Комитет защиты бейлиса требует ритуального обвинения

Комитет защиты Бейлиса пригласил О. Грузенберга в качестве главного защитника Бейлиса как раз по той причине, что «у него был своеобразный опыт, поскольку Грузенберг имел отношение к известному делу иудея Блондеса, обвиненного в убийстве христианской девочки чтобы получить кровь в ритуальных целях»[5], – вспоминал Марголин. Блондес, не обращая внимания на свидетелей и наличие улик, был в итоге оправдан благодаря упрочнениям Грузенберга, исходя из этого его приглашение на Киевский процесс «явилось признанием его заслуг в делах для того чтобы рода»[6].

Марголин наряду с этим выделил, что «в соответствии с установившимся прецедентом в прошлых ритуальных процессах, в первом обвинительном акте [в начале 1912 года] ничего не говорилось о ритуальном характере убийства Ющинского. Бейлис был обвинен в убийстве и жестоких пытках в целях извлечения крови… вместе с двумя неустановленными личностями» [7].

Но данный вопрос о ритуале очевидно читался между строчков хотя бы по характеру ран на теле жертвы, по установленному методу медленного убийства с перерывом для источения крови (в теле ее не выяснилось) и по времени убийства – незадолго до иудейской пасхи. И первым естественным побуждением иудейских фаворитов было – замолчать, гордо проигнорировать все эти фактыи подозрения как попыткувосстановления мракобесия.

Так, деятельный деятель еврейского перемещения В. Жаботинский, сразу же по окончании ареста Бейлиса, умышленно заявил в статье Вместо апологии (1911), что оправдания иудеев в невиновности в таких делах безсмысленны:

«Их [еврейских защитников] аргументы так же однообразны, как обвинения неприятной стороны. Одно да и то же из века в век. Сперва доказывается, что иудейская вера запрещает потребление крови: после этого идет подтверждение, что самые известные ритуальные процессы постоянно кончались торжеством истины, оправданием невиновных и посрамлением клеветников.

И масса людей этих аргументов не слушает…

На список оправдательных приговоровотвечают: жиды подкупили суд*. На список текстов, запрещающих потребление крови, отвечают: значит, имеется еще один текст, что разрешает, и его-то вы нам не желаете процитировать…

Вот уже пара лет, как иудеи в Российской Федерации хорошо сидят на скамье подсудимых. Это не их вина. Но вот что безспорно их вина: они себя держат, как подсудимые. Мы все время и во все горло оправдываемся…

Доколе? Сообщите, приятели мои, неужто вам эта канитель еще не надоела?

И не время ли, в ответ на все эти и на все будущие обвинения… руки на груди и звучно, четко, холодно и нормально, в качестве единственного довода, что понятен и дешёв данной публике, заявить: убирайтесь вы все к линии? Кто мы такие, дабы пред ними оправдываться, кто они такие, дабы нас допрашивать?..

Нас не обожают не вследствие того что на нас возведены всяческие обвинения: на нас взводят обвинения вследствие того что не обожают… Нравимся мы либо не нравимся, это нам в итоге безразлично. Ритуального убийства у нас нет и ни при каких обстоятельствах не было; но если они желают обязательно верить, что имеется такая секта – прошу вас, пускай верят какое количество влезет.

Какое нам дело, с какой стати нам стесняться?.. Потому что особа народа царственна, не подлежит ответственности и не обязана оправдываться…

Никому мы не обязаны отчетом, ни перед кем не держим экзамена, и никто не дорос кликать нас к ответу. Раньше их мы пришли и позднее уйдем. Мы такие, как имеется, для себя хороши, иными не будем и быть не желаем»[8] (курсив отечественный. – М.Н.).

Дух Шулхан аруха в этом заявлении очевиден: мы царственный народ, а вы гои, не вам нас делать выводы. Отметим кроме этого, что Жаботинский, при столь очевидных уликах против Бейлиса, наверное, не исключал признания его виновным и в той же статье стелил соломку, намекая, с одной стороны, что ритуальное убийство возможно виртуозно подделать, «не так тяжело сейчас отыскать и еврейчика-лжесвидетеля», и иначе – что нельзя обвинять всех иудеев за правонарушение некоего «сумасшедшего»: «требуем признать за нами право иметь собственных мерзавцев, совершенно верно так же, как имеют их и другие народы».

Согласно точки зрения Л. Кациса, современного иудейского эксперта по делу Бейлиса, «Жаботинскому было ясно, что дело Бейлиса – это действительно и на долгое время», исходя из этого в его суждении «чувствуется следующая логика: в случае если самим иудеям занять позицию оправдывающихся… то, кроме признания того, что иудеям имеется от чего защищаться, они как бы тем самым признают действительность, а не мифологичность обвинения»[9]. Другими словами Жаботинский призвал иудеев поступить по обыкновению: сделать вид, что ничего особенно не случилось – дескать, мы имеем дело с рецидивом все того же прекрасно известного по прошлым временам кровавого навета и антисемитского мракобесия.

направляться еще раз подчернуть, что современные суды как в европейских государствах, так и в Российской Федерации не стремились подчеркивать ритуальный характер аналогичных убийств (дабы не возбуждать народ к погромам и т.п.). Но Грузенберг полагал, что в этом случае по совокупности всех данных следствия дело существенно страшнее.

Что простая логика пассивного гордого молчания, предлагаемая Жаботинским, – инерция прошлого безсилия иудеев перед средневековыми мракобесными мифами – в этом случае неимеетвозможности принести ничего, не считая вреда, – через чур уж очевидны показатели ритуального убийства, каковые не удастся обойти молчанием. Кроме того в случае если лично Бейлиса удастся выцарапать – миф-то останется; исходя из этого нужно нанести удар по самому мифу, – так обрисовывает Кацис логику Грузенберга.

Исходя из этого Грузенберг сделал вывод, что современное состязательное судопроизводство, основанное на презумпции невиновности обвиняемого и строго регламентирующее формальную сторону доказательств, позволяет еврейству, при его нарастающей денежной, политической и информационной силе, предпринять встречную атаку: настойчиво попросить от прокурора предоставления убедительных для присяжных («неумелых судей») богословских доказательств как раз религиозного ритуального убийства. По словам Кациса, в этом Грузенберг видел «фактически единственный шанс – вынудить обвинение позитивно обосновывать то, что этим методом принципиально недоказуемо»[10], учитывая кроме этого отсутствие компетенции присяжных.

И потому, что «обосновывать в современном суде виновность подсудимого мистическим методом было очевидно затруднительно»[11], – то этим будет наконец-то убедительно уничтожен и целый христианский кровавый навет на базе современных норм судопроизводства. Независимо от того, какие конкретно улики имеются лично против Бейлиса, – его при таких условиях уже не смогут обвинить в главном мотиве убийства, ритуальном, и вся логика доказательств прокурора упадёт, а тем самым и ритуальное значение процесса для еврейства.

Помимо этого, добавим, процесс по мракобесному обвинению иудея как раз в жертвоприношении должен был сплотить на его защиту иудеев во всем міре и направить против антисемитской России возмущение всего прогрессивного человечества. Другими словами Грузенберг сознательно шел на конфронтацию, по сути провоцируя войну еврейства с Россией, что мы отметим в конце данного послесловия.

И вот в феврале 1912 г. (по окончании того как в первом, январском, варианте обвинительного заключения против Бейлиса вопрос о ритуальном убийстве не был затронут) как раз умелый в крючкотворстве Грузенберг (совместно с Марголиным) «обратился к властям для того, чтобы привести к религиозным экспертам в лице самых известных российских ученых, хотя доказать тот факт, что иудейская религия запрещает использование крови в любых ситуациях». Сперва Грузенбергу Судебной палатой «было отказано в вызове специалистов.

В качестве обстоятельства отказа следствие подчернуло, что в обвинительном акте ничего не говорится о каком-либо ритуальном характере убийства»[12]. Грузенберг бесполезно подавал такое прошение два раза. Но на этом же настоял и Шмаков, представитель гражданской истицы (матери Андрюши); сперва и ему отказали, но на этапе доследования дела прокурорский надзор и суд были вынуждены принять к рассмотрению это требование обеих сторон.

Тем самым, не кто другой, как Грузенберг, далекий от понимания религиозной сути дела и потребовавший вынесения на суд как раз ее, придал Киевскому процессу столь ответственное ритуальное значение. В первый раз в міре в современном судопроизводстве, на большом экспертном уровне, началось рассмотрение вопроса о наличии ритуальных убийств в талмудическо-каббалистическом иудаизме.

Действительно, потому, что российское законодательство не предусматривало таковой характеристики правонарушения, как ритуальное убийство, то обсуждать данный вопрос на суде применительно к Бейлису предстояло «только с позиций улик против Бейлиса» [13] (обоснования его мотивов причастности к убийству), – этим сразу же попытался сократить рамки дискуссии юрист Карабчевский. Однако вопрос был поставлен.

На суде Грузенберг, очевидно, «пытается не допустить безмерно широкого дискуссии неприятности ритуальных убийств по большому счету»[14], отмечает Кацис. А при неудачи Грузенберг рассчитывал на то, что обвинительное ответ нетрудно будет обжаловать в кассационной инстанции как незаконное как раз вследствие того что законодательство не предусматривает формулировки ритуального обвинения.