Межъязыковые лексико-семантические обмены

Сходно звучащие лексемы сопоставляемых языков, к примеру, агрессия (руск.), aggression (англ.), agression (фр.), Aggression (нем.), agresion (исп.), aggressione (ит.), agresiune (рум.) и т.д. либо амфибия (русск.), amphibian (англ.), Amphibie (нем.) amphibie (фр.), anfibio (исп.), amfibiu (рум.) и т.п. генетически восходят к латинской (aggressio) и греческой (amphibios) базам. Такие интернациональные лексические последовательности очень бессчётны.

Помимо этого, сходные по форме лексемы появляются в следствии межъязыковых контактов в определенной пары языков либо же смогут заимствоваться данной парой языков из какого-либо третьего языка. Так в русском языке показались слова абажур, захват, авангард, авиация и многие другие, заимствованные из французского; аврал, автокар, акваланг и др. — из английского, абзац, автобус, аксельбант, альпеншток — из германского, автострада, адажио, акварель — из итальянского, адмирал — из голландского, создатель — из польского, алыча — из турецкого и т.п.

Много слов заимствовано и европейскими языками из русского. К примеру, из русского во французский пришли слова: казак (cosaque), аппаратчик (apparatchiks), космос, космодром, астронавт (cosmos, cosmodrome, cosmonaute), ура (hourra), хулиган (houligan), икона (icone), интеллигенция (intelligentsia), мамонт (mammouth), мазут (mazout), лиман (liman) и др.

Процессы обоюдного обогащения словаря сложны и многообразны. Так, слово cosmos греческого происхождения (kosmos), было зарегистрировано во французском языке еще в первой половине XIX в., но лишь в значении Вселенной, разглядываемой как прекрасно организованная совокупность.

Во второй половине XX в. под влиянием русского слова космос, у которого философское значение совмещено с пространственным (космическое пространство), во французском языке слово cosmos начало употребляться, действительно, достаточно редко, для обозначения внеземного пространства. Совместно со словом космос пришли слова космодром и космонавт.

Но весьма скоро, когда США начали запускать в космос собственные пилотируемые суда, у слова cosmonaute (астронавт) показался дублет astronaute (космонавт), что, согласно данным словарей, был известен во французском языке еще с 20-х гг. XX в., но вошел в регулярное потребление под влиянием англоамериканского astronaut. Слово же cosmonaute начало употребляться

в основном для обозначения советских астронавтов. Позднее, в то время, когда в космос полетели обитатели других государств, в первую очередь Франции, показалось слово spationaute, которое, действительно, считается малоупотребительным.

Первую француженку, отправившуюся в космическое пространство — Клоди Энере, — во Франции именуют космонавтом: Seule femme astronaute des pays membres de l’Agence Spatiale Europeenne… il s’agit bien sur, de Claudie Haignere. Но в то время, когда она показалась на экране Центра управления полетами вместе с другими участниками экипажа российского космического корабля, то в том же тексте ее уже именуют астронавтом: Voir apparaitre et evoluer les cosmonautes en apesanteur arracha aux spectateurs un ah! d’admiration.

Слово cosaque, заимствованное французским языком из русского еще в XVI в., оказывается словом тюркского происхождения, как и многие другие слова русского. Но пришло оно как раз из русского и обозначает определенную социально-историческую реалию.

В XVI в. слово казак в русском языке означало относительно новую социальную категорию свободных людей из высвобожденных от податей крестьян, расселенных на окраинах Русского страны и несших сторожевую работу по охране границ. Бывшие крестьяне становились солдатами, защищавшими свои земли, а соответственно и границы от набегов завоевателей.

Казаками становились кроме этого те, кто порывал устоявшиеся отношения с обществом и уходил на свободные окраинные почвы, где жизнь не смотря на то, что и сопряжена с постоянным риском, но была свободной. Для удержания данной независимости от каждого участника казачьего сообщества требовались мужество, решительность, строгое подчинение законам клана, что часто предполагало жестокость а также грубость.

В сознании современного человека, мыслящего и говорящего на русском, слово казак ассоциируется по большей части как раз с этими качествами, и с лихостью, некоей бесшабашностью. Существуют и внешние атрибуты образа, подкрепляемые фольклором и литературой. Казак — это в обязательном порядке конный солдат («казак без лошади — что без крыльев птица»), обязательно с шашкой в руке («лишь шашка казаку во степи подруга») и с папахой на голове.

Отечественные «новые казаки», живущие, действительно, в Москве и в других городах центра России (ср. словарное определение), стараются максимально совершенно верно соответствовать сложившемуся стереотипу внешнего вида казака. Сложность лишь с лошадьми в условиях современного города.

Французское слово cosaque обозначает «наездник, конный солдат русской армии» (cavalier de l’armee russe).

Но кое-какие из качеств, приписываемых в русской культуре категории людей, именующих себя казаками, входят и в значение французского слова cosaque. Это развитие семантики заимствованного слова от конкретного значения к абстрактному, обобщающему проявляется в устойчивом словосочетании a la cosaque, что свидетельствует «грубо», «жестоко».

Слова apparatchiks и intelligentsia (вариант: intelligentzia), сохранив во французском языке непривычные для него русские суффиксальные формы, обозначает не только реалии русской культуры — влиятельных участников КПСС {аппаратчик) и определенную социальную прослойку в основном дореволюционной России (русская интеллигенция), но и предметы современной французской и неспециализированной культуры. Слово apparatchiks обозначает функционеров любой партии, среди них и французских политических партий, а слово intelligentsia часто употребляется по отношению к французским интеллектуалам, причем время от времени с отрицательной коннотацией.

Приведенные примеры говорят о том, что слова, переходя из одного языка в второй, смогут развивать и изменять собственные значения. Они не только фиксируют в новой культурно-языковой среде реалии чужой культуры, но и являются основой для образных выражений, выбирая из семантической совокупности заимствованного слова такие значения, каковые находятся на самой периферии (казакa la cosaque = [грубо, жестоко]).

Они переносятся на новые денотаты, довольно часто более конкретные, и тогда их значение сужается (астронавт [любой страны]cosmonaute [советский, российский]). Время от времени они приобретают и более широкое, обобщающее значение (аппаратчик [номенклатурный работник КПСС]apparatchiks [влиятельные функционеры любой партии любой страны]).

Эти сходные по внешней форме лексемы двух языков В.В. Аку-ленко именует диалексемами1. Такое определение представляется очень успешным для теории перевода в связи с тем, что переводчик в ходе работы над конкретным текстом постоянно сталкивается с конкретной парой языков, т.е. с лексическими единицами как раз двух, а не более языков.

Но в большинстве случаев сознание переводчика «отягощено» не одним, а несколькими зарубежными языками. Исходя из этого в некоторых обстановках влияние на выбор эквивалента возможно оказано не только анализом форм языков, конкретно соприкасающихся в переводе, но и какого-либо третьего языка. Но и в этом случае переводчик проводит сравнительный анализ языковых форм попарно.

1 Акуленко В.В. Вопросы интернационализации словарного состава языка. Харьков, 1972.

С. 135.

аналогия формы плана и Межъязыковая асимметрия содержания

Среди диалексем языков, оказывающихся в соприкосновении в переводе, особенную и достаточно многочисленную группу составляют лексемы, значения которых не эквивалентны. A.A. Реформатский, приводя пример сходных по внешней форме слов близкородственных языков, имеющих различные значения (болгарское слово стол, означающее стул, чешское cerstvy chleb, означающее свежий хлеб), давал предупреждение: «При сопоставлении языков не нужно искать сходства.

Оно, в большинстве случаев, провокационно!»1 В действительности, межъязыковая асимметрия замысла содержания аналогичных диалексем, заключающаяся в несовпадении количества значений, стилистических, эмоционально-оценочных коннотаций, в разной денотативной соотнесенности и т.п., доставляет много трудностей переводчикам. Как раз исходя из этого эта категория языковых явлений прекрасно известна в теории перевода кроме этого под именем «фальшивых друзей переводчика».

Так назвали эту группу сходных по внешней форме слов различных языков еще в 20-е гг. XX столетия переводчики и французские исследователи М. Кеслер и Ж. Деро-киньи2.

Подобие внешней оболочки диалексем, сталкивающихся в переводе, возможно фонетическим, в то время, когда в контакте оказываются языки, имеющие разное письмо, как, к примеру, английский язык , французский, германский и другие западные языки, с одной стороны, и русский — с другой, либо графическое для языков с однообразной письменностью, как, к примеру, британский и французский, русский и сербский и т.п. Но как правило речь заходит не о полном подобии формы, т.е. тождестве, а об аналогии, близости форм, которая может иметь разную степень.

Это дает основания некоторым исследователям утверждать, что перенесение термина «омонимия» в межъязыковой замысел неправомерно. Они предлагают определять явление межъязыковой асимметрии замысла содержания диалексем как «межъязычную аналогию», а слова с подобным звуковым оформлением при разном значении — «межъязычными аналогизмами»3.

Но термины «аналогизм» и «аналогия» не раскрывают сути данного языкового явления, более того, затушевывают ее,

‘ Реформатский A.A. О сопоставительном способе // Реформатский A.A. поэтика и Лингвистика. М., 1987.

С. 47.

2 Koesler M., Deroquigny J. Les faux amis ou les trahisons du vocabulaire
anglais. Conseils au traducteur. Paris, 1928.

3 См., напр.: Готлиб К.семь дней.М. Межъязычные аналогизмы французского про
исхождения в германском и русском языках. Кемерово, 1966. С. 5.

так как на первый замысел выдвигается аналогия форм, а асимметрия содержания, воображающая собой основную трудность для переводчика, остается скрытой. Что касается термина «межъязыковая омонимия», то при всей его условности, появляющейся в следствии неполного совпадения форм, он представляется нам предпочтительным, поскольку в нем делается выговор и на сходство форм, и на различие содержания. Так как кроме того в одного языка омонимы смогут быть полными и неполными, совпадая только в отдельных формах, к примеру омоформы английского saw — существительное выпивала и saw — форма глагола to see — видеть, британские омографы lead [led] свинец и lead [li:d] вести, омофоны, такие как русские лук — луг и т.п.

В межъязыковом замысле различия на формальном уровне еще более значительны. В случае если обратиться к британскому и французскому языкам, контакты которых имеют давешнюю историю и осуществляются очень систематично, то и в данной паре языков, пользующихся одним и тем же западным алфавитом, аналогия форм не всегда безотносительна. Наровне с такими, всецело совпадающими графическими формами, как administration (фр. и англ.), не совпадающими фонетически, большое количество и других слов, аналогия форм которых частична, к примеру: affaire (фр.) и affair (англ.), actuel (фр.) и actual (англ.), agressif (фр.) и aggressive (англ.), allee (фр.) и alley (англ.) и т.п.

При сравнении русских слов со словами близкородственных славянских языков, кроме этого применяющих кириллицу, как, к примеру, сербский, кроме этого отмечаются различия форм, ср.: в вечернем чистом небе — на чистом вечергьем небу,сияла — cujao и т.п. Через все различия форм четко проступает однако их аналогия, обусловленная в первую очередь этимологической общностью.

Межъязыковая асимметрия замысла содержания множества диа-лексем кроме этого не полна и может иметь пара степеней, за которыми стоят разные типы взаимоотношений семантического, стилистического а также, как это ни парадоксально на первый взгляд, структурного несоответствия.

Но сказать о межъязыковой омонимии правомерно лишь тогда, в то время, когда сравниваемые слова двух языков с подобными внешними оболочками не имеют неспециализированных сем (элементов смысла) и не связаны ассоциативно, т.е. отвечают определению омонима.

Учитывая все эти несоответствия, возможно выделить из класса диалексем асимметричные диалексемы,подобие внешней формы которых сочетается с самыми разными типами несоответствий замысла содержания. Эти асимметричные диалексемы и составляют категорию «фальшивых друзей переводчика».

Появляется вопрос: как неприятность «фальшивых друзей переводчика» вправду актуальна в теории перевода? Так как переводчик, если он сомневается в выборе той либо другой формы в качестве эквивалента, может обратиться к словарю, где асимметричные явления продемонстрированы полно и детально, да и контекст может посоветовать время от времени верное ответ.

Но в действительности неприятность существует, и неприятность достаточно сложная. Она делается тем сложней, чем уже нюансы различий значений сталкивающихся слов. Более того, не всегда словари оказывают помощь различить эти нюансы, в особенности в то время, когда речь заходит о многозначных словах.

И, наконец, сходство формы психологически «давит» на переводчика, притупляет его бдительность, словом, не стимулирует его обращение к словарю.

Приведу один пример: британское словосочетание с интернациональным словом secretary — Secretary of State и подобное французское словосочетание le secretaire d’Etat часто переводятся на русский язык одинаково посредством кальки — госсекретарь. Особенно довольно часто такие переводы появляются в текстах средств массовой коммуникации, авторы которых всегда работают в условиях ограниченного времени.

Но американский Secretary of State — это глава министерства внешей политики, Secretary of State for Defence — глава МинОбороны, a Secretary of State for Education — глава минобразования. Это, так сообщить, главные министры, министры «высшей категории», заправляющие госполитикой. Французский же le secretaire d’Etat — это лишь еще помощник министра и не более того.

Но близость внешней формы словосочетаний подкупает и расхолаживает.

Переводчик не всегда вдумывается в различия и употребляет одну и ту же кальку для обозначения функционально разных денотатов. В условиях устного перевода, в то время, когда переводчик помещен в весьма твёрдые временные рамки и не имеет никакой возможности обратиться к словарям и другой справочной литературе, возможность неточности еще больше.

P.A. Будагов в работе «Фальшивые приятели переводчика» наметил восемь главных типов несоответствий, выделяемых в сфере слов, относимой им к данной категории, в родственных и в первую очередь близкородственных языков. Эти типы взаимоотношений, каковые смогут рассматриваться как проявления личной межъязыковой омонимии, сформулированы следующим образом: 1) в одном языке слово имеет более общее (менее особое) значение, чем в другом языке; 2) родовое значение в одном языке, видовое — в другом; 3) однозначность в одном языке, многозначность — в другом; 4) межъязыковая стилистическая неэквивалентность словосочетаний и слов; 5) живое, неархаическое значение в одном

языке, архаическое (в большей либо меньшей степени) — вдругом; 6) лексически свободное значение в одном языке, лексически несвободное значение — в другом языке; 7) термин в одном языке, нетермин — в другом языке; слово в одном языке, словосочетание — в другом1.

Эта классификация, охватывающая фактически все типы взаимоотношений, существующих в сфере асимметричных диалексем, лишена, но, единого основания, нужного для построения любой типологии. Семантические правила (асимметрия общего значений и частного, видового и родового, многозначности иоднозначности) перемежаются со стилистическими (асимметрия живого и устаревшего, неспециализированного и особого, отнесенность слов к различным стилистическим регистрам) и структурными (противопоставление слов словосочетаниям).

Для переводческой практики и теории перевода нужна другая классификация межъязыковых расхождений, выстроенная на тех же основаниях, что и типология переводческих преобразований текста. В действительности, в случае если четко воображать себе сущность того либо иного асимметричного явления, возможно избрать и самый приемлемый путь для перевода соответствующей единицы исходного текста.