Ii. ситуация в современном мире 4 страница

Наконец, имеется еще метод действия цивилизации на цивилизацию. Это тот метод, которым Египет и Финикия действовали на Грецию, Греция – на Рим (потому, что это последнее воздействие было полезно и плодотворно), Греция и Рим на германо-романскую Европу. Это имеется воздействие, которое мы уподобим влиянию почвенного удобрения на растительный организм, либо, что то же самое, влиянию улучшенного питания на организм животный.

За организмом оставляется его своеобразная образовательная деятельность; лишь материал, из которого он обязан возводить собственный органическое строение, доставляется в большем количестве и в улучшенном качестве, и результаты выходят прекрасные; притом всегда результаты собственного рода, вносящие разнообразие в область всечеловеческого развития, а не составляющие ненужного повторения ветхого, как это неминуемо должно случиться в том месте, где один культурно-исторический тип приносится в жертву второму при помощи прививки, требующей к тому же для собственного успеха нередкого обрезывания ветвей, все продолжающих расти из первобытного ствола, не обращая внимания на прививку. Лишь при таком свободном отношении народов одного типа к итогам деятельности другого, в то время, когда первый сохраняет собственный политическое и публичное устройство, нравы и свой быт, собственные религиозные воззрения, собственный склад мысли и эмоций, как единственно ему характерные, одним словом, сохраняет всю собственную самобытность,– возможно действительно плодотворно действие завершенной либо более развитой цивилизации на снова появляющуюся.

Под такими условиями народы иного культурного типа смогут и должны знакомиться с результатами чужого опыта, принимая и прикладывая к себе из него то, что, так сообщить, стоит вне сферы народности, т. е. методы и выводы хорошей науки, усовершенствования искусств и технические приёмы и индустрии. Все же другое, в особенности все относящееся до общества и познания человека, а тем более до использования на практике этого познания, вовсе не может быть предметом заимствования, а возможно лишь принимаемо к сведению – как один из элементов сравнения – по одной уже той причине, что при разрешении этого рода задач чуждая цивилизация не имела возможности иметь в виду чуждых ей публичных начал и что, следовательно, ответ их было лишь частное, лишь ее одну более либо менее удовлетворяющее, а не общеприменимое.

Четвертый неспециализированный вывод, сделанный на основании группировки исторических явлений по культурным типам, говорит нам, что цивилизация, т. е. раскрытие начал, лежащих в изюминках духовной природы народов, составляющих культурно-исторический тип, под влиянием необычных внешних условий, которым они подвергаются в течение собственной жизни, тем разнообразнее и богаче, чем разнообразнее, свободнее составные элементы, т. е. народности, входящие в образование типа. Самые богатые, самые полные цивилизации изо всех доселе на земле существовавших принадлежат, само собой разумеется, мирам греческому и европейскому.

a…n Под периодом цивилизации разумею я время, за который народы, составляющие тип,– вышед из бессознательной чисто этнографической формы быта (что, фактически, должно бы соответствовать так называемой старой истории), создав, укрепив и оградив собственный внешнее существование как самобытных политических единиц (что, фактически, образовывает содержание всякой средней истории),– проявляют в основном собственную духовную деятельность во всех тех направлениях, для которых имеется залоги в их духовной природе не только в отношении искусства и науки, но и в практическом осуществлении собственных совершенств правды, свободы, личного благосостояния и общественного благоустройства. Оканчивается же данный период тем временем, в то время, когда иссякает творческая деятельность в народах известного типа: они либо успокаиваются на достигнутом ими, считая завет старины вечным идеалом для будущего, и дряхлеют в апатии самодовольства (как, к примеру, Китай), либо достигают до неразрешимых с их точки зрения антиномий, противоречий, обосновывающих, что их идеал (как, но, и все человеческое) был неполон, односторонен, ошибочен, либо что негативные внешние события отклонили его развитие от прямого пути,– в этом случае наступает разочарование, и народы впадают в безразличие отчаяния.

Так было в римском мире на протяжении распространения христианства. Но, пример Византии говорит о том, что эта вторая форма не может быть продолжительна и переходит в первую, в случае если по окончании иссякновения нравственного принципа судьбы народы не сметаются внешними бурями, не обращаются опять в первобытную этнографическую форму быта, из коего опять может появиться историческая судьба.

Период цивилизации может принимать во внимание для римского мира с окончания Пунических покорения и войн Греции до третьего века по Р.Х., т. е. около 400 лет. Для Греции от начала пятого века до Р.Х. и до окончания плодотворной деятельности Александрийской школы также в III веке, т.е. около 6 столетий; но с уничтожением самобытности Греции цивилизация эта ограничивалась одною сферою науки, самая отвлечённой и могущей всего долее сохранять собственную жизненность по оторвании от родной земли.

Время цивилизации индийской кроме этого длится не долее нескольких столетий. Для иудеев его можно считать от времен Самуила до времен Ездры и последних пророков(13), т. е. от 5 до 6 столетий.

В случае если период цивилизации не редкость довольно так краток, то но предшествующее ему время – и особливо старый, либо этнографический, период, начинающийся с самого момента выделения культурного племени от сродственных с ним племен,– не редкость очень долгим. В этот-то долгий подготовительный период, измеряемый тысячелетиями, планирует запас сил для будущей сознательной деятельности, закладываются те особенности в складе ума, воли и чувства, каковые составляют всю оригинальность племени, налагают на него печать особенного типа общечеловеческого развития и дают ему свойство к самобытной деятельности,– без чего племя было бы неспециализированным местом, ненужным, лишним, напрасным историческим плеоназмом в последовательности вторых племен людских.

a…n В случае если этнографический период имеется время собирания, время заготовления запаса для будущей деятельности, то период цивилизации имеется время растраты растраты нужной, благотворной, составляющей цель самого собирания, но все-таки растраты; и как бы ни был богат запас сил, он неимеетвозможности наконец не оскудеть и не истощиться – тем более, что на протяжении возбужденной деятельности, порождающей цивилизацию и порождаемой ею, живется не так долго осталось ждать. Любая особенность в направлении, появившаяся в течение этнографического периода, проявляясь во время цивилизации, обязана обязательно достигнуть собственного предела, потом которого идти уже запрещено, либо, по крайней мере, для того чтобы, откуда предстоящее поступательное перемещение делается уже медленным, и ограничивается усовершенствованиями частными и одними приобретениями.

Тогда происходит застой в жизни, прогресс останавливается, потому что нескончаемое развитие, нескончаемый прогресс в одном и том же направлении (и вдобавок более – во всех направлениях разом) имеется очевидная невозможность. Каким, в действительности, образом быть может, дабы существо ограниченное, как человек, имело возможность вечно развиваться и совершенствоваться, не изменяясь одновременно с этим в собственной природе, т. е. не прекратив наконец быть человеком?

Я знаю, что тем, каковые думают, словно бы бы подобное происшествие из тысячи и одной ночи либо Овидиевых метаморфоз уже произошло раз с мартышками (каковые, не выдержав натиска прогресса, превратились в людей) и словно бы бы в итоге человек не что иное, как усовершенствованная губка либо инфузория,– не покажется необычным, что и форма человека, сделавшись через чур тесною для прогресса, превратится, по щучьему велению, еще в что-нибудь более идеальное; но могу вывести из этого лишь то заключение, что фальшивое основание, к чему бы его ни применили (к истории либо к зоологии), приведет к фальшивым выводам и что к числу самых высочайших нелепостей, когда-либо приходивших в людскую голову, в собственности и идея о нескончаемом развитии либо нескончаемом прогрессе. Никто не сообщит, дабы голова Кювье была лучше устроена, чем голова Аристотеля, дабы ум Лапласа был проницательнее ума Архимеда, дабы Кант мыслил лучше Платона, дабы Наполеон и Фридрих имели более стремительный армейский взор, более глубокие тактические и стратегические мысли, чем Аннибал и Цезарь; еще менее сообщит кто-нибудь, дабы познание красоты было выше у Кановы и Торвальдсена, чем у Фидия и Праксителя; но, без сомнений, что масса научного материала, сложность взаимоотношений в войне и мире безмерно увеличились, так что исполнение задачи ученого, полководца, национального мужа стоит значительно более времени и труда сейчас, чем прежде.

Но Аристотель имел возможность с успехом заниматься зоологией, ботаникой, физикой, логикой, метафизикой, политикой, теорией красивых искусств, а Кювье лишь зоологией, но и эта наука стала уже сейчас через чур сложна, дабы вероятно было обнять все ее отрасли одному человеку; исходя из этого, по мере того как суживается кругозор ученых, открытия должны принимать все более и более темперамент частностей. Этому стараются пособить систематическим соединением и разделением труда упрочнений отдельных лиц – при помощи ученых обществ, съездов, конгрессов и т. п., но это неестественное объединение, в полной мере удовлетворительное для фабрики и имеющее собственную пользу и в научном отношении, неимеетвозможности, но, заменить собою естественного сосредоточения разносторонних материалов в уме одного человека.

Так, усложнение, нераздельное с совершенствованием, кладет нужный предел значительному прогрессу в той отрасли людской ведения (либо по большому счету людской деятельности), на которую в течение продолжительного времени было обращено внимание,- в том направлении, на которое в основном употреблялись упрочнения. Чтобы поступательное перемещение по большому счету не закончилось в жизни всего человечества, нужно, дабы, дойдя в одном направлении до известной степени совершенства, началось оно с новой точки финала и шло По другому пути, т. е. нужно дабы вступили на поприще деятельности другие психологические изюминки, второй склад ума, воли и чувств, которыми владеют лишь народы другого культурного типа.

Прогресс, как мы сообщили выше, состоит не в том, дабы идти всем в одном направлении (при таких условиях он не так долго осталось ждать бы закончился), а в том, дабы исходить все поле, составляющее поприще исторической деятельности человечества, во всех направлениях. Исходя из этого ни одна цивилизация неимеетвозможности гордиться тем, чтобы она воображала высшую точку развития, в сравнении с ее предшественницами либо современницами, во всех сторонах развития.

П. Я. ЧААДАЕВФИЛОСОФИЧЕСКИЕ ПИСЬМАПИСЬМО ПЕРВОЕ

aПётр Яковлевич Чаадаев (1794 – 1856) русский публицист и философ. В 1829—1831гг. формирует собственное основное произведение – «Философические письма». Публикация первого из них в издании «Телескоп» во второй половине 30-ых годов XIX века привела к резкому недовольству правительства из-за быстро роли России и негативной оценки места во глобальной истории.

Издание был закрыт, а Чаадаев заявлен безумным.

Текст печатается по изданию: Чаадаев П. Я. письма и Статьи / Сост., вступ. статья и коммент. Б. Н. Тарасова.– 2-е изд., доп.– М.: Современник.– 1989.– С. 38 – 56.n

Да приидет Царствие Твое[248]

Сударыня,

Как раз ваша искренность и ваше чистосердечие нравятся мне всего более, как раз их я всего более ценю в вас. Судите же, как должно было поразить меня ваше письмо. Этими красивыми качествами вашего характера я был очарован с самого начала отечественного знакомства, и они-то побуждали меня сказать с вами о религии. Все около нас имело возможность вынудить меня лишь молчать.

Посудите же еще раз, каково было мое удивление, в то время, когда я взял ваше письмо!

Вот все, что я могу сообщить вам по поводу мнения, которое, как вы предполагаете, я составил себе о вашем характере. Но не будем больше сказать об этом и перейдем немедля к важной части вашего письма.

Во-первых, откуда эта смута в ваших мыслях, которая вас так тревожит и без того изнуряет, что, по вашим словам, отразилась кроме того на вашем здоровье? Ужели она — печальное следствие отечественных бесед? Вместо успокоения и мира, которое должно было бы принести вам новое чувство, пробужденное в вашем сердце, – оно причинило вам тоску, беспокойство, практически угрызение совести.

И, но, обязан ли я этому удивляться?

Это – естественное следствие того печального порядка вещей, во власти которого находятся у нас все сердца и все умы. Вы лишь поддались влиянию сил, господствующих тут нужно всеми, от высших вершин общества до раба, живущего только для утехи собственного господина.

Да и как имели возможность бы вы устоять против этих условий? Самые качества, отличающие вас от толпы, должны делать вас особенно дешёвой вредному влиянию воздуха, которым вы дышите. То немногое, что я разрешил себе сообщить вам, имело возможность ли дать прочность вашим мыслям среди всего, что вас окружает?

Имел возможность ли я очистить воздух, в которой мы живем? Я должен был предвидеть последствия, и я их вправду предвидел. Из этого те нередкие умолчания, каковые, само собой разумеется, всего менее имели возможность внести уверенность в вашу душу и конечно должны были привести вас в смятение.

И не будь я уверен, что, как бы сильны ни были страдания, каковые может причинить не в полной мере пробудившееся в сердце религиозное чувство, подобное состояние все же лучше полной летаргии, – мне оставалось бы лишь раскаяться в моем ответе. Но я надеюсь, что облака, застилающие на данный момент ваше небо, претворятся со временем в благодатную росу, которая оплодотворит семя, кинутое в ваше сердце, а воздействие, произведенное на вас несколькими малыми словами, помогают мне верным залогом тех еще более ответственных последствий, каковые несомненно повлечет за собою работа вашего собственного ума. Отдавайтесь безбоязненно душевным перемещениям, каковые будет пробуждать в вас религиозная мысль: из этого чистого источника смогут вытекать только чистые эмоции.

Что касается внешних условий, то ограничивайтесь до тех пор пока сознанием, что учение, основанное на прямой передачи и верховном принципе единства истины в постоянном последовательности его служителей, само собой разумеется, всего более отвечает подлинному духу религии; потому что он целиком и полностью сводится к идее слияния всех существующих на свете нравственных сил в одну идея, в одно чувство, и к постепенному установлению таковой социальной совокупности либо церкви, которая обязана водворить царство истины среди людей. Всякое второе учение уже самым причиной собственного отпадения от начальной теории заблаговременно отвергает воздействие большого завета Спасителя: Отче святый, соблюди их, да будут едино, якоже и мы[249], и не пытается к водворению Царства Божия на земле.

Из этого, но, не нужно, дабы вы были обязаны исповедовать эту истину перед лицом света: не в этом, само собой разумеется, ваше призвание. Напротив, самый принцип, из которого эта истина исходит, обязывает вас, ввиду вашего положения в обществе, признавать в ней лишь внутренний светоч вашей веры, и ничего более. Я радостен, что содействовал обращению ваших мыслей к религии; но я был бы очень несчастлив, если бы вместе с тем поверг вашу совесть в смущение, которое с течением времени неминуемо охладило бы вашу веру.

Я, думается, сказал вам в один раз, что лучший метод сохранить религиозное чувство – это выполнять все обряды, предписываемые церковью. Это упражнение в покорности, которое заключает в себе больше, чем обыкновенно думают, и которое величайшие умы возлагали на себя сознательно и обдуманно, имеется настоящее служение Всевышнему. Ничто так не усиливает дух в его верах, как строгое выполнение всех относящихся к ним обязанностей.

Притом большая часть обрядов христианской религии, Внушенных высшим разумом, владеют настоящей животворной силой для всякого, кто может проникнуться заключенными в них истинами. Существует лишь одно исключение из этого правила, имеющего в общем абсолютный темперамент, – как раз в то время, когда человек чувствует в себе верования высшего порядка относительно с теми, каковые исповедует масса, – верования, возносящие дух к самому источнику всякой достоверности и одновременно с этим нисколько не противоречащие народным верам, а, напротив, их подкрепляющие; тогда, и лишь тогда, позволительно пренебрегать внешнею обрядностью, дабы свободнее отдаваться более ответственным трудам.

Но горе тому, кто иллюзии собственного тщеславия либо заблуждения собственного ума принял бы за высшее просветление, которое словно бы бы освобождает его от общего закона! Вы же, сударыня, что вы имеете возможность сделать лучшего, как не облечься в одежду смирения, которая так к лицу вашему полу? Поверьте, это всего скорее умиротворит ваш взволнованный дух и прольет негромкую отраду в ваше существование.

Да и мыслим ли, сообщите, кроме того с позиций светских понятий, более естественный образ судьбы для дамы, развитой ум которой может обнаружить прелесть в познании и в величавых чувствах созерцания, нежели жизнь сосредоточенная и посвященная в значительной степени делам и размышлению религии. Вы рассказываете, что при чтении нет ничего, что возбуждает так очень сильно вашего воображения, как картины мирной и важной судьбе, каковые, подобно виду красивой сельской местности на закате дня, вливают в душу мир и на 60 секунд уносят нас от неприятной либо похабной действительности.

Но эти картины – не создание фантазии; от вас одной зависит осуществить любой из этих пленительных выдумок; и для этого у вас имеется все нужное. Вы видите, я проповедую не через чур жёсткую мораль: в ваших склонностях, в самых привлекательных мечтах вашего воображения я стараюсь отыскать то, что способно дать мир вашей душе.

В жизни имеется узнаваемая сторона, касающаяся не физического, а духовного бытия человека. Не нужно ею пренебрегать; для души совершенно верно так же существует узнаваемый режим, как и для тела; нужно мочь ему подчиняться. Это – ветхая истина, я знаю; но мне думается, что в отечественном отечестве она еще частенько имеет собственную сокровище новизны.

Одна из самые печальных линия отечественной необычной цивилизации содержится в том, что мы еще лишь открываем истины, в далеком прошлом уже ставшие избитыми в других местах а также среди народов, во многом на большом растоянии отставших от нас. Это происходит оттого, что мы ни при каких обстоятельствах не шли об руку с другими народами; мы не принадлежим ни к одному из великих семейств людской рода; мы не принадлежим ни к Западу, ни к Востоку, и у нас нет традиций ни того, ни другого. Стоя как бы вне времени, мы не были затронуты глобальным воспитанием людской рода.

Эта дивная сообщение людских идей в течении столетий, эта история человеческого духа, вознесшие его до той высоты, на которой он стоит сейчас во всем остальном мире, – не оказали на нас никакого влияния. То, что в других государствах уже давно образовывает самую базу общежития, для нас – лишь умозрение и теория.

И вот пример: вы, владеющая столь радостной организацией для восприятия всего, что имеется подлинного и хорошего в мире, вы, кому самой природой предназначено определить все, что дает самые сладкие и самые чистые эйфории душе, – говоря открыто, чего вы достигли при всех этих преимуществах? Вам приходится думать кроме того не о том, чем наполнить жизнь, а чем наполнить сутки.

Самые условия, составляющие в других государствах нужную рамку судьбы, в которой так конечно размещаются все события дня и без чего так же нереально здоровое нравственное существование, как здоровая физическая судьба без свежего воздуха, – у вас их нет и в помине. Вы осознаёте, что речь заходит еще вовсе не о моральных правилах и не о философских истинах, а просто о благоустроенной жизни, о тех навыках и привычках сознания, каковые информируют непринужденность уму и вносят правильность в душевную судьбу человека.

Посмотрите около себя. Не думается ли, что всем нам не сидится на месте. Мы все имеем вид путешественников.

Ни у кого нет определенной сферы существования, ни для чего не выработано хороших привычек, ни для чего нет правил; нет кроме того домашнего очага; ничто не привязывало бы, что пробуждало бы в вас симпатию либо любовь, ничего прочного, ничего постоянного; все протекает, все уходит, не оставляя следа ни вне, ни в вас. В собственных зданиях мы как словно бы на постое, в семье имеем вид чужестранцев, в городах кажемся кочевниками, а также больше, нежели те кочевники, каковые пасут собственные стада в отечественных степях, потому что они посильнее привязаны к своим пустыням, чем мы к нашим городам.

И не думайте, прошу вас, что предмет, о котором идет обращение, не серьёзен. Мы и без того обижены судьбою, – не станем же прибавлять к другим отечественным бедам фальшивого представления о самих себе, не будем притязать на чисто духовную жизнь; обучимся жить разумно в эмпирической действительности. – Но вначале поболтаем еще мало о отечественной стране; мы не выйдем из рамок отечественной темы. Без этого вступления вы не осознали бы того, что я имею вам сообщить.

У каждого народа не редкость период бурного беспокойства, страстного тревоги, деятельности необдуманной и бесцельной. Сейчас люди становятся скитальцами в мире, физически и духовно. Это – эра сильных ощущений, широких планов, великих страстей народных. Народы мечутся тогда возбужденно, без видимой обстоятельства, но не без пользы для будущих поколений.

Через таковой период прошли все общества.

Ему обязаны они самыми броскими собственными воспоминаниями, смелым элементом собственной истории, собственной поэзией, всеми самые сильными и плодотворными собственными идеями; это – нужная база всякого общества. В противном случае в памяти народов не было бы ничего, чем они имели возможность бы дорожить, что имели возможность бы обожать; они были бы привязаны только к праху почвы, на которой живут.

Данный увлекательный фазис в истории народов имеется их молодость, эра, в которую их свойства развиваются всего посильнее и память о которой образовывает поучение и радость их зрелого возраста. У нас ничего этого нет. Сперва – дикое варварство, позже неотёсанное невежество, после этого свирепое и унизительное чужеземное владычество, дух которого позднее унаследовала отечественная национальная власть, – такова печальная история отечественной молодости.

Этого периода бурной деятельности, кипучей игры духовных сил народных, у нас не было совсем. Эра отечественной социальной жизни, соответствующая этому возрасту, была заполнена тусклым и мрачным существованием, лишенным энергии и силы, которое нет ничего, что оживляло, не считая злодеяний, нет ничего, что смягчало, не считая рабства. Ни пленительных воспоминаний, ни грациозных образов в памяти народа, ни замечательных поучений в его предании.

Окиньте взором все прожитые нами века, все занимаемое нами пространство, – вы не отыщете ни одного привлекательного воспоминания, ни одного почтенного монумента, что властно сказал бы вам о прошлом, что воссоздавал бы его пред вами быстро и картинно. Мы живем одним настоящим в самых тесных его пределах, без прошедшего и будущего, среди мертвого застоя. И в случае если мы время от времени переживаем, то отнюдь не в надежде либо расчете на какое-нибудь общее благо, а из детского легкомыслия, с каким ребенок силится подняться и протягивает руки к погремушке, которую показывает ему няня.

Подлинное развитие человека в обществе еще не началось для народа, в случае если жизнь его не сделалась более благоустроенной, более легкой и приятной, чем в неустойчивых условиях первобытной эры. Как вы желаете, дабы семена хороша созревали в каком-нибудь обществе, пока оно еще колеблется без правил и убеждений кроме того в отношении повседневных дел и жизнь еще совсем не упорядочена?

Это – хаотическое брожение в мире духовном, подобное тем переворотам в истории почвы, каковые предшествовали современному состоянию отечественной планеты. Мы до сих пор находимся в данной стадии.

Годы ранней молодости, совершённые нами в тупой неподвижности, не покинули никакого следа в отечественной душе, и у нас нет ничего личного, на что имела возможность бы опереться отечественная идея; но, обособленные необычной судьбой от глобального перемещения человечества, мы кроме этого ничего не восприняли и из преемственных идей людской рода. В это же время именно на этих идеях основывается жизнь народов; из этих идей вытекает их будущее, исходит их нравственное развитие.

В случае если мы желаем занять положение, подобное положению вторых цивилизованных народов, мы должны некоторым образом повторить у себя все воспитание людской рода. Для этого к нашим услугам история народов и перед нами плоды перемещения столетий. Само собой разумеется, эта задача тяжела и, возможно, в пределах одной людской жизни не исчерпать данный широкий предмет; но в первую очередь нужно определить, в чем дело, что воображает собою это воспитание людской рода и каково место, которое

Ii. ситуация в современном мире 4 страница

Удивительные статьи:

Похожие статьи, которые вам понравятся: