Инсигнии римских магистратов

Интернациональная конференция «Неприятности исторического познания»,
Москва, 5—7 марта 1996 г. ИВИ РАН.

Предлагаемая читателю тема чуть ли возможно исчерпана в этом маленьком обзоре, потому, что всеми собственными нитями она уводит в занимательнейший и очень всевозможный мир истории римских социальных представлений, причем затрагивает самый древние пласты римской культуры, менее всего освещенные достаточно точными данными источников. Дабы раскрыть эту тему, нужно написать несколько монографию, исходя из этого в отечественной статье мы ограничимся более скромной задачей — собрать эти древней традиции об инсигниях римских магистратов и постараться дать самые неспециализированные контуры их истории в течении эпохи царей и ранней римской республики, т. е. той эры, в то время, когда шло интенсивное формирование представлений римлян об атрибутах власти, в реальности выражавшихся в первую очередь в характере разглядываемых нами инсигний.

Для каждого римлянина той эры магистратские инсигнии были отлично привычны, возможно, как раз исходя из этого ни у одного римского писателямы не отыщем какое количество-нибудь пространных их описаний. Значительно подробнее об этом писали греческие авторы (к примеру, Дионисий Галикарнасский), произведения которых были предназначены для слабо привычных с римскими реалиями греков.

И только одно из дошедших до нас древних произведений было намерено посвящено характеру и атрибутам власти римских магистратов. К сожалению, это достаточно поздний создатель — малоазийский грек VI в. н. э. Иоанн Лид.

Его произведение «О магистратах» посвящено в основном ранневизантийской администрации империи и описанию римской, но как антиквар, прекрасно привычный со всей древней традицией, в значительной степени не дошедшей до нас, он много внимания уделяет и старейшей истории римских магистратов, начиная с полулегендарной эры Ромула. В значительной мере мы будем опираться на эти этого автора, дополняя его и внося узнаваемые коррективы в том месте, где это разрешает наличие сведений у более древних авторов, каковые, к сожалению, как правило очень отрывочны.

Обращаясь к старейшему периоду римской истории, нужно учитывать, что фактически все социальные университеты архаического Рима в той либо другой мере носили религиозный характер. Это конкретно касается и инсигний римских магистратов. Фактически, в царский период римских магистратов в простом понимании этого слова еще и не было.

Их роль делали жреческие коллегии понтификов, авгуров, фециалов и т. д. Они кроме этого имели собственные инсигнии, однако здесь мы будем их касаться только постольку, потому, что они были унаследованы фактически римскими магистратами. Обстановку, в то время, когда жречество игралось в римской социально-политической жизни ведущую роль, очень красноречиво обрисовывает Иоанн Лид во введении к собственному труду: «Ни для кого не секрет, что в древности были жрецы, каковые потом были (заменены) магистратами римской Республики… Итак, нам предстоит поведать о гражданских влияниях, в частности о том, как власть перешла от жреческого сословия к гражданской форме» (Lyd.

De magistr. 1. praef.). Любопытно, что антиквар Лид, замечательно знавший римскую историческую литературу (многие фрагменты из произведений раннеримских историков дошли до нас только именно поэтому автору), вычислял факт выполнения жрецами в старейший период функций магистратов общеизвестным и не нуждающимся в каких-то доказательствах.

И вправду, такое же утверждение об установлении предков дает и более ранний создатель — Цицерон: «Среди бессчётных правил, понтифики, по воле всевышних установленных и введенных отечественными предками, самый прославлен их завет, требующий, дабы одинаковые лица руководили как служением бессмертным всевышним, так и наиболее значимыми национальными делами»1.

Эта особенность истории развития университета римских магистратов покинула собственный след и в характере магистратских инсигний. Черта эта ярко проявляется в инсигниях старейших римских магистратов — рексов, которых не в полной мере адекватно переводят на русский язык словом «цари». Эта магистратура сочетала в себе три взаимопроникающих функции: главного полководца, главного верховного жреца и судьи.

Как мы знаем, что римские цари в большинстве случаев сочетали в себе функции авгура и верховного понтифика2, что повлияло и в их инсигниях, о чем будет сообщено ниже.

самоё полное описание царских инсигний дает Иоанн Лид в следующем отрывке: «Кроме того еще до времени Ромула инсигниями царя латинов были переносной мантия и трон, которая именовалась ими трабея (какого именно рода она была, я растолкую пара поздней). По данной причине римский поэт (Вергилий) в седьмой книге Энеиды, обрисовывая царскую резиденцию Латина, упоминает трон и трабею.

Но Ромул имел кроме этого венец, скипетр, на навершии которого был орел, белую до лодыжек paenula, которая с лицевой стороны была окаймлена от плеча до ступни пурпурной тканью (paenula именовалась кроме этого словом “тога”, т. е. “накидка”, производным при помощи замены гласного от tegere, поскольку у римлян это слово означало “покрывать”) и темно-красную обувь (в соответствии с Коккейю, она именовалась “котурны”). И эта одежда, складывающаяся из так называемой тоги, была неспециализированной как для самого рекса, как они его именовали, так и для его подданных на протяжении мира.

Но трабея была отличительным одеянием лишь одного царя: это была туника либо полукруглая накидка, которую, как говорит традиция, первым придумал сицилийский тиран Агафокл. Царский трон на своем языке они именовали solium вместо solidum. т. е. “целый”, так как у них было в обычае выдалбливать толстый ствол дерева в форме коробки либо в форме сидения и делать в нем площадку для царя, где его тело предохранялось от всякого рода случайностей… 8. Сверх того 12 секир предшествовало Ромулу в соответствии с числом орлов, которых он заметил, в то время, когда закладывал фундамент города. Позднее, в то время, когда Тарквиний Старый победил в войне сабинян и этрусков, к эмблемам царской власти были добавлены долгие копья, каковые не имели острия, но только подвешенные холки (римляне именовали их jubae, варвары же tufae из-за небрежной порчи слова) к тому же к этому vexilla, т. е. долгие копья с подвешенными на них тканями (римляне именуют их flammula за огненный цвет), о которых я достаточно писал в книге “О месяцах”».

Приведенный отрывок дает некое неспециализированное представление о царских инсигниях. Из рассказа Иоанна Лида ясно, что старейшими символами царской власти были трабея и трон. Действительно, антиквар пара путает переносной трон, именовавшийся курульным креслом, и фактически обрисованный им и Вергилием трон легендарного царя Латина.

Римский антиквар Сервий, комментируя упоминание царского трона у Вергилия, дает подобную Лиду данные: «SOLIUM в собственном смысле свидетельствует шкаф, сделанный из одного дерева, в нем восседали цари для защиты собственного тела; так как он именовался как бы «цельным» (solidum). Так мы воображаем себе царский престол»3.

Сам темперамент этого трона, высеченного из цельного ствола дерева, возможно, уходящего собственными корнями глубоко в почву, говорит о его глубокой архаичности. Подобного рода темперамент отеческого трона виделся у разных народов, пребывавших на стадии разложения первобытно-общинного строя. Таковой знак власти не было возможности похитить либо унести, его возможно было лишь стереть с лица земли вместе с царской резиденцией.

Таковой темперамент царского трона, по-видимому, связан с сакральными представлениями древних о центре мироздания, «…где пересекаются вертикальные и горизонтальные координаты и откуда начиналось творение»4. Интерпретация царского трона как центра мироздания, как некоего древа мира заставляет нас отыскать в памяти об авгурских обязанностях римских царей, каковые при совершении гаданий (ауспиций) дробили небо на правую и левую стороны.

По всей видимости, царский трон и был некогда наиболее подходящим для этого местом. По крайней мере, Фест прямо показывает на то, что solidum sella (отыщем в памяти этимологию древних solium от solidum) употреблялась как раз для ауспиций5.

не меньше древней традиция вычисляет и царскую мантию трабею, по крайней мере у Вергилия она есть непременным атрибутом латинских царей6. В соответствии с Плутарху (Rom.

26), плащ данный был красного цвета, чему, как словно бы, пара противоречит описание царской трабеи у Сервия: «САМ В КВИРИНАЛЬСКОЙ ТРАБЕЕ — Светоний в книге «О видах одежд» говорит, что имеется три рода трабей: одна, посвященная всевышним, была полностью из пурпура, вторая, также пурпурная, но имеет что-либо белого цвета, принадлежала царям, третья, пурпурно-красный — авгурам»7. Согласно его точке зрения, царская трабея должна была иметь что-либо белое.

В полной мере быть может, что такое отличие царской трабеи от трабеи жрецов авгуров когда-либо и имело место, но не нужно забывать, что сами цари и жалиавгурами. По большому счету красный цвет по убеждению римлян — это цвет жертвенной крови, исходя из этого наличие его в одежде жрецов, приносивших кровавые жертвы у алтаря, ясно. Из этого можно растолковать и красный цвет царской трабеи.

Дело в том, что по религиозным представлениям римлян они имели возможность идти сражаться лишь тогда, в то время, когда со стороны кого-либо из соседних племен был нарушен «божеский мир» (pax deorum), что неминуемо влекло за собой бешенство всевышних. Умилостивить данный бешенство возможно было лишь кровью преступника, в этом случае — армейского соперника.

Исходя из этого с позиций римлянина война — это что-то наподобие ритуала сакрального жертвоприношения, где полководец оказывается в роли главного жреца, руководящего ритуалом, неизменно сообразующегося с волей всевышних через ауспиции8. Вергилий в упомянутом нами отрывке говорит именно о начале этого ритуала, финишем которого было в большинстве случаев триумфальное шествие, о чем будет сообщено ниже. Вергилий упоминает тут трабею как военную одежду консула, подобную роль игралась она и у царя.

В соответствии с Плинию9, трабея начала окрашиваться в пурпур со времени Ромула, по преданию, самого агрессивного из римских царей.

Сейчас пара слов направляться сообщить о тоге-претексте. Иоанн Лид показывает, что она входила уже в инсигнии Ромула. Но другие авторы утверждают, что обычай царей носить тогу с широкой пурпурной каймой вошел в потребление позднее.

Так Плиний прямо говорит, что «…первым из царей употребил пурпур в тоге-претексте с более широкой пурпурной каймой Тулл Гостилий по окончании победы над этрусками»10. По большому счету направляться подчернуть, что с знаками царской власти в данных традиции имеется кое-какие несоответствия. Так Дионисий введение чуть ли не всех царских инсигний, включая трабею, скипетр и корону, связывает с Туллом Гостилием, третьим римским царем, и этрусками.

Он информирует следующее (III.

61. 1—2):«Послы, взяв таковой ответ, ушли и через пара дней возвратились, но не с одними только словами, но принеся с собой знаки власти, каковые они в большинстве случаев применяли для украшения собственных собственных царей. Это были золотая корона, трон из слоновой кости, скипетр с орлом, сидящим на его навершии, пурпурная туника, украшенная золотом и вышитая пурпурная мантия подобно тем, каковые в большинстве случаев носили цари Персии и Лидии.

Данный вид одежды у римлян именуется тогой, а у греков — тебенной.

Но я не знаю, откуда греки определили это наименование, поскольку мне думается, что это не греческое слово. (2) В соответствии с некоторым историкам, они принесли кроме этого Тарквинию 12 секир, забранных по одной из каждого города. Так как по-видимому, это был этрусский обычай, дабы каждому царю из нескольких городов предшествовал ликтор, несущий секиру вместе с пучком розог, и потому, что любой из 12 городов учавствовал в общем походе , то 12 секир передавались одному человеку, что наделялся полной властью».

Но он же сам ранее приписывал введение таких инсигний, как секиры и фасции, царю Ромулу. Подобную данные мы находим и у Плутарха11 и у Ливия12. Последний, не смотря на то, что и говорит о Ромуле, кроме этого связывает введение окаймленной тоги с этрусками. Примечательно то, что тога-претекста весьма скоро стала одеянием не только царей либо магистратов, но и детей всех свободнорожденных граждан.

Говорит об этом Макробий (Macr. Sat.

I. 6. 7): «Тулл Гостилий, третий римский царь, победив этрусков, первый ввел в Риме курульное кресло, сопровождение ликторов и вышитую тогу с пурпурной каймой — принадлежности этрусских магистратов. Но сейчас претекста не была приметой детского возраста, а была, как и другое, что я перечислял, лишь почетным знаком.

Но позднее Тарквиний Приск (которого, как говорят, кроме этого именовали Лукумоном), сын Демарата, изгнанного из Коринфа, третий царь по окончании Гостилия… собственного четырнадцатилетнего сына, что собственной рукой убил неприятеля, одарил золотой буллой и претекстой… Так как как претекста является украшением магистратов, так булла украшает взявших успех. При успехе они носят ее на груди, поместив в буллу различные средства, каковые они считали самыми сильнодействующими против зависти.

Другие считаюм, что тот же Приск, в то время, когда он с изобретательностью предусмотрительного правителя приводил в порядок сословия граждан, считая одежду свободнорожденных детей кроме этого одним из ответственных преимуществ, — установил, дабы золотой тогой и буллой, окаймленной пурпуром, пользовались лишь те дети патрициев, отцы которых занимали курульные должности. Остальным же разрешалось пользоваться только претекстой, но да и то лишь тем, чьи родители отслужили должный срок военной работы в коннице; вольноотпущенникам же никоим образом не позволялось носить претексту, и вдобавок менее — чужеземцам, не имевшим никакой родственной связи с римлянами.

Но по окончании претекста была разрешена кроме этого и сыновьям вольноотпущенников по той причине, которую выдвинул авгур Марк Лелий. На протяжении второй Пунической войны он заявил, что благодаря бессчётных прекрасных явлений дуумвиры согласно решению сената обратились к Сивиллиным книгам и, разглядев их, заявили, что направляться вознести моления в Капитолии и сделать лектистерний из снесенных в одно место пожертвований и дабы вольноотпущенницы, носящие долгую одежду, кроме этого предоставили деньги для этого дела.

Тогда было совершено публичное молебствие мальчиками добропорядочного происхождения и сыновьями вольноотпущенников, и были выполнены гимны девушками, имеющими в живых отца и мать. С того времени не запрещалось, дабы кроме этого и сыновья вольноотпущенников, но лишь те, каковые были рождены в браке , носили претексту и кожаный шарик на шее вместо буллы».

Так, дети всех свободнорожденных граждан были в праве на ношение до 17 лет тоги-претексты. Но взрослые граждане носили пара иные тоги, без пурпурной полосы. Как бы то ни было, тогу возможно назвать неспециализированным знаком отличия римского народа, что разрешило Вергилию применять по отношению к римлянам выражение «gentem togatam».

Любопытен комментарий к данной фразе у Сервия:«НАРОД, ОБЛАЧЕННЫЙ В ТОГИ — прекрасно сообщено “народ”, потому, что тога употреблялась людьми обоих полов и всякого состояния, но рабы не имели ни туник, ни башмаков. Тоги же кроме того дамы имели»13. Так, тога была собственного рода визиткой всякого римлянина.

направляться подчернуть, что в ранний период римской истории тога носилась не только на протяжении мира, но и на войне. Но на протяжении боевых действий края ее подбирали и обвязывали на поясе. Вот что об этом пишет Сервий: «ПО ГАБИНСКИ ОПОЯСАННОМУ — Gabinus cinctus — это тога, так наброшенная на пояснице, что один ее финиш, опять вытянутый из-за поясницы, опоясывает человека.

Так как древние латины, в то время, когда еще не имели доспехов, вести войну в этом роде одежды — в подпоясанных тогах; как раз из этого и говорят, что армейские подпоясались (другими словами готовились к сражению — п. а.). Иначе, при объявлении войны консул пользовался ею, по причине того, что в то время, когда Габии, город в Кампании, был принесен в жертву, то война сразу же закончилась; как раз тогда граждане, подпоясанные в собственные тоги, обратились от алтарей к сражениям и одержали победу, из этого берет начало данный обычай»14.

В качестве инсигний римских царей Иоанн Лид упоминает кроме этого темно-красные ботинки, именуя их котурнами. Но Фест показывает, что ботинки альбанских царей назывались mullei и потом стали отличительным показателем патрициев, занимавших ранее должность курульных магистратов15. На этих башмаках, в особенности на их волшебном характере мы остановимся ниже, при описании инсигний сенаторов.

Иоанн Лид практически ничего не может сказать о царской короне, как отличительном символе власти Ромула. В соответствии с Дионисию (III. 61.

1), золотая корона была заимствована Туллом Гостилием у этрусков вместе с другими царскими инсигниями. Необычно, но ее описание не видится практически ни у одного автора16. По большому счету, история царской короны очень любопытна.

По окончании изгнания царей в 509 г. до н. э. эта инсигния царской власти в отличие от других не была унаследована римскими курульными магистратами. Пожалуй, римские полководцы надевали золотой венец лишь на протяжении успеха. Так как по убеждению римлян данный символ власти нес с собой проклятие17.

Кроме того на протяжении успеха золотой венец не надевался на голову триумфатора, но держался над ним находившимся позади рабом.

Это делалось из убеждения, что золотой венец — причина рабства и предмет зависти, и напротив, лишь железо приносит победу18. Одновременно с этим в ранней республике золотой венец стали использовать в качестве приза для несложных солдат, отличившихся в бою, на что кроме этого показывает Плиний Старший19.

Но эти золотые короны либо венцы ни при каких обстоятельствах не наряжались на головы свободных граждан, поскольку это стало знаком продаваемого раба, о чем говорит Авл Геллий в следующем отрывке: «Он говорит: Как к примеру, в древности рабы, схваченные по праву войны, продавались облаченными в короны, потому-то и говорят “реализовывать под короной”». Так как как эта корона была знаком продаваемых пленников, так надетая войлочная шапка (pilleus) демонстрировала, что продаются для того чтобы рода рабы, продавец которых не воображал клиенту их по имени. У Катона имеется следующие слова: «Приносилась смиренная молитва (всевышним), дабы лучше народ своим трудом увенчивался за благие дела, нежели дабы он, увенчанный короной за не хорошо сделанные дела, продавался с торгов»20.

Сейчас обратимся к тем инсигниям, каковые были яркими знаками конкретных функций власти. В первую очередь, поболтаем о царском жезле, именовавшемся lituus. Вергилий упоминает его уже по отношению к легендарному царю Латину21, именуя его «загнутым».

Сервий в комментариях к этому отрывку дает следующее определение жезла: «Lituus — это загнутый авгурский жезл, которым пользовались для обозначения небесного пространства, поскольку рукой (это делать) не дозволялось… [или lituus — это царский жезл, в котором была власть разрешения судебных тяжб»22. У Ромула был, по всей видимости, как раз таковой жезл. Иоанн Лид ошибается, показывая, что навершие ромульского жезла было украшено фигуркой орла.

Эта модификация в соответствии с традиции (Dionys. 3. 61. 1) заимствована у этрусков царем Туллом Гостилием. Любопытна тут полная аналогия царского жезла с авгурским. Как авгуру не дозволялось разделять небо на правую и левую стороны безлюдной рукой, так и царю не разрешалось вершить божеский суд, разделение тяжущихся на правых и виноватых без скипетра.

Непременно, первоначально царский жезл был знаком как раз авгурских полномочий царя.

Как мы знаем, что авгуры не только совершали гадания по птицам о благоприятном либо негативном финале того либо иного предприятия, но и вершили суд, выясняя при помощи гаданий, кто как раз из граждан позвал на общину бешенство всевышних. Религиозный характер старейшего суда неоднократно отмечался в литературе23, тут же нужно только выделить особенную, волшебную с позиций римлян роль царского жезла lituus в совершении правосудия.

Из этого и этимологически близкое латинское слово lis, litis — «судебное слушание», и одновременно с этим глагол litare — «искупать, приносить в жертву». По большому счету роль жезла в судебном ходе неизменно в Риме была весьма громадна, не смотря на то, что в соответствии с традиции фестука в виндикационной тяжбе имеет второе происхождение, олицетворяя копье, которым тяжущиеся ритуально пронзали оспариваемую вещь24.

Потом традиция единодушно показывает в качестве знаков судебной власти царя двенадцать ликторов с фасциями и секирами. На роль ликторов как палачей обращает внимание Дионисий Галикарнасский в следующем отрывке (Dionys. II.

29. 1):«Увидев кроме этого, что ничто так не удерживает людей от правонарушений как ужас, он (Ромул) устроил очень многое чтобы внушить его, такие как место в самый кидающейся в глаза части Форума, где он вершил суд, очень грозный вид солдат, каковые сопровождали его, числом в три много, и секиры и фасции, несомые 12 мужьями, каковые секли на Форуме тех, чье правонарушение заслуживало этого, и публично обезглавливали вторых, виновных в величайших правонарушениях».

Любопытно проследить изменение этих инсигний в связи с некоторым смягчением жёсткого архаического права. Приведем маленькой отрывок из Плутарха (Plut. Rom.

26):«Царь начал одеваться в красный хитон, ходил в плаще с пурпурной каймой, разбирал дела, сидя в кресле со спинкой. Около него всегда были юные люди, которых именовали “келерами” за расторопность, с какой они несли собственную работу.

в первых рядах правителя шли другие служители, палками раздвигавшие толпу; они были подпоясаны ремнями, дабы срочно связать всякого, на кого им укажет царь. “Связывать” по-латыни было в древности “ligare”, а сейчас “alligare” — исходя из этого блюстители порядка именуются “ликтор

SEREBRO — Между нами любовь (премьера клипа 2017)

Удивительные статьи:

Похожие статьи, которые вам понравятся: