ммм… Простите мне столь нетактичный вопрос! Мои соболезнования. Он был гением.

— Благодарю. Сам он бы так не стал утверждать.

— Тем больше это его делает. Владеть таковой мощью, о какой разрешает догадываться «Об отраде огорода», и ограничиться одной данной книгой, — подлинное величие.

Я пожалел, что Данцелот не услышал этих слов при жизни. На глаза мне опять навернулись слезы.

— Но садитесь же! Если вы проделали столь дальний путь из Драконгора, то, возможно, совсем, измучены. Не желаете мускатного кофе?

Букинист зашаркал к находившемуся на книжной полке кофейнику.

Вдруг конечности у меня отяжелели. Я шел с восхода солнца, не остался отдохнуть в отеле, а позже большое количество часов бродил по городу. По окончании слов эйдеита я осознал, что вечно устал.

Опустившись на стул, я стер с глаз слезы. — Не опасайтесь, я не стану больше копаться в ваших мыслях, — сообщил Кибитцер, протягивая мне чашку чёрного, привлекательно пахнущего напитка. — Могу я задать вопрос вас на классический лад, что привело вас в Книгород?

Я задаю вопросы не из любопытства. Быть может, я сумею вам оказать помощь. — Он поглядел на меня с дружеской ухмылкой. Возможно, в эту лавку меня привело милостивое провидение?

В случае если я уже отыскал почитателя Данцелота, из-за чего бы не начать поиски с него?

— Я ищу одного писателя.

— Тогда Книгород подходит для этого больше, чем скажем, Кладбищенские Болота Дульсгарда.

Хохот эйдеита над собственной шуткой раздался как приступ астмы. Порывшись по карманам плаща, я дотянулся рукопись.

— Может, вы прочтете? Я ищу того, кто это написал. Я не знаю ни имени, ни того, как он выглядит.

Кроме того не знаю, жив ли он еще.

— Вы ищете призрак? — улыбнулся эйдеит. — Что ж, давайте почитаем.

Сперва, контролируя уровень качества бумаги, букинист потер ее между кончиками пальцев — типично опытное перемещение.

— Гм. Сорт «Гральзундская изысканная», — пробормотал он. — «Верходеревная Бумажная Фабрика», двести грамм. — Он понюхал рукопись. — Содержание кислот чуть выше простого. Персиковый привкус.

Березовая древесина, толика еловых иголок. Отбеливателя добавили не хватает.

Шероховатый край.

Простая тарабарщина книгородских букинистов, я такое уже слышал на улицах от книгонош. Кибитцер совершил указательным пальцам по обрезу.

— Обрез неровный, каждые пять миллиметров запил. Резательный станок устаревший. Возможно, «556-й волокнорезательный». Разлиновка нанесена чернилами каракатицы, из чего я заключаю…

— Может, вам стоит? — решился прервать его я.

— Гм?

Он как словно бы пришёл в сознание от транса и продолжительно разглядывал строки на первой странице. Разумеется, он, совсем как я раньше, восхищался каллиграфической красотой почерка. После этого он, наконец, начал просматривать.

Через пара мгновений он начал напевать отдельные фразы, совершенно верно просматривал партитуру, и вел себя так, словно бы меня тут не было вовсе. Пара раз он разражался криками и хриплым смехом «Да! Да!

Вот как раз!» и по большому счету очень сильно возбудился. То, что последовало дальше, показалось мне отражением моих охов «и» собственных «ахов», в то время, когда я в первый раз просматривал письмо в Драконгоре.

Он переходил от приступов хохота к слезам, задыхался, хрипел, рукоплескал себя ладонью по лбу да и то и дело издавал воодушевления и возгласы согласия: «Ну, конечно же! Да! Превосходно!

Так… совсем!» По окончании он опустил листки и с 60 секунд сидел без движений, уставясь перед собой в темноту.

Я посмел кашлянуть. Кибитцер со страхом содрогнулся и устремил на меня огромные светящиеся глаза, в которых уменьшались и расширялись янтарные зрачки.

— Ну и? — задал вопрос я. — Вы понимаете автора?

— Текст, — пробормотал он.

— Знаю. Кто бы это ни написал, он великий мастер. Эйдеит вернул мне рукопись, его глаза сощурились до узких щелочек.

В лавке как словно бы стало еще чернее.

— Вы должны покинуть Книгород, — тихо сказал он. — Вам угрожает громадная опасность!

— Что?

— Прошу вас, уходите из моего магазина! Срочно возвращайтесь в Драконгор! Либо еще куда-нибудь, но в обязательном порядке провалитесь сквозь землю из этого города. Ни за что не останавливайтесь в отеле! Никому не показывайте рукопись!

Ни-ко-му! Осознаёте? А значительно лучше сотрите с лица земли.

Бегите из Книгорода и как возможно скорее!

Это был целый водопад советов, и все они показывали в прямо противоположном направлении тому, в каком я собирался функционировать. Во-первых, я с наслаждением задержался бы еще мало в данной лавке, дабы поболтать с красивым эйдеитом. Во-вторых, был рад-радехонек, что наконец смог повернуться спиной к Драконгору, и, ракшас меня побери, в случае если я в том направлении возвращусь.

В-третьих, мне, очевидно, хотелось непременно попасть вгостиницу «У золотого пера», хотя бы по причине того, что в том месте остались мои вещи.

В-четвертых, я твердо решил показывать рукопись каждому, кого она заинтересует. В-пятых, я ни за что на свете не сотру с лица земли это самое безукоризненное литературное творение, которое когда-либо просматривал. И, наконец, в-шестых, мне ни за что не хотелось покидать данный прекрасный город, что казался воплощением моей самой заветной грезы.

Но опоздал я огласить хотя бы один пункт моих возражений, как эйдеит уже вытолкал меня из лавки.

— Прошу вас, послушайтесь моего совета! — тихо сказал он, выпихивая меня за порог. — Самым маленьким методом уходите из города. До свидания. Нет: до никакого свидания!

Бегите! Спасайтесь, пока еще вероятно!

И остерегайтесь трикривья!

На том он с грохотом захлопнул дверь, наложил изнутри засов и повесил в витрину табличку «Закрыто». В лавке стало еще чернее, чем раньше.

Канифолий Дождесвет

Неуверенно плутал я по прилегающим улочкам. Такие резкие перепады, о, мои верные приятели, стали бы тяжелым ударом для любого, в особенности если он был столь неприкаянным и одиноким, как я тогда. Вначале болезненное напоминание о Данцелоте, позже дружеское гостеприимство Кибитцера, а по окончании меня дерзко выкинули на улицу… Что за неотесанный сморчок!

Мне было как мы знаем, что букинисты по большому счету и книгородские букинисты в частности чудаковаты — так сообщить, опытная заболевание. Но что имел в виду Кибитцер, прося избегать трикривья? Сказал ли он про значок на собственной двери?

Вероятнее он просто помешавшийся чудак с сильно выраженными перепадами настроения. Не страно, при постоян-ном-то чтении бредовых писаний доктора наук Абдрахмана Со-ловейника!

Я постарался стряхнуть неприятное чувство, строя замыслы, как функционировать дальше. Сперва мне необходимо побольше определить о самом городе и его неписаных законах. Мне нужен путеводитель, и, быть может, существует что-то наподобие письменного управления для визита букинистического магазина.

В полной мере возможно, что я по неведению нарушил какое-то правило, настоящее только тут.

При этих мыслях мне вспомнилась витрина, в которой я видел книгу Канифолия Дождесвета «Катакомбы Книгорода». В этом произведении создатель якобы действительно брался раскрыть загадки города. Хорошо было бы приобрести данный талмуд, а по окончании угоститься парой чашек кофе в прекрасно натопленной кофейне.

Тем самым за ночь я имел возможность бы стать специалистом по Книгороду и провести время без сна — а не провести в вызывающем большие сомнения обществе белой летучей мыши и буянящих йети в отеле «У золотого пера». На утро заберу оттуда пожитки и подыщу себе второе пристанище.

Необходимый магазинчик я отыскал достаточно скоро, книга еще лежала в витрине, и, заплатив смехотворную цену, я понес мое сокровище в ближайшую кофейню. В заведении именно проходили ежевечерние поэтические чтения, иными словами, раз в тридцать минут на стол влезал какой-нибудь бедный поэт и читал собственные вирши — в основном такие, за каковые в Драконгоре его бы полили чаем и скинули с самой высокой башни.

Я продолжительно разглядывал исписанную мелом грифельную доску, на которой перечислялись предлагаемые тут лакомства. Обилие блюд с литературными наименованиями привело меня в удивление: «Чернильное вино» и «Чтивное кофе», сладкая «съедобная бумага», на которой заодно возможно что-нибудь написать, какао «напиток и» Поцелуй музы «Эликсир идей» (последний в действительности был зверски крепким шнапсом), шоколадные конфеты «Жуть» с сюрпризной начинкой (подаются к романам кошмаров, кое-какие начинены уксусом, рыбьим жиром либо сушеными муравьями), семнадцать видов выпечки, по именам разных поэтов-классиков, к примеру «плюшка Аигана Гольго фон Фентвега», либо «кекс Перла да Ган».

Блюда, именованные по персонажам илиавторам популярных романов, к примеру, «паштет Принц Хлад-нокров» либо «купаты Кайномац», удовлетворяли потребность в более плотной пище. Но имелся кроме этого легкий салат «Слоги» из макаронных изделий в форме букв и трубамбоновых грибов. У меня голова шла кругом.

Наконец я собрался с духом и сделал заказ. С огромной кружкой ванильного латте «Воодушевление» и двумя сахарными печенья-ми-«ушки» называющиеся «Локон поэта» я устроился за столом в самом дальнем углу кофейни, поближе к потрескивающей печи. Я отпил кофе, откусил кусок лакомого «Локона поэта» и, дотянувшись «Катакомбы Книгорода», погрузился в чтение.

Карлик с не очень приятно высоким голосом именно разливался соловьем, зачитывая эссе о собственном отказе от банных губок, что, но, мне не через чур мешало: в случае если книга способна меня захватить, я буду просматривать в самых негативных условиях.

А «Катакомбы Книгорода» во всех отношениях превзошли мои ожидания. Книга была не только содержательной, но и увлекательно написанной и для того чтобы художественного уровня, какой редко встретишь в научно-популярной литературе. Уже по окончании нескольких абзацев звуки паршивого творческого вечера превратились только в шорохи на заднем замысле, мешающие не больше чириканья птиц.

Я же следовал по пятам за Канифолием Дождесветом, величайшим охотником за героем и книгами Книгорода, и вместе с ним спустился в плохо запутанный лабиринт, дабы оторвать у него все необычные тайны.

Канифолий Дождесвет, мои верные приятели, не всегда был величайшим охотником за книгами. О нет, было время, в то время, когда он кроме того звался в противном случае. Охотникам за книгами по профессии надеялось брать себе звучные псевдонимы, и сначала Дождесвет выделился среди них тем, что выбрал себе таковой, что звучал совсем не воинственно.

I В действительности кликали его Тарон Трекко. И был он всего лишь бродягой — псовичем, которого будущее случайно закинула в Книгород. Да, да, тогда он не имел ни мельчайшего понятия о литературе.

Но, подобно практически всем псовичей, Трекко владел большой памятью и, подобно многим своим соплеменникам, применял данный дар, дабы получать деньги в трактирах как кудесник математики: он умножал в уме стознач-ные числа и наряду с этим жонглировал сырыми яйцами. Но в то время, когда он попал в Книгород, в том месте именно разразился спор между Замонийс-кой Праматематикой и Друидической Математикой, расколовший на два непримиримых лагеря все население Замонии, и потому практически каждое выступление кудесников заканчивалось массовым побоищем. В те времена достаточно было какому-нибудь псовичу просунуть морду в дверь кабачка, как хозяин швырял в: него пивной кружкой.

Тарону Трекко угрожала смерть от голода, и это в городе, ки-. шевшем туристами и трактирами, лишь и ожидающими, дабы их развлекли. Но он достаточно скоро сообразил, на чем тут возможно получить значительно больше денег, нежели фокусами с числами на потребу пьяницам, — а именно на редких книгах. Додуматься об этом — мала премудрость, поскольку книги тут реализовывал практически любой.

Но существовала категория очень редких экземпляров, спрос на каковые всегда был весьма велик.

Это были книги из «Золотого перечня». Книги, собранные в данный перечень, не было возможности 4приобрести ни в одном букинистическом Книгорода. Только иногда всплывала одна из них, и ее тут же брал с аукциона какой-нибудь богатый коллекционер.

Это были легенды, пробуждавшие в людях жадность и сравнимые разве что с огромными бриллиантами Драконгора.

В данный перечень входила «Кровавая книга», равно как и «Демонические проклятия Нокимо Норкена» либо «Справочник страшных жестов» и еще пара сотен названий.

Особенная разновидность рыцарей успеха (их именовали охотниками за книгами) специализировалась на том, что выискивала эти ценности в лабиринте под Книгородом и выносила их на поверхность. Одни охотники трудились по найму на коллекционеров либо книготорговцев, другие вынюхивали на риск и свой страх. Вознаграждение, предлагаемое за книгу из «Золотого перечня», было столь астрономически высоким, что один-единственный отысканный экземпляр имел возможность обеспечить охотника до самой смерти.

Это была страшная профессия, самая страшная во всем Книгоро-де. Быть может, вам, мои отважные приятели, представляется, что поиски пропавшей книги — достаточно неинтересный метод совершить вольный выходной, но тут, в недрах этого загадочного города, они были связаны с риском громадным, нежели охота на хрустального скорпиона в стеклянных гротах Демоновой Устрицы. Так как катакомбы Книгорода кишели опасностями особенного рода.

Лабиринтам приписывали сообщение с Потусторонним миром, этими загадочными владениями Зла, каковые предположительно раскинулись подо всей Замонией. Но кошмары, притаившиеся в темноте под городом, были (если доверять Канифолию Дождесвету) в полной мере конкретными и по-настоящему ужасными, дабы пугать и без помощи бабушкиных сказок.

Сейчас уже нельзя сказать точно, в то время, когда в подземелья спустились первые охотники за книгами. Предполагается, что это примерно совпало по времени с зарождением в Книго-роде антикварного дела как профессии. Многие столетия, кроме того тысячелетия, тут был центр книготорговли Замонии: со времени происхождения первых рукописных книг и до сегодняшних больших тиражей.

Достаточно рано стало известно, что сухой климат в лабиринте идеально подходит для хранения бумаги. Внизу стали складировать целые национальные библиотеки, правители и князья прятали в том месте собственные литературные сокровища, книгопираты — собственную добычу, букинисты — собственные первоиздания, издательства — собственные тиражи.

Сначала Книгород фактически и городом-то не был, а существовал лишь под почвой как сеть обитаемых туннелей, каковые с течением времени все теснее и теснее связывались между собой рукотворными проходами, шахтами, лестницами и штольнями и в которых обитали банды и племена разных подземных существ. На поверхность выходили только лазы в пещеры, рядом от которых соорудили пара хижин. Только позднее из них вырос надземный город, со временем разросшийся до сегодняшних размеров.

Это была бурная, полная анархии и хаоса эра в истории Книгорода. Эра без порядка и закона, в то время, когда нападения, убийства и разбой, кроме того настоящие войны из-за полезных книг были простым делом. Катакомбами правили армейские беспощадные пираты и вожди, бившиеся между собой до крови и снова и снова вырывавшие приятель у приятеля сокровища.

Книги похищали и закапывали, целые собрания выяснялись погребенными по воле собственных обладателей, только бы не достались пиратам.

Богатые книготорговцы завещали мумифицировать себя по окончании смерти и замуровать совместно со собственными любимцами. Из-за некоторых особенно полезных книг целые области лабиринта превращали в смертельные ловушки с блуждающими стенками, утыканными клинками и дротиками, талантливыми проткнуть либо обезглавить неосмотрительного грабителя.

В случае если потревожить проволоку, туннель в мгновение ока имел возможность заполниться водой либо кислотой либо незадачливого искателя раздавливали неожиданно обрушивающиеся потолочные балки. Другие проходы заселили зверями и опасными насекомыми, каковые за многие годы неконтролируемо расплодились и сделали катакомбы еще страшнее. Букваримики, члены тайного общества букинистов с нездоровой тягой к алхимии, отправляли тут собственные неизвестные ритуалы.

Считается, что к той преступной эре относится происхождение страшных книг.

После этого последовали эпидемии и природные катаклизмы, извержения и землетрясения подземных вулканов, выгнавшие из лабиринтов практически всех разумных существ — в том месте остались только самые упорные и выносливые.

Как раз тогда зародилась и цивилизованная судьба в городе и появилось опытное антикварное дело. Кое-какие со-кровища извлекли на свет, показались книжные лавки и жилые дома. Позже стали основывать гильдии, принимать законы, наказывать за правонарушения и собирать налоги.

Одни входы в подземный мир застроили, другие заложили кирпичами, а немногие еще дешёвые закрыли решётками и дверями и забрали под строгий надзор.

С этого момента спускаться вниз разрешалось только в те области лабиринта, каковые были разведаны и нанесены на карту и потому считались надёжными. Да да и то лишь букинистам, взявшим лицензию на эти участки. Им вменялось в обязанность эксплуатировать лицензированные туннели и реализовывать отысканные книги.

Им дозволялось изучить и более глубокие области, но скоро на это уже никто не решался, поскольку большая часть смельчаков возвращались скорее мертвыми, чем живыми, либо по большому счету сгинули. По данной причине страшным промыслом занялись охотники за книгами.

Это были отчаянные авантюристы , каковые заключали сделки с букинистами либо коллекционерами и разыскивали для них редкие книги. Тогда еще не существовало никакого «Золотого перечня», но около самых редких книг уже стали появляться легенды. Сначала охотники без разбора собирали каждые не довольно часто видящиеся экземпляры, обычно исходя из домысла, мол чем глубже под почвой находится книга, тем она старше и тем выше ее цена.

Охотниками, в большинстве случаев, становились люди недалекие и неотесанные, бывшие преступники и солдаты, каковые в общем и целом мало что смыслили в антиквариате и литературе и иногда кроме того не умели просматривать. Как специалисты они владели только одним достоянием — бесстрашием.

Тогда, как и сейчас, ремесло охотника подчинялось двум законам. Потому, что, спускаясь в катакомбы, ни при каких обстоятельствах не знаешь, выйдешь ли на поверхность и, в случае если все-таки выйдешь, то где как раз, существовала договоренность: букинистическая лавка, через которую возвратился охотник, имеет преимущественное право приобрести его добычу и покинуть себе десять процентов выручки. Еще десять процентов отправлялось в городскую казну Книгорода, a львиная часть оставалась охотнику.

Но ни для кого не было секретом, что охотники искали и другие, нелегальные дороги (через канализа