Из гостиницы ужасов в дом ужаски

Неспешным шагом я возвратился к себе. Была поздняя ночь, но многие книжные еще не закрылись, и на улицах бурлила жизнь. Везде книгородцы и приезжие находились группками, зачитывали друг другу отрывки из книг, болтали, смеялись и выпивали вино, подогретое пиво и кофе.

Я осмотрел несколько витрин и чуть устоял перед искушением войти в магазин и начать рыться на полках.

Потребовалось некое упрочнение, дабы оторваться от ночной суеты и возвратиться в отель. Йети в соседнем номере, думается, успокоились и сейчас храпели и свистели, как засорившиеся волынки. Я прилег, желал только на 60 секунд положить повыше ноги и чуть-чуть отдохнуть.

Я взглянуть на летучую мышь в углу, она злобно уставилась в ответ. Позже я заснул.

Во сне я брел по долгому туннелю, на протяжении стенку которого тянулись шкафы с древними фолиантами. Передо мной беспокойно колыхался призрак Данцелота и всегда взывал: «Вниз! Вниз!

Все вниз и вниз!» То и дело нам виделись всевозможные персонажи прочтённых мною книг: принц Хладнокров, храбрец моей молодости, галопом проскакал мимо на своем жеребце Снежный буран; Проспопа Тонатас, чахоточный торговец коврами из «Лапши для Залифа»; контрабандист и философ Кориолан Кориоринт из «Пемзового оракула»; двенадцать братьев из «Двенадцати братьев» и еще множество вторых храбрецов популярных произведений заступали нам дорогу. И все они кричали: «Назад! Назад!

Возвращайтесь назад!» Но Данцелот плыл прямо через них, и я вместе с ним, потому, что также стал призраком. Из глубины туннеля на меня вылетела, пронзительно визжа, огромная одноглазая летучая мышь, за которой следовали злобно гудящие жареные пчелы. Разинув ужасную пасть, тварь приготовилась меня проглотить. Помнится, я именно поразмыслил: «Ха!

Ей меня не съесть, я же призрак!», но позже она все-таки меня сожрала.

Я проснулся. Летучая мышь все гак же без движений висела в собственном углу и таращила» на меня. Возможно, она по большому счету не живая, в далеком прошлом уже погибла с открытыми глазами.

В соседнем номере шумели йети, каковые именно проснулись в этот самый момент же начали ссориться во все горло. Позже дошло до рукопашной. Измельчалась мебель, в моем номере упала со стенки картина.

Постанывая, я поднялся, сонно сложил дорожную суму и покинул данный дом кошмаров.

В переулках прохладный утренний ветерок разогнал туман у меня в голове и пробудил жизненные силы. Сделав вывод, что хорошо было бы перекусить, я зашел в кофейню и заказал чашку кофе и «книжнеца» — сладкий пирожок в форме книги, начиненный яблочным джемом и нашпигованный миндалём и фисташками. Занятно, но это фирменное блюдо носило то же наименование, что и пресловутые страшные существа, якобы бесчинствующие под городом.

Перед тем как протянуть мне еще горячее из печки лакомство, кондитер завернул его в страницу, которую оторвал из древней книги, и проткнул с одного бока долгой иглой, так что выступила благоухающая корицей начинка — точь-в-точь жидкая закладка.

В кофейне сидел еще один драконгорец, Факсилиан Строфо-лов, мой однокашник. Услышав про смерть Данпелота, он сочувственно мне пособолезновал и, в то время, когда я пожаловался на убогость моего пристанища, дал мне адрес предположительно ухоженной и недорогой гостиницы. Захотев друг другу приятного пути, мы расстались.

Чуть позднее я обнаружилузкой улочке мелкий пансион, из которого именно выходили выспавшиеся и очевидно пребывающие в хорошем настроении наттиффтоффы.

В случае если тут остановились такие педантичные и слывущие скаредными типы, то уж совершенно верно заведение недорогое и чистое, возможно, кроме того негромкое, поскольку наттиффтоффы не стесняются привести к правопорядка, в случае если им думается, что их покой потревожили.

Я попросил продемонстрировать мне помещение. Ни одной летучей мыши в ней не нашлось, вода в умывальном тазике была прозрачной как стекло, полотенца и постельное белье — чистыми, из соседних номеров доносились не отвратительные звуки, а приглушенные голоса вежливых постояльцев. Я арендовал комнату на 7 дней и в первый раз с того времени, как прибыл в Книгород, основательно помылся.

И тогда, освеженный и преисполненный любопытства, отправился на новую экскурсию.

Книги, книги, книги, книги. Ветхие книги, новые книги, дорогие книги, недорогие книги. Книги в витринах и в шкафах, в тачках и в мешках, непоследовательно сваленные в кучу либо педантично расставленные за стеклом.

Сложенные в кренящиеся башни либо рядком на тротуаре, связанные в пачки («Попытайте счастья: купите отечественную пачку с сюрпризом!»), выставленные на мраморных постаментах, закрытые за решетками в чёрных древесных шкафах («Руками не трогать: подписанные первоиздания!»).

Книги в кожаных и матерчатых переплетах, в меховых и шелковых. Книги с застежками из железа и меди, из серебра и золота. В некоторых витринах кроме того лежали очень дорогие, инкрустированные алмазами экземпляры.

Тут имелись приключенческие романы с положенным платком для вытирания пота. Восхищение-романы с сушеными страницами валерианы, каковые возможно понюхать, в то время, когда нервы уже не выдерживают от напряжения. Книги с тяжелыми навесными замками, запечатанные наттиффтоффской цензурой («Приобретение разрешена, чтение не разрещаеться!»).

Один магазинчик торговал только незаконченными произведениями, сплошь рукописными, каковые обрывались на середине повествования, по причине того, что в один раз в ходе написания. В ассортименте другого были лишь рукописи левшей, каковые писали зеркальным шрифтом. Третий реализовывал в основном романы, главными храбрецами которых были насекомые.

Я видел букинистический, куда заходили лишь светлобородые карлики, и у каждого была повязка на глазу.

И волкодлакскую лавку, торговавшую только научно-популярной литературой.

Но, большие книжные магазины не исчерпывались одной областью и собственный ассортимент выставляли в большинстве случаев в беспорядке: клиенты, по всей видимости, эту идею оценили — через чур уж весело в том месте копались. В специальных лавках тяжело было отыскать подписанные первоиздания известных авторов, каковые все равно были не по карману рядовому визитёру, поскольку цены в том месте кусались. А вот в перевязанной бечевкой «пачке с сюрпризом» громадного книжного в полной мере имела возможность появляться книга, чья цена многократно превосходила цену пачки, а вдруг спуститься всего на пара пролетов в подземные этажи, шансы отыскать что-нибудь воистину полезное быстро возрастали.

В Книгороде действовал неписаный закон: указанная карандашом на задней обложке цена окончательная и баста! При огромных количествах макулатуры, которую постоянно ко мне свозили, часто бывали случаи, когда подмастерья и торговцы были через чур загружены работой, дабы при сортировке верно оценить цена книги. Время от времени кроме того не хватало времени по большому счету взглянуть товар — на целые мешки и ящики ставили оптовые стоимости и сбывали поскорей.

Так в оборот попадали раритеты и, взяв ошибочный ценник, изгонялись в чёрные подземелья либо погребались под стопами недорогого чтива. Они заваливались за шкафы, таились в коробках под пожелтевшими каталогами издательств либо лежали недостижимые на верхних полках, либо же их сгрызали крысы и жуки-древоточцы. Эти сокровища и составляли основную привлекательность Книгорода.

Туристы становились, так сообщить, охотниками-любителями: тут любой имел возможность поймать успех за хвост, в случае если лишь искал достаточно продолжительно.

В большинстве случаев, большая часть гостей города экскурсоводы сходу по прибытии сплавляли в огромные магазины, где складировалось по большей части то, что ценности не имело. Но работники всегдаподмешивали в недорогой товар маленькие «изюминки», дабы и тут удачливый турист имел возможность отыскать что-нибудь «вкусненькое». В то время, когда он ликующе размахивал книгой и во все горло радовался смехотворной цене, магазин приобретал самую действенную рекламу.

Со скоростью лесного пожара распространялся слух, что там-то и там-то за пара пир приобрели первоиздание «Маячка в полумраке» Монкена Миксунда, и ночь напролет магазин кишел клиентами, сохраняющими надежду на сходную успех.

Обслуживающие массового потребителя универмаги замуровали либо вынудили собственные входы в лабиринт стеллажами, дабы ни один клиент не имел возможности забрести в том направлении по неточности. Но достаточно отойти всего на несколько улочек от туристических троп и недорогих кофеен, и уже делалось занимательнее. Магазинчики становились меньше и, в большинстве случаев, узкой специализации, фасады — артистичнее, а выставляемые книги — старее и дороже.

Из этого можно было спуститься в ограниченные участки катакомб. Правильно подмечено: в «ограниченные участки», так как эти лавки разрешали своим клиентам зайти только на пара этажей вниз, в том месте уже проходы также были замурованы либо вынуждены. Так в полной мере вероятно было заблудиться на пара часов в туннелях, но непременно каждый обнаружил дорогу назад.

В случае если зайти в центральный район города еще дальше, дома становились все ветше, магазинчики — меньше, а туристы виделись все реже. В тамошних книжных приходилось время от времени звонить в колокольчик либо стучать дверным молотком, дабы тебя разрешили войти. Но из этого можно было попасть в настоящие катакомбы.

В случае если клиент не был известным охотником за книгами, работники магазина его предостерегали, детально говорили об опасностях и обращали внимание на то, где внизу возможно добыть факелы, масляные лампы, провиант, карты и оружие. Тут предлагали приобрести мотки крепкой бечевки километровой длины, один финиш которой привязывали к крючку в магазинчике: тогда авантюристимел возможность пуститься в поход без особенного риска. Другие магазинчики предоставляли обученных подмастерьев, прекрасно знавших определенные участки катакомб, — иными словами получались «блуждания с экскурсоводом».

Все это я прочел в книге Дождесвета, и потому кроме того небольшие, неказистые лавочки преобразовывались для меня во врата в загадочный мир, но я уговаривал себя, что до тех пор пока рано покидать город на поверхности. Мне предстояло особенное дело: я шел в антикварный магазинчик Фистомефеля Смайка по адресу переулок Тёмного Человека, 333.По пути я оказался на громадной площади — непривычное зрелище по окончании узких улочек и зажатых зданиями переулков.

Еще необыкновеннее показалось мне то, что она не была мощеной и везде в почве зияли громадные ямы, среди которых бродили туристы. Лишь позже, в то время, когда я заметил, что ямы не безлюдны, меня осенило: это же безрадосно видное Кладбище забытых писателей!

Так прозвала площадь молва, официально она носила прагматичное имя Ямная площадь. Это была малоприятная достопримечательность Книгорода, — кроме того Данцелот говорил о ней, понизив голос. О настоящем кладбище сказать не приходилось, никто тут похоронен не был, по крайней мере, в простом смысле этого слова.

В ямах-норах обитали те писатели, каковые не могли позволить себе крышу над головой. Они придумывали на потребу туристов — за бросаемую им мелочь.

Я поежился. Ямы вправду напоминали свежевырытые могилы — и в каждой прозябал писатель-неудачник. Они были одеты в нечистую рванину либо завернулись в ветхие одеяла и писали на оборотах уже использованной бумаги.

Норы помогали им жилищем, и по ночам либо в непогоду они вынужденно накрывали собственные обиталища досками.

Ниже этого замонийскому писателю пасть уже некуда, передо мной предстал кошмар всех участников пишущей братии.

— Мой брат — кузнец, — крикнул в одну из ям турист. — Напиши мне что-нибудь про подковы.

— Мою жену кличу Грелла, — кричал второй. — Стихи для Грел-лы, пожалуйста.

— Эй, писака! — горланил третий наглец. — Сочини-ка мне что-нибудь.

Ускорив ход, я поспешил пересечь площадь. Я знал, что тут застряли кроме этого и писатели со славным прошлым, и по возможности старался по большому счету не заглядывать в ямы. Но это выяснилось не так-то легко: как будто бы по принуждению я бросал взор по сторонам. Насмехающиеся дети кидали на головы беднягам камни и песок.

Один пьяный упал в яму, и, шумя, приятели извлекали его оттуда, тогда как с другого края мочился пес.

Ничего этого поэт в яме не подмечал, лишь писал себе стих на куске картона. А позже произошло страшное: я определил соплеменника! В одной яме обретался Овидос Стихогран, один из кумиров моей молодости.

Я сидел у его ног, в то время, когда он устраивал собственные любимые всеми в Дра-конгоре поэтические чтения. Позднее он отправился на чужбину, дабы стать известным писателем и прославиться на целый свет, и по окончании, м-да… по окончании о нем больше не слышали. Написав для пары туристов сонет, Стихогран зачитал его хриплым басом, а они довольно глупо захихикали и кинули ему мелочь.

В ответ он многословно их поблагодарил, продемонстрировав наряду с этим гнилые зубы. Тут он внезапно встретился со мной и со своей стороны признал соплеменника. Его глаза наполнились слезами.

Я отвернулся и решил покинуть это ужасное место. Плохо, до чего возможно дойти! Отечественная профессия не обещает обеспеченного будущего, провал и успех идут бок о бок.

Мне захотелось поскорей убраться с Кладбища забытых писателей.

Я чуть не побежал.

Остановившись, наконец, я огляделся по сторонам и осознал, что снова оказался в каком-то убогом переулке. По всей видимости, туристические кварталы остались на большом растоянии сзади, поскольку уже не было приличных домов и ни одного книжного, лишь дрянные развалюхи, из которых доносились пренеприятнейшие звуки. В дверных проемах маячили закутанные по глаза личности, одна из которых, в то время, когда я проходил мимо, зашипела:

— Пст… Разгром не хотите?

Ах ты, батюшки! Я попал в Ядовитый переулок! Это уже была не достопримечательность, в противном случае место Книгорода, которого в принципе следовало избегать, в случае если у тебя сохранилась хотя бы тень порядочности.

Ядовитый переулок, пресловутое пристанище паршивых критиков!

Тут обитало подлинное отребье Книгорода: самозванцы от литературы, за плату писавшие разгромные рецензии. Тут возможно было нанять ядовитые перья и натравить их на неугодных сотрудников по ремеслу, — в случае если, само собой разумеется, тебе нужны такие способы и у тебя нет ни грана совести. Критики после этого преследовали собственную жертву, пока совсем не сотрут с лица земли ее карьеру и хорошее имя.

— Полного разгрома не хотите? — тихо сказал пасквилянт. — Я тружусь на все большие газеты!— Нет, благодарю, — ответил я и еле подавилпорыв схватить подлеца за горло, но все-таки не удержался от замечания: — Как же ты, отбросная тварь, смеешь поливать труд честных писателей грязью, из которой сам вылез? — накинулся я на него.

Закутанный издал неприятный чавкающий звук.

— А ты кто таковой, что смеешь меня оскорблять? — негромко, но внятно задал вопрос он.

— Я? Меня кличут Хильдегунст Мифорез! — гордо ответил я.

— Мифорез, гм, — пробормотал он и, дотянувшись из-под плаща карандаш и блокнот, что-то записал. — Ничего пока не опубликовал, в другом случае я бы знал. Я пристально смотрю за современной замо-нийской литературой. Но потому, что ты из Драконгора, твой черед еще придет.

Вы, чертовы ящеры, не имеете возможность держать лапы подальше от чернил.

Я предпочел уйти. И во что я лишь впутался, заговорив с этим подонком!— Лаптандиэль Латуда! — крикнул он мне вслед. — Тебе мое имя не нужно записывать. Ты и без того не так долго осталось ждать обо мне услышишь[6].

Заканчивался Ядовитый переулок, очевидно, тупиком. Исходя из этого мне было нужно еще раз пройти мимо пасквилянта и всех развалюх, что не очень приятно захихикал мне в пояснице. Покинув наконец это змеиное гнездо, я встряхнулся, как полностью промокший пес.

Я пересек Квартал Наборщиков, где фасады домов были украшены орнаментами из стершихся свинцовых литер, и неспешно отправился по Аллее Редакторов, где из окон раздавались ругань и стоны несчастных, давших имя данной улице. Возможно, многих бедолаг приводило в отчаяние чтение нелепых перлов и выправление знаков препинания. По окончании одного очень громкого крика гнева из окна второго этажа вылетела стопа рукописных страниц, каковые дождем посыпались мне на голову.

Сейчас я совсем распростился с туристическими окраинами и все глубже и глубже забирался в сердце Книгорода. Если доверять книге Дождесвета, тут размешались ветшайшие букинистические магазины города. Древние фахтверковые дома с острыми крышами жались друг к другу совершенно верно старые чародеи, каковые подпирали друг друга и неуважительно таращились на меня тёмными провалами окон.

Сколь бы красивой ни была местность, мне не встретился ни один турист. Тут не было ни уличных торговцев, ни читающих поэтов, ни «живых газет», ни котелков с расплавленным сыром, — только древние дома со слепыми витринами, закопченными изнутри, чтобы не пропускать вредоносный свет. И вывесок на заведениях также практически не было, исходя из этого приходилось отгадывать, какие конкретно из лавочек букинистические.

Тут антикварное дело было поднято на наибольший уровень, а за тёмными стеклами, возможно, в данный самый момент сидели баснословно богатые знаменитые книжники и коллекционеры, торгующиеся из-за раритетов, цена которых исчислялась переулками и домами. В этих местах нечайно хотелось ходить на цыпочках. Потому, что полдень еще не наступил и заведение Фистомефе-ля Смайка вероятнее было закрыто, я остановился на перекрестке и задумался, не постараться ли мне убить время, зайдя в какой-нибудь магазинчик. На двери одного книжного, над зачерненной витриной которого древесные балки заканчивались жутковатыми мордами, я опять нашёл поделённый на трое круг, какой украшал лавку Кибитцера, и прочел маленькую табличку под ним:

Ого! Букинистический магазин хоррора! Быть может, за прилавкам будет настоящая ужаска!

С детства я грезил заметить живую ужаску.

Это племя населяло старые сказки и детские книжки, каковые просматривал мне на ночь Данцелот, и очевидно, мои кошмары также. Сейчас мне представилась возможность, конкретно познакомиться с какой-нибудь, а сам я стал достаточно взрослым, дабы, встретившись с ней, не убежать с криком. А потому — вовнутрь!

С приятной дрожью предвкушения я развернул ручку.

О моем приходе возвестило металлическое кряхтенье лет сто не смазанных петель. Полумрак в чуть разгоняли пара чуть теплящихся масляных ламп-коптилок. Пыль, поднятая моим вторжением, затанцевала около и забилась мне в шнобель.

Я нечайно чихнул.

Из-за стопки книг, как чертик из табакерки, выскочила высокая дистрофичная фигура в тёмном балахоне и звучно взвизгнула:

— Чего хотите?

У меня чуть сердце не остановилось. Ужаска, и действительно, была страно ужасной.

— Э… ничего не хочу, — выдавил я. — Желал лишь взглянуть. — Лишь взглянуть? — не снижая тона, переспросила ужаска.

— Э… да. Возможно?

Жадно разламывая узкие пальцы, дистрофичная фигура поплыла ко мне.

— Это специальный магазин, — враждебно прокаркала она. — Сомневаюсь, что тут вы отыщете, что ищете.

— Вот как? — вскрикнул я. — На чем же вы специализируетесь?

— На литературе кошмаров! — козырнула ужаска, как будто бы одни эти слова имели возможность выгнать меня из лавки.

Сделав вид, что на меня они не произвели ровным счетом никакого впечатления, я скользнул взором по корешкам. Книги предсказаний, книги заговоров от бородавок, сборники проклятий — ничего занимательного для просвещенного драконгорца наподобие меня. Мне вправду не было дела до данной потусторонней ахинеи, но недружелюбность карги меня разозлила.

Вместо того дабы развернуться и уйти, я остался в лавке и стал бессовестно прохаживаться на протяжении полок.

— О, жуть-поэзия, — елейно заговорил я, — как увлекательно! И вдобавок я страстно интересуюсь составлением прогнозов по жабьим внутренностям. В обязательном порядке покопаюсь мало в ваших сокровищах.

Я решил поучить каргу хорошим манерам. С этого момента буду сказать с ней надменно и с презрением. Я наугад снял с полки книгу.

— Гм, «Прорицание судьбы через истолкование кошмаров» Монстрандауса. Это именно по мне!

— Поставьте, прошу вас, книгу на место. Она заказана.

— Кем? — быстро задал вопрос я.

— Э… э… я не знаю имени клиента.

— Тогда — чисто теоретически — заказ имел возможность покинуть я сам. Моего имени вы также не понимаете.

Ужаска беспомощно разламывала узкие, как прутики, пальцы. Я бросил книгу в сторону полки, она пролетела мимо и упала на пол. От удара корешок отвалился.

— Оп-ля! — сообщил я.

Ужаска, кряхтя, согнулась над ней.

— А это у нас что? — восторженно крикнул я и ткнул пальцем в толстый том. — Книга орнийскихужаско-проклятий!

Выделено неудобно я перевернул пара страниц драгоценной книги, замяв их наряду с этим, и громким, дребезжащим голосом начал зачитывать заклинание, вытянув руку в сторону ужаски, как будто бы настоящий волшебник:

Среди стройных стеблей бамбука

над тёмной дурман-травой

Тебя просверлят взором призрак

и Бука, парящий вниз головой.

Опасливо закрыв лицо руками, ужаска спряталась за шкаф.

— Прекратите! — завизжала она. — Это могучие проклятия! Умора! Она вправду верит в собственный дурное фиглярство!

Я отбросил книгу. С глухим стуком она упала в ветхий деревян-. ный ящик, из которого встало облачко узкой книжной пыли. Мне пришла в голову блестящая идея.

Медленно-медленно я повернулся к ужаске, инквизиторским жестом ткнул в нее указательным пальцем и мало немного поднял кожистые крылья, так что плащ заколыхался у меня над плечами.

— У меня имеется еще вопрос, — зарокотал я.

Это ветхий фокус динозавров. К полетам отечественные крылья не пригодны, они всего лишь наследство какого-либо птеродактильно-го представителя моих доисторических родственников, но чтобы топорщиться, подходят идеально. Неизменно приятно видеть, какое чувство это создаёт на неподготовленного зрителя.

Дотянувшись из кармана рукопись, я сунул ее под шнобель ужаске, — так близко, дабы она имела возможность разобрать почерк.

— Вы случайно не понимаете автора этих строчков? — рыкнул я.

Лицо ужаски окаменело. Как загипнотизированная, она уставилась на страницы, из горла у нее вырвался не сильный писк. Позже она отпрянула, натолкнулась на шкаф, схватилась за него и застонала, как будто бы ее вот-вот хватит удар.

Такая бурная реакция меня озадачила.

— Вы понимаете автора, правильно? — задал вопрос я. Как еще возможно было, истолковать ее поведение?— Нет. Никого я не знаю! — простонала ужаска. — Уходите из моего магазина!

— Я обязательно обязан узнать, кто это написал. Помогите мне!

Но внезапно оправившись, ужаска угрожающе надвинулась на меня. Сузив глаза до маленьких щелочек, она театрально тихо сказала:

— Он глубоко под почву сойдет! С живыми книгами дружбу сведет! В чёрных пещерах ожидает его кара того, кто для всех воплощенье кошмара!

Всем как мы знаем, что ужаски несут всякую околесицу, только бы поразить клиентов. Со мной таковой номер не прошел.

— И что же это у нас? Угроза? Либо ужасковое пророчество?

— Это произойдёт, если вы не сотрёте с лица земли рукопись срочно. Большего я сообщить не могу. А сейчас вон из этого!

— Но вы же очевидно понимаете, кто… — постарался поднажать я.

— Вон! — взвизгнула ужаска. — Либо я позову литдозор! — Метнувшись за прилавок, она потянулась за шнуром, свисавшим от громадного колокола под потолком. — Вон! — прошипела она опять.

Ничего не сделаешь. Я повернулся уходить, но не удержался:

— Еще кое-что!

— Уходите! — не легко дыша, выдавила ужаска. — Легко уходите.

— Что свидетельствует поделённый натрое круг у вас на двери?

— Не знаю, — ответила ужаска. — И видеть вас больше не желаю. Впредь не смейте переступать порог этого магазина!

— А я вычислял ужасок провидицами. А вы, оказывается, мало чего понимаете, — уколол я на прощанье.

Позже выделено неторопливо открыл дверь, вынудив застонать петли, и, довольный, вышел на улицу.

Подставив лицо солнечным лучам, я прислушивался к звукам в магазина. Невнятно ругаясь себе под шнобель, ужаска копалась с замком входной двери. Скоро лязгнул засов.

Великолепно! Бурный прогресс! Я всего несколько дней в Книгоро-де, а мне уже дали от ворот поворот в двух магазинах!