Громкие слова, тихие слова 8 страница

Баптиста пел Резе песни, сложенные в Омбре по окончании того, как Мо побывал в замке. Перепел улетел, – говорилось в них, – ускакал прочь на лучшем коне Зяблика. Десять стражников убил он на своем пути, Коптемаза закрыл в склепе, а у Бальбулуса похитил драгоценные книги.

– И что из этого правда? – задала вопрос Реза у Мо.

Он засмеялся.

– Летать я, к сожалению, пока не могу, – шепнул он ей на ухо и погладил по животу, где незаметно подрастал ребенок.

А позже ушел с Тёмным Принцем. А она каждую ночь лежала в палатке, прислушиваясь к песням, каковые распевал снаружи Баптиста и дрожала за супруга.

Тёмный Принц приказал поставить для них две палатки рядом со своей. Палатки шились из ветхой одежды, покрашенной отваром дубовой коры в цвет древесных стволов. В одной поселилась Мегги, в второй – его жена и Перепел.

Тюфяки, набитые сухим мохом, скоро отсыревали, и в то время, когда Мо уходил по ночам, Реза приходила дремать к Мегги, дабы согреться. Жёсткая будет зима, – сообщил Силач, в то время, когда трава утром была вся покрыта инеем, так что на ней видны были следы стеклянных человечков.

В овраге, приютившем лагерь, попадались великаньи следы. Дожди перевоплотили их в болотца, где квакали золотистые лягушки. Деревья по склонам оврага были практически такие же высокие, как в Непроходимой Чаще.

Их листья покрывали холодную осеннюю почву золотом и пурпуром, а с веток, как перезрелые плоды, свисали гнезда фей. К югу на горизонте показывалась деревня. Ее стенки белела среди практически уже обнажённых деревьев, как ножка гриба, но деревня была бедная, до того бедная, что кроме того жадные мытари Зяблика не приходили в том направлении за собственными сборами.

В лагере было не меньше полусотни мужчин. Время от времени их бывало и больше. Самыми младшими были двое юношей, которых Хват спас от виселицы и каковые шпионили сейчас для Принца: Дориа, брат Силача, тот самый, что собирал для Мегги полевые цветы, и его приятель, сирота Люк, помогавший Гекко приручать ворон.

Шесть дам стряпали для разбойников и латали им одежду, но в ночные набега ни одну их них не брали. Реза рисовала их всех – мужчин, юношей и женщин (Баптиста раздобыл для нее грифель и бумагу – откуда, он не сообщил) – и всегда задавала вопросы себя, лишь ли слова Фенолио создали эти лица, либо в нашем мире существовала будущее, свободная от старика.

Дамы редко принимали участие в посиделках и мужских разговорах у костра. Реза всегда ощущала на себе неодобрительные взоры, в то время, когда они с Мегги непринужденно усаживались рядом с Мо и Тёмным Принцем. Время от времени она отвечала взором на взгляд, наблюдала прямо в глаза Хвату, Гекко и всем остальным, кто выдерживал дам в лагере лишь для шитья и стряпни, и проклинала тошноту, мешавшую ей сопровождать Мо хотя бы тогда, в то время, когда он вместе с Принцем объезжал соседние бугры в отыскивании более надежного пристанища на зиму.

Пять дней и пять ночей совершили они тут, в лагере провалившихся сквозь землю великанов, как его назвала Мегги. На шестой сутки к обеду Дориа и Люк возвратились из Омбры очевидно с нехорошими вестями. Дориа кроме того с братом не поболтал, а направился прямо к палатке Тёмного Принца.

Скоро Принц отправил за Мо, а Баптиста созвал мужчин.

Разбойники уселись в кружок, и Дориа, выступив на середину, посмотрел на старшего брата, как будто бы ища помощи. Но в то время, когда парень заговорил, голос его звучал твердо и светло. Он казался на данный момент куда старше, чем был в действительности.

– День назад на выезде из Непроходимой Чащи объявился Свистун, – начал он. – На дороге, ведущей к Омбре с запада. Он жжет и грабит все на своем пути, объявляя, что прибыл собрать налоги, по причине того, что Зяблик отправляет во Дворец Ночи через чур мало.

– какое количество с ним латников? – В вопросе Хвата слышалась злоба.

Резе не нравился его голос. Ей все в нем не нравилось.

Дориа также, по всей видимости, недолюбливал собственного спасителя, это светло выразилось в его взоре.

– Большое количество. Больше, чем нас. Намного больше.

Правильного числа я не знаю, – добавил он. – У крестьян, чьи дома они поджигали, не было времени на подсчеты.

– Ну, будь у них время, толку было бы не больше, – увидел Хват. – Крестьяне, как всем известно, вычислять не могут.

Гекко засмеялся, и к нему присоединилось еще пара человек из тех, что постоянно ходили за Хватом: Ловкач, Задира, Угольщик, Эльфогон…

Дориа закусил губу. Они с Силачом были крестьянскими детьми, и Хват об этом знал. У него самого папа был, по его рассказам, наемный воин.

– Поведай им, Дориа, что еще ты слышал. – Таковой усталости в голосе Тёмного Принца Реза еще не слыхивала.

парень опять посмотрел на брата.

– Они переписывают детей, – сообщил он. – Свистун приказал заносить в перечни всех, кто старше шести лет и не выше пяти футов.

Ропот прошел по собранию. Реза заметила, как Мо наклоняется к Принцу и что-то говорит ему на ухо. Видно было, что они превосходно знают друг друга.

И как конечно смотрится Мо среди этих оборванцев. Как словно бы они ему так же собственные, как она и Мегги.

Тёмный Принц выпрямился во целый рост. У него сейчас не было долгих кудрей, как в те дни, в то время, когда Реза в первый раз с ним познакомилась. На третий сутки по окончании смерти Сажерука он обрил голову наголо, как было принято в нашем мире в знак траура.

По причине того, что на третий сутки, считалось тут, душа погибшего достигает краев, откуда нет возврата.

– Мы знали, что Свистун в один прекрасный день явится ко мне, – сообщил Тёмный Принц. – Змееглав должен был в итоге подметить, что его шурин оставляет себе солидную часть собранных налогов. Но, как вы слышали, он приехал не только за деньгами. Все мы знаем, для чего необходимы дети по ту сторону Непроходимой Чащи.

– Для чего? – Звонкий голос Мегги казался детским среди неотёсанных мужских голосов.

И не додумаешься, что данной девочке случалось двумя-тремя фразами поменять судьбы Чернильного мира.

– Для чего? Видишь ли, дочь Перепела, проходы в серебряных рудниках узкие. Радуйся, что ты уже громадная и в том месте не пролезешь, – ответил ей Хват.

Рудники. Реза нечайно совершила рукой по животу, где подрастал будущий ребенок, и Мо обернулся к ней со собственного места, как будто бы поразмыслил о том же.

– Ну да, в собственных владениях Змееглав послал в рудники через чур много детей, крестьяне начали сопротивляться. Свистун, говорят, только что подавил восстание. – В голосе Баптисты слышалась та же нескончаемая усталость. Через чур мало их было, борцов с несправедливостью. – Дети умирают в рудниках весьма скоро.

Необычно, что Змееглав раньше не додумался привозить детей из этого, где не осталось отцов, а одни лишь беспомощные, невооружённые матери.

– Значит, необходимо их запрятать! – В голосе Дориа звучало бесстрашие, какое не редкость только в пятнадцать лет. – Так, как вы урожай прятали.

Реза увидела, что Мегги украдкой улыбнулась.

– Запрятать, ага! – Хват сказал с насмешкой. – Превосходное предложение! Гекко, сообщи этому молокососу, сколько детей в одной лишь Омбре, не говоря уж о сёлах. Ты так как знаешь, он из крестьян и вычислять не может.

Силач встал было, но Дориа предостерегающе взглянуть на брата, и тот опять сел на место. Я могу поднять малыша одной рукой, – довольно часто повторял Силач, – но он умнее меня в сто раз.

Гекко очевидно понятия не имел, сколько детей в Омбре, не говоря уж о том, что в счете он также был не силен.

– Хватает! – пробормотал он. Ворона на плече выбирала его волосы, возможно сохраняя надежду поймать вошку. – Мухи и дети – это то, чего в Омбре так же, как и прежде куры не клюют.

Никто не захохотал.

Тёмный Принц молчал, молчали и остальные. В случае если Свистун захочет забрать детей, он их заберет.

На руку Резе сел огненный эльф. Она согнала его и почувствовала такую тоску по дому Элинор, как будто бы эльф обжег ей сердце, а не кожу. Ей хотелось заметить кухню, где непрерывно жужжал громадный холодильник, мастерскую Мо в саду, кресло в библиотеке, где так уютно было сидеть, заглядывая в чужие миры на книжных страницах, но не теряясь в них.

– Возможно, это наживка, – сообщил Баптиста в наступившей тишине. – Вы понимаете, Свистун обожает расставлять ловушки. Он знает, что мы не сможем наблюдать равнодушно, как увозят детей. Возможно, он рассчитывает наконец выманить Перепела из леса.

Реза видела, что Мегги нечайно теснее прижалась к Мо. Но сам он казался совсем спокойным, как словно бы Перепелом был все же кто-то второй.

– Виоланта предотвратила меня, что Свистун не так долго осталось ждать явится ко мне, – сообщил он. – Но о детях она не упомянула.

Голос Перепела убеждал Змееглава и завораживал фей. Но на Хвата он не действовал. Хват не забывал одно: еще сравнительно не так давно он сам сидел в том месте, где сидит на данный момент Перепел, – рядом с Тёмным Принцем.

– Ты сказал с Уродиной? Ну и ну! Так вот что ты делал в замке Омбры. Перепел завел дружбу с отродьем Змея! – На неотёсанном лице Хвата показалась брезгливая мина. – Само собой разумеется, она не стала рассказывать тебе о детях.

Весьма ей необходимо!

Не говоря уж о том, что она об этом, возможно, и не знает. С Уродиной в замке считаются не больше, чем с прислугой на кухне! Так оно всегда было, так оно и останется!

– Я уже сказал тебе, Хват, – Тёмный Принц сказал резче простого, – что у Виоланты больше власти, чем ты думаешь. И больше преданных людей, не смотря на то, что все они весьма молоды. – Принц кивнул Мо. – Поведай им о том, что было в замке. Пора им это определить.

Реза взглянуть на Мо. Что знал Тёмный Принц, чего она не знала?

– Да, Перепел, поведай-ка нам, как ты выпутался в этом случае! – Голос Хвата зазвенел таковой неприкрытой враждебностью, что кое-какие разбойники тревожно переглянулись. – В противном случае это в самом деле похоже на колдовство! Вначале ты уходишь невредимым из Дворца Ночи, а сейчас и из Омбры, не смотря на то, что при Зяблике в замке стало не до шуток. Лишь не скажи, что ты и этого дохляка сделал бессмертным, дабы тебя отпустили!

Послышались смешки, но это был невеселый хохот. Реза не сомневалась, что многие из собравшихся вправду вычисляют Мо волшебником, из тех, чье имя лучше не именовать вслух, по причине того, что такие люди обладают чёрным мастерством и смогут одним взором навести порчу на простого человека. А как в противном случае растолковать, что, показавшись неизвестно откуда, он обладает клинком лучше, чем большая часть из них?

Да к тому же может просматривать и писать.

– Змееглав, говорят, не больно-то радуется собственному бессмертию! – возразил Силач.

Дориа сел рядом с братом, не сводя мрачного взора с Хвата. Да, парень очевидно не испытывал хороших эмоций к собственному спасителю. Но его приятель Люк следовал за Хватом и Гекко, как верный пес.

– И что толку? Свистун грабит и убивает так же, как и прежде. – Хват сплюнул. – Змееглав бессмертен. Его шурин чуть не каждый день вешает одного из отечественных.

А Перепел отправляется в замок Омбры и возвращается целым и невредимым.

Наступила мертвая тишина. Многим из разбойников было не по себе от сделки, которую заключил Перепел со Змееглавом во Дворце Ночи, не смотря на то, что позже и оказалось, что Мо перехитрил серебряного князя. И все же Змееглав стал бессмертен.

Он развлекался сейчас тем, что заставлял какого-нибудь пойманного Свистуном бедолагу вонзить клинок ему в грудь, а позже, выдернув оружие из собственной бессмертной плоти, этим же клинком наносил несчастному рану, от которой тот погибал продолжительно и мучительно, умоляя Белых Дам прийти поскорее. Так Змееглав показывал миру, что не опасается Дочерей Смерти. Говорили, действительно, что он все равно старается держаться от них подальше. Смерть – служанка Змееглава, – приказал он написать серебряными буквами над воротами собственного замка.

– Нет, Зяблика мне не было нужно делать бессмертным, – холодно ответил Мо Хвату. – Мне помогла выбраться из замка Виоланта. И вдобавок она просила оказать помощь ей убить ее отца.

Реза приложила руку к животу, как будто бы желала обезопасисть нерожденного ребенка от этих слов. Но занимала ее на данный момент только одна идея: Тёмному Принцу он поведал о том, что случилось в замке, а мне нет. Она отыскала в памяти, какой обиженный вид был у Мегги, в то время, когда Мо наконец поведал им, что он сделал с Безлюдной Книгой. Ты смочил каждую десятую страницу?

Не может быть! Я же все время была с тобой! Из-за чего ты мне ничего не сообщил?

Не смотря на то, что Мо многие годы скрывал от нее, куда делась ее мать, Мегги все еще была уверена, что у отца нет от нее секретов. У Резы таких иллюзий не было ни при каких обстоятельствах. И все же ей было больно, что Тёмному Принцу он поведал больше, чем ей.

Весьма больно.

– Уродина желает убить собственного отца? – В голосе Баптисты слышалось недоверие.

– А что в этом необычного? – Хват сказал весьма звучно, как бы высказывая общее вывод. – Змеиная порода. Что ты ей ответил, Перепел? Что нужно будет подождать, пока твоя проклятая книга прекратит защищать его от смерти?

Он ненавидит Мо, – поразмыслила Реза. Но ответный взор Мо был выполнен не меньшей неприязни. Реза уже не в впервые задавала вопросы себя, умел ли он и раньше так вспыхивать бешенством, а ей просто не случалось с этим столкнуться, либо эта новая черта показалась тогда же, в то время, когда и шрам на груди.

– Книга еще долго будет защищать отца Виоланты, – горько сказал Мо. – Змееглав отыскал метод остановить гниение.

Среди разбойников опять встал ропот. Лишь Тёмный Принц, наверное, не удивился. Значит, Мо и об этом ему говорил.

Принцу говорил, а ей – нет. Он стал вторым, – думала Реза. – Слова поменяли его.

Жизнь поменяла его. Не смотря на то, что это всего лишь игра. В случае если это игра…

– Не может быть! Смоченная бумага плесневеет, а плесень убивает книги так же правильно, как пламя, ты сам мне сказал!

С каким упреком Мегги сказала это. Секреты… Ничто так не разъедает любовь.

Мо взглянуть на дочь. То было в другом мире, Мегги, – сказал его взор. Но вслух он сообщил второе:

– Что ж, Змееглав доказал мне, что я ошибался. Книга будет и дальше защищать его от смерти, в случае если ее страницы останутся безлюдными…

Нет, лишь не это! – поразмыслила Реза. Она знала, что он на данный момент сообщит, и ей хотелось зажать уши, не смотря на то, что голос Мо она обожала больше всего на свете. Его лицо практически изгладилось из ее памяти за годы, совершённые в рабстве у Мортолы, но голос она не забывала ни при каких обстоятельствах.

Но на данный момент звучал голос не ее мужа – сказал Перепел.

– Змееглав так же, как и прежде верит, что лишь я могу спасти книгу. – Мо сказал тихо, но казалось, целый Чернильный мир прислушивается к его словам. – Он даст мне ее, в случае если я приду и дам обещание исправить ущерб. И тогда мне необходимы будут лишь перо, чернила и пара секунд, дабы написать три слова. Что, в случае если его дочь сумеет обеспечить мне эти секунды?

Картина, обрисованная его голосом, повисла в воздухе, и разбойники слушали так, как будто бы все это уже разыгрывается у них на глазах. Но Хват уничтожил чары.

– Ты сумасшедший! Легко сумасшедший! – хрипло сообщил он. – Ты, Перепел, возможно, уже и сам поверил в то, что поется о тебе в песнях, – что ты неуязвим и непобедим. Уродина тебя реализует, а ее папа живьем сдерет с тебя кожу, если ты еще раз попадешься ему в лапы.

И уж это займет у него побольше, чем пара секунд!

Но мы тут все также заплатим головой за то, что ты так обожаешь изображать храбреца!

Реза видела, как пальцы Мо сжали рукоять меча, но Тёмный Принц положил ему руку на плечо.

– Он бы, возможно, дал согласие изображать храбреца реже, если бы ты и твои люди делали это почаще, Хват! – сообщил он.

Хват встал с угрожающей медлительностью, но, перед тем как он успел сообщить хоть слово, в спор встрял Силач, быстро, как ребенок, желающий уладить ссору своих родителей.

– Что, в случае если Перепел прав? Возможно, Уродина и правда желает нам оказать помощь! Она постоянно поддерживала нас, комедиантов!

Раньше она кроме того приходила к нам в лагерь! Она кормит бедняков и кличет Хитромысла с его снадобьями в замок, в то время, когда Зяблик велит отрубить какому-нибудь бедняге кисть либо ступню!

– Нужно же, какое благородство! – Гекко скорчил насмешливую мину, как в большинстве случаев, в то время, когда Силач подавал голос; ворона у него на плече издевательски закаркала. – Большое количество ли нужно доброты, дабы раздавать объедки с кухни и ветхую одежду, которую уже не желаешь носить? Разве Уродина ходит в лохмотьях, как моя сестры и мать? Нет!

Возможно, у Бальбулуса закончился пергамент, вот она и желает прикупить еще – на деньги, обещанные за голову Перепела.

И опять кое-какие захохотали. Силач неуверенно взглянуть на Тёмного Принца. Дориа что-то шепнул на ухо брату, со злобой глядя на Гекко. Принц, ну прошу вас, – думала Реза, – сообщи Мо, дабы он забыть слова Виоланты.

Тебя он послушается! Помоги ему забыть и про книгу, которую он переплел для Змееглава! Прошу тебя!

Тёмный Принц взглянуть на нее, как будто бы услышал ее немые мольбы. Но его чёрное лицо оставалось непроницаемым – таким все чаще бывало для лицо и нея Мо.

– Дориа! – сообщил Принц. – Ты сумел бы пробраться мимо стражи в замок и разузнать, что говорят воины Виоланты? Возможно, кто-то из них слыхал, с к поручением в действительности едет Свистун.

Силач открыл было рот, дабы возразить. Он обожал брата и постоянно старался его опекать. Но Дориа был в том возрасте, в то время, когда опека делается в тягость.

– Само собой разумеется. Нет ничего несложнее! – По его ухмылке было видно, как рад он выполнить поручение Принца. – Некоторых из них я знаю с того времени, как обучился ходить. Большая часть так как в том месте не старше меня.

– Превосходно! – Тёмный Принц встал. Слова, каковые он сказал после этого, были обращены к Мо, не смотря на то, что Принц не наблюдал на него. – Что касается предложения Виоланты, я согласен с Гекко и Хватом. Возможно, Виоланта и питает слабость к комедиантам, и сочувствует своим подданным, но она дочь Змееглава, и мы не можем ей доверять.

Все взоры обратились на Перепела.

Тот молчал.

Для Резы это молчание было красноречивее слов. Они с Мегги прекрасно его знали. Реза заметила ужас на лице дочери.

Да, сейчас, значит, и Мегги почувствовала, как хорошо история Фенолио опутала ее отца – отца, что когда-то предостерегал ее как раз от этого.

Буквы затягивали его все глубже и глубже, как будто бы чернильный водоворот, и Резу опять посетила ужасная идея, уже неоднократно приходившая ей за последние семь дней: возможно, в тот сутки, в то время, когда Мо лежал смертельно раненный в сожженной крепости Капри-корна, Белые Дамы вправду забрали какую-то его часть и унесли в том направлении, куда провалился сквозь землю Сажерук. И эту часть она опять заметит лишь в том месте – в краях, где кончаются все истории.

Громкие слова, негромкие слова

В то время, когда ты уходишь, пространство за тобой смыкается, как вода.

Не оборачивайся: около себя ты один.

Пространство – это всего лишь время, которое показывается нам по-второму.

Не в отечественной власти покинуть места, каковые мы любим.

Иван Лалич. Места, каковые мы любим

– Мо, прошу тебя! Спроси его!

Мегги вначале поразмыслила, что голос матери слышится ей во сне, в одном из ужасных снов, каковые присылало ей иногда прошлое. В этих звуках было такое отчаяние. Но голос не смолк, в то время, когда она открыла глаза.

Выглянув из палатки, Мегги заметила, что мать с отцом стоят под деревом в двух шагах от нее – две тени, еле различимые в ночной темноте.

Мо прислонялся к огромному дубу, какие конкретно росли лишь в Чернильном мире, а Реза цеплялась за его локоть, как будто бы опасаясь, что он уйдет и не станет ее слушать.

– Мы так как неизменно так делали! В то время, когда книга нам надоедала, мы ее и ставили на полку! Мо, ты что, забыл, сколько на свете книг?

Давай найдем другую, которая нам понравится, но слова пускай остаются словами, а не превращают нас в плоть от собственной плоти!

Мегги взглянуть на разбойников, лежавших под деревьями всего в нескольких метрах от них. Многие дремали под открытым небом, не смотря на то, что ночи были уже холодные. Но, наверное, отчаянный голос ее матери до тех пор пока никого не разбудил.

– Помнится, когда-то я желал закрыть эту книгу и поставить на полку. – Слова Мо звучали холоднее ночного воздуха, пробиравшегося в палатку к Мегги через немного поднятую ткань. – Но вы с Мегги и слушать не желали.

– Но я же не знала, во что эта история тебя перевоплотит! – Слышно было, что Реза еле удерживаетслезы.

Усни, – сообщила себе Мегги, – покинь их наедине, не твое это дело. И все же прислушивалась , дрожа от ночной прохлады.

– О чем ты? Во что она меня перевоплотила?

Мо сказал негромко, уважая ночной покой, но Реза, наверное, забыла, где находится.

– Во что она тебя перевоплотила? – Ее голос неспешно переходил в крик. – Ты носишь клинок у пояса! Ты практически не дремлешь, по ночам ты уезжаешь. Ты думаешь, я не отличаю крик настоящего перепела от ваших позывных?

Я знаю, сколько раз Баптиста либо Силач приходили за тобой, еще в то время, когда мы жили на хуторе… А хуже всего то, что я знаю, с какой эйфорией ты идешь с ними. Ты полюбил опасность!

Ты отправился в Омбру, не смотря на то, что Принц давал предупреждение тебя, что этого запрещено. Тебя в том месте чуть не схватили, а сейчас ты притворяешься, что это была только игра!

– А что же это было? – Мо так же, как и прежде сказал так негромко, что Мегги еле разбираласлова. – Ты разве забыла, из чего состоит данный мир?

– Мне все равно, из чего он состоит! Ты можешь тут умереть, Мо. Ты это знаешь не хуже меня.

Либо ты забыл Белых Дам? Нет, ты во сне время от времени говоришь с ними. Иногда мне думается, что ты тоскуешь по ним…

Мо промолчал, но Мегги знала, что Реза права. Мо только в один раз сказал с дочерью о Белых Дамах. Они сотканы из чистого томления, Мегги, – сообщил он. – Они до краев наполняют им твое сердце, пока у тебя не останется только одно желание – идти за ними, куда бы они тебя ни повели.

– Мо, умоляю тебя! – Голос Резы дрожал. – Попроси Фенолио вернуть нас обратно! Для тебя он за это возьмется. Это его долг перед тобой!

Один из разбойников закашлялся во сне, второй подвинулся ближе к костру – и Мо поднес палец к губам. А в то время, когда он заговорил опять, похоже было, что он уговаривает ребенка. Кроме того с Мегги он в далеком прошлом уже так не сказал.

– Фенолио больше не пишет, Реза. Я не уверен, что он все еще на это способен.

– Тогда попроси Орфея! Ты же слышал, что говорил Фарид! Он формирует многоцветных фей, единорогов…

– И что из этого? Орфей способен додавать к истории Фенолио небольшие подробности. Но, дабы вернуть нас к Элинор, ему пригодятся личные идеи.

Сомневаюсь, что это ему по плечу.

Но предположим кроме того, что он на это способен. Если судить по рассказам Фарида, у Орфея одно рвение – стать самым богатым человеком в Омбре. У тебя что, имеется деньги, дабы оплатить его услуги?

Сейчас молчала Реза – так продолжительно, как будто бы она снова немая, как в ту пору, в то время, когда ее голос остался в другом мире.

Молчание нарушил Мо.

– Реза! – сообщил он. – В случае если мы на данный момент возвратимся, я буду в доме Элинор и ночь и день думать лишь об одном: что будет тут дальше. И ни одна книга на свете не сможет поведать мне об этом!

– Ты не просто хочешь знать, что будет дальше, – Реза, оказывается, также имела возможность сказать холодно, – ты желаешь влиять на ход событий. Принимать участие в игре. Но кто тебе заявил, что ты сумеешь выбраться из данной истории, в случае если погрузишься в нее еще глубже?

– Еще глубже? Куда уж глубже, Реза! Тут я смотрел в глаза смерти – и получил новую судьбу!

– Если ты не желаешь сделать этого для меня, – Мегги ощущала, как тяжело даются ее матери эти слова, – поразмысли о Мегги и о отечественном новом ребенке. Я желаю дабы у него был папа! Дабы папа был жив, в то время, когда ребенок родится, и дабы это был тот самый человек, что вырастил его сестру!

Ответ опять вынудил себя ожидать. Прокричал сыч. Вороны Гекко сонно закаркали с дерева.

Мир Фенолио казался на данный момент таким мирным. И Мо погладил кору огромного дуба ласково, как корешок книги.

– А ты уверена, что Мегги не захочет остаться? Она уже практически взрослая. И она влюблена.

Ты думаешь, она захочет уйти, в случае если Фарид останется?

А он останется, можешь не сомневаться.

Влюблена. Кровь ринулась Мегги в лицо. Ей было не очень приятно слышать из уст Мо то, чего она сама ни при каких обстоятельствах не называла словами. Влюблена – это звучало как диагноз, как наименование летальной заболевании. Да так оно иногда и ощущалось. Да, Фарид останется тут.

Она и сама неоднократно сказала себе, в то время, когда на нее накатывало желание возвратиться: Фарид останется тут, даже в том случае, если Сажерук не возвратится из царства мертвых.

Он так и будет его искать и тосковать по нему, значительно посильнее, чем по тебе, Мегги. Но как она будет жить, зная, что ни при каких обстоятельствах больше его не заметит? Ее сердце останется тут, и дальше она будет перебиваться с дырой в груди?

Она всю жизнь проживет одна – как Элинор – и о любви будет лишь просматривать в книжках?

– Это пройдет! – донесся до нее голос Резы. – Она влюбится в кого-нибудь другого.

Что она такое говорит? Моя мать меня совсем не знает! – поразмыслила Мегги. Она ни при каких обстоятельствах меня не осознавала. Да и откуда ей? Ее же не было все время…

– А второй отечественный ребенок? – продолжала Реза. – Ты что, желаешь, дабы он появился в нашем мире?

Мо взглянул около, и Мегги снова почувствовала то, что в далеком прошлом уже осознала: ее папа успел полюбить данный мир так же горячо, как прежде обожали его Мегги с Резой. Возможно, кроме того посильнее.

– А почему бы и нет? – отозвался он. – А ты желаешь, дабы он появился в мире, где все, по чему тоскует его сердце, возможно отыскать лишь в книгах?

Голос Резы опять задрожал, в этом случае от бешенства:

– Как ты можешь такое сказать? Все, что ты видишь тут, появилось в отечественном мире! Откуда еще имел возможность Фенолио это забрать?

– Почем я знаю? Неужто ты все еще веришь, что существует один настоящий мир, а остальные – только его бледные отпечатки?

Где-то во тьме завыл волк, ему ответили два вторых. Из-за деревьев вышел часовой и подбросил хвороста в догорающий костер. Его прозвище было Бродяга.

Никто из разбойников не называл себя именем, данным ему при рождении.

Бродяга с любопытством посмотрел на Мо и Резу и опять скрылся за деревьями.

– Я не желаю возвращаться, Реза. До тех пор пока, по крайней мере! – Он сказал решительно и одновременно с этим вкрадчиво, как будто бы еще сохранял надежду убедить жену, что они находятся в том месте, где необходимо. – До рождения ребенка еще большое количество месяцев, и, возможно, к тому моменту все мы уже опять будем у Элинор. Но на данный момент мое место тут.

Он поцеловал Резу в лоб и отправился к часовым на другой финиш лагеря. А Реза опустилась на траву и закрыла лицо руками. Мегги желала подойти к ней, утешить, но что она имела возможность ей сообщить? Я останусь с Фаридом, Реза!

Я не желаю влюбляться в другого! Нет, эти слова ее вряд ли утешат.

И Мо также не возвращался.

Предложение Свистуна

Наступает момент, в то время, когда персонаж делает

либо говорит что-то, о чем ты и не думал.

Сейчас он оживает. Предоставь

ему дальше функционировать самостоятельно.

Грэм Грин. Совет писателям

Ну наконец-то. Едут. От городских ворот грянули фанфары – посредственный, напыщенный вой.

Фенолио их звук казался похожим на того человека, о чьем прибытии они возвещали.

Зяблик – народ постоянно найдёт подходящее прозвище. Я бы и сам ничего успешнее не подобрал, – думал Фенолио. – Действительно, я не выдумывал этого хилого выскочку! Кроме того Змееглав не приказывал трубить в фанфары по случаю каждого собственного приезда, а его чахлый шурин не имел возможности объехать около замка, не устроив тарарам на обратном пути.

Фенолио притянул поближе Иво и Деспину. Деспина не возражала, но ее брат вырвался и умело, как белочка, взобрался на выступ стенки, дабы оттуда смотреть на дорогу, по которой должен был не так долго осталось ждать проехать Зяблик со своей свитой – сворой, как говорили в народе. Весьма интересно, Зяблику уже сказали, что все дамы Омбры ожидают его перед воротами замка?

Точно.

Для чего Свистун заносит отечественных детей в перечни? Дамы желали задать ему данный вопрос. Они уже выкрикнули его в лицо страже, но воины только без звучно направили на них копья.

Но матери не разошлись.

Была пятница, сутки охоты, и они уже большое количество часов ждали возвращения наместника, что с самого начала правления усердно опустошал Непроходимую Чащу. Десятки окровавленных куропаток, кабанов, оленей, зайцев повезут его егеря по голодной Омбре, мимо дам, не знавших, из чего приготовить детям обед на завтра. Вследствие этого Фенолио по пятницам в большинстве случаев по большому счету не выходил из дому, но сейчас его повлекло ко мне любопытство. Изнурительное свойство…

– Фенолио, – сообщила ему Минерва, – присмотри, прошу вас, за Деспиной и Иво. Мне необходимо в замок. Мы все в том направлении идем.

Мы желаем добиться от них ответа: для чего Свистун переписывает отечественных детей.

Вы понимаете для чего, – крутилось у Фенолио на языке. Но он промолчал, видя отчаяние на лице Минервы. Пускай сохраняет надежду до тех пор пока, что ее детей не заберут в серебряные рудники.

Забрать у нее надежду успеют Свистун и Зяблик, не твое это дело, Фенолио.

Ах, как ему все это надоело! День назад он опять постарался трудиться, по окончании того как пришел в неистовство от надменной ухмылки, с которой Свистун въехал в Омбру. Он забрал в пальцы очинённое перо – стеклянный человечек так же, как и прежде требовательно раскладывал их на его рабочем столе, – сел перед чистым листом бумаги и через час бесплодных упрочнений обругал Розенкварца за то, что по приобретённой им бумаге видно, что она сделана из ветхих брюк.

Ах, Фенолио, какие конкретно еще глупые отговорки ты придумаешь для собственной старческой немоты, для иссякшей фантазии?

Да что уж тут скрывать! Ему хотелось остаться повелителем данной истории, как ни яростно он отрекался от нее по окончании смерти Козимо. Все чаще он брался за чернила и перо, пробуя вернуть прошлое волшебство.

В большинстве случаев он выбирал для этого момент, в то время, когда стеклянный человечек похрапывал в собственном гнездышке, – через чур уж больно было демонстрировать собственный бессилие перед Розенкварцем.

В то время, когда бедняжка Минерва ставила перед собственными детьми суп, похожий на помои, в то время, когда ужасные многоцветные феи звучно балаболили в собственных гнездах, не позволяя уснуть, либо в то время, когда одно из его созданий – как день назад Свистун – напоминало ему о тех временах, в то время, когда он, опьяненный своим мастерством, сплетал из слов ткань этого мира, Фенолио садился трудиться.