Мои пограничные впечатления

ться. Нана сама испекла пирог (вот что ее держало все эти два часа), пирог у нее весьма мило подгорел, это ей особенно сейчас шло, то, что он подгорел.

Как блузка, как прическа… По причине того, что пирог подгорел специально для вас, в противном случае бы его домработница пекла и он бы не подгорел; а уж в случае если Нана взялась его почему-то сейчас печь, то это указывает такую готовность, такое обещание! Почему-то этот уголь на зубах — гарантия неунывного счастья, нескончаемого утра, розового, как пеньюар, как бесстыдно-смущенная ухмылка. Вы погружаетесь в эти пропасти неразоблачимого кокетства, имеющего тот секрет, что обладательнице его все отправится, все станет к лицу, кроме того, к примеру, если бы пирог превосходно удался. И такое продолжительное ухаживание в первых рядах…

Тут появляются, своевременно запоздав, жены моих друзей: Щебет, поцелуи школьные подруги, сглаживающие возраст красивой Наны, которая, становясь нежданно старше собственных лет, так превосходно сохранилась. Это начинает ей с выделенной силой льстить, как тот же пирог. Как будто бы ожидание вычло из ее лет тот срок, на что вы запоздали, и она застряла в каком-то одном вытянутом долгом дне, с тем дабы вы пришли ко мне на следующий день. Она обещает подругам продиктовать рецепт этого пирога…

Вот дама! Во что я в ней поверю — то она мне и даст. Особенная пластика — все перемещения не окончательны, каждое томит, обещает, содержа в себе тот конечный обман высокой культурности, в то время, когда вы до самого финиша не станете знать, с чем столкнетесь, пока не отправитесь на все для утоления этого раскаленного любопытства.

Но такое любопытство возможно утолить один раз, а в том месте станет мило светло завершение, окончательность всех этих неокончательностей, данной плавности, по которой вы приплыли, потому что, в то время, когда она будет истощена, то, как будто бы повторяя этот шевелящийся рисунок, чуть дышит фата — вы уже под венцом. И в случае если займется костер, то это как раз вы его разожгли, если он и не затлеет, то, значит, для вас она отправилась на все, на то кроме того, без чего обходится так же легко, как дышит. Ах, как вы станете растроганы данной покорностью и холодной готовностью, сочтя ее за чистоту либо застенчивость… И внезапно вспомните хруст угля на зубах.

Нет, нет и нет! Я уже проделал это два раза. Я ничего еще не делал для того чтобы, по окончании чего был бы обязан, как каждый порядочный человек… Но как раз сейчас я капаю вареньем на скатерть. Но это такая мелочь, я так обязан не обращать на это внимания, что, господи! не расплачусь по гроб судьбы. «Да нет же, я совсем не женился, — говорил мне как-то грузинский друг, — легко в один раз я понял, что сижу на кухне и ем суп…»

Но, проживя так быстро всю собственную жизнь, примерив столь же не постаревшей Нане траур, что ей был так же неординарно к лицу, как и фата, проводив взором маленькое шествие за гробом этого огрузинившегося русского, складывавшееся из двух моих их жён и друзей, так честно плакавших… я возродился к новой судьбе, осознав, что совсем ее не за ту принял, что это не Нана, а Нина, а Нана — вот она! она входит среди отечественного чаепития с пальцами, измазанными чернилами, так и не

разрешив задачи о двух поездах. И до тех пор пока они, по вине прелестного математика, спешат на всех парах навстречу неизбежному столкновению, я с умилением разглядываю собственную неточность…

Удивительные статьи:

Похожие статьи, которые вам понравятся: