Михаил булгаков и его время глазами нового поколения

Учители Гарвардского университета в Соединенных Штатах Александр Бабенышев (пишет под псевдонимом С.Максудов) и его сотрудник Наталия Покровская в 1988-1990 гг. изучали со собственными студентами повесть Михаила Булгакова «Собачье сердце». В их распоряжении выяснилось около 40 произведений молодых американцев о том, как направляться относиться к словам храбреца повести доктора наук Преображенского: «Да, я не обожаю пролетариата» (3, с.313).

В произведениях обращение шла не о художественных преимуществах повести и не о культурных и социальных изюминках русско-советской жизни 30-х годов ХХ в. Студентов тревожили тогда общечеловеческие неприятности, отчего они высказывали в собственных произведениях суждения о моральном виде храбреца данной булгаковской повести. Детям обеспеченных своих родителей, которыми были студенты А.Бабенышева и Н.Покровской в конце 80-х годов ХХ в., доктор наук Преображенский не нравился, он злил парней, «в большинстве случаев достаточно терпимых, скорее склонных поверить в хорошие намерения литературного храбреца, чем вступить с ним в пререкания» (7, с.3).

Десять лет спустя, в 1999 г. авторы статьи повторили собственный опыт. Произведения студентов Гарвардского университета, написанные в этом учебном году, говорят о том, что они прочли повесть Михаила Булгакова «Собачье сердце» с лучшим пониманием как еелитературных изюминок, так и советской жизни 30-х годов: «Столкновение его оппонентов и Преображенского студенты разглядывают в настоящей обстановке как борьбу ветхого и нового мира в послереволюционном русском обществе» (7, с.3).

Различие между доктором наук Преображенским и Швондером с Шариковым представляется нынешним американским студентам не столкновением благородства с низостью, а только противостоянием хороших невоспитанности и манер. «Но основное, чем поразительны современные студенческие работы, — это отсутствием социальных чувств» (7, с.3). Н.Покровская и А.Бабенышев (С.Максудов) уверены в том, что на смену поколению, стремившемуся к установлению социальной справедливости на земном шаре, пришли люди, решающие лишь собственные индивидуальные задачи.

Леонид Карасев, кандидат философских наук, научный сотрудник Университета высших гуманитарных изучений РГГУ, предлагает собственный прочтение текста известного романа Михаила Булгакова «Мастер и Маргарита». Анализ романа он создаёт в рамках так называемой «онтологической поэтики», в то время, когда текст понимается как «живое существо», как персона говорящая о себе только тогда, в то время, когда сама того захочет (5, с.11).Л.Карасев считает, что «новое прочтение текста – это в действительности не столько «прочтение», какое количество совместное предприятие, в которое пускаются и сам известный сюжет, и его истолкователь» (5, с.11). Так, в XIX в. о нескончаемом количестве толкований одного и того же художественного предмета писал Фридрих Вильгельм Шеллинг.

В статье «Масло на Патриарших…» Л.Карасев именует «эмблемами» художественного текста самый прославленные сцены либо фразы, талантливые, как визиткой, воображать сходу целый сюжет. «Эмблемы владеют неким «знанием» обо всем тексте, о его «тайне» либо скрытой символике. Знают они кое-что о самом авторе» (5, с.11). Вопрос о том, что именно в тексте есть эмблемой, не всегда легко разрешим.

Но кое-что оказывается вне полемики. «Опыт прочтения известного текста, его жизнь в культуре с достаточной точностью укажут на эмблемы, по крайней мере на многие из них» (5, с.11).

В романе «Мастер и Маргарита» Л.Карасев вычисляет эмблематическим его начало с сидением на Патриарших прудах и с страшной смертью Берлиоза. В рамках этого «мини-сюжета» слова Воланда о том, что «Аннушка уже приобрела подсолнечное масло, и не только приобрела, но кроме того и разлила» (2, с.21), сами являются эмблематическими, думает создатель статьи.

Подсолнечное масло Аннушки; розовое масло, ненавидимое Пилатом; крем Азазелло, которым намазалась Маргарита, — все эти вещества являются, по мысли Л.Карасева, эмблемами. «мазь и Масло – вещи родственные», пишет он, додавая, что буква «м» имеется и в имени Маргариты, и в словах «масло», «мазь». Кроме того в эпизоде с «осетриной второй свежести» (2, с.202) Л.Карасев усматривает намек на масло. «Прямого упоминания масла тут нет, но достаточно только представить жирную, лоснящуюся осетрину, ту, что «первой свежести», дабы ощутить, что и эта эмблема не случайна» (5, с.11).

Данной осетрине «вторит», согласно точки зрения Л.Карасева, балык, унесенный Арчибальдом Арчибальдовичем из горящего ресторана. К эмблеме «масло» создатель статьи относит и холодную курицу, которой Азазелло ударил на лестнице гражданина Поплавского. Так как курица была вынута из «промаслившейся газеты» (2, с.198). «Что касается гастрономии в целом, то у Булгакова по большому счету преобладают лакомства жирные, лоснящиеся, промасленные», — заключает Л.Карасев (5, с.11).

Имена в романе Булгакова кроме этого являются, по мысли Карасева, эмблемами. «Мазь – масло» почему-то притаилось, считает он, в имени Азазелло; с букв «М.А.» начинаются и имя, и отчество Берлиоза; «мессир Воланд» кроме этого имеет букву «м», а булгаковская сокращение МАССОЛИТ демонстрирует слово «масло» практически в незамаскированном виде, не говоря уж об именах главных героев, – Мастер и Маргарита. Что касается Мастера, то Карасев считает, что он «по большому счету чем-то напоминает масленку с крышечкой, на которой для верности написана буква «М» (5, с.11), потому, что на герое романа был засаленный халат и «совсем засаленная тёмная шапочка» с вышитой на ней же желтым шелком буквой «М» (2, с.136).

В звучании имени «Маргарита» Л.Карасев усматривает маргариновый привкус, а имя Гелла вызывает в его памяти загустевшее масло либо гель, а, вернее, желатин. жир и Масло сущность вещества судьбы. Масло – это кроме того общее мировое вещество, но оно способно «поворачиваться» в различные стороны и играться совсем разные роли, подмечает Л.Карасев.

Вот из-за чего текст главы «Погребение» в «Маргарите и Мастере» «пропитан» запахом миртов и акаций, т. е. напоминает об оливковом масле.

Еще две эмблемы романа «Мастер и Маргарита» – гроза и огонь. Пламя, пишет создатель статьи, «появляется здесь столь же довольно часто, как и масло» (5, с.11). Поясняя, что масло – совершенное горючее, Л.Карасев переходит к вопросу о цветовой гамме романа. «Везде – идет ли обращение о смерти либо огне – мы видим одинаковый комплект цветов: тёмное, белое, красное – и желтое» (5, с.11).

Так, тема грозы из главы «Казнь» содержит эти цвета. Гроза сближает казнь Иешуа и смерть Иуды, потому что нож за спиной Иуды «взлетел, как молния».Неспециализированный «грозовой сюжет» присутствует и на протяжении первой встречи Мастера и Маргариты, потому, что любовь поразила их обоих, как молния. Все цвета грозы упоминаются и в сцене смерти Берлиоза.В случае если отыскать в памяти, что в романе «Мастер и Маргарита» луна всегда сравнивается с лампадой, пишет потом создатель статьи, то «неспециализированная картина масляно-огненного сюжета станет еще более объемной» (5, с.11).

В эмблематическом выражении «рукописи не горят», согласно точки зрения Л.Карасева, самый важный элемент не слово «рукописи», а сообщение о том, что они «не горят», потому, что это возможно осознано как указание на исходную чистоту подлинного слова (в случае если учесть, что в романе Мастера обращение шла о Христе). Цитируя отечественное предположение[64] о том, что историческим прототипом огнестойкости рукописи Мастера была рукопись Доминика де Гусмана, которая выдержала подобное же опробование огнем, Л.Карасев вычисляет тут решающей логику противопоставления преходящего и вечного.

Сгорает земное и подземное, но «неимеетвозможности сгореть то, что изначально чисто и непорочно, то, что уже само имеется свет и горение» (5, с.11). Такова логика булгаковского романа, думает создатель статьи.

Вопрос о том, что именно сделало масло таким ответственным веществом для Булгакова, Л.Карасев растолковывает профессией писателя, которому, как доктору, довольно часто приходилось иметь дело с камфарой, отчего он якобы и выделил «масло» из всего арсенала врачебных средств. В случае если Достоевского притягивала медь, а Платонова – вода и железо, то Булгаков, по мысли автора статьи, «особенным образом чувствовал, ощущал масло – его тягучесть, консистенцию, цвет, запах» (5, с.11). Масло у Булгакова предстает в качестве общего мирового вещества, талантливого «поворачиваться в различные стороны и играться совсем разные роли» (5, с.11), завершает собственную статью Л.Карасев.

Е.А.Яблоков исследует в книге «Мотивы прозы Михаила Булгакова» заимствованные сюжеты в булгаковских текстах, показывая сотрудничество языческих и христианских знаков, раскрывая роль подтекстовых тематических пластов, каковые присутствуют в прозе Булгакова, – античность, Киевская Русь, эра наполеоновских войн (13). Как пишет создатель книги, она, в основном, посвящена «связям творчества писателя с художественно-культурным интертекстом в двух его разновидностях: в нюансе мифопоэтической традиции и в нюансе влияния старших писателей-современников» (13, с.5).

В булгаковской повести «Роковые яйца» Е.А.Яблоков усматривает следующие мотивы: 1) фамилия «Рокк» вводит древнюю идею неотвратимости судьбы, рока; 2) подмена куриных яиц змеиными свидетельствует классическое представление о змеи и близости петуха; 3) наполеоновские ассоциации связаны с тем, что змеи идут на Москву теми же дорогами, которыми шли французы в 1812 г. Будущее Москвы соотнесена в повести «Роковые яйца» не только с «наполеоновским мифом», но в первую очередь, как вычисляет создатель монографии, с «мифом змееборческим в его житийных, былинных и сказочных вариациях» (13, с.37). Мифопоэтические пародийные мотивы Е.А.Яблоков прослеживает в финальных главах повести, где битва со змеями обретает значение последнего и решительного боя – Армагеддона, причем от змей Москву выручает лишь «неслыханный, никем из старожилов ни при каких обстоятельствах еще не отмеченный холод» (3, с.292).

Присутствует в «Роковых яйцах», согласно точки зрения автора монографии, и «мотив кинематографа», что распространяется на всю художественную действительность повести. Москва в повести выясняется освещенной тем же «страстным кинематографическим» светом, что и «змеиное царство» в оранжерее, потому что события в «Роковых яйцах» разворачиваются по законам «дьявольского кинематографа» (13, с.43).

Главная тема «Собачьего сердца», вычисляет Е.А.Яблоков, — «волчье-собачья», а храбреца повести Шарикова он определяет не как гибрид «человека и собаки», а как существо, которое находится «между волком и собакой» (13, с.64). По мере развития сюжета в Шарикове делается все больше волчьего, а собачье начинает восприниматься как атавизм.

Как раз изменение вида главного храбреца в повести «Собачье сердце» вводит мотив оборотничества, потому что Шариков больше всего напоминает волкодлака, вовкулака (укр.), вурдалака (Пушкин), предания о котором известны у всех индоевропейских народов. Но, мотив волка-оборотня у Булгакова имеется и в других произведениях, к примеру в «Батуме».

Полагая, что в творчестве писателя заметно влияние «близнецового мифа», Е.А.Яблоков напоминает, что в повести «Дьяволиада» главным событием делается то, что «близнецы погубили делопроизводителя» (3, с.178). Данный факт вызывает у автора монографии прямые мифопоэтические ассоциации с древнеиндийскими Ашвинами и древнегреческими Диоскурами. Мифопоэтические близнецы выявляют сообщение с волками, выступая их покровителями либо, наоборот, защищая от них.

Появление близнецов в произведениях Булгакова ассоциируется с негативным финалом событий либо предсказывает такой.

Мотив «декапитации» (т.е. отделения головы от туловища) реализован не только в «Маргарите и Мастере», но и в «Дьяволиаде». Наровне с мотивом «декапитации», ответственное значение, считает Е.А.Яблоков, имеет в творчестве Булгакова образ головы покалеченной, деформированной, окровавленной («Красная корона», «Собачье сердце», «Китайская история»). Мотив «потерянной головы» и мотив «черепа-чаши» кроме этого свойственны произведениям писателя.

Наибольшее число мифопоэтических ассоциаций вызывает в творчестве Булгакова мотив астральной символики. В случае если в ранних его произведениях луны и образы солнца находятся в целом в «равновесном» отношении, пишет Е.А.Яблоков, то в позднем творчестве отношения между образами солнца и луны складываются предпочтительнее в сторону луны. А в последнем «закатном» булгаковском романе антитеза двух светил, луны и оппозиция солнца «получает в полной мере систематический темперамент» (13, с.110).

Так как Маргариты «и героиня Мастера», согласно точки зрения автора книги, явственно соотносится с луной с момента превращения ее в колдунью.

Е.А.Яблоков уверен в том, что самоё существенное влияние на Булгакова оказали Ивана Леонида Бунина и произведения Андреева. Так, последовательность структурных изюминок сближает творчество Булгакова с андреевским рассказом «Красный хохот». Это в первую очередь «композиционный прием фрагментарности, имитация торопливо записанного либо не хорошо сохранившегося текста» (13, с.129).

Из драматургических произведений Леонида Андреева самый ощутимо отозвалась в булгаковском творчестве трилогия «К звездам», «Жизнь» и «Савва человека». Неоконченный роман Андреева «Ежедневник Сатаны» Е.А.Яблоков сопоставляет с «Маргаритой и Мастером», не смотря на то, что и допускает, что сходства этих двух произведений «разъясняются установкой их авторов на однообразную литературную традицию: в первую очередь – традицию Достоевского» (13, с.146).

Мироощущению Михаила Булгакова, уверен Е.А.Яблоков, в особенности созвучны произведения Ивана Бунина «эсхатологической» направленности, «воплотившие идею исторического катаклизма глобальных масштабов» (13, с.149). В первую очередь, создатель монографии имеет в виду рассказ И.Бунина «Господин из Сан-Франциско», и рассказ «Финиш», написанный в 1921 г. и размещённый в одной парижской газете называющиеся «Смерть».

Но, Е.А.Яблоков не настаивает на том, что Булгаков был знаком с упомянутым выше рассказом Бунина. Он просто находит связь между рассказом «Финиш» («Смерть») и «Господином из Сан-Франциско», что Булгаков замечательно знал.

Значительные «переклички» Е.А.Яблоков усматривает между «рассказом огнем» Бунина и Ханским Булгакова «Несрочная весна», что был размещён в 1924 г. в парижском издании «Современные записки». Не смотря на то, что оба рассказа, и бунинский, и булгаковский, были опубликованы практически в одно время, создатель монографии все же считает, что Булгаков «успел прочесть «Несрочную весну»» (13, с.156). Где Булгаков имел возможность отыскать в Москве в 1924 г. только что вышедший парижский издание, Е.А.Яблоков не информирует.

Его поражает то, что в бунинском и булгаковском текстах «в центре событий – бывший княжеский дворец, чудесным образом сохранившийся в годы гражданской войны и перевоплощённый в музей» (13, с.156). Так и не растолковав, как Михаил Булгаков смог познакомиться с бунинскими рассказами, размещёнными в периодической печати русского эмигрантского зарубежья, Е.А.Яблоков однако заключает, что «присутствие» данных из бунинских рассказов в произведениях Булгакова «представляется в полной мере закономерным» (13, с.164).

Книга историка и литературоведа-архивиста Марины Черкашиной посвящена, по ее словам. «биографическим связям и творчеству Михаила Булгакова, и деятелям искусства и русской культуры XIX-ХХ столетий» (12). В первой части книги («Параллели судеб») жизнь Булгакова соотносится с биографиями Маяковского, Есенина, Вертинского, Гоголя, Шкловского и Станиславского. Создатель монографии вычисляет, словно бы Булгаков не поверил в суицид Маяковского, что и отразилось в романе «Мастер и Маргарита». «Так же, как Понтию Пилату не нужно было отдавать прямого приказания, дабы убрали Иуду (глава тайной полиции Афраний замечательно осознал невысказанное желание шефа), — так же и Сталину хватало намекнуть Ягоде ли, Агранову ли о собственном недовольстве «горланом-главарем», как всемогущая и бесконтрольная «охранка» выполнила то, что от нее ожидал хозяин» (12, с.14).

Маяковский и Булгаков – два антипода и в людской, и в литературном замысле. Маяковский прославлял то, что Булгаков отказывался принимать сердцем и душой. В «Бане» Маяковский иронично именует пьесу «Дни Турбиных» – «Дядей Турбиных», а в «Клопе», давая «словарь погибших слов», поминает фамилию Булгакова: «Бюрократизм, богоискательство, бублики, богема, Булгаков». «Маяковский пинал лежачего, Булгакова не печатали, и все пьесы были сняты» (12, с.6).

Но Булгаков выдерживал светский тон а также игрался с Маяковским на бильярде.

В то время, когда же Булгаков определил о смерти собственного всегдашнего оппонента, он заявил, что тут должно быть что-то второе, а не амурная лодка, разбившаяся о быт. Спустя полгода он написал: «Из-за чего твоя лодка кинута/ Раньше времени на причал» (12, с.7).

Создатель монографии напоминает, что в тот роковой сутки, 14 апреля 1930 г. левша Маяковский якобы забрал зачем-то в правую, очень неудобную для себя руку, револьвер, что ему подарил чекист Агранов, и якобы надавил на спуск. «Кстати, в папке дела вместо маузера №312045, записанного в милицейском протоколе, биограф поэта Валентин Скорятин нашёл уже второе оружие – браунинг №268979» (12, с.9). Что же касается чекиста Агранова, то он печально известен тем, что лично расстрелял Николая Гумилёва, не считая сотен вторых жертв на его совести.

В главе «Чем прогневал поэт вождя» М.Черкашина пишет, что в пьесе «Баня» Сталин легко имел возможность определить себя в образе Победоносикова, и имел возможность усмотреть намек на суицид собственной жены в том эпизоде, в то время, когда Победоносиков отдает жене револьвер, требует быть осмотрительной в этот самый момент же растолковывает, как снять предохранитель.

В доме на Садовом кольце, где Михаил Булгаков взял собственную первую помещение в Москве, Сергей Есенин познакомился в мастерской живописца Георгия Якулова с американской танцовщицей Айседорой Дункан. Как раз в квартиру Якулова Есенин в последних числахДекабря 1925 г. забрел перед роковым своим отъездом в Ленинград. «Последние изыскания показывают, что поэт был арестован или в поезде, или на Столичном вокзале, откуда его и препроводили в чекистский дом недалеко от «Англетера»… Сейчас общеизвестно, что Есенина избили до смерти, по окончании чего мучители произвели контрольный выстрел в голову, а уж позже бесталанно инсценировали суицид» (12, с.25).

Забавные сначала события, происходящие в пьесе Булгакова «Зойкина квартира» в доме на Садовой, кончаются также кровопролитием. Эту пьесу Булгаков закончил писать в конце 1925 г., а в театре Вахтангова ее просматривали в январе 1926 г., сразу же по окончании похорон Сергея и Нового года Есенина. «Искусствоведы» с Лубянки присутствуют в данной пьесе, обозначенные как «малоизвестные» персонажи.

Вертинского судеб и Параллели Булгакова отражены в романе «Белая гвардия» и пьесе «Бег». В Киеве Вертинский и Булгаков виделись а также (вспоминает первая булгаковская супруга Татьяна Лаппа) ходили совместно в польское кафе и после этого на пьесы Вертинского, шедшие «в каком-то интимном театре на Крещатике» (12, с.27). Прототип генерала Хлудова из пьесы «Бег» – генерал Яков Слащов внес предложение Вертинскому приехать к нему из Крыма в Константинополь, а описания Хлудова у Булгакова и Слащова у Вертинского выясняются подобными.

Одна из неразгаданных тайных булгаковской «Белой гвардии» – образ прапорщика Шполянского. «Весьма необычны в этом авантюрном персонаже биографические черты в полной мере благообразного и маститого критика Виктора Борисовича Шкловского», пишет создатель монографии (12, с.31). Насмешник Булгаков дает собственному храбрецу созвучную Шкловскому фамилию – Шполянский.

Сущность иронии заключалась в том, что Булгаков знал стихи реально существовавшего Аминада Петровича Шполянского, писавшего под псевдонимом «Дон-Аминадо». Булгаковский сарказм не прошел ему бесплатно, В.Б.Шкловский не преминул обрушиться на повесть Булгакова «Роковые яйца», обвинив писателя в том, что он передал («похитил») сюжет романа Герберта Уэллса «Пища всевышних». «Успех Михаила Булгакова – это успех своевременно приведенной цитаты», – писал В.Б.Шкловский (цит. по: 12, с.37). В литературном наследии литературоведа и писателя В.Б.Шкловского возможно найти много вторых ядовитых реплик, направленных Булгакову.

В главе «За кулисами «Театрального романа» М.Черкашина говорит о конфликте Станиславского и Булгакова в связи с постановкой пьесы «Дни Турбиных». Булгаков потребовал признания благородства собственных храбрецов и боролся за них не только с Реперткомом, «но и с конформистом Станиславским, что пробовал смягчить острые углы пьесы» (12, с.41).

Булгакова судеб и Параллели Гоголя отражаются в истории и зеркалах творчества. Так как дабы убедиться, горят ли рукописи, их нужно кинуть в пламя. Маргариты «и Автор Мастера» неоднократно именовал себя учеником собственного великого земляка Гоголя.

Наровне с Салтыковым-Щедриным, Булгаков обожал Гоголя больше всего из плеяды классиков русской литературы.

Вот из-за чего Булгакова книг и страницы Гоголя «дышат одним и тем же эмоцией любви к собственной почва, к своим избранным храбрецам, к своим неизвестным читателям» (12, с.48). Одним и тем же неприятным хохотом пронизаны и «Мертвые души», и «Мастер и Маргарита». В главном булгаковском романе мы встречаем также много мертвых душ.

учитель и Ученик «покинули этот мир в расцвете таланта и сил.

Будущее отмерила им век куда как скупо. Но оба они успели в нем так много» (12, с.48), – заключает М.В.Черкашина. Потом в главах, посвященных трем женам Булгакова – Татьяне, Любови и Елене, рассказываются истории знакомства писателя с ними и подробности их совместной жизни.Но, как отмечала еще в начале 80-х гг. узнаваемый булгаковед Лидия Яновская, архив писателя (по всей видимости, в связи с его тремя женитьбами) делится на три неравные части. «До 1929 года сохранилось мизерно мало.

С 1929-го – намного больше. С 1932 года, в то время, когда Елена Сергеевна стала женой писателя, сохранилось практически все: рукописи, черновики, варианты, деловые бумаги, письма…» (14, с.286).

Б.В.Соколов, создатель «Булгаковской Энциклопедии» (11) считает, что отыскал прототип образа полковника Най-Турса из романа Булгакова «Белая гвардия». Сам автор сказал собственному приятелю П.С.Попову, что образ полковника Най-Турса – «отдаленный, отвлеченный идеал русского офицерства, каким должен быть в моем представлении русский офицер» (цит. по:10, с.16). П.С.Попов потом, разбирая творческий процесс Булгакова в статье «Творчество» и очевидно пользуясь консультациями самого писателя, заключал, что автопортретный образ Алексея Турбина в романе «Белая гвардия» Булгакова, слившись с фигурой Най-Турса, дал в позднейшем тексте «Дней Турбиных» новый комбинированный образ более сложный и структурный, что явствует из сличения текста романа с пьесой (цит. по:10, с.389).

Слова Булгакова о Най-Турсе и утверждения П.С.Попова легли в базу жёсткого убеждения исследователей-булгаковедов, словно бы у полковника Най-Турса из «Белой гвардии» не могло быть прототипов. В это же время, Б.В.Соколов, ознакомившись с «Биографическим справочником высших чинов Добровольческой армии и Армии Юга России», составленным парижским историком Николаем Рутычем и вышедшим в 1997 г. в Москве, заключил, что биография генерала Николая Всеволодовича Шинкаренко (литературный псевдоним – Николай Белогорский) (1890-1968) во многих подробностях сходится с биографией булгаковского полковника Най-Турса.

Совпадают, согласно точки зрения Б.В. Соколова, события смерти Най-Турса и ранения Шинкаренко: «Оба с пулемётом закрывали отступление собственных» (10, с.16).

Б.В.Соколов уверен в том, что потому, что Булгаков был на Северном Кавказе с осени 1919 г. и до весны 1920 г., то он имел возможность определить о существовании Николая Шинкаренко, не смотря на то, что неизвестно, «был ли тогда Шинкаренко совместно со своей дивизией» (10, с.16). Но, в одном из собственных романов, написанном уже по окончании Второй мировой, Н.Белогорский-Шинкаренко говорит об антисоветском восстании в конце 20-х годов, случившемся именно в тех районах, где врач Михаил Афанасьевич Булгаков был в осеннюю пору 1920 г. «Возможно, Шинкаренко все же побывал в том месте в ту пору?» — задаёт вопросы создатель статьи и отвечает, что автор имел возможность, само собой разумеется, знать Шинкаренко лично, или имел возможность услышать о нем через привычных офицеров Сводно-Горской дивизии Добровольческой армии.

Б.В.Соколов утверждает кроме этого, что обрисованный Булгаковым полковник Най-Турс и настоящий генерал Шинкаренко владели портретным сходством. «Оба брюнеты (либо чёрные шатены), среднего роста и с подстриженными усами» (10, с.16). Фото Николая Шинкаренко было напечатано в 1939 г. в парижском эмигрантском издании «Часовой».

В 1929 г. имена Булгакова и Белогорского-Шинкаренко показались на страницах издания «Часовой». Бывший офицер Добровольческой армии Евгений Тарусский рецензировал роман Белогорского-Шинкаренко «Тринадцать щепок крушения» и роман Булгакова «Белая гвардия». Одна рецензия была написана в ноябре 1929 г., а вторая – в декабре 1929 г., но параллель «Най-Турс – Шинкаренко» автору рецензий в голову не пришла.

Эту параллель предлагает спустя 70 лет по окончании публикации рецензий Евгения Тарусского столичный булгаковед Б.В.Соколов. Он высказывает еще одну догадку, на этот раз касающуюся фамилии полковника Най-Турса. Б.В.Соколов считает, что эту фамилию возможно прочесть и как «Найт Урс», и напоминает, что «найт» (knight) по-английски свидетельствует «рыцарь», а «Урс» — по-латыни «медведь».

Следовательно, заключает Б.В.Соколов, Най-Турс – это «рыцарь Медведь» (10, с.16).

Живущий в Соединенных Штатах булгаковед С.Иоффе в статье о тайнописи в романе М.А.Булгакова «Собачье сердце» говорит, что под «говорящей фамилией» Чугункин автор «закамуфлировал сатиру на Сталина» (4, с.260). Доктор наук Преображенский – это опять-таки «закамуфлированный» Ленин, а его помощник врач Борменталь, в сущности, не кто другой как Лев Давыдович Троцкий. Что касается Сталина, то он прообраз не только трактирного балалаечника Чугункина, кое-какие органы которого, в то время, когда он погиб, были использованы доктором наук Преображенским для пересадки псу Шарику, но и сам пёс Шарик.

Итак, думает С.Иоффе, в конце «Собачьего сердца», написанного в январе-марте 1925 г., речь заходит о последних месяцах активности Преображенского-Ленина впредь до 10 марта 1923 г., «в каковые Шарик-Сталин достаточно прочно закрепился в пречистенско-кремлевской квартире Преображенского-Ленина» (4, с.263). Эта точка зрения на образ доктора наук Преображенского, прототипом которого, мол, есть Ленин, была высказана до С.Иоффе американской исследовательницей творчества Булгакова Эллендеей Проффер в ее статье в том томе 10-томного собрания сочинений Булгакова, изданного в Соединенных Штатах на русском, где именно напечатано «Собачье сердце». «Аллегория, с которой Булгаков имеет дело, очень щекотлива, — пишет Эллендеа Проффер. – В образе блестящего врача, предпринимающего рискованную операцию, легко определить Ленина, представителя интеллигенции с свойственным ему ученым видом» (цит. по: 4, с.266).

Иван Арнольдович Борменталь, согласно точки зрения С.Иоффе, это как раз Троцкий-Бронштейн, не смотря на то, что фамилия и имя у булгаковского персонажа «не такие прямо говорящие, как у Сталина-Чугункина» (4, с.268). Потом исследователь подмечает, что к Троцкому Булгаков, по всей видимости, относился хорошо, потому, что «Борменталь – фигура достаточно красивая» (4, с.268). Но эта симпатия продлилась недолго, потому что в романе Булгакова «Мастер и Маргарита» Троцкий уже выведен «под именем глупого Лиходеева» (4, с.68).

Тот факт, что в романе «Собачье сердце» Борменталь не смог стереть с лица земли Шарика-Шарикова совсем, что тот был жив и здоров и прочно устроился в квартире Преображенского, С.Иоффе поясняет следующим образом: «Объяснение простое. Троцкого и Попытки Ленина остановить рвущегося к власти Сталина увенчались временным успехом, но после этого Ленин и Троцкий потерпели поражение, а Сталин обосновался в Кремле» (4, с.271).

Другие персонажи «Собачьего сердца» кроме этого имеют прототипы в Столичной политике 20-х годов, считает С.Иоффе. Кухарка Дарья Петровна Иванова, согласно точки зрения автора статьи, — это не кто другой как Дзержинский, а машинистка Зинаида Бунина – это Зиновьев-Апфельбаум. Громадная квартира на Пречистенке представляет собой кремлевскую резиденцию Ленина; чучело совы со стеклянными глазами изображает Крупскую; портрет доктора наук Мечникова, учителя Преображенского – это намек на портрет Карла Маркса, учителя Ленина.

С.Иоффе находит «кто имеется кто» и в образах больных доктора наук Преображенского. В молодящейся старая женщина он видит Александру Коллонтай. Толстый и высокий человек в военной форме – это Серг.Серг. Каменев, полковник царской армии, что в 1919-1924 гг. был главнокомом вооруженными силами республики. Домоуправ Швондер, согласно точки зрения С. Иоффе, имеется не кто другой как «закамуфлированный» Л.Б.

Каменев-Розенфельд, государственный деятель и советский партийный.

А в пьесе «Бег» фамилия главного храбреца «Голубков» есть анаграммой фамилии «Булгаков», в случае если учесть, что в первом слоге фамилии «Голубков» слышится звук «а». С.Иоффе уверен кроме этого, что события пьесы «Бег» в конечном итоге отражают не положение в Крыму в 1921 г., а события в Москве, и прототипами главных персонажей пьесы являются Ленин, Троцкий, Бухарин и Сталин (15, с. 81).

Изложенные выше догадки необходимы С.Иоффе, дабы по-новому поставить вопрос о содержании всех произведений Михаила Афанасьевича Булгакова. Американский булгаковед заканчивает собственную статью следующей сентенцией: «историки и Литературоведы должны осознать, что перед нами не просто художественные произведения Булгакова, но целый мемуарный сатирический цикл, в который не вошли разве лишь фельетоны. Главная задача на данный момент – дать каждому тайному произведению Булгакова первичную расшифровку» (4, с.274).

Данный призыв С.Иоффе раздался на страницах американского издания «The New review» в 1987 г., но отозвались на него отечественные булгаковеды только более десяти лет спустя.

Вышедшие в заключительном году ХХ в. биографически-литературоведческие книги Всеволода Сахарова «Михаил Булгаков: власть и писатель» (9) и Виктора Петелина «Жизнь Булгакова. Дописать раньше, чем погибнуть» (8) взяли очень нелестные оценки критиков.

О книге В.Петелина: «Итак, оказалась совсем советская биография писателя. По очень способному выражению политического деятеля, сформировавшегося как раз в советское время, оказалось как неизменно. Оказался кроме того не медный, а чугунный бюст мастера, унылый как утюг» (1, с.2).

О книге В.Сахарова: «Никаких кардинальных открытий на власти взаимоотношений и почве писателя по прочтении не обнаруживается: все в той либо другой степени в далеком прошлом и известно (6, с.4).

Перечень литературы

1. Березин В. Возвращение булгаковщины: Чугунный бюст Мастера// Ex libris Н.Г. — М., 2000. – 23 ноября. – С.2.

2. Булгаков М. Избранное. Мастер и Маргарита. Рассказы. – М., 1988. – 479 с.

3. Булгаков М. Ранняя проза. Рассказы, повести. – М., 1990. — 478 с.

4. Иоффе С. Тайнопись в «Собачьем сердце» Булгакова// Новый журн. – New rev. – Нью-Йорк, 1987. – Кн. 11-12. – С.260-274.

5. Карасев Л.В. Масло на Патриарших, либо Что нового возможно вычитать из известного романа Булгакова// Ex libris Н.Г. – М., 1999. – 5 июля. – С.11.

6. Кузнецов И. Дело М.// Литерат. газ. – М.,2000. – 1-7 ноября. – Книжный развал. – С.4.

7. Покровская Н., Максудов С. Десять лет спустя. «Собачье сердце» глазами студентов Гарварда в 1989 и в 1999// Ex libris Н.Г. – М., 2000. – 20 июля. – С.3.

8. Петелин В. Жизнь Булгакова: Дописать раньше, чем погибнуть. – М., 2000. – 665 с.

9. Сахаров В. Михаил Булгаков: власть и Писатель. – М., 2000. – 446 с.

10. Соколов Б.В. Кто вы, полковник Най-Турс?// Ex libris Н.Г. – М., – 1999. –19 авг. – С.16.

11. Соколов Б.В. Булгаковская Энциклопедия. – М., 1996. – 592 с.

12. Черкашина М.В. Михаил Булгаков: в строчках и между строчков. – М., 1999. – 109 с.

13. Яблоков Е.А. Мотивы прозы Михаила Булгакова. – М., 1997. – 198 с.

14. Яновская Л. Творческий путь Михаила Булгакова. – М., 1983. –320 с.

15. Joffe S. Art as memoire // Слово–Word. – N.Y., 1988. – N 8. – P. 80–83.