Горизонт современного поколения

ограничен приспособлением к существующему положению вещей. Они живут, одураченные злыми чарами идеи о полной неосуществимости отыскать истину.

философов и интеллектуалов. Он оказал влияние на судьбу всех европейцев и американцев. Соцопросы говорят о том, что 64 процента обитателей США счи- тают, словно бы для того чтобы понятия, как нравственная истина, попросту не существует. Что еще тревож- нее, для 83 процентов подро- стков она есть выдумкой.2 Большинство оби-

тателей Запада уверено, что мы можем определять личные пра- вила судьбе. Как следствие, во многие сферы общества пришел хаос, о чем мы еще поболтаем позднее. (Стоит ли удивляться тому, что надува- тельство и воровство среди школьников стали обыденным явлением? Либо тому, что бизнес-сообщество породило целое поколение Деннисов Козловски?)

Лишь поразмыслите, что это подразумевает для поколений «Х» и «Y». уверенный в относительности истины, многие двадцати- и тридцатилетние погрязли в культуре отчаяния. Что бы ни говорили о «шестидесятниках», стареющее послевоенное поколение, столк- нувшееся с действительностью (особенно в жизни собственных детей), начало осо- знавать, что, быть может, истина все-таки существует, не смотря на то, что многие из них понятия не имеют, как ее отыскать.

Горизонт же современного по- коления ограничен приспособлением к существующему положению вещей. Они живут, одураченные злыми чарами идеи о полной невоз- можности отыскать истину. Вот из-за чего многие юные люди пребы- вают в замешательстве, ощущая себя так, как будто бы пробуют подниматься вверх по включенному на спуск эскалатору.

Мой дорогой друг Филип Джонсон, доктор наук права из Университета Беркли, поведал историю об одном известном докторе наук из полити- чески корректного университета. в один раз сын этого человека приехал к себе и, к удивлению своих родителей, объявил, что он сделал операцию по трансформации пола. парень увлекся новомодным перемещением, захлестнув- шим американские кампусы, сущность которого содержится в выборе

Г Л А В А 1 8

собственного пола независимо от биологии. Юноша перечитал тонны литера- туры о транссексуалах.

Многие родители уже смирились с тем, что их отпрыски возвра- щаются к себе с учебы любой раз с какими-то новыми необычными привычками — девушки с татуировками, а юноши, как было с одним из моих внуков, — с кольцами в бровях. Но сын-транссексуал шоки- ровал кроме того этих «бывалых» своих родителей.

Джонсон пересказал разговор, произошедший за домашним столом.3

«Это что может значить?» — задали вопрос родители.

«Это значит, что я — женщина, — ответил им сын. — Я желаю носить платье и пользоваться косметикой, бросая вызов патриархальным, ме- щанским представлениям о поле».

Родители были потрясены. В тот вечер они именно ожидали к ужину двух гостей — известных американских теоретиков постмодер- низма — доктора Стэнли Фиша и его жену. Фиш считается фаворитом деконструктивистской литературной школы, в соответствии с которой искус- ство и литература не имеют объективного смысла.

Родители парня опасались, что его поведение смутит кроме того Стэнли Фиша.

Папа так опи- сывал собственные опасения: «Я представил, как мой сын сбегает по лестнице к ужину в развевающемся шифоновом платье, как будто бы Лоретта Янг. И как, спрашивается, я должен был растолковать данный феномен моим гостям между закусками?»

Родители юноши попросили его побыть мужчиной еще один вечер. Он дал согласие, борясь с искушением высказать им прямо в лицо, какие конкретно они лицемеры.

По окончании ужина парень растолковал, что определил о транссексуа- лизме от таких теоретиков, как Мишель Джудит и Фуко Батлер, — из тех самых книжек, каковые его папа советовал студентам собственных направлений. Согласно точки зрения многих постмодернистов, пол никак не взаимосвя- зан с биологией, — а просто субъективная категория, и мы можем из- бирать его на собственный усмотрение. Данный парень не подрывал философию собственной семьи — он пробовал направляться ей.

Не страно, что многие юные люди выясняются в сексу- альном замешательстве и впадают в отчаяние. Их так учили доктора наук в университетах, учители, интеллектуальная элита а также собст- венные родители.

Но, отрицание постмодернизмом простого здравого смысла не исчерпывается одной только сексуальной ориентацией.

Противоречия между традиционными западными убеждениями и постмодернистским мировоззрением особенно обострились по окончании

С Ч А С Т Л И В А Я Ж И З Н Ь

террористических атак 11 сентября 2001 года, в то время, когда президент Джордж Буш заявил о том, что Америка обязана «очистить мир от этого зла».4 Слово «зло» сразу же пришло на ум президенту, в то время, когда он думал о тысячах невинно женщин и погибших мужчин. Не- каковые корреспонденты кроме того высказали предположение, что эти тер- акты продемонстрируют полную несостоятельность постмодернистского утверждения о том, что не существует таких понятий, как «правиль- ное» и «неправильное», что нет объективного добра и зла.

Но не тут-то было. Стэнли Фиш подверг критике заявление президента, назвав его оценку террористических актов «неточной и непродуктив- ной», потому, что она опиралась на «фальшивые обобщения». Согласно точки зрения Фиша, даже в том случае, если истина и существует, то познать ее нереально. Идеи о том, что есть злом, а что — добром, — ненужные кон- цепции, изобретенные как средство навязывания воли одной группы людей второй.5 (Та самая точка зрения, которой придерживались мучители Ньен Чен.)

Фиш был не одинок в собственных возражениях. Многие ученые мужи дошли до того, что заявили, словно бы высказывание об угнавших самолеты самоубийцах из «Аль-Каиды» как о «террористах», — через чур предвзятое. Они настаивали на том, что для одних эти люди смогут быть террористами, а для других — борцами за свободу.

Студентов в университетах Северной других штатов и Каролины наставляли не делать выводы мотивы террористов и вынуждали изучить Коран.

Но борцы за свободу должны вправду бороться за свободу, а не за тираническое правление исламской элиты, цель ко-

торой — «очистить» общество от своихидеологических оппонентов. Это — нацизм, пускай кроме того и упакованный в богословскую

Сейчас толерантность

применяют чтобы именовать добро злом, а зло – добром

обертку. Помимо этого, борцы за свободу видятся со собственными неприятелями лицом к лицу, а не применяют в качестве целей для собственных террористических актов ни в чем не повинное граж- данское население.

Ричард Докинз, ученый из Оксфорда, занимающий лидирующую позицию в по- пуляризации дарвинизма, объявил, что един-

ственное, в чем возможно обвинять организаторов террористических актов 11 сентября, — это «религиозный фанатизм». Он утвержает, что «на- полнить мир религией либо религиями последователей Авраама — это то же самое, что разбросать по улицам заряженное оружие. Не следует удивляться, что этим оружием воспользовались».6 Так, ярлык «фанатика» приклеивается не только к исламистским фунда-

Г Л А В А 1 8

менталистам, но и ко всем вторым нетерпимым абсолютистам, испо- ведующим иудейско-христианскую традицию.

Подобные заявления отражают очень резкое отвержение пост- модернистами истины и их привер-

женность нравственному релятивизму.

Помимо этого, они высказывают уверен-

ность в том, что в мире не существует никаких полных сокровищ, не считая единственной — толерантности. Эта идея была высказана Генераль- ным секретарем ООН Кофи Аннаном, в то время, когда он сообщил: «Вне всякого сомне- ния, в мире творится великое зло». А после этого добавил: трудность пребывает в том, дабы «осознать, где совершить раз-

Единственное главное

правило нашей жизни содержится в том, что необходимо уважать мнения всех, как одинаково нравственные

граничительную линии… В случае если мы собираются дать злу имя … то давайте назовем его нетерпимостью».7

Так что же получается, осуждающая терроризм нетерпимость — это большее зло, чем зло, идеальное самими террористами? В то время, когда- то терпимость подразумевала, что мы можем апеллировать к разуму для различения добра и зла в открытой дискуссии. Сейчас же толе- рантность применяют чтобы именовать добро злом, а зло — добром.

Так, интеллектуалы приберегают собственный возмущение практически только для тех взоров, каковые они вычисляют осуж- дающими. В их глазах это — единственное зло, заслуживающее без- оговорочного порицания. Я понял это в один раз вечером, пребывав в доме одного из моих друзей.

Наоборот меня за столомсидел высокообразованный предприниматель, что начал мало вы- сокопарно просматривать лекцию о многообразии, обосновывая, что все куль- туры нравственно равны, легко они находятся на различных стадиях развития. Тогда я задал вопрос его: может ли он поставить моральный символ равенства в это же время, как скорбящих вдов утешают в Америке, и тем, как их бросают в погребальный костер вместе с погибшим мужем в Индии. Понимающе захохотав, он с ухмылкой ответил:

«Что ж, мы живем в различных культурах, прогрессирующих с различной скоростью».

Подобное не легко сказать, не поперхнувшись. Из этих слов направляться, что толерантность серьёзнее истины — а также самой жизни. Но это в корне неправильно.

С Ч А С Т Л И В А Я Ж И З Н Ь

Глубоко укоренившиеся идеи постмодернизма сделали перемещение

«Нью эйдж» самой быстрорастущей на сегодня религией Америки. «Нью эйдж» разрешает нам сконструировать собственную религию, не навязывая никому утверждений об истине. Это перемещение не предоставляет никакого настоящего нравственного управления, по- какое количество, в случае если всевышний — во всем, то он — как в добре, так и в зле.

Последователи «Нью эйдж» и постмодернисты сделали толе- рантность божеством, и люди стали «зеленщиками», выставляющими напоказ транспаранты с надписями: «Нет никакой истины! Отечественный всевышний — толерантность!» Единственное главное правило современной аме- риканской жизни содержится в том, что необходимо уважать мнения всех, как одинаково нравственные.

Дороти Сэйерс, превосходная британская писательница, с при- сущим ей остроумием обрисовала такое состояние дел: «На земле это явление именует себя ‘Толерантностью’, но в аду его именуют ‘От- чаянием’. Это соучастник чужих грехов и самое суровое, но справедливое, наказание за них. Это грех, что ни во что не верит, ни о чем не заботится, не пытается ничего познавать, не вступает ни с чем в конфликт, ничему не радуется, никого не обожает, никого не ненавидит, ни в чем не видит смысла, живет для пустоты и влачит собственный существование лишь вследствие того что нет ничего, за что возможно было бы погибнуть».8

Но идея о том, что возражать чьей-либо позиции — это нетерпимость, всецело извращает историческое познание толе- рантности, которое было в том, что человек обязан про- являть уважение и выслушивать чужую точку зрения, даже если он с ней категорически не согласен. Толерантность не отвергала утвер- ждения об истине, а уважала их.

Благодаря отечественного искаженного представления о терпимости мы лишились права на свободу слова. Сейчас прежде, чем про- изнести обращение, мы должны сопоставить каждое слово с особенным ко- дексом, что делается все более строгим. Принуждение стало заменителем силы истины, по причине того, что мы больше не верим в истину — лишь в важность людских эмоций.

Это уже проявилось и в за- конодательстве.

Так, в первой половине 90-ых годов двадцатого века Верховый Суд признал совсем безобидную молитву одного раввина на церемонии вручения дипло- мов в школев штате Вирджиния нелигитимной, по- какое количество она посягнула на право пятнадцатилетней девушки не проявлять уважения к выражению веры, с кото- рыми она не согласна. Умение выслушать чужую точку зрения, ко- торое когда-то считалось показателем зрелости и воспитанности, сейчас превратилось в предлог для конституционного иска.9

не меньше тревожит тот факт, что, если судить по сведениям из комнат суда, толерантность сейчас запрещает нам озвучивать на официаль-

Г Л А В А 1 8

ных открытых собраниях каждые религиозные утверждения, «назы- вающие общепринятым убеждением нрав и существование этики- ственности, выходящей за рамки людских измышлений».10 Другими словами в случае если кто-то на каком-то публичном мероприятии всего лишь заявит о существовании стандартов, превосходящих нормы раздельно забранного человека, то его обвинят в нарушении правил отделения церкви от страны.

Как отметила Сэйерс, постмодернизм с его догматической то- лерантностью может привести лишь к отчаянию, и сейчас мы видим подтверждение этому в жизни многих людей. Отчаяние, со своей стороны, ведет к пассивности, а та — к скуке. Несмотря на все отечественные великие высочайший уровень и технологические достижения образо- вания и материального достатка, которого ни при каких обстоятельствах не достигало ни- какое второе общество, мы умудрились высосать из судьбы всякий смысл, уничтожить все основания людской преимущества и прав человека, попрать рациональное мышление и нравственность — в общем, обречь себя на одинокий дрейф по безбрежному космосу.

Постмодернизм подрывает веру в науку, потому, что последняя опирается на убежденность в существовании естественного порядка. Однако, многие постмодернисты практически поклоняются науке, что, конечно же, совсем алогично. Но, грубо говоря, они уже избавились от логики.

Открытие логики за четыре столетия до Христа стало одним из неповторимых достижений античности. Это при- вело к большому прорыву в развитии цивилизации, потому, что дало людям возможность думать о том, что верно и что нет. Но постмодернизм более не есть обузой себя твёрдыми тре- бованиями логики, в соответствии с которым мы находим истину либо ищем согласованность в собственном образе мыш-

ления либо убеждениях. В следствии

отвержения религиозных «предрас- судков» прошлого кроме того само знание стало не более, чем предрассудком — такова, в случае если сказать кратко, сущность постмодернизма.

Данный отказ от здравого смысла делает неосуществимой интеллектуальную дискуссию. Но иногда