Громкие слова, тихие слова 25 страница

– Иди ко мне!

До тех пор пока Розенкварц обмахивал кленовым страницей свеженаписанные слова, Фенолио забрал Деспину на колени и погладил по ярким волосам. Дети… Фенолио очень многое прощал своим злодеям, но, с того времени как Свистун начал охотиться на детей, он желал одного: поскорее написать ему смерть, причем ожесточённую. Ах, из-за чего он не сделал этого раньше!

Но со Свистуном нужно будет подождать, как и с песнью о Перепеле. Куда деваться с детьми? Соображай, Фенолио, скорее.

В отчаянии он потер морщинистый лоб. Неудивительно, право, что мысли прочерчивают на лбу такие борозды.

– Розенкварц! – крикнул он. – Сходи за Мегги. Сообщи, дабы просматривала то, что я успел написать. Ничего, что незакончено.

До тех пор пока хватит и этого!

Стеклянный человечек так резво помчался выполнять поручение, что опрокинул вино, принесенное Баптистой, и одеяло Фенолио окрасилось алым, как словно бы его залили кровью. Книга! Фенолио поскорее вытащил ее из-под мокрого одеяла. Чернильное сердце .

Наименование ему до сих пор нравилось.

Что произойдёт, в случае если эти страницы отсыреют? Возможно, целый его мир начнет разлагаться? Но бумага была сухой.

Лишь угол обложки мало подмок. Фенолио потер его рукавом.

– Что это? – Деспина вынула у него из рук книгу. Ну само собой разумеется! Откуда ей знать, что такое книга?

Она так как выросла не в замке и не в доме богатого торговца.

– Тут сохраняются истории, – сообщил Фенолио.

Он слышал, как Эльфогон сзывает детей, слышал возбужденные голоса дам, начинающийся плач. Деспина со страхом прислушалась, но опять отвлеклась на книгу.

– Истории? – Она полистала страницы, как словно бы ожидала, что с них посыплются слова. – Какие конкретно? Ты нам их говорил?

– Эти – нет.

Фенолио мягко вытянул книгу из рук Деспины и взглянуть на страницу, которую она открыла. Оттуда смотрели его личные слова, написанные так в далеком прошлом, что звучали как чужие.

– Что это за история? Ты мне ее поведаешь? Фенолио наблюдал на собственные ветхие слова, написанные тем Фенолио, которого больше не было, Фенолио, чье сердце было моложе и легкомысленнее. И не так тщеславно – добавила бы, возможно, сеньора Лоредан.

О краях к северу от Омбры говорили чудеса. Никто из горожан не видел их собственными глазами, но все знали о них из песен. В то время, когда крестьяне желали на пара драгоценных мгновений забыть о тяжёлом труде, они мнили, что стоят на берегу озера, в чью зеркальную гладь словно бы бы обожают смотреться гиганты.

Они воображали себе, как всплывают на поверхность живущие в том месте русалки и забирают их к себе во дворцы из перламутра и жемчуга. Пот тек по лицам крестьян, но они тихо напевали песни о горах, накрытых снежными шапками, и о гнездах, каковые люди выстроили на огромном дереве, в то время, когда гиганты начали красть их детей.

Гнезда… Огромное дерево… Красть детей… Да, это оно!

Фенолио схватил Сланца и посадил на плечо Деспине.

– Сланец проводит тебя к маме, – сообщил он. – Мне необходимо к Принцу.

Сеньора Лоредан права, Фенолио! – думал он, торопливо пробираясь через толпу перепуганных детей, плачущих матерей и растерянных разбойников. – Ты глупый старик, мозги у тебя затуманены вином, и ты не помнишь собственную повесть! Орфей, возможно, сейчас больше знает о твоем мире, чем ты.

Но тщеславие, жившее у него где-то между грудиной и лбом, сходу возразило. Да как же тебе все их не забывать, Фенолио? – зашептало оно. – Их легко через чур много. Такая уж у тебя неисчерпаемая фантазия.

Да-да, он тщеславный старик, и не спорит с этим. Но разве для гордости совсем уж нет оснований?

Негодные ассистенты

В то время, когда мы, уходя, играем в игры, Для бегства оставляя щель.

Сквозняк Судьбы, болтами скрипнув.

Предательски захлопнет дверь.

М. Станиславский.

Из Эмили Дикинсон

Мортола сидела на тисовом дереве. Тёмное оперение сливалось с чёрными ядовитыми иглами. Левое крыло у нее болело.

Слуга Орфея чуть не сломал его собственными толстыми пальцами, сороку спас только клюв.

Она в кровь расклевала ему некрасивый шнобель и каким-то чудесным образом выпорхнула из палатки, сама не веря, что сохранилась. С того времени она не имела возможности летать на большом растоянии, но хуже было второе – ей не получалось стряхнуть птичий вид, не смотря на то, что она в далеком прошлом уже не глотала зерен. В то время, когда она в последний раз была человеком?

Два, три дня назад?

Сорока дней не считала, она думала лишь о личинках и жуках (жирных, белых личинках!), о зиме и ветре да о блохах в перьях.

Последний, кто видел ее в людской образе, был Хват. Да, он сделает то, что она ему нашептала, нападет в лесу на Змееглава, но в признательность за хороший совет он обозвал ее проклятой колдуньей и чуть не дал на растерзание своим людям. Она укусила его за руку и осыпала их всех ужасными проклятиями, пока от нее не отступились, а позже в кустах опять положила под язык зерна, дабы улететь к Орфею, но в том месте его слуга чуть не сломал ей крыло!

Глаза бы ему выклевать! И всем остальным! Запустить когти в эти глупые рожи!

Мортола испустила жалобный крик, и разбойникам показалось, что птица кличет их смерть. Они не осознали, что эта сорока – та самая старая женщина, которую они желали убить недавно. Они по большому счету ничего не знают.

Что они планируют делать без помощи Мортолы с книгой, в случае если вправду заполучат ее в собственные нечистые руки?

Они были глупы, как белые личинки, которых она выкапывала из почвы. Они что, мнят, что книгу нужно либо постучать по гниющим страницам и оттуда дождем польется обещанное золото? Нет.

Похоже, они по большому счету ни о чем не думали, а просто сидели в лесу и ожидали наступления темноты, дабы подкрасться к дороге, по которой отправится тёмная карета.

Через пара часов им предстоит сразиться со Змееглавом – и чем они заняты? Выпивают самогон, похищенный у какого-либо угольщика, грезят о будущем достатке и бахвалятся, как убьют вначале Змея, а позже и Перепела. А как же три слова? – в мыслях кричала им сорока. – Кто из вас, дураков, способен вписать их в Пустую Книгу?

Но Хват, наверное, поразмыслил об этом.

– А в то время, когда заполучим книгу, – рассуждал он заплетающимся языком, – мы изловим Перепела и вынудим его вписать в том направлении три слова, а в то время, когда Змей умрёт, а мы озолотимся, мы и Перепела убьем, по причине того, что мне осточертело слушать глупости, каковые о нем распевают.

– Да, пускай сейчас песни поют о нас! – подхватил пьяный Гекко, заталкивая в клюв собственной вороне кусок хлеба, пропитанного водкой. Одна лишь эта ворона нет-нет да и посматривала вверх, на Мортолу. – Мы прославимся больше, чем они все! Больше, чем Перепел, больше, чем Тёмный Принц, больше, чем Огненный его поджигатели и Лис.

Больше, чем… как в том месте кликали его прошлого хозяина?

– Каприкорн.

Имя раскаленной иглой вонзилось в сердце Мортолы. Она крепче вцепилась в ветку, сотрясаясь всем телом от мучительной тоски по сыну. Еще раз встретиться с ним лицо, подать ему еду, постричь волосы…

Сорока опять пронзительно вскрикнула – ее ненависть и боль разнеслись эхом по чёрной равнине, где разбойники поджидали в засаде владыку Дворца Ночи.

Ее сын. Ее великолепно ожесточённый сын. Мортола вырывала клювом перья на груди, как будто бы пробуя расправиться с болью в сердце.

Погиб. Погиб. А его убийца изображает добропорядочного разбойника, и ничтожная чернь, прежде дрожавшая перед ее сыном, поет о нем хвалебные песни.

Его рубаха уже пропиталась красной влагой, жизнь уже вытекла из него, но маленькая колдунья его спасла. Возможно, она и по сей день где-то нашептывает колдовские слова? Она клювом искромсает лицо и ей, и ее отцу, так что предательница-служанка их не определит… Реза… Она определила тебя, Мортола, это совершенно верно… но что она может сделать?

Перепел ушел один, а его супруга играется ту роль, что и все дамы в нашем мире, – роль ожида… Гусеница!

Она торопливо склюнула мохнатое тельце. Гусеница, гусеница! – ликовало все в ней. Проклятые птичьи мозги! О чем она думала?

Ах да! Об убийстве. О мести.

Это чувство было птице знакомо. Ее перья встопорщились, а клюв так яростно заколотил по древесной коре, как будто бы это было лицо Перепела.

Порыв холодного ветра качнул вечнозеленые ветви. Мортола почувствовала на перьях капли дождя. Пора слететь вниз, в чёрные заросли, каковые скроют ее от глаз разбойников, отделаться в том месте от птичьего вида, возвратиться в людскую тело.

Но птица думала: нет, пора уткнуть клюв под крыло, задремать под баюкающий шелест ветвей. Бред! Она встряхнулась, помотала маленькой глупой головой, вынудила себя отыскать в памяти собственный имя.

Мортола.

Моргала, мать не сильный.

Но что это? Ворона на плече у Гекко быстро развернула голову и растопырила крылья. Хват неуверенно поднялся на ноги, вынул клинок из ножен и крикнул остальным, дабы подготавливались к бою.

Но люди Змееглава уже выходили из-за деревьев. Их предводителем был худой человек с ястребиным лицом и непроницаемыми, как у мертвеца, глазами. Он как будто бы между делом заколол первого разбойника.

На Хвата напали сходу трое.

Он перерезал их всех, не смотря на то, что рука у него еще болела от укуса Мортолы. Но около разбойники гибли, как мухи.

Да, о них будут петь песни – насмешливые песни о простофилях, вообразивших, что смогут свободно подстеречь на дороге Змееглава, как будто бы какого-нибудь богатого торговца.

Мортола издала жалобный стрекот, а внизу мечи вонзались в живую плоть. Нет, эти ассистенты были негодными. Сейчас вся ее надежда лишь на Орфея с его бархатным голосом и чернильным колдовством.

Ястребиное Лицо обтер клинок о плащ убитого и огляделся.

Мортола нечайно сжалась, но сорока в ней жадно наблюдала вниз, на блестящее оружие, пряжки и кольца поясов. Как они будут красоваться в ее гнезде, отражая по ночам блеск звезд!

Все разбойники полегли в сражении. Хват стоял на коленях. По символу Ястреба его подтащили ближе. Ну вот и смерть твоя пришла, дурак! – горько поразмыслила Мортола. – А старая женщина, которую ты желал убить, наблюдает, как ты умираешь!

Ястреб задавал вопросы Хвата о чем-то, бил по лицу, опять задавал вопросы. Мортола склонила голову набок, дабы лучше слышать, и слетела под прикрытием хвои на пара веток ниже.

– Он лежал при смерти, в то время, когда мы уходили. – Хват сказал с вызовом, но голос его был хриплым страха.

Тёмный Принц. Они говорят о нем. Это я! – без звучно кричала сорока. – Я, Мортола, его отравила Спросите Змееглава, не забывает ли он меня!

Она перепорхнула еще ниже. Думается, худой убийца говорит о детях? Он знает о пещере? Откуда?

Как же тяжело соображать птичьими мозгами!

Один из воинов вытащил клинок, но Ястреб быстро остановил его. Он отошел в сторону и приказал своим людям сделать то же. Хват, все еще находившийся на коленях среди трупов, с большим удивлением поднял голову.

А сорока, которая 60 секунд назад желала слететь вниз, дабы сорвать с серебряные пуговицы и мёртвых кольца, застыла на ветке, трясясь от страха. В глупой птичьей голове раздавалось только одно слово: смерть! Смерть!

Смерть! И вот между деревьями показалась затхлая чернота, пыхтящая, как громадная собака, бесформенная и в также время человекоподобная – ночной кошмар. И Хват уже не ругался, а умолял, а Ястреб наблюдал на него собственными мертвыми глазами, пока воины отступали все дальше за деревья.

Ночной кошмар наступал на Хвата, как будто бы ночь открыла тысячезубую пасть, – и разбойник погиб самой ужасной из смертей.

Ну и что! В том направлении ему и дорога! – думала Мортола, дрожа птичьим телом как осиновый лист. – От него никакого толку! Орфей обязан оказать помощь. Орфей…

Орфей. Казалось, имя получило плоть, стоило в мыслях его сказать.

Нет, не может быть. Не может быть, что это Орфей показался из-за деревьев – и ночной кошмар съежился, как пес, перед его дурной ухмылкой.

Кто поведал Змееглаву о разбойниках, Мортола? Кто?

Орфей безлюдными глазами разглядывал ветви. А позже поднял полную бледную руку и продемонстрировал на замершую от кошмара сороку.

Лети, Мортола, лети! Стрела настигла ее в воздухе, и боль прогнала птичий вид. Крылья провалились сквозь землю, и она все падала и падала через холодный воздушное пространство.

О почву разбилось человеческое тело. Последнее, что она видела, была ухмылка Орфея.

Трупы в лесу

Вечерело целый сутки.

Снег шел

И планировал идти.

Тёмный дрозд сидел

В сучьях кедра.

Уоллес Стивенс.

Тринадцать способов нарисовать дрозда

Вперед, скорее вперед не останавливаясь. Резу мутило, но она не подавала виду. И любой раз, как Силач с тревогой оборачивался к ней, она радовалась ему, дабы он не вздумал сбавить ход.

Хват и без того опережал их на полдня, а о сороке она старалась кроме того не думать.

Шагай, Реза, шагай. Поразмыслишь, тошнота. Жуй листья, каковые дала тебе Роксана, и вперед.

Лес, по которому они пробирались уже пара дней, был чернее Непроходимой Чащи. В данной части Чернильного мира она ни при каких обстоятельствах еще не бывала. Казалось, что в повести открылась новая, прежде не читанная ею глава. Комедианты именуют его Лес, где спит ночь, – сообщил ей Силач. – А кикиморы назвали его Бородатым лесом из-за целебных растений, вьющихся по деревьям.

Да, это имя ей больше нравилось. Из-за мороза многие деревья вправду стали похожи на пожилых великанов.

Силач мастерски просматривал следы, но кроме того Реза сумела бы найти путь его товарищей и Хвата. Во многих местах отпечатки подошв вмерзли в снег, как будто бы время застыло на ходу, а кое-где были размыты дождем, как будто бы он пробовал смыть и покинувших их людей, разбойники не особенно старались остаться незамеченными. Да и для чего?

В этом случае преследователями были они.

Дни были дождливые. Ночью ливень переходил в град, но, к счастью, в лесу было большое количество вечнозеленых деревьев, и путники укрывались под замечательными хвойными лапами. С закатом солнца становилось холодно.

Силач дал Резе плащ на меховой подкладке, и ночами она, закутавшись, отсыпалась на ложе из лишайника и сухого мха, срезанного Силачом с деревьев.

Шагай, Реза, не останавливайся! Сорока летает скоро, а Хват выхватывает нож еще стремительнее. Над ее головой раздался хриплый птичий крик, и Реза с тревогой взглянула вверх, но это была ворона, а не сорока.

– Карр! – Силач ответил тёмной птице на ее языке (с ним кроме того совы переговаривались) и внезапно быстро остановился. – Какого именно черта? – пробормотал он, почесывая наголо обритый затылок.

Реза со страхом взглянуть на него:

– Что произошло? Ты заблудился?

– Я? Ни при каких обстоятельствах в жизни и ни в одном лесу на свете! А уж в этом тем более. – Силач нагнулся и пристально осмотрел следы на замерзшей траве. – Тут мы с двоюродным братом добывали дичь. Это он научил меня говорить с птицами и строить подстилки из бороды деревьев.

И Озерный замок он мне также показывал.

Нет, это Хват отклонился с пути, а не я! Он почему-то быстро забрал на запад.

– Твой двоюродный брат? – Реза с любопытством взглянуть на него. – Он также у разбойников?

Силач покачал головой.

– Нет, он ушел к поджигателям, – сообщил он, не глядя на Резу. – А позже провалился сквозь землю вместе с Каприкорном, и больше его никто не видел. Он был большой, страхолюдный, но я всегда был посильнее, кроме того в юные годы. Я довольно часто о нем вспоминаю. Само собой разумеется, он заделался проклятым поджигателем, но все же это мой родич, осознаёшь…

Большой, страхолюдный… Реза перебрала в памяти людей Каприкорна. Плосконос? Твоего родича Силач, убил голос Мо, – поразмыслила она. – Стал бы ты его защищать, если бы знал об этом? Да, возможно стал бы.

– Давай посмотрим, что увело его с пути, – сообщила она. – Отправимся по следам.

Они не так долго осталось ждать нашли его людей и Хвата на поляне, покрытой опавшей листвой. Мертвецы лежали на земле, как словно бы деревья скинули их заодно с страницами. Над трупами уже трудились вороны.

Реза спугнула их – и в кошмаре отпрянула, заметив тело Хвата.

– Что это было?

– Ночной кошмар! – Силач сказал еле слышно.

– Ночной кошмар? Но они убивают одним испугом! Я видела!

– Это в случае если им помешать. В то время, когда имеется возможность, они утоляют голод.

Мо в один раз показывал ей оболочку вылупившейся стрекозы. Безлюдная кожа еще обрисовывала очертания тела. От Хвата осталось приблизительно то же.

Резу оторвало.

– Не нравится мне это. – Силач изучал залитую кровью поляну. – Похоже, нападавшие находились и наблюдали, как ночной кошмар его кушает, словно бы это их ручной зверь, как медведь у Принца!

Он прислушался, но около царило безмолвие. Лишь вороны ждали собственного часа на деревьях. Силач закрыл мертвое лицо Гекко его плащом.

– Да, я отправлюсь по следам. Дабы определить, откуда пришли убийцы.

– Это я тебе и без того могу сообщить. – Реза согнулась над одним из мертвецов и немного подняла его левую руку. На ней не хватало мизинца. – Твой младший брат говорил мне, что у Змееглава новый телохранитель. Он был пытчиком во Дворце Ночи, а сейчас взял увеличение.

По словам Дориа, данный тип известен тем, что отрезает каждому убитому им человеку мизинец совершает из кости свистульку, дабы поиздеваться над Свистуном… Свистулек у него не перечесть, говорят. – Резу трясло, не смотря на то, что сейчас она имела возможность не опасаться Хвата. – Она не сможет его обезопасисть, – тихо сказала она. – Виоланта не спасет Мо! Они убьют его…

Силач поднял ее и неудобно обнял.

– Что будем делать? – задал вопрос он. – Возвращаемся?

Но Реза покачала головой. Они приручили ночной кошмар. Ночной кошмар… Она огляделась.

– Сорока, – сказала она. – Где сорока? Позови ее.

– Я же тебе сообщил: она сказала не по-птичьи, – ответил Силач и все же изобразил сорочий стрекот.

Ответа не было, но тут Реза заметила труп.

Мортола лежала в стороне от остальных. Из ее груди торчала стрела. Реза довольно часто воображала себе, как заметит наконец мертвой ненавистную старая женщина.

Ей столько раз хотелось убить Мортолу собственными руками, но на данный момент она не испытывала никаких эмоций. На снегу рядом с покойницей лежало пара тёмных перьев, а ногти на левой руке все еще были похожи на птичьи когти. Реза нагнулась и отвязала кошель от пояса Мортолы.

В том месте лежали маленькие тёмные зерна, такие же, как те, что налипли у Мортолы на бледных губах.

– Кто это? – Силач с удивлением смотрел на старая женщина.

– Экономка Каприкорна. Мастерица готовить яды. Ты точно слышал о ней.

Силач кивнул и нечайно отошёл на ход.

Реза привязала кошель Мортолы себе на пояс.

– В то время, когда я была у нее в рабстве, – она улыбнулась заметив круглые от удивления глаза Силача, – так вот в то время, когда я была ее служанкой, говорили, что Мортола отыскала растение, семена которого разрешают поменять обличье. Служанки именовали его малая смерть и говорили шепотом, что нередкое его потребление лишает разума. Они показывали мне это растение – его возможно применять и для того чтобы, – но превращения я постоянно считала сказкой.

Разумеется, я была неправа. – Реза подняла тёмное перо и положила на простреленную грудь Мортолы. – Тогда говорили, что Мортола прекратила прибегать к малой смерти, по причине того, что в образе птицы ее чуть не сожрала лиса. Но в то время, когда я заметила в пещере сороку, то сходу осознала, что это она. Реза выпрямилась.

Силач продемонстрировал на кошель у нее на поясе.

– Если судить по данной истории, тебе лучше покинуть эти зерна тут.

– Ты думаешь? – ответила Реза. – Да, возможно. Отправимся, не так долго осталось ждать стемнеет.

Человеческие гнезда

Берегись:

Слова сбежали в темноту, Не связанные смыслом и мелодией.

Еще мокрые, отяжелевшие ото сна.

Они плывут по бурной реке

И преобразовываются в презрение.

Карлос Друммонд де Андраде.

В отыскивании поэзии

У Мегги так мерзли ноги, что пальцы уже ничего не ощущали, не обращая внимания на сапоги, каковые она так кстати захватила из другого мира. Только на протяжении этого нескончаемого марш-броска все осознали, как прекрасно пещера защищала от надвигающейся зимы и до чего легкая у них одежда. Хуже холода был лишь ливень.

Он капал с листьев и превращал почву в топь, мёрзнувшую к ночи. Одна девочка уже подвернула ногу, и Элинор несла ее на руках. Любой взрослый нес по крохе, но рук не хватало.

Хват увел с собой большое количество народу, и Реза с Силачом также ушли.

Тёмный Принц нес сходу троих детей – двух на руках и одного на пояснице, не смотря на то, что он так же, как и прежде мало ел, а Роксана заставляла его время от времени отдыхать. Мегги уткнулась лицом в волосы малыша, обнимавшего ее за шею. Беппе.

Он напоминал ей внуков Фенолио. Беппе весил мало.

Дети в далеком прошлом уже недоедали. Но по окончании многочасовой ходьбы по топкой земле он казался тяжелее взрослого.

– Мегги, спой еще песню, – неустанно твердил Беппе, и она пела, негромко, звенящим от усталости голосом – очевидно, о Перепеле. Она сейчас забывала иногда, что поет о собственном отце. В то время, когда глаза у Мегги слипались на ходу, перед ней поднимался замок, виденный в огне Фарида: каменный цветок на водной глади.

Она отчаянно пробовала рассмотреть между чёрных стен Мо, но ничего не получалось.

Она была одна. С того времени как ушла Реза, Мегги ощущала это еще острее. Не обращая внимания на Элинор, не обращая внимания на Фенолио, не обращая внимания на всех этих детей и уж само собой разумеется не обращая внимания на Фарида.

Но из щемящего одиночества, которое время от времени разгонял только Дориа, выросло что-то новое – сознание, что она обязана защищать тех, кто так же одинок, как она, без отца, без матери, неприкаянных беглецов в мире, чужом для них, как и для нее, не смотря на то, что дети ни при каких обстоятельствах не знали другого.

Так как и Фенолио был родом не из этого, и все же его слова – единственное, что показывало им на данный момент дорогу.

Он шел перед ней, рядом с Тёмным Принцем, неся на закорках Деспину, не смотря на то, что она была старше, чем многие дети, которым приходилось идти самим. Ее брат с другими мальчишками бежал в первых рядах. Они носились около деревьев, как словно бы не знали, что такое усталость.

Тёмный Принц все время подзывал их обратно и приказал нести мелких, как это делали и старшие девочки.

Фарид с Дориа ушли так на большом растоянии вперед, что Мегги уже час не видела их, в отыскивании дерева, которое Фенолио так убедительно обрисовал Тёмному Принцу, что тот и в действительности приказал сниматься с лагеря. Иначе, больше им все равно не на что было сохранять надежду.

– На большом растоянии еще? – в очередной раз услышала Мегги вопрос Деспины.

– Нет, еще самую малость – и мы в том месте, – ответил Фенолио.

Вероятнее, он и сам не знает.

Мегги слышала, как он говорил Тёмному Принцу о гнездах. Они выглядят как огромные гнезда фей, но в том месте жили люди, Принц! Большое количество людей. В то время, когда гиганты повадились красть у них детей, люди выстроили гнезда на таком высоком дереве, что ни один гигант не имел возможности до них дотянуться.

– Из чего направляться, что великанов в повести следует сделать не через чур громадными, – шепнул он Мегги.

– Человеческие гнезда? – негромко отозвалась она. – Это ты прямо на данный момент придумал?

– Нет, само собой разумеется. Глупости какие конкретно, – обиженно ответил Фенолио. – Я разве просил тебя вычитать их? Данный мир устроен так, что в нем в полной мере возможно жить, не выдумывая неизменно что-то невиданное, не смотря на то, что данный дурак Орфей другого мнения.

Надеюсь, он сейчас требует подаяния на улицах Омбры, в наказание за то, что выкрасил моих фей во все цвета радуги!

– Беппе, а сейчас пройдись-ка ножками! – Мегги спустила на землю сопротивляющегося малыша и взяла на руки девочку, спотыкавшуюся от усталости.

– На большом растоянии еще?

Как довольно часто Мегги задавала отцу данный вопрос на протяжении продолжительных автомобильных переездов к больным книгам!

Совсем чуть-чуть осталось, Мегги, – слышался ей голос Мо, и от усталости она на мгновение вообразила, что папа набросил куртку на ее замерзшие плечи, но это только ветка задела ее по пояснице. Мегги поскользнулась на мокрых страницах, целым ковром покрывавших почву, и упала бы, не поддержи ее Роксана.

– Осмотрительнее, Мегги, – сообщила она, и на мгновение ее лицо показалось Мегги более родным, чем лицо матери.

– Мы нашли это дерево! – Дориа вырос перед ними так неожиданно, что малыши испугались. Он целый промок и дрожал от холода, но вид у него был радостный, очень. – Фарид остался в том месте. Он желает взобраться наверх и взглянуть, пригодны ли еще гнезда для жилья!

Они огромные! – Дориа раскинул руки. – Нам придется что-то соорудить, дабы поднять в том направлении малышей, но у меня, думается, имеется мысль.

Мегги ни при каких обстоятельствах еще не слышала, дабы он так много и скоро сказал.

К нему подбежала маленькая девочка, и Дориа со хохотом забрал ее за руки и закружил.

– В том месте нас Зяблик ни за что не отыщет! – вскрикнул он. – Осталось лишь обучиться летать, и мы сможем жить на свободе, как птицы!

Дети возбужденно загалдели. Тёмный Принц поднял руку.

– Где это дерево? – Голос у него был глухой от усталости. У Мегги иногда появлялось пугающее чувство, словно бы яд что-то сломал в нем, набросил тень на свет, что он постоянно излучал.

– Вон в том месте, в первых рядах! – Дориа махнул рукой за влажные деревья.

Кроме того у самых усталых откуда-то взялись силы.

– Негромко! – крикнул Тёмный Принц, но дети были через чур возбуждены, дабы слушаться. Их звонкие голоса на большом растоянии разносились по лесу.

– Ну, сказал же я тебе! – Фенолио подошел к Мегги. В его глазах светилась прошлая гордость за собственный мир – чувство, которому он неизменно легко поддавался.

– Ты большое количество чего сказал! – Элинор опередила Мегги с ответом. Она промокла, замерзла и очевидно была в плохом настроении. – Но я этих превосходных гнезд еще не видела, и нужно согласиться, что возможность сидеть в такую погоду на дереве меня не особенно воодушевляет!

Фенолио не удостоил ее ответа.

– Мегги! – тихо сказал он. – Как кличут этого парня? Ну, ты знаешь, брата Силача.

– Дориа?

Дориа обернулся, в то время, когда Мегги сказала его имя, и она улыбнулась ему. Мегги нравилось, как он на нее наблюдает. Его взор согревал ей сердце совсем по-второму, чем это было с Фаридом.

Совсем по-второму.

– Дориа, – пробормотал Фенолио. – Дориа. Привычное имя.

– Неудивительно, – ехидно увидела Элинор. – Известный род Дориа сыграл громадную роль в итальянской истории.

Фенолио зло взглянуть на нее, но опоздал сообщить того, что очевидно крутилось у него на языке.

– Вот они!

Звонкий голос Иво взорвал сгущающиеся сумерки, и Минерва нечайно зажала ему рот ладонью.

Это вправду были они.

Человеческие гнезда.

Смотрелись они совершенно верно так, как было обрисовано в книге Фенолио. Он просматривал Мегги эти строки: Огромные гнезда в кроне огромного дерева, чьи вечнозеленые ветви подымались в небо так высоко, что его вершина, казалось, теряется в тучах. Гнезда были круглые, как у фей, но Мегги различала между ними мосты, сети из вьющихся растений, лестницы.

Дети столпились около Тёмного Принца и смотрели вверх с таким восхищением, как будто бы он привел их к облачному замку. Но самый радостный вид был у Фенолио.

– Превосходно, правда? – вскрикнул он.

– Высоко, это уж совершенно верно! – В голосе Элинор не было энтузиазма.

– В этом и суть! – быстро парировал Фенолио.

Но Минерва и другие дамы также наблюдали невесело.

– А те, кто раньше жил в том месте, наверху? – задала вопрос Деспина. – Они позже упали?

– Нет, само собой разумеется! – со злобой отозвался Фенолио, но Мегги видела по его лицу, что он понятия не имеет, куда подевались прошлые насельники гнезд.

– Я думаю, они просто соскучились по земле! – раздался тоненький голосок Сланца.

Оба стеклянных человечка сидели у Дариуса в кармане пальто. Он единственный был одет по-зимнему и щедро делился этим преимуществом с детьми. Они по двое залезали к нему под теплую ткань, как цыплята под крылья курицы.

Тёмный Принц наблюдал на необычные жилища, рассматривал дерево, на которое предстояло встать и молчал.

– Детей будем подымать в сетях, – сообщил Дориа. – А вон те плети возможно применять как верёвки. Мы с Фаридом их опробовали, они выдержат.

– Это лучшее укрытие на свете!

Голос Фарида раздавался откуда-то сверху. Он умело, как белочка, спускался по стволу, как будто бы жил раньше не в пустыне, а на деревьях.

– Кроме того в случае если собаки Зяблика найдут нас тут, сверху мы сможем защищаться.

– Надеюсь, в том месте, наверху, они нас все-таки не отыщут, – сообщил Тёмный Принц. – Строить подземное убежище все равно времени нет, а наверху мы, возможно, сможем продержаться , пока…

Все взглянуть на него. Да – до каких пор?

– До тех пор пока Перепел не убьет Змееглава! – сообщил кто-то из детей с таковой убежденностью, что Принц нечайно улыбнулся.

– Как раз так. До тех пор пока Перепел не убьет Змееглава.

– И Свистуна! – добавил второй мальчик.

– И его также, само собой разумеется.

Тёмный Принц и Баптиста обменялись взором, где надежда смешивалась с тревогой.

– Да, он убьет их обоих, а позже женится на Уродине, и они будут править счастливо до конца своей жизни! – Деспина радовалась так весело, как будто бы уже дредставляла себе свадьбу.

– Нет-нет! – Фенолио взглянуть на нее с таким кошмаром, как будто бы ее слова на данный момент сбудутся у него на глазах. – Деспина, что ты, у Перепела уже имеется супруга! Ты разве забыла мать Мегги?

Деспина со страхом взглянуть на Мегги и прижала ладошку ко рту, но Мегги погладила ее по голове.

– Все равно история оказалась хорошая! – шепнула она девочке на ухо.

– Тяните к гнездам верёвки, – сообщил Тёмный Принц Баптисте. – И спроси Дориа, как он планирует втаскивать сети наверх. Пара человек пускай влезут на дерево и осмотрят прогнившие места.