Комедии н. в. гоголя. поэтика комического

Драматургический талант Гоголя раскрылся весьма рано. Еще в Нежинской гимназии он принимает активное участие в ученических постановках. По свидетельству однокашников, юному Гоголю очень удавалась роль госпожи Простаковой из известного «Недоросля» Д. И. Фонвизина.

Возможно, неслучайно тесное переплетение комического и ужасного в характере героини Фонвизина так плодотворно будет воспринято будущим автором драматических развязок «Женитьбы», «Игроков», «Ревизора», в которых переживание комедийными храбрецами «обмана» судьбы нежданно достигает подлинно шекспировского масштаба обобщения.

К написанию комедий Гоголь приступил в один момент с завершением работы над циклом повестей «Вечера на хуторе недалеко от Диканьки». Финишем 1832 – началом 1833 г. датируются черновики первой незавершенной комедии «Владимир III степени». Петербургский государственный служащий Иван Петрович Барсуков грезит об ордене святого Владимира III степени, и в итоге эта мечта принимает форму навязчивой идеи, на которую уходят все душевные силы храбреца.

Развязка данной ситуации, в чем?то предвосхищающей план повести «Шинель», комична и трагична в один момент: храбрец сходит с ума, вообразив, что он сам и имеется орден Владимира III степени. В последней сцене сумасшедший, мня себя крестом (такую форму имеет орден), делается перед зеркалом, подымает руки так, что делает из себя подобие креста, и не насмотрится на изображение.

Так в сюжете данной незаконченной комедии реализуется один из «фирменных» гоголевских приемов комического: отождествление человека с вещью, живого с мертвым, принимающее в сознании храбрецов фантастические, гротесковые размеры. Данный прием в творчестве Гоголя потом купит универсальный суть и выйдет за рамки комедийного жанра, приобретёт статус необычного знака русской судьбы в петербургских повестях и, само собой разумеется, в поэме «Мертвые души».

Возможно, в рвении Гоголя к обобщению комедийной обстановке, начиная с плана первых комедий, заключалась и обстоятельство неудачи «Владимира III степени». «Он через чур много желал обнять в ней…и потому с досады ничего не написал», – свидетельствовал в одном из писем друг и современник Гоголя П. А. Плетнев[151]. Но, о неудаче в этом случае возможно сказать очень условно, поскольку в 1842 г., готовя собрание собственных произведений, Гоголь переработал черновики «Владимира III степени» в независимые пьесы, каковые последующая критика назвала «мелкими комедиями» (по аналогии с пушкинскими «мелкими катастрофами»): «Утро делового человека» (в первый раз размещена в издании Пушкина «Современник» в 1836 г.), «Тяжба», «Отрывок» и «Лакейская».

К 1842 г. приобретают собственный замыслы и художественное решение вторых комедий Гоголя, начатых в 1832–1837 гг. Дописываются «Женитьба», «Игроки» и создается окончательная редакция «Ревизора». Уже сама хронология работы над комедиями разрешает сказать о необычной последней авторской воле, одинаково проявившейся в окончательной редакции стиля фактически всех комедий, включая и «Ревизора».

Эту волю можно понять, отыскав в памяти, какое значение сам создатель придавал хохоту как единственному «хорошему лицу» собственных комедий. По отечественному убеждению, возможно ставить вопрос о едином смеховом мире гоголевских пьес, внутренние законы которого начали формироваться еще в пору написания «Владимира III степени» и, пройдя художественную огранку в стиле «мелких комедий», «Игроков» и «Женитьбы», нашли собственный идеальное художественное воплощение в стиле «Ревизора».

Итак, через все комедии Гоголя проходит множество устойчивых приемов комического. Они образуют определенную совокупность миромоделирующих смыслов, из которых и слагается содержание «смехового мира» Гоголя?комедиографа. Дадим определение этих приемов, и приведем примеры, разрешающие сделать вывод о содержательном наполнении каждого.

1. Немотивированное включение в обращение храбреца ненужных, неуместных подробностей. «Утро делового человека».Собственный рассказ о визите к министру, имеющем серьёзное значение для карьеры обоих собеседников, Александр Иванович начинает издали, с упоминания о том, какая была в тот сутки погода и какое нижнее белье на нем было одето: «Сейчас поутру было самую малость холодненько. Так как я, как, думаю, вам известно, имею обыкновение носить лосиновую фуфайку: она значительно лучше фланелевой и притом не горячит.

И по этому?то случаю я приказал подать себе шубу». О том, что он носит лосиновую фуфайку (неподражаемое гоголевское «как, думаю, вам известно»), Александр Иванович информирует с убежденностью, что подробности его нижнего гардероба должны быть занимательны окружающим не меньше, чем подробности его беседы с министром. «Женитьба».Сваха Фекла растолковывает Кочкареву, как отыскать дом Агафьи Тихоновны: «А вот как поворотишь в проулок, так будет тебе прямо будка, и как будку минешь, свороти налево, и вот тебе прямо в глаза – другими словами, так вот тебе прямо в глаза и будет древесный дом, где живет швея, что жила прежде с сенатским обер?секлехтарем. Ты к швее?то не заходи, а на данный момент за нею будет второй дом.» и т. д. Жевакин, представляясь Арине Пантелеймоновне, вдруг стал детально говорить про какого именно?то собственного однофамильца, что был ранен «под коленком, и пуля так необычно прошла, что коленка?то самого не прикоснулась, а по жиле прихватила – как иголкой сшило, так что в то время, когда, бывало, стоишь с ним, все думается, что он желает тебя коленком позади ударить». «Ревизор».не меньше колоритен и рассказ Бобчинского и Добчинского о том, как они «вычислили» в проезжем бедном чиновнике Хлестакове «настоящего» ревизора. Это «неожиданное известие» как?то необычно сосуществует в голове двух сплетников с «будкой, где продаются пироги», с ключницей городничего Авдотьей, которая была отправлена к Филиппу Антоновичу Почечуеву за бочонком для французской водки… Потом повествуется о «желудочном трясении» у Петра Ивановича, о трактирщике Власе, супруга которого 20 дней тому назад родила «пребойкого мальчика», и т. д.

На первый взгляд думается, что Гоголь над патологическим многословием собственных храбрецов, стремящихся заполнить «пустоты» сознания всяким мелочным бредом. Само собой разумеется, имеется в этом комическом приеме и такое, чисто фарсовое назначение. Но все?таки сущность им не исчерпывается.

Уже само по себе желание возвести мелочные интересы в статус национального дела, придать им чуть ли не мировое значение показательно.

Храбрецы сами хотят обманываться, принимая малое за громадное, ничтожное за великое. Исходя из этого Хлестакову и не было нужно особенно стараться, выдавая себя за ревизора: познание отличия между «важным» чиновником и фитюлькой в далеком прошлом уже потеряно окружением городничего. Знаменательно кроме этого, что в последовательности ненужных «подробностей» находятся люди.

Они кощунственно уравниваются в речи храбрецов с «лосиновой фуфайкой», разнообразными «будками», «пирогами», «бочонком для французской водки» (уже само по себе наличие в русском уездном городе загадочной «французской водки» может привести к удивлению), «желудочным трясением» и т. п. Духовное (человек) приравнивается к плотскому (еда), оно делается «подробностью» вещной обстановки, интерьера. Гоголь по?собственному применяет обычный для русской комедии прием включения в воздействие так называемых «внесценических персонажей».

В отличие от комедий Фонвизина либо Грибоедова, эти персонажи, в большинстве случаев, ничего не типизируют и не расширяют. «Прелесть в том, – проницательно подмечает В. Набоков, – что эти второстепенные персонажи позже так и не появляются на сцене. Все винтовки висят в воздухе и не стреляют; нужно заявить, что обаяние его намеков и пребывает в том, что они никак не материализуются»[152].

Да, все, что зрителю и читателю известно об этих внесценических персонажах, – это их должности либо, в лучшем случае, имена (время от времени фамилии и отчества). Ключница Авдотья, Антон Филиппович Почечуев, трактирщик Влас, швея, «обер?секлехтарь» – это не люди, а некие таинственные фантомы, фамилии и имена которых довольно часто ничего не означают. Потому что они именуют привидения.

Прием сатирически значащей фамилии Гоголь неспешно начинает выводить из арсенала художественных приемов русской комедии (не смотря на то, что, очевидно, и остается еще большое количество «Пролетовых», «Гибнеров», «Держиморд»). И это принципиально важно, потому, что как раз в комедиях Гоголь начинает показывать ужасный процесс деноминации (разыменования) человека, потери им собственного лица, а вместе с ним – и собственного имени. Все больше вводится имён и фамилий, воображающих бессвязный комплект звуков, откровенную бессмыслицу (Прольдюковский, Почечуев, Яичница, Кочкарев, Сквозник?Дмухановский, Швохнев и т. п.).

2. Немотивированное отклонение в речи храбреца от основной темы, неожиданное переключение внимания на другой предмет либо лицо в беседе, резкая перемена намерений, бросание из одной крайности поведения в другую.

«Утро делового человека».Александр Иванович, подойдя в рассказе к центральному эпизоду собственного визита к министру (его высокопревосходительство задал вопрос об Иване Петровиче Барсукове), внезапно «поднимает вверх глаза» и прерывает рассказ необычным вопросом: «Достаточно прекрасно у вас потолки расписаны: на собственный либо хозяйский счет?». Ивану Петровичу стоит громадных упрочнений вернуть собеседника к сути беседы, но, завершившегося для него напрасно. «Ревизор».Голодный Хлестаков в отеле, тщетно ожидающий обеда, уж подумывает о возможности «что?нибудь разрешить войти в оборот».

Но тут же отказывается от этого намерения, хотя «приехать к себе в петербургском костюме». Развивая эту тему, он совсем уже забывает о эмоции голода, фантазирует, как он «этаким линией», в карете с фонарями, с Осипом, одетым в ливрею, приедет к соседу?помещику, как его встретят на балу и т. п. И без того же нежданно, как он забыл о эмоции голода, вспоминает о нем в конце монолога: «Сударыня, как я… (Потирает руки и пошаркивает ножкой). Тьфу! (плюет) кроме того тошнит, как имеется хочется».

Время от времени переход от одного жажды к прямо противоположному совершается в сознании Хлестакова мгновенно, без всякого перехода. «Городничий: …Не прикажете ли отдохнуть? Хлестаков: Бред – отдохнуть. Извольте, я готов отдохнуть». «Женитьба».Кочкарев практически насильно приводит Подколесина на решающее свидание с будущей невестой и, по сути, сам делает за Подколесина ей предложение.

Однако тут в его нерешительном подопечном внезапно просыпается желание обвенчаться с невестой в церкви срочно. И вот последний монолог Подколесина, принявшего решение жениться, развивает тему женитьбы уже как дела национальной важности («Если бы я был где?нибудь правитель, я бы разрешил повеление жениться всем, решительно всем…»).

После этого внезапно его охватывает чувство страха перед неотвратимостью события («…и уж по окончании ни отговорки, ни раскаянья, ничего, ничего – все кончено, все сделано»). Позже, по окончании серии «отступных» вопросов («А словно бы и в действительности нельзя уйти?»; «Как же без шляпы? Неудобно»; «А что, в случае если попытаться?»), направляться известный головокружительный прыжок Подколесина в окно.

Эти неожиданные переходы от одного намерения к второму, прямо противоположному, свойство храбрецов легко отвлекаться «в сторону» от основной мысли либо нити беседы (из этого довольно часто видятся комические случаи «беседы глухих»), неспособность продолжительно концентрировать внимание на каком?то одном предмете либо явлении – дружно говорит об иррациональности сознания гоголевских персонажей как результате сиюминутности, спонтанности их реакции на происходящее. Поведение храбрецов ситуативно, оно полностью определяется рамками настоящей 60 секунд, данной конкретной ситуации.

В характере храбрецов, в большинстве случаев, отсутствует какой?то определенный нравственный стержень (известная хлестаковская «легкость мыслей неординарная»). Они не злые, но и не хорошие. Они никакие, потому что совершают хорошие либо злые поступки без всякой намеренной цели.

Содержание собственных поступков они черпают, инстинктивно предугадывая ожидания окружающих.

В этом смысле их аморфные характеры возможно сравнить с водой, которая принимает легко формы того сосуда, в который ее наливают. Как раз бесхарактерность, безликость Хлестакова и дала основание Гоголю назвать его «лицом фантасмагорическим, лживым, олицетворенным обманом». Так, данный прием комического заостряет изображение современного Гоголю человека и мира как призрачной, миражной действительности.

3. Причинно?следственные несоответствия в поступках и сознании храбрецов, выделено неадекватная реакция на обстановку либо действия собеседника.

На этом алогизме строится громаднейшее количество комических обстановок в пьесах Гоголя. Так, за несоблюдение полей Иван Петрович угрожает собственному секретарю Шрейдеру заключением под арест («Утро делового человека»). Стоило барану заблеять под окном роженицы – и вот «от малого события» случилась трагедия: появился «заседатель», у которого вся нижняя часть лица баранья («Тяжба»).

Подобное несчастье постигло и другого «заседателя» – подчиненного Аммоса Федоровича Ляпкина?Тяпкина («Ревизор»). Выясняется, «в юные годы мамка его ушибла, и с того времени от него отдает мало водкою». Таковы же непредсказуемые последствия от, казалось бы, в полной мере невинных проделок преподавателя гимназии, что имеет обыкновение делать мины на протяжении уроков.

Лука Лукич Хлопов бессилен исправить положение: «Он?то ее сделал от хорошего сердца, а мне выговор: для чего вольнодумные мысли внушаются юношеству». В самом факте ревизии Аммосу Федоровичу видится «политическая обстоятельство»: «Это значит вот что: Российская Федерация…да…желает воевать, и мини?стерия?то, вот видите, и подослала государственного служащего, дабы определить, нет ли где измены». По окончании всего сообщённого стоит ли удивляться тому, что Бобчинский и Добчинский приняли Хлестакова за ревизора вследствие того что «в лице этакое рассуждение… лицо… поступки, и тут (Бобчинский крутит рукой около лба) большое количество, большое количество всего».

Итак, в мире, где живут гоголевские храбрецы, нет четких ориентиров. Беды нужно ожидать не от ужасных событий, а от «малых событий». Вот из-за чего как раз «фитюлька» Хлестаков, а не влиятельный госслужащий вызывает у его окружения и городничего панический ужас.

Причем, чем больше Сквозник?Дмухановский постигает незначительность фигуры и всю малость Хлестакова, тем больше контрастирует с данной фигурой чувство катастрофичности происходящего.

Чувство это в полной мере высказывают слова Артемия Филипповича: «Страшно легко. А отчего, и сам не знаешь».

Так, анализ лишь маленькой группы приемов комического в пьесах Гоголя разрешает заключить, что предметом обличения в них являются не только «публичные пороки» (продажность государственныхы служащих, бюрократизм правительства и т. п.), но в первую очередь коренное неустройство мира в целом. В совокупности приемы комического, применяемые Гоголем, создают чувство абсурдности происходящего. Еще один эта – абсурдность и шаг обернется гротеском, ужасной фантастикой.

Но Гоголь, как пишет Ю. В. Манн, не переходит за эту грань, удерживая изображение в рамках бытового правдоподобия, создавая «комедию характеров с гротесковым отсветом»; фактически, поэтика комического и формирует ту «миражную интригу» в его пьесах, которая самоё полное выражение находит в сюжете «Ревизора».

Комедии н. в. гоголя. поэтика комического

Удивительные статьи:

Похожие статьи, которые вам понравятся: