Громкие слова, тихие слова 4 страница

– Фарид! – Орфей смотрел на них сверху, как будто бы был повелителем этого мира. – В случае если ветхий дурак не передаст Мортимеру того, о чем я просил, сделай это за него. светло?

Ветхий дурак, – повторил про себя Фенолио. – О всевышние книг, отдайте мне власть над словами, дабы я имел возможность наконец убрать эту чертову Баранью Голову из моей повести!

Он желал достойно ответить Орфею, но слова снова вышли из повиновения, а Фарид уже нетерпеливо тащил его за собой.

Печальная Омбра

Придворные кликали меня Радостным Принцем.

О! В случае если наслаждения смогут принести счастье, как я был радостен!

А позже я погиб. И по сей день они поставили меня так высоко, что я вижу всю нищету и всю скорбь моего города.

И хоть сердце у меня сейчас оловянное, я не могу не плакать.

Оскар Уайльд. Радостный принц[5]

Фарид говорил Мегги, как тяжело сейчас попасть в Омбру, и она передала Мо его слова: Стражники сейчас не те безобидные дураки, что находились в том месте раньше. Поразмысли заблаговременно, что им ответить на вопрос, для чего ты идешь в город. Чего бы они ни настойчиво попросили, веди себя смирно и покорно.

Обыскивают редко. В случае если повезет, смогут – проходи, дескать.

Им не повезло. Стражники остановили их. Мегги мучительно напряглась, в то время, когда один из воинов жестом приказал Мо спешиться и настойчиво попросил предъявить образчик его ремесла. До тех пор пока стражник рассматривал книгу, переплетенную из картинок Резы, Мегги испуганно всматривалась в полускрытое шлемом лицо, пробуя предугадать, не виделись ли они в замке Змееглава. А что, в случае если солдат найдёт нож, запрятанный в поясе Мо?

За один данный нож его имели возможность убить. В Омбре носить оружие разрешалось лишь оккупантам.

Но Баптиста сшил пояс так умело, что кроме того умелые руки стражника не нащупали ничего странного.

Прекрасно, что у Мо имеется нож, – думала Мегги, в то время, когда через окованные железом ворота они въезжали мимо выставленных копий стражи в город, пребывавший сейчас под властью Змееглава.

Мегги не была в Омбре с того времени, как отправилась с Сажеруком в тайный лагерь комедиантов. Казалось, прошла вечность с того времени, как она бежала по этим улицам с письмом Резы, извещавшим, что Мортола стреляла в ее отца. На мгновение она уткнулась лицом в пояснице Мо, охваченная счастьем от того, что он опять с ней, живой, здоровый, и что она наконец продемонстрирует ему то, о чем столько говорила: мастерскую Бальбулуса и библиотеку Жирного Герцога.

На данный прекрасный миг она забыла о страхе, как будто бы Чернильный мир принадлежал на данный момент лишь им двоим.

Омбра нравилась Мо. Мегги видела это по его лицу, по тому, как он наблюдал около, придерживая коня, пристально оглядывая улицу за улицей. Само собой разумеется, захватчики искалечили город, но красота, положенная строителями в порталы, арки и колонны, осталась на месте.

Ее не было возможности увезти с собой, а разбитая на куски, она теряла всякую сокровище.

Исходя из этого под балконами и окнами Омбры так же, как и прежде цвели каменные цветы, по карнизам и колоннам вился каменный плющ, а на стенах из яркого песчаника гротескные маски высовывали языки из необычно перекошенных ртов и плакали каменными слезами.

Только герб Жирного Герцога был везде разбит, и льва возможно было предугадать лишь по остаткам гривы.

– Вон та улица справа ведет к рыночной площади, – шепнула Мегги, и Мо кивнул, как будто бы во сне.

Похоже, пока они скакали по городу, в его ушах звучали слова, обрисовывающие то, что он видел сейчас собственными глазами. Мегги слышала о Чернильном мире лишь от матери, а Мо без финиша просматривал и перечитывал книгу Фенолио все те годы, что пробовал найти в ее словах Резу.

– Все так, как ты себе воображал? – негромко задала вопрос Мегги.

– Да, – так же негромко отозвался Мо. – Так – и не так.

На рыночной площади толпился народ, как будто бы в мирные времена Жирного Герцога, лишь сейчас в данной толпе практически не было мужчин. И комедианты опять были тут. Да, шурин Змееглава открыл бродячим артистам доступ в город.

Действительно, ходили слухи, что пускали в действительности лишь тех, кто соглашался шпионить для Зяблика.

Мо с опаской объехал кучку детей. Детей в Омбре было большое количество, лишь отцы их погибли.

Мегги заметила над детскими головками поворачивающийся факел, позже второй, третий… Искры меркли в прохладном воздухе. Фарид? – поразмыслила она, не смотря на то, что знала, что по окончании смерти Сажерука он не выступает больше с огненными фокусами. Но тут Мо быстро натянул на лицо капюшон, и взор Мегги натолкнулся на жирно смазанное лицо с неизменной сияющей ухмылкой.

Коптемаз.

Мегги ухватилась за плащ Мо, но папа ехал себе дальше, словно бы и не увидел человека, что в один раз уже выдал его. Дюжина комедиантов, если не больше, заплатила судьбой за то, что Коптемаз знал об их тайном лагере, и Мо чуть не был в числе жертв.

Всей Омбре было как мы знаем, что Коптемаз – собственный человек во Дворце Ночи, что за собственный предательство взял много денег лично от Свистуна, и что сейчас он в хороших отношениях кроме этого и с Зябликом; и все же он стоял, радуясь, среди рыночной площади – единственный огненный жонглер в Омбре вне конкуренции по причине того, что Сажерук погиб, а Фарид не хотел больше играться с огнем. Да, в Омбре и правда сменился хозяин.

Для Мегги не могло быть более ясного свидетельства этому, чем лоснящееся жиром лицо Коптемаза с неестественной ухмылкой. Говорят, алхимики Змееглава поделились с ним собственными рецептами, и пламя, с которым он сейчас выступал, был чёрный, коварный и убийственный, как порох, что Коптемаз в него подмешивал, по причине того, что в противном случае пламя ему не подчинялось. Силач говорил Мегги, что дым от данной смеси действовал одуряюще и зрителям казалось, словно бы они видят перед собой величайшего из огненных жонглеров.

Как бы то ни было, дети Омбры рукоплескали в ладоши, не смотря на то, что факелы не взлетали и на половину той высоты, что у Сажерука и Фарида. Представление разрешало на время забыть печальные глаза матерей и тяжелый труд, ожидавший дома.

– Мо! – Мегги быстро отвернулась, в то время, когда Коптемаз взглянуть в их сторону. – Давай повернем обратно, пожалуйста! Внезапно он тебя определит?

Тогда ворота Омбры захлопнутся. И их будут гонять по улицам, как попавшихся в ловушку крыс!

Но Мо чуть заметно покачал головой и придержал коня за одним из рыночных лотков.

– Не нервничай. Коптемазу на данный момент не до того – он опасается обжечь собственный прекрасное лицо, – тихо сказал он Мегги. – Но давай-ка спешимся. Так мы будем меньше кидаться в глаза.

Лошадь заробела, в то время, когда Мо повел ее через толпу, но он успокоил ее негромкими уговорами. Мегги заметила за лотками жонглера, что раньше считался человеком Тёмного Принца. Многие комедианты поменяли хозяина, в то время, когда стало известно, что Зяблик готов платить.

И они вовсе не считали, что наступили нехорошие времена.

Торговцы на рынке также приобретали хорошие барыши. Для вдов Омбры разложенные на прилавках товары были недоступны, но его друзья и Зяблик с наслаждением брали драгоценные ткани, расплачиваясь тем, что сумели выжать из захваченного города: украшениями, разнообразными предметами и оружием роскоши, заглавия которых не знал возможно, и сам Фенолио. Тут возможно было приобрести кроме того лошадей… Мо с любопытством осматривался в пестрой толпе, как словно бы тут и не было никакого Коптемаза.

Казалось, он желает рассмотреть каждое лицо в рыночной сутолоке, каждую диковинку, выставленную на продажу; но вот его взор сосредоточился на башнях, показывавшихся за черепичными крышами, и сердце Мегги сжалось. Он не раздумал идти в замок, и Мегги на данный момент проклинала себя за то, что поведала ему о Бальбулусе и его мастерстве.

На глаза им попалось объявление о награде за голову Перепела. У Мегги перехватило дух, но Мо только взглянул насмешливо на неумелый портрет и пригладил собственные чёрные, остриженные как у крестьянина волосы.

Что, в случае если тут окажется кто-нибудь из воинов, защищавших его во Дворце Ночи? Вон тот, думается, пристально наблюдает на них. А комедиантка слева – так как это, наверное, одна из тех дам, что вышли вместе с ними из застенков Змееглава. Отправимся скорее, Мо, – думала она и желала уже потянуть его за собой в какой-нибудь проулок, под какую-нибудь арку – только бы скрыться от всех этих глаз.

Двое детей схватились за ее юбку и протянули нечистые ладошки, выклянчивая подаяние. Мегги беспомощно улыбнулась им. Денег у нее при себе не было.

Какой у них голодный вид!

Через толпу протиснулся солдат и грубо оттолкнул попрошайничающих детей. Скорее бы появляться у Бальбулуса! – поразмыслила Мегги, в этот самый момент Мо так быстро остановился, что она налетела на него.

Рядом со столом цирюльника, очень громко расхваливавшего собственные чудодейственные умения, стайка мальчишек глазела на позорный столб. В том месте стояла дама, ее руки и голова были зажаты древесными тисками, так что она была беззащитна, как тряпичная кукла. На ее лицо налипли гнилые овощи, прочая дрянь и навоз, которую дети насобирали между лотками.

Мегги такое уже видела, в то время, когда ходила по городу с Фенолио, но Мо застыл, как будто бы забыл, для чего приехал в Омбру. Он стал чуть ли не бледнее самой дамы, на лице которой слезы рисовали нечистые подтеки, и на мгновение Мегги испугалась, что он на данный момент схватится за нож, запрятанный в поясе.

– Мо! – Она схватила отца за рукав и скорее потащила прочь, подальше от глазеющих детей, каковые уже начали на него оборачиваться, на улицу, ведущую к замку.

– Ты такое уже видела?

Как он на нее наблюдает! Как словно бы неимеетвозможности поверить, что она способна с этим согласиться.

Данный взор смутил Мегги.

– Да, – пристыженно ответила она. – Да, пара раз. Позорный столб был и при Жирном Герцоге.

Мо так же, как и прежде наблюдал на нее во все глаза.

– Лишь не скажи мне, что к этому зрелищу возможно привыкнуть.

Мегги опустила голову. Возможно. К сожалению, возможно.

Мо жадно втянул воздушное пространство, как словно бы не имел возможности продохнуть все время, что смотрел на заплаканную даму. И без звучно зашагал дальше. Он не сказал ни слова до самого замка.

Перед воротами стоял еще один позорный столб. У мальчика, привязанного в том месте, сидели на обнажённой коже огненные эльфы. Мо сунул Мегги поводья и шагнул к столбу, перед тем как дочь сумела его удержать.

Не обращая внимания ни на стражу, смотревшую от ворот ни на проходивших мимо дам, со страхом отворачивавших головы, он согнал огненных эльфов с дистрофичных детских рук. Мальчик с большим удивлением наблюдал на него. Его лицо ничего не высказывало, не считая стыда – и страха страха.

И Мегги отыскала в памяти, что говорил ей Фарид – словно бы Сажерук и Тёмный Принц когда-то бок о бок находились у позорного столба и лет им было тогда не больше, чем этому мальчишке, с таким страхом смотревшему на собственного защитника.

– Мортимер!

В первую 60 секунд Мегги не определила старика, оттащившего Мо от позорного столба. Седые волосы падали Фенолио практически до плеч, глаза были налиты кровью, лицо заросло щетиной. Он смотрелся дряхлым.

Ни при каких обстоятельствах прежде Мегги не вспоминала о возрасте Фенолио, но на данный момент она не имела возможности думать ни о чем втором.

– Ты что, с ума сошел! – тихо, но яростно крикнул он ее отцу. – Здравствуй, Мегги, – добавил он рассеянно.

В этот самый момент кровь ринулась Мегги в лицо – за спиной Фенолио она увидала Фарида. Фарид.

Сделай холодный вид! – приказала себе Мегги, но губы неудержимо радовались. – Никаких ухмылок! – думала она, а глаза так и сияли. Видеть его было таким счастьем! На плече у него сидел Пролаза, сонно подергивая хвостом.

– Здравствуй, Мегги! Как дела? – Фарид погладил куницу.

Двенадцать дней. Двенадцать дней он не давал о себе знать. Мегги поклялась не говорить с ним при встрече.

Но злиться на Фарида выяснилось нереально. Вид у него был так же, как и прежде понурый.

Куда девался хохот, прежде неотделимый от его лица, как броские тёмные глаза? Он также улыбнулся, здороваясь с Мегги, но эта ухмылка была только бледной тенью прошлой.

– Я все время желал пойти к тебе, но Орфей меня не отпускал!

Он сказал практически машинально. Его интересовал на данный момент лишь ее папа. Перепел.

Фенолио тащил Мо за собой, подальше от позорного столба, подальше от воинов. Мегги поспешила за ними. Лошадь тревожно зафыркала, но Фарид успокоил ее.

Сажерук научил его говорить с животными.

Вот он идет совсем рядом – и без того на большом растоянии, – думала семь дней.

– Ты что? – Фенолио все еще прочно держал Мо, как будто бы опасался, что тот опять рванется к позорному столбу. – Желаешь, дабы стража и тебя в том направлении привязала? Не дождешься! Тебя они сходу проткнут копьем.

– Это же огненные эльфы! Они прожигают кожу полностью! – Голос у Мо был хриплый от гнева.

– Благодарю, что растолковал! Как словно бы не я их придумал, этих тварей. Ничего, мальчик от этого не погибнет.

Возможно, это вор, и больше я не хочу о нем слышать.

Мо высвободился и быстро повернулся к старику спиной, как будто бы опасаясь не сдержаться и ударить его. Он наблюдал на стражников, их оружие, позорный столб и стены замка, как словно бы искал метода мгновенно стереть с лица земли все это. Не наблюдай на стражников, Мо! – в мыслях умоляла Мегги. Это было первое, чему научил ее тут Фенолио: ни при каких обстоятельствах не наблюдай прямо в лицо воину, рыцарю, вельможе – никому из тех, кто в нашем мире в праве носить оружие.

– Чудесный Язык, желаешь, я сделаю так, что эльфы прекратят на него садиться? – встрял Фарид между Мо и Фенолио.

Пролаза зашипел на старика, как словно бы учуял в нем обстоятельство всего зла, творившегося в мире. А Фарид, не ждя ответа, побежал к позорному столбу, где эльфы уже опять облепили полураздетого мальчишку Он щелкнул пальцами, и в атмосферу взметнулись искры. Они опускались на блестящие крылышки эльфов, больно обжигая их, так что маленькие кусаки с яростным жужжанием вспорхнули и роем полетели прочь.

Один из стражников схватился за копье, но тут Фарид легким перемещением нарисовал на стене замка огненного василиска. Стражники оторопело уставились на пылающий герб собственного господина, а Фарид отвесил им красивый поклон и неторопливой походкой двинулся обратно к Мо.

– Безрассудное ухарство, друг! – неодобрительно сообщил Фенолио, но Фарид не обратил на него внимания.

– Для чего ты пришел ко мне, Чудесный Язык? – задал вопрос он негромко. – Это страшно!

Но глаза у него сверкали. Фарид обожал страшные приключения и обожал Мо за то, что тот сделался Перепелом.

– Тут имеется пара книг, на каковые я желаю посмотреть.

– Книг? – Фарид взглянуть на него с таким удивлением, что Мо нечайно улыбнулся.

– Да, книг. Особых книг.

Мо поднял глаза к самой высокой башне замка. Мегги детально обрисовала ему, где находится мастерская Бальбулуса.

– Что поделывает Орфей? – Мо покосился в сторону стражи. Воины рылись в подводе мясника и, наверное, сами не знали, что они в том месте ищут. – Он, я слышал, все богатеет и богатеет.

– Уж это совершенно верно! – Фарид тихо погладил Мегги по пояснице.

В присутствии Мо он старался обходиться незаметными нежностями. Фарид весьма уважал отцов. Но от Мо, само собой разумеется, не укрылось, как Мегги покраснела.

– Богатеть-то он богатеет, а для Сажерука так ничего и не написал. В голове у него одни клады и любая невидаль, которую возможно реализовать Зяблику: рогатые кабаны, золотые левретки, крылатые пауки, лиственные человечки…

– Крылатые пауки? Лиственные человечки? – Фенолио с кошмаром взглянуть на Фарида, но тот не обращал на него внимания.

– Орфей желает с тобой поболтать, – сообщил он на ухо Мо, – о Белых Дамах. Не отказывай ему! Пожалуйста!

Возможно, то, что ты знаешь, и правда окажет помощь ему вернуть Сажерука!

Мегги заметила сочувствие на лице Мо. Как и она сама, папа не верил, что Сажерука возможно вернуть.

– Глупости, – сообщил он, нечайно потрогав место, куда попала пуля Мортолы. – Я ничего не знаю. Лишь то, что знают все.

Стражники пропустили мясника, и один из них смотрел сейчас в сторону Мо. На стене замка все еще пылал василиск, нарисованный Фаридом.

Мо повернулся спиной к воинам.

– Слушай, – еле слышно сообщил он Мегги, – я не должен был тебя ко мне приводить. Прошу вас, останься с Фаридом, пока я схожу в замок. Он проводит тебя к Роксане, а я приду прямо в том направлении за тобой и Резой.

Фарид обнял Мегги за плечи.

– Само собой разумеется иди! Я за ней присмотрю.

Мегги со злобой скинула его руку. Ей не очень приятно было отпускать Мо одного, не смотря на то, что в глубине души плохо хотелось остаться с Фаридом. Она так по нему скучала.

– Присмотришь? Кто тебя требует за мной присматривать? – задала вопрос она резче, чем сама желала.

Какой дурой делаешься, в то время, когда влюбишься!

– В присмотре Мегги не испытывает недостаток, это правда. – Мо мягко вынул у нее из рук поводья. – Мне думается.

– Она чаще присматривала за мной, чем я за ней. Я не так долго осталось ждать возвращусь, – сообщил он дочери. – Обещаю. Маме ни слова хорошо?

Мегги без звучно кивнула.

– Не переживай! – заговорщически шепнул Мо.

В песнях говорится, что Перепела постоянно сопровождает его красивая женщина – дочь. Исходя из этого без тебя я буду вызывать значительно меньше подозрений.

– Песни лгут! – тихо сказала Мегги в ответ. – У Перепела нет никакой дочери. Он не папа. Он разбойник.

Пара секунд Мо внимательно наблюдал на нее, а позже поцеловал в лоб, как будто бы хотя стереть то, что она сообщила. И отправился за торопившим его Фенолио к воротам замка.

Мегги не отрываясь наблюдала ему вслед. Вот он остановился около стражи. В тёмной одежде Мо смотрелся как настоящий мастер из далекой страны, проделавший продолжительный путь, дабы заключить в хорошую оправу миниатюры известного Бальбулуса.

Кому какое дело, что по пути переплетчик превратился в разбойника?

Опоздал Мо повернуться спиной, Фарид забрал Мегги за руку.

– Папа у тебя храбрый, как лев! – тихо сказал он. – Но, по-моему, мало не в собственном уме. Будь я Перепелом, я бы ни за что не отправился в эти ворота, тем более для каких-то книг!

– Ты не осознаёшь! – негромко ответила Мегги. – Ни за чем вторым он бы в том направлении не отправился – лишь для книг!

Тут она ошибалась, но это ей предстояло определить позднее.

Воины пропустили переплётчика и поэта. Мо в последний раз посмотрел назад на Мегги и провалился сквозь землю в воротах, под опускной решеткой с двумя десятками грозных, острых как копья наконечников. С того времени как в замке поселился Зяблик, решетку опускали ночью либо по сигналу набатного колокола. Мегги в один раз слышала эти звуки и сейчас нечайно ожидала, что они раздадутся опять, когда Мо провалится сквозь землю за замечательными стенками: звон колокола, бряцание цепей, державших решетку, стук металлических наконечников…

– Мегги! – Фарид забрал ее за подбородок и развернул лицом к себе. – Честное слово, я в далеком прошлом бы уже пришел к тебе, но днем Орфей не дает мне ни 60 секунд продыху, а по ночам я пробираюсь в усадьбу Роксаны. Я знаю, она каждую ночь ходит в том направлении, куда запрятала Сажерука. Но всегда она меня подмечает, и мне не удается ее выследить.

Глупую гусыню еще возможно подкупить булочкой с изюмом, но в хлеву меня кусает линкетто, а вдруг и от него удается увернуться, то Гвин тут как тут. Роксана его сейчас кроме того в дом пускает, а ведь раньше кидала в него камнями!

О чем он говорит? Какое ей дело до Сажерука и Гвина? Если ты по мне скучал, – крутилось у нее в голове, – то отчего же не пришел хоть раз, вместо того дабы пробираться к Роксане? Хотя бы раз.

На это мог быть лишь один ответ. Он скучал по ней далеко не так очень сильно, как она по нему. Он обожал Сажерука больше, чем ее.

Кроме того сейчас, в то время, когда Сажерук погиб.

И все же Мегги не отстранилась от его поцелуев. В нескольких шагах от них стоял у позорного столба мальчик, искусанный огненными эльфами. Лишь не скажи мне, что к этому зрелищу возможно привыкнуть…

Коптемаза Мегги увидела, в то время, когда он уже входил в ворота.

– Что в том месте такое? – задал вопрос Фарид, увидев, что она напряженно наблюдает через его плечо. – А, Коптемаз. Ну да. Он собственный человек в замке.

Нечистый предатель! Любой раз, как я его вижу, мне хочется перерезать ему глотку!

– Необходимо предотвратить Мо!

Стражники пропустили огнеглотателя, как ветхого привычного. Мегги шагнула было в их сторону, но Фарид удержал ее.

– Куда ты? Твоего отца он не заметит! Замок громадной, а Чудесный Язык отправился к Бальбулусу. Вот уж в том месте Коптемазу совершенно верно нечего делать! У него три любовницы среди придворных дам, к ним он и идет, в случае если лишь его не перехватит Якопо.

Коптемаз обязан устраивать ему представления по два раза на дню, не смотря на то, что он так же, как и прежде плохой огнеглотатель, что бы в том месте ни говорили о нем и его порошках. Жалкий доносчик!

Я и правда не осознаю, из-за чего Тёмный Принц до сих пор его не прирезал – либо твой папа. Что ты на меня так наблюдаешь? – задал вопрос он, видя ошеломленный взор Мегги. – Чудесный Язык так как собственными руками прикончил Басту! Действительно, я этого не видел…

Фарид на мгновение отвел глаза, как неизменно, в то время, когда ему случалось упомянуть о времени, в то время, когда он был мертв.

Мегги неотрывно наблюдала на ворота замка. Ей слышался голос Мо: Да ладно тебе! Коптемаз видел меня в последний раз полумертвым. Помимо этого, для него было бы лучше со мной не видеться – надеюсь, он это осознаёт…

Перепел.

Прекрати именовать его так! – сообщила себе Мегги. – Прекрати, не смей!

– Отправимся! – Фарид забрал ее за руку. – Чудесный Язык сообщил, дабы я отвел тебя к Роксане. То-то она будет счастлива меня видеть! Но при тебе, возможно, будет держаться приветливо.

– Нет. – Мегги вырвалась, не смотря на то, что так приятно было опять держаться с ним за руки. – Я останусь тут. И не сойду с места, пока Мо не выйдет.

Фарид набрался воздуха и закатил глаза: он через чур прекрасно ее знал, дабы возражать.

– Лучше не придумаешь! – сообщил он негромко – Как я знаю Чудесного Языка, он будет рассматривать эти чертовы книги целую вечность. Тогда давай хотя бы целоваться, в противном случае стражники не так долго осталось ждать заинтересуются, что это мы тут стоим.

Страшный визит

И до сих пор не кончен спор о том:

Все ль предопределил Господь от века

Либо свободна воля человека…

Джеффри Чосер. Кентерберийские рассказы[6]

Смирение. покорность и Смирение. У Мо не было к этому свойств. А в другом мире ты это подмечал, Мортимер? – задавал вопросы он себя. – Опусти голову, держись не через чур прямо, дай им возможность взглянуть на тебя сверху вниз, не смотря на то, что ты и выше ростом.

Притворись, словно бы не видишь ничего противоестественного в том, что одни хозяйничают, а другие трудятся.

Это пришлось тяжело.

– Так ты, значит, переплетчик, которого ожидает Бальбулус, – сообщил один из стражников, рассматривая его тёмный костюм. – А что это были за шуточки с мальчишкой? Тебе что, не нравятся отечественные позорные столбы?

Ниже голову, Мортимер! Давай-давай! Пускай видят, что ты их опасаешься.

Забудь собственную гнев, забудь его всхлипы и мальчишку.

– Больше этого не повторится.

– Само собой разумеется! Легко он не местный! – быстро засунул Фенолио. – Ему необходимо привыкнуть к стилю правления отечественного нового наместника. А на данный момент, в случае если возможно, пропустите нас – Бальбулус весьма не обожает, в то время, когда задерживаются! – и, отвесив стражникам поклон, он потащил Мо за собой.

Замок Омбры… Как не забыть обо всем, ступив на широкий двор. Перед глазами Мо поднимались друг за другом сцены из книги Фенолио, разыгравшиеся тут.

– Уф, насилу ноги унесли! – тихо сказал старик, в то время, когда они ставили лошадь в конюшне. – Надеюсь, больше мне не нужно будет напоминать: ты на данный момент переплетчик! Попытайся еще раз сыграть в Перепела – и ты покойник. Проклятье, Мортимер, напрасно я дал согласие совершить тебя ко мне.

Ты лишь взгляни, сколько тут воинов. Возможно поразмыслить, мы во Дворце Ночи!

– Нет, отличие все же имеется, уверяю тебя, – возразил Мо, стараясь не видеть голов на колах, выставленных на крепостной стенке.

Среди этих ужасных трофеев были двое людей Тёмного Принца, но он не определил бы мертвых, если бы не слышал от Силача об их судьбе.

– Я воображал себе данный замок в противном случае, в то время, когда просматривал твою книгу! – негромко сообщил он Фенолио.

– Не трави душу! – мрачно отозвался Фенолио. – Вначале Козимо распорядился все тут перестроить, а сейчас еще Зяблик руку приложил. Они посчищали со стенку гнезда золотых пересмешников! А взгляни лишь на сараи, каковые они тут нагородили для награбленного хороша!

Весьма интересно, Змееглав уже увидел, что до Дворца Ночи доходит малая часть? В случае если да, то его шурина ожидают большие проблемы!

– Да, Зяблик здорово обнаглел. – Мо опустил голову при виде шедших навстречу конюхов – также вооруженных. В случае если меня тут определят, нож не окажет помощь! – поразмыслил он. – Мы несколько раз перехватывали возы, отправлявшиеся во Дворец Ночи. Добыча была не ахти.

Фенолио уставился на него:

– Так ты и в самом деле!..

– Что?

Старик тревожно посмотрел назад, но, думается, за ними никто не следил.

– Ну… делаешь то, о чем поется в песнях! Другими словами эти песни, в большинстве случаев, не всевышний весть что, но Перепел все же мой персонаж… Каково это – быть им? Что ты ощущаешь, играясь эту роль?

Мимо прошла служанка с двумя зарезанными гусями. Кровь капала на землю. Мо отвернулся.

– Играясь? Ты думаешь, это все еще игра?

Это раздалось резче, чем ему хотелось.

Он на данный момент дорого бы дал, дабы прочесть мысли Фенолио. Кто знает, возможно, в один прекрасный день он и правда их прочтет – тёмным по белому на бумаге – и отыщет в том месте себя, опутанного коконом слов, словно бы муха в сети ветхого паука.

– Не спорю, игра стала рискованной, но я рад, что ты взял на себя эту роль. Так как я был прав! Этому миру вправду нужен Пе…

Мо предостерегающе взглянуть на него. Мимо прошагали воины, и Фенолио не договорил имени, которое недавно в первый раз написал на листе бумаги. Но ухмылка, с которой он взглянул вслед вооруженным молодцам, была ухмылкой человека, заложившего бомбу в доме собственных неприятелей и наслаждающегося их неведением.

Страшный старик.

Мо увидел, что и внутренняя часть замка выглядит сейчас не так, как было обрисовано у Фенолио. Он негромко сказал привычные слова: Данный сад разбила супруга Жирного Герцога, устав жить среди серых камней. Она посадила тут заморские цветы, чей запах пробуждал грезы о дальних государствах, горах и незнакомых городах, где живут драконы.

Она развела златогрудых птичек, мерцавших в листве деревьев, как будто бы оперенные плоды и раздобыла саженцев из самого сердца Непроходимой Чащи, чьи листья умели говорить с луной.

Фенолио с удивлением взглянуть на него.

– Да, я не забываю твою книгу наизусть, – сообщил Мо. – Ты так как знаешь, сколько раз я прочел ее вслух, по окончании того как твои слова заглотили мою жену.

Златогрудые птички провалились сквозь землю с внутреннего двора. В каменный бассейн гляделась статуя Зяблика, а дерево, сказавшее с луной, в случае если такое и было в действительности, в далеком прошлом срубили. На месте сада был сейчас загон для псов, и охотничьи псы нового хозяина Омбры прижимали чуткие носы к посеребренной решетке. Это в далеком прошлом уже не твоя повесть, старик, – думал Мо, шагая рядом с Фенолио по внутреннему двору.

Но кто же тогда ее говорит? Орфей?

Либо рассказчиком стал сейчас Змееглав, у которого вместо пера и чернил – железо и кровь?

К Бальбулусу их проводил Туллио – слуга с мохнатым лицом, о котором в книге Фенолио говорилось, что папа его был кобольд, а мать – кикимора.

– Как поживаешь? – задал вопрос Фенолио, в то время, когда Туллио вел их по коридору.

Как словно бы старику когда-нибудь было дело перед тем, как поживают его создания!

Туллио пожал плечами.

– Они меня травят, – сообщил он еле слышно. – Приятели отечественного нового правителя. А друзей у него большое количество. Они гоняют меня по коридорам, сажают в загон к псам.

Но Виоланта меня выручает. Она моя заступница, не смотря на то, что сын ее – чуть ли не нехороший из них из всех.

– Ее сын? – шепотом переспросил Мо у Фенолио.

– Да, разве Мегги тебе не говорила? Якопо, настоящий дьяволенок. Целый в деда, не смотря на то, что снаружи все больше напоминает отца.

О Козимо он не пролил ни одной слезинки.

Хуже того: он, говорят, размалевал его статую в склепе красками Бальбулуса. По вечерам он сидит рядом с Зябликом либо на коленях у Коптемаза и не желает идти к матери. Ходят кроме того слухи, что он шпионит за ней по поручению деда.

Дверь, у которой наконец остановился Туллио, запыхавшись от подъема по нескончаемой лестнице, также не упоминалась в книге Фенолио. Мо нечайно протянул руку и потрогал буквы, покрывавшие ее целым узором. Они прекрасные, – говорила Мегги, в то время, когда они сидели в застенке Дворца Ночи, – и переплетаются, как словно бы написаны по дереву жидким серебром.

Туллио позвонил в звонок мохнатым кулачком. Голос, ответивший войдите, имел возможность принадлежать лишь Бальбулусу. Холодный, самовлюбленный, гордый… Мегги обрисовывала лучшего миниатюриста Чернильного мира далеко не лестными эпитетами.

Туллио приподнялся на цыпочки, взялся за тут и – ручку двери же со страхом выпустил ее.

– Туллио! – Голос, раздавшийся снизу, был совсем детским, но, наверное, его обладатель привык отдавать распоряжения. – Туллио, куда ты запропастился! Иди держать факелы Коптемазу!

– Якопо! – Туллио пролепетал это имя, как будто бы наименование заразной заболевания.

Он целый съежился и нечайно спрятался за пояснице Мо.

По лестнице взбегал мальчик лет шести-семи. Мо ни при каких обстоятельствах не видал Козимо. Зяблик приказал стереть с лица земли все его статуи, но у Баптисты сохранилось пара монет с портретом юного правителя.

До того красив, что думается ненастоящим, – так все о нем отзывались. Сын, наверное, унаследовал красоту отца, но она еще лишь начинала проступать на круглом детском лице. Лицо это не вызывало симпатии.

Глаза смотрели настороженно, а рот был сжат угрюмо, как у старика.

Тёмная туника расшита серебряными змеями – геральдическим знаком деда, пряжка пояса также изображала змеиную голову, а с кожаного шнурка около шеи свисал серебряный шнобель – разумеется, презент Свистуна.