Громкие слова, тихие слова 16 страница

Я также без тебя скучаю! – хотелось ей ответить. Но она не дала этим словам сорваться с языка. Молчи, глупое, забывчивое сердце.

– Благодарю! – сказала она вслух. – Но мне сейча не до пения.

– Само собой разумеется нет. Я осознаю.

Брианна побледнела практически так же, как в тот сутки в то время, когда госпожа ударила ее… по окончании того, как она была у Козимо и пробовала солгать Виоланте.

– Но кто же вам сейчас просматривает вслух? И кто играется с Якопо?

– Я просматриваю сама. – Виоланта была горда тем, как холодно и отчужденно звучит ее голос, не смотря на то, что сердце ощущало совсем второе. – А Якопо я редко вижу. Он бегает, нацепив жестяной шнобель, что сделал ему придворный кузнец, сидит на коленях у Свистуна и говорит всем, что его бы Коптемаз ни при каких обстоятельствах не заманил на площадь, по причине того, что он не таковой дурак.

– Да, это на него похоже. – Брианна совершила рукой по волосам, как будто бы отыскав в памяти, как Якопо за них дергал.

Пара продолжительных мин. обе дамы молчали, ощущая, что тот, кто когда-то уничтожил их дружбу, стоит между ними и по окончании собственной смерти.

Брианна потрогала тесемку на шее. Она и в действительности носила монету.

– Вы его также время от времени видите?

– Кого?

– Козимо. Я каждую ночь вижу его во сне. А днем мне время от времени думается, что он стоит у меня за спиной.

Глупышка. Влюблена в покойника. Что она обожает в нем на данный момент?

Красоту его уже сожрали черви, а что еще возможно было в нем обожать? Нет, Виоланта похоронила собственную любовь вместе с телом Козимо.

Она улетучилась, как хмель от вина, выпитого незадолго до.

– Желаешь спуститься в склеп? – Виоланте самой не верилось, что она сказала эту фразу.

Брианна наблюдала на нее во все глаза.

– Туллио проводит тебя вниз. Но не ожидай через чур многого – ты отыщешь в том месте лишь мертвых. Сообщи, Брианна, – добавила она (Виоланта-Уродина, Виоланта Жестокосердая!), – ты была разочарована, в то время, когда Перепел вывел из царства мертвых твоего отца, а не Козимо?

Брианна опустила голову. Виоланта никак не имела возможности осознать, обожает она собственного отца либо нет.

– Мне бы весьма хотелось спуститься в склеп, – сообщила женщина негромко. – Если вы разрешите.

– Еще три дня – и все будет прекрасно, – сообщила Виоланта, в то время, когда Брианна уже стояла в дверях. – Несправедливость не может быть бессмертной. Это неприятно природе.

Брианна рассеянно кивнула – похоже, она не весьма слушала.

– Позовите меня! – сообщила она на прощание.

И скрылась за дверью. Виоланта начала скучать по ней раньше, чем отзвучали ее шаги по коридору. Ну и что? – сообщила она себе. – Разве это не самое привычное для тебя дело? Терять и томиться об потере – в этом прошла вся твоя жизнь.

Она сложила письмо Перепела и подошла к шпалере, висевшей в данной комнате уже тогда, в то время, когда она семилетней девочкой попала ко мне в первый раз. Шпалера изображала охоту на единорога. Ткали ее в те времена, в то время, когда единороги были сказочными существами, и никому в голову не имело возможности прийти, что их понесут по улицам Омбры как охотничью добычу.

Но кроме того в сказках единороги обязательно погибали.

Безгрешность ни в каком мире не жила продолжительно. С того времени как Виоланта познакомилась с Перепелом, единорог напоминал ей добропорядочного разбойника. Она заметила в его лице ту безукоризненную чистоту.

Как же ты спасешь его, Виоланта? Как?

Разве не твердили все истории одно да и то же? Жещины не выручают единорогов. Они приносят им смерть.

Часовые у ее дверей очевидно устали, но быстро выпрямились, в то время, когда она вышла. Дети-воины. У обоих были в застенке сестры и братья.

– Разбудите Свистуна! – приказала Виоланта. – Сообщите ему, что у меня ответственное известие для моего отца.

Для моего отца. Эти слова постоянно производили желаемое воздействие, но вкус их был омерзителен. Всего семь букв – и она ощущала себя маленькой, жалкой и до того некрасивой, что люди отводили глаза, дабы не наблюдать на нее.

Она превосходно не забывала собственный седьмой сутки рождения – единственный сутки, в то время, когда ее папа очевидно радовался, что у него такое невзрачное дитя. Вот как возможно отомстить недругу! – сообщил он ее матери. – Дать в жены его красавцу-сыну самую некрасивую из собственных дочерей.

Мой папа.

В то время, когда же наконец не станет человека, которого она обязана так именовать?

Она прижала к сердцу письмо Перепела.

Не так долго осталось ждать.

Сожгла

Мне хотелось, дабы у меня было больше

времени поразмыслить, пока солнце не пройдет целый

собственный продолжительный путь к закату. Мой разум задыхался

от непомерного количества мыслей, каковые

ему предстояло осилить.

Марго Ланаган. Тёмный сок

С рассветом они тронутся в путь. Свистун принял условия Перепела: дети Омбры возьмут свободу, когда Перепел выполнит собственный обещание и сдастся в плен дочери Змееглава. Было решено, что пара разбойников, переодевшись в женское платье, замешаются в толпу матерей у ворот замка, а Сажерук отправится в Омбру вместе с Мо, дабы Свистун не забывал, на чьей стороне пламя.

Но в ворота замка Перепел въедет один.

Мегги, не именуй его так!

До восхода солнца оставалось всего пара часов. Тёмный Принц, так и не сомкнувший глаз, сидел у костра с Баптистой и Сажеруком, что, наверное, по большому счету не нуждался во сне с того времени, как возвратился из царства мертвых. Рядом с ним, само собой разумеется, сидели Роксана и Фарид.

А вот дочь Сажерука переселилась в замок.

Виоланта отправила за Брианной в тот самый сутки, в то время, когда Свистун публично заявил о собственном соглашении с Перепелом.

Мо у костра не было. Он ушел дремать. С ним была Реза. Как мог он дремать в эту ночь?

Силач сидел у входа в палатку, как будто бы решив защищать Перепела до последней возможности.

Шла бы ты также дремать, Мегги! – дал совет ей Мо напоследок, заметив, что она сидит под под деревом в стороне от всех. Но Мегги только покачала головой. Шел ливень, волосы у нее были влажные, платьё заволгло, но в палатке было ненамного лучше, и ей не хотелось лежать в том месте и слушать монотонный рассказ дождя о том, как Свистун доберется наконец до ее отца.

– Мегги! – Дориа сел с ней рядом на мокрую тра. ву. Волосы у него закурчавились от дождя. – Ты также едешь в Омбру?

Мегги кивнула. Фарид обернулся и взглянуть в их сторону.

– Я проберусь в замок, когда твой папа въедет в ворота. Обещаю тебе. Сажерук также будет держаться рядом.

Мы не дадим его в обиду, клянусь!

– Не болтай чепухи! – Мегги сказала резче, чем ей бы хотелось. – Вы ничего не сможете сделать! Свистун его убьет. Ты думаешь, раз я девочка, мне необходимо говорить утешительные сказки?

Я была с отцом во Дворце Ночи! Я стояла лицом к лицу со Змееглавом. Они убьют его!

Дориа молчал. Он молчал так продолжительно, что она пожалела о собственной резкости. Но и пожалев о ней, она не нарушила молчания, а лишь ниже опустила голову, дабы он не видел продолжительно копившихся слез, каковые хлынули рекой от его слов. Девчонка, – поразмыслит он, – что с нее заберёшь!

Плачет.

Мегги почувствовала легкое прикосновение к своим волосам. Дориа гладил ее по голове, как будто бы стряхивая капли дождя.

– Свистун не станет его убивать. Он через чур опасается Змееглава! – шепнул он.

– Да, но отца он ненавидит! Неприязнь может оказаться посильнее страха! А вдруг его не убьет Свистун, это сделает Зяблик либо сам Змееглав.

Ему не выйти живым из этого замка!

Как дрожат у нее руки, как будто бы целый ужас перебрался в кончики пальцев. Но Дориа так прочно забрал их в собственные, что они прекратили дрожать. У него были сильные руки, не смотря на то, что пальцы ненамного дольше, чем у Мегги. А вот у Фарида пальцы долгие и узкие…

– Фарид говорил, что ты излечила собственного отца, в то время, когда он был ранен. Он говорит, ты сделала это словами.

Да, но на данный момент у нее нет слов.

Слова…

– Что с тобой? – Дориа выпустил руки Мегги и вопросительно посмотрел на нее. Фарид все еще наблюдал в их сторону, но Мегги не обращала на него внимания.

– Благодарю! – Она поцеловала Дориа в щеку. И торопливо поднялась.

Он, само собой разумеется, не осознал, за что она его благодарит. Слова. Слова Орфея. Как она имела возможность забыть?

Мегги бежала по мокрой траве к палатке, где дремали родители. Мо страшно рассердится, – думала она. – Но он будет жить! Ей так как уже случалось давать новый поворот данной истории. Пришло время для нового вмешательства. И пускай история вследствие этого кончится не так, как желает Мо.

Придется Тёмному Принцу завершать рассказ в одиночку.

Он уж отыщет метод все исправить, кроме того без Перепела. По причине того, что Перепелу пора уходить, пока вместе с ним не погиб ее папа.

Силач задремал. Голова его опустилась на грудь. Мегги, проходя мимо, слышала легкое похрапывание.

Реза не дремала. Она плакала.

– Мне необходимо с тобой поболтать! – тихо сказала Мегги. – Выйди на минутку, пожалуйста!

Мо прочно дремал. Реза посмотрела в его дремлющее лицо и вышла из палатки. Они с Мегги все еще практически не говорили между собой.

А ведь сейчас Мегги планировала сделать то самое, для чего ее мать тайком ездила в Омбру.

– Если ты о завтрашнем дне, – Реза забрала дочь руку, – не скажи никому, но я также отправлюсь в Омбру, не смотря на то, что твой папа приказал мне оставаться тут. Я желаю быть рядом с ним, в то время, когда он отправится в замок…

– Он не отправится в замок.

Ливень падал с пожелтевших листьев, как словно бы деревья плакали, и Мегги хотелось появляться в саду у Элинор. В том месте шум дождя звучал мирно, убаюкивающе. А тут в его шелесте слышались гибель и опасность.

– Я прочту те слова.

Сажерук обернулся к ним, и на мгновение Мегги испугалась, что он прочтет ее замыслы по лицу и поведает Мо. Но Сажерук отвернулся и поцеловал Роксану в тёмные волосы.

– Какие конкретно слова? – Реза с удивлением взглянуть на нее.

– Слова, каковые написал тебе Орфей! Слова, в следствии которых Мо чуть не погиб, – добавила она про себя. – А сейчас они спасут ему жизнь.

Реза посмотрела назад на палатку, где дремал Мо.

– У меня их нет, – сообщила она. – Я сожгла их, в то время, когда твой папа провалился сквозь землю.

Нет!

– Они бы его все равно не спасли!

Из мокрой крапивы высунулся стеклянный человечек – бледно-зеленый, как все его лесные собратья. Он чихнул – и в страхе метнулся прочь, увидев Мегги и Резу.

Мать обняла Мегги за плечи.

– Он не планировал идти с нами, Мегги! Он попросил Орфея вернуть к Элинор лишь нас с тобой. Твой папа желал остаться.

Он и по сей день этого желает – и ни ты, ни я не можем принудить его возвратиться.

Он нам этого ни при каких обстоятельствах не забудет обиду.

Реза желала погладить дочь по мокрым волосам, но Мегги скинула ее руку. Не может быть! Она лжет!

Мо ни за что не остался бы тут без дочери и жены! Либо…

– Возможно, он и прав. Возможно, все кончится прекрасно, – негромко сообщила мать. – И мы когда-нибудь поведаем Элинор, как твой папа спас детей Омбры.

Но в голосе Резы звучало меньше надежды, чем в ее словах.

– Перепел… – тихо сказала она, посмотрев на мужчин у костра. – Знаешь, какой первый презент сделал мне твой папа? Закладку из перьев перепела. Необычно, правда?

Мегги не ответила. Реза еще раз погладила ее по мокрому лицу и возвратилась в палатку.

Сожгла.

Было еще мрачно, но пара фей, намерзшихся в гнездах, уже начали собственный танец. Не так долго осталось ждать Мо отправится в Омбру, и ничто уже не сможет его удержать. Ничто.

Баптиста сидел один между корней громадного дуба, на что по ночам забирались часовые, по причине того, что оттуда раскрывался вид до самой Омбры. Он шил маску. Мегги заметила у него на коленях бурые перья и додумалась, кому она предназначается.

– Баптиста! – окликнула Мегги, садясь рядом с ним. Почва была холодная и мокрая, но мох между корнями мягко пружинил, как диванные подушки в доме Элинор.

Он сочувственно улыбнулся ей. Его взор ободрял кроме того больше, чем руки Дориа.

– А, дочь Перепела! – сообщил он тем голосом, что Силач именовал рыночным голосом Баптисты. – Что за красивое зрелище в столь поздний час! Я сшил твоему отцу хороший потайной карман для острого ножа. Чем еще может бедный комедиант уменьшить твою кручину?

Мегги постаралась улыбнуться. Ей так надоело плакать.

– Ты не имел возможности бы спеть мне песню? Из тех, что Чернильный Шелкопряд написал о Перепеле? Самую лучшую, какую ты знаешь! Полную бодрости и…

– И надежды? – Баптиста улыбнулся. – Да. Я и сам желал спеть что-нибудь такое. Не смотря на то, что, – он заговорщически понизил голос, – твой папа не обожает, в то время, когда эти песни поют в его присутствии.

Но я спою негромко, дабы его не разбудить.

Что же нам выбрать в эту мрачную ночь? – Он задумчиво совершил рукой по практически готовой маске. – А, знаю!

И Баптиста негромко запел:

Берегись, Свистун, твой финиш настал.

Погляди, как Змей извивается.

Как силушка его кончается, Перепел силу его забрал.

Перепел – его клинок не берет, И пес не чует, и стрела неймет.

Где его не ищи – он уже не в том месте.

До него вовек не добраться вам!

Да, это те самые слова. Мегги попросила Баптисту спеть еще раз, и еще – пока не выучила песню наизусть. А позже она села в сторонке под деревом, выбрав место, куда падал свет от костра, и запсала сингл в блокнот, что когда-то переплел ей Мо – давным-давно, в другой жизни, по окончании ссоры, таковой необычной на сегодняшний взор, по окончании всего что случилось. Мегги, так ты совсем потеряешься в этом Чернильном мире.

Это так как он ей тогда сообщил.

А сейчас сам не желает уходить из этого мира, желает остаться тут, кроме того без нее.

Тёмные буквы на белой бумаге. Она так в далеком прошлом не просматривала вслух! В то время, когда это было в последний раз?

В то время, когда она вычитала ко мне Орфея?

Не думай об этом, Мегги. Лучше отыщи в памяти о Дворце Ночи и о тех словах, что помогли Мo не погибнуть от раны…

Берегись, Свистун, твой финиш настал.

Да, она не потеряла собственного умения. Мегги ощущала, как слова у нее на языке обретают вес, как они вплетаются в мир около нее…

Погляди, как Змей извивается.

Как силушка его кончается,

Перепел силу его забрал…

Она отсылала эти слова к дремлющему Мо, ковала из них панцирь, неуязвимый кроме того для Свистуна и его мрачного хозяина.

Перепел – его клинок не берет,

И пес не чует, и стрела неймет.

Где его не ищи – он уже не в том месте.

До него вовек не добраться вам!

Мегги просматривала песню Фенолио опять и опять. До самого восхода солнца.

Следующая строфа

Собственной судьбы дорогу

Два раза не пройти.

Один раз возможно руку

жизнь и Подать спасти.

Дать бедному монету

Не поленись на данный момент…

Потому, что нам по свету

Разрешено пройти только раз.

Британская народная песня[20]

Сутки был холодный, туманный и тусклый. Казалось, Омбра надела серое платье. Дамы еще до восхода солнца собрались перед воротами замка, негромкие, как эта пасмурная погода.

Они ожидали без звучно, не шевелясь.

Не слышно было ни весёлых восклицаний, ни хохота, ни плача. Полная тишина. Реза стояла среди матерей, как словно бы также сохраняла надежду взять обратно ребенка, а не утратить мужа.

Ощущает ли дитя, которое она носит под своим изболевшимся сердцем, какое отчаяние обладает матерью в это утро?

Что, в случае если этому ребенку ни при каких обстоятельствах не заметить отца? Вспоминал ли об этом Мо? Она его не задавала вопросы.

Спокойное лицо Мегги пугало Резу посильнее, чем если бы дочь плакала. С Мегги был Дориа. Он нарядился служанкой, в долгом платье и с платком на голове, по причине того, что юноши его возраста в Омбре кидались в глаза.

Его брат с ними не отправился.

Как ни искусен был Баптиста в мастерстве маскарада, из Силача кроме того ему не далось бы сделать даму. Но человек десять разбойников сумели пройти мимо стражи в муниципальные ворота, переодевшись в краденые женские костюмы и низко повязав платками гладко выбритые лица. Кроме того Реза не имела возможности отличить их в толпе дам.

Тёмный Принц приказал своим людям, когда дети окажутся на свободе, пойти к матерям и убедить их, что малышей лучше на следующий день же отвести в лес.

В том месте их запрячут разбойники, не ждя, пока Свистун нарушит собственный слово и все-таки заберет их для работы на рудниках. Так как выкупать детей сейчас уже будет некому…

Сам Тёмный Принц в Омбру не отправился. Его чёрное лицо через чур легко было определить. Остался в лагере и Хват, так же, как и прежде обиженный Мо и его замыслом, и Роксана и Фарид.

Фарид, само собой разумеется, желал ехать с Сажеруком, но тот запретил ему это, а по окончании того, что случилось на Змеиной горе, Фарид с этими запретами не спорил.

Реза опять посмотрела на Мегги. Она знала: дочь – единственный человек, талантливый утешить ее сейчас. Мегги стала взрослая.

Реза осознала это этим утром. Мне никто не нужен, – сказало ее лицо.

Это выражение адресовалось находившемуся рядом с ней Дориа, матери, но, пожалуй, в первую очередь – отцу.

На стенах был выставлен усиленный караул. По толпе ожидающих прошел ропот. Между зубцами показалась Виоланта, прозрачно-бледная, что подтверждало ходившие о ней слухи.

Дочь Змееглава, говорили в народе, практически не выходит из внутренних покоев замка.

Реза ни при каких обстоятельствах еще не видела Уродину, но была, само собой разумеется, наслышана о родинке, безобразившей лицо Виоланты, и о том, что это родимое пятно побледнело с возвращением Козимо. И в действительности, пятна практически не было видно, но Реза увидела, что Виоланта нечайно прикрыла ладонью щеку при виде дам, наблюдающих на нее снизу. Уродина.

Возможно, прежде это прозвище мчалось ей навстречу, когда она оказалась перед народом. И по сей день кое-какие дамы шепотом сказали его. На взгляд Резы, Виоланта вовсе не была некрасива, не смотря на то, что не была и прекрасна.

Она держалась весьма прямо, как словно бы назло собственному невысокому росту, но в то время, когда по сторонам от нее поднялись двое мужчин, она показалась между ними таковой юной и хрупкой, что ужас острым когтем вонзился в сердце Резы. Зяблик и Свистун. Виоланта смотрелась между ними ребенком.

Разве эта девочка сможет обезопасисть Мо?

Из-за локтя Среброносого высунулся мальчишка. У него также был железный шнобель, но лишь игрушечный, надетый сверху на настоящий. Это, по всей видимости, Якопо, сын Виоланты.

Мо о нем говорил.

Он очевидно предпочитал Свистуна матери и не спускал влюбленных глаз с герольда собственного деда.

Резе стало дурно, в то время, когда она заметила, как гордо красуется на стене Среброносый. Нет, Виоланта не сможет предохранить от него Мо. Хозяин в Омбре сейчас Свистун, а не дочь Змееглава либо его шурин, смотревший сверху на подданных с таковой гордой брезгливостью, как будто бы его тошнит от одного их вида.

Но у Свистуна был самодовольный вид, светло сказавший: настал мой сутки! В его насмешливом взоре читалось: Ну, что я вам сказал? Перепел сейчас мой, а ваших детей я все равно позже заберу.

Для чего она ко мне пришла? Помучить себя? Убедиться, что все это происходит в действительности, что это жизнь, а не книга?

Находившаяся рядом дама прикоснулась ее за локоть.

– Едет! – тихо сказала она. – Он и в самом деле едет!

Очевидно. А она как думала? Что Перепел не сдержит собственный обещание?

Зяблик исправил парик и торжествующе улыбнулся Свистуну, как словно бы собственными руками поймал дичь, за которой они так продолжительно охотились. Но Свистун не обратил на него внимания. Он неотрывно наблюдал на дорогу, поднимавшуюся к воротам замка.

Глаза у него были серые, как сегодняшнее небо, и такие же холодные.

Реза прекрасно не забывала эти глаза и ухмылку, чуть заметно прикоснувшуюся узкие губы. Так он радовался в крепости Каприкорна, предвкушая назначенную казнь.

В этот самый момент она заметила Мо.

Он внезапно был совсем рядом, на подъезде к воротам, верхом на тёмном коне, которого подарил ему Принц, в то время, когда лошадь Мо осталась в замке Омбры. Маска, сшитая Баптистой, висела у него на шее. Он не нуждался сейчас в маске, дабы быть Перепелом.

разбойник и Переплётчик стали неразличимы.

За ним ехал Сажерук. Лошадь под ним была та самая, на которой Роксана прискакала когда-то во владения Змееглава со спасительными словами Фенолио. Но для того, что предстояло на данный момент, слов не было.

Либо она ошибается?

Возможно, ужасная тишина, повисшая на данный момент над Омброй, также соткана из слов?

Нет, Реза, – сообщила она себе, – у данной истории больше нет автора. Ее продолжение напишет Перепел собственной кровью и плотью. на данный момент, в то время, когда он показался на дороге, ведущей к воротам, кроме того она не имела возможности назвать его в противном случае.

Перепел.

Дамы нехотя расступались перед ним, как словно бы цена, которую он заплатил за свободу их детей, внезапно показалась им через чур высокой. Но в итоге появился проход достаточной ширины, дабы пропустить двух наездников, и с каждым ударом подков пальцы Резы судорожно вцеплялись в складку поношенной юбки.

Что с тобой? Разве ты не обожала неизменно как раз такие истории? – думала она, задыхаясь от мучительного сердцебиения. – В книге тебе все это точно бы понравилось. Разбойник, добровольно отдающийся в руки неприятелей, дабы высвободить детей… Да ты была бы в восхищении от каждого слова!

Лишь в книгах у храбрецов в большинстве случаев не бывает жен. И тем более дочерей.

Мегги так же, как и прежде стояла в толпе с таким видом словно бы все это ее не касается, и лишь глазами неотрывно смотрела за отцом, как словно бы ее взор имел возможность предохранить его от опасности. Мо проехал так близко от них, что Реза имела возможность бы прикоснуться к его коню. Колени у нее подкосились.

Она ухватилась за руку находившейся рядом дамы, и перед глазами у нее все поплыло от дурноты и слабости. Наблюдай на него, Реза! – думала она. – За этим ты ко мне пришла.

Дабы еще раз его заметить. Так так как? Страшно ему на данный момент? какое количество раз он просыпался по ночам от страха перед решёткой и оковами. Реза, покинь дверь открытой…

С ним Сажерук, – успокаивала она себя. – Он едет рядом, а ужас он оставил в царстве мертвых. Но Сажерук проводит его только до ворот, а за ними ожидает Свистун, – шепнуло ее сердце, и колени у нее опять подогнулись. В этот самый момент Мегги внезапно забрала ее под руку, так прочно, словно бы была старшей из них двоих. Реза прижалась лицом к плечу Мегги, а дамы около с тоской наблюдали на закрытые ворота замка.

Мо придержал коня. Сажерук остановился прикасаясь к нему. Лицо у него было, как неизменно, непроницаемое.

Реза все еще не привыкла к отсутствию шрамов.

Он смотрелся сейчас намного моложе. Дамы во все глаза смотрели на Огненного Танцора, которого Перепел вернул из царства мертвых.

– Свистун ему ничего не сделает! – тихо сказала находившаяся рядом с Резой дама. Это звучало как заклинание. – Не сможет! Куда ему удержать Перепела, в случае если кроме того Смерти это не удалось?

Быть может, Смерть менее ожесточённа, чем Свистун, – поразмыслила Реза, но ничего не сообщила, лишь поглядела вверх, на Среброносого.

– Наблюдай-ка! И в самом деле Перепел собственной персоной! – гнусавый голос Свистуна на большом растоянии разносился в повисшей над Омброй тишине. – на данный момент-то ты не начнёшь отрицать, что ты Перепел, как тогда во Дворце Ночи? До чего же ты пообтрепался!

Оборванный бродяга! Я думал, ты отправишь кого-нибудь вместо себя, в надежде, что мы не сходу разберем, кто в том месте под маской.

– Еще не хватало! Я не держу тебя за дурака, Свистун. – Мо наблюдал на Среброносого с невыразимым презрением. – Не смотря на то, что тебя, возможно, лучше именовать сейчас по новому твоему ремеслу – детоубийца. Нравится тебе такое прозвище?

Реза ни при каких обстоятельствах еще не слыхала в голосе Мо таковой неприязни. Голос, талантливый воскрешать мертвых. Кроме того выполненный гнева и горечи, он звучал теплее и мягче, чем фальцет Свистуна.

Как все его слушают!

– Кличь меня как желаешь, переплетчик! – Свистун ухватился руками в перчатках за крепостные зубцы. – Убивать ты также можешь, как я слыхал. Но для чего ты привел с собой Огнеглота? Что-то не припомню, дабы я его ко мне приглашал.

А где же его шрамы?

Остались в царстве мертвых?

Зубец, за что держался Свистун, внезапно загорелся. Пламя зашептало слова, понятные только Сажеруку. Среброносый отпрянул, грубо выругался и принялся сбивать искры со собственного шикарного костюма.

Сын Виоланты отскочил подальше и зачарованно смотрел на язычки огня.

– Я очень многое оставил в царстве мертвых, Свистун. И кое-что принес оттуда. – Сажерук сказал тихо, но пламя провалилось сквозь землю, как будто бы спряталось обратно в камень, готовое выпрыгнуть по первому слову Огнеглотателя. – Я пришел, дабы предостеречь тебя: не вздумай не хорошо обойтись с гостем! Пламя сейчас дружит с ним так же, как со мной, а какой это могучий приятель, тебе, возможно, не нужно растолковывать.

Свистун стирал копоть с перчаток, побледнев от бешенства. Зяблик опередил его с ответом.

– Гость?! – выкрикнул он, перегибаясь через стенке. – Я вижу лишь разбойника, которого ждёт палач во Дворце Ночи.

При звуках этого голоса Реза нечайно отыскала в памяти гусыню Роксаны. Виоланта отстранила его перемещением руки, как будто бы лакея. Какая же она маленькая!

– Перепел отдает себя в мои руки, наместник! Таков уговор. До приезда моего отца он под моей защитой!

Голос у нее был звонкий и четкий, на удивление громкий для для того чтобы хрупкого тела, и на мгновение к Резе возвратилась надежда. Возможно, она и в самом деле сумеет его обезопасисть! – поразмыслила она – и прочла ту же идея на лице Мегги.

Мо и Свистун все еще наблюдали друг на друга. Казалось, неприязнь протягивает между ними нити. Реза нечайно отыскала в памяти о ноже, что Баптиста так искусно запрятал в одежде Перепела.

Она сама не знала, успокаивает ее эта идея либо пугает.

– Что ж, будем именовать его отечественным гостем! – крикнул сверху Свистун. – Его ожидает у нас особенное гостеприимство! Мы так как весьма долго ожидали его визита.

Он поднял руку в запачканной копотью перчатке – и стражники направили на Мо копья. В толпе дам раздались крики. Резе послышался голос Мегги, но сама она онемела от страха.

Часовые на башнях вскинули арбалеты.

Виоланта оттолкнула с дороги собственного сына и шагнула к Среброносому. В ладонях Сажерука показался пламя, лизавший ему пальцы, как прирученный зверь, а Мо обнажил клинок, прекрасно привычный Свистуну, не забывавшему его прошлого хозяина.

– Что за шутки? Выпусти детей, Свистун! – сказал он, и голос его звучал в этом случае так холодно, что казался Резе незнакомым. – Выпусти детей, в противном случае придется тебе доложить хозяину, что он так и будет гнить заживо до скончания века, по причине того, что Перепела ты сумел доставить ему лишь мертвым.

Одна дама зарыдала. Вторая прижала руку ко рту. Реза заметила неподалеку от себя Минерву, квартирную хозяйку Фенолио. Ну само собой разумеется, ее детей также увели.

Но Реза на данный момент не желала думать ни о детях Минервы, ни о чьих бы то ни было.

Она видела только копья, направленные в грудь ее мужа, и арбалеты, нацеленные на него из башен.

– Свистун! Даю предупреждение в последний раз! – От голоса Виоланты Резе мало полегчало. – Открой ворота детям!

Зяблик с желанием взглянуть на арбалеты. На мгновение Реза испугалась, что он отдаст приказ стрелять. Но тут Свистун согнулся вперед и дал символ стражникам.

– Откройте ворота! – сообщил он выделено будничным тоном. – Выпустите детей и разрешите войти Перепела.

Реза опять запрятала лицо на плече у дочери. Мегти держалась так же нормально, как ее папа, и так же, как и прежде не сводила с него глаз, как будто бы опасаясь утратить его, в случае если оторвет взор.

Ворота медлительно, со скрежетом и скрипом, распахнулись.

Вот они! Дети. Столько детей! Они рванулись наружу, как будто бы стояли за тяжелыми створками уже большое количество дней.

Малыши спотыкались и падали, спеша вырваться из-за проклятых стен, старшие поднимали их и тянули за собой. На детских мордашках был написан непомерный ужас, громадный, куда больше их самих. Самые мелкие, чуть завидев протянутые руки, бегом ринулись к матерям и спрятались за их юбки, как в надежное укрытие.

Но дети постарше выходили на свободу медлительно, как словно бы с неохотой. Они недоверчиво косились на стражников – и замедлили ход, определив наездников, ожидавших перед воротами.

– Перепел! – вначале это был только шепот. От многократного повторения он становился громче и громче, и скоро имя как будто бы повисло в воздухе. – Перепел! Перепел! – Дети подталкивали друг друга, показывали пальцами на Мо и благоговейно любовались на искры, окружавшие Сажерука, как будто бы рой маленьких фей. – Огненный Танцор!

Все больше детей останавливалось около наездников, окружали, трогали их, как будто бы хотя убедиться, что они настоящие – эти храбрецы из песен, о которых матери тайком пели им на ночь.

Мо согнулся, поманил детей в сторону и что-то негромко сообщил им. Позже в последний раз посмотрел назад на Сажерука и прикоснулся коня в открытые ворота.

Они его не разрешили войти.

Трое детей загородили ему дорогу, два мальчика и девочка. Они вцепились в поводья, не хотя отпускать его за гибельные стенки, откуда сами только что выбрались. Все больше детей окружало лошадь, цеплялось за Мо, загораживало его телами от копий, не обращая внимания на отчаянные призывы матерей.

– Перепел! – От голоса Свистуна дети содрогнулись. – Въезжай в ворота, в противном случае мы заберем малышню обратно и вывесим десяток-второй в клетках над воротами, дабы воронам было чем поживиться!

Дети не тронулись с места. Они лишь неотрывно наблюдали вверх – на Среброносого и мальчишку рядом с ним, что был младше их. Мо подхватил поводья и стал с опаской прокладывать себе дорогу, отодвигая каждого ребенка в сторону аккуратно, как родное дитя.

Матери кликали дочерей и сыновей, а те находились не двигаясь и наблюдали, как Перепел въезжает в огромные ворота – один-одинешенек.