«Нам придётся идти прямо на пекин…»

Возвращение Восточного Туркестана под власть империи Цин нежданно для Санкт-Петербурга поставило Россию на грань громадной войны с Китаем. Сначала всё шло гладко: Петербург и Пекин начали дипломатические переговоры о предстоящей судьбе «Илийского края» – той части Синьцзяна, которую седьмой год занимали войска России. Во второй половине 70-ых годов девятнадцатого века, в первый раз в истории, китайский посол посетил столицу России и лично встретился с русским царём.

Посланником Пекина стал маньчжурский аристократ Чун Хоу – бывший командующий «знамёнными» армиями в Мукдене и «глава внутренней стражи» китайского императора.

Русские, «напоминающие людей Синьцзяна…»

Один из китайских секретарей посланника Чун Хоу записал в ежедневнике собственные первые впечатления о России:

«Кругом лёд и снег, а по льду ходят куры… Местные обитатели, не считая крупных торговцев и чиновников, обличием неотёсанны, по виду невежественные и напоминают собой людей Синьцзяна».

Ассоциации русского быта с Синьцзяном, появившиеся у китайского дипломата, показались не только из-за внешнего сходства бородатых аборигенов Туркестана с бородами русских крестьян – основным предметов споров стала как раз новая конфигурация русско-китайской границы в Синьцзяне. Санкт-Петербург готовьсявернуть Пекину «Илийский край» (другими словами, равнину реки Либо), предварительно исправив тут границу в собственную пользу и оставив в русском владении практически треть края – пара районов и перевалов, эргономичных с чисто военной точки зрения. Этого потребовал губернатор русского Туркестана Константин Кауфман, настаивавший на том, что эти участки ответственны для обеспечения потенциальной обороны новых среднеазиатских владений России.

«Нам придётся идти прямо на пекин…»
Илийский край (границы отмечены красным) на карте Восточного Туркестана

Помимо этого, Кауфман предлагал взять с Пекина выкуп за возвращаемые территории под предлогом выплаты затрат, понесённых на протяжении долгого нахождения русского гарнизона в «Илийском крае». Сумма компенсации в 120 млн рублей серебром определялась генералом чётко – ровно столько, по подсчётам Кауфмана, необходимо строительство железной дороги из России в Среднюю Азию. Такая дорога, по честному точке зрения туркестанского губернатора, оптимальнееимела возможность бы обеспечить оборону новых границ в этом регионе.

В действительности все затраты русских правительства в «Илийском крае» не превышали 300 000 рублей и были в далеком прошлом компенсированы за счёт местных ресурсов. Исходя из этого осмотрительные дипломаты в Санкт-Петербурге урезали требования генерала Кауфмана до 5 млн серебром. В итоге китайский посол Чун Хоу в Крыму, в Ливадийском дворце (куда он прибыл на личную встречу с царём) 20 сентября 1879 года подписал соглашение о фактическом разделе равнины реки Либо – треть ее отходила России, две трети возвращались Китаю.

Кроме финансовых выплат, за возвращение «Илийского края» русским судам предоставлялось право свободного плавания по реке Сунгари вглубь Маньчжурии.

Не считая возврата территорий, китайский посол потребовал выдачи бежавших в Россию уйгурских и дунганских повстанцев. На это управляющий Азиатским департаментом Русского МИДа Николай Гирс отвечал, что «решительно осуждает инсургентов», но политических преступников «мы не выдаем и отойти от для того чтобы правила не находим вероятным». Посол империи Цин дал согласие убрать это требование из текста контракта.

Китайский посол Чун Хоу, фото 1880-х годов

Казалось бы, все вопросы около Синьцзяна были решены к обоюдному удовлетворению сторон. Но в феврале 1880 года в Санкт-Петербурге взяли неприятное известие – возвратившийся в Пекин посол Чун Хоу арестован и приговорён к смертной казни, а подписанный им соглашение не ратифицирован китайским императором. Более того, в маньчжуро-китайской элите раздавались громкие призывы подготавливаться к войне за полное возвращение «Илийского края».

Изначально высшие армейские круги России не сочли это известие увлекательным. Министр обороны Дмитрий Милютин в личном ежедневнике так обрисовал обсуждение данной новости на встрече с царём 21 февраля 1880 года:

«Не было ничего занимательного: прочтены весточки из Пекина, не желают ратификовать контракт, арестант китайским послом».

Но пройдёт чуть больше месяца, и 27 марта Милютин отметит в ежедневнике совсем иное настроение:

«В последние дни отовсюду получались сведения не утешительные. Китайцы, по-видимому, готовятся не на шутку к войне с нами. Руководству трёх округов – Туркестанского, Западно-Сибирского и Восточно-Сибирского – даны по телеграфу приказания подготавливаться на случай разрыва и быть осмотрительными на границе».

«Если бы китайцы не были вынуждены ненавидеть чужестранцев…»

По заглавию равнины реки Либо, ставшей яблоком раздора, данный сейчас неизвестный русско-китайский конфликт, чуть не вылившийся в громадную войну, вошёл в историю как «Илийский кризис». В Российской Федерации уже в первой половине 80-ых годов XIX века нашли причины неожиданной воинственности китайцев – корни «Илийского кризиса» следовало искать во внутренней политике империи Цин.

Генеральские группировки бывших победителей тайпинов (на языке русской дипломатии XIX века – «военная партия») открыто опасались утратить прошлое влияние при установления общего мира как внутри, так и на границах Поднебесной. Наряду с этим выросшие из «генералов» главы генеральских кланов, в первую очередь, Цзо Цзунтан и Ли Хунчжан, опирались на общее недовольство китайских интеллигентов и чиновников, вызванное постоянной цепью унижений со стороны европейских держав на протяжении и по результатам «опиумных войн». Фёдор Мартенс, доктор наук права и «государственный служащий особенных поручений» при канцлере Горчакове, неоднократно готовивший для царя Александра II аналитические записки по интернациональным проблемам, писал:

«Военная партия, принудившая пекинское правительство отказать в ратификации трактата, подписанного в Ливадии, разумеется воспользовалась глухим, но глубоким беспокойством, уже с покон веков охватившим население Китая и направленным против чужестранцев и всех европейских наций, когда-либо прежде заключавших интернациональные трактаты с Китаем… Ливадийский трактат стал для них каплей воды, переполнившей через край чашу несправедливостей, жертвою которых был Китай. Нынешнее недоразумение ни при каких обстоятельствах не появилось бы между Срединной империей и Россией, если бы китайцы не были вынуждены ненавидеть чужестранцев, неизменно неуважающих их самые неоспоримые права…»

«Государственный служащий особенных поручений» Фёдор Мартенс, персональный юрист-международник императора Александра II. Фотография 1880 года

Помимо этого, правителям империи Цин к концу 1870-х годов начало казаться, что по окончании практически сорока лет внутренних и внешних потрясений положение страны, наконец, стало стабильным – внутренние восстания подавлены, «опиумные» войны остались в прошлом, армия начала процесс модернизации. На этом фоне помой-му небольшая уступка территорий в усмирённом Синьцзяне воспринималась как очень болезненное продолжение прошлой капитулянтской политики перед чужестранцами.

Кроме всех указанных выше обстоятельств, сказалось и личное головокружение от удач у «императорского комиссара» Цзо Цзунтана – вернув империи Синьцзян, он честно уверовал в непобедимость собственных их способность и солдат противостоять не только уйгурским повстанцам, но и русским регулярным армиям. В то время Цзо был на гребне популярности у китайского чиновничества, и как раз его вывод предопределило опалу посла Чун Хоу и отказ от ратификации Ливадийского договора.

Цзо прямо заявлял о готовности сражаться с Россией а также «дойти до Санкт-Петербурга». В последнее «комиссар» вряд ли верил, но нагнетание военной напряженности стало для него методом сохранить и упрочить собственное влияние при дворе маньчжурского императора.

Наместник столичной провинции Ли Хунжчан, ветхий соратник-соперник Цзо Цзунтана и его клана, на фоне общей неприязни к чужестранцам также не имел возможности смотреться меньшим патриотом. Исходя из этого и он поддержал отказ от соглашения – тем более что подготовка к вероятной войне разрешала ему выбить дополнительные средства на модернизацию столичных флота и частей, в далеком прошлом ставших его личными армиями.

«Делают китайцев на данный момент неприятелем сильным и страшным…»

Какими бы ни были обстоятельства отказа пекинского правительства от уже подписанного соглашения, Петербургу в первый раз было нужно задуматься о возможной войне с Китаем. Русские генералы не сомневались, что при других равных условиях их регулярные армии посильнее китайских. Но общая длина сухопутной границы двух империй достигала рекордных семи тысяч вёрст, и на всём её протяжении логистика любых операций против Китая открыто стращала собственной сложностью. Кроме того энтузиаст освоения Туркестана губернатор Кауфман еще во второй половине 70-ых годов XIX века писал в Санкт-Петербург, что каждая война с Китаем станет «самой неприятной, самой неблагодарной, дорогой, бесплодной, которой по упрямству китайцев, всем известному, нельзя предвидеть финиша…»

Высшие офицеры маньчжуро-китайской армии в Синьцзяне, фото 1880-х годов

Весной 1880 года, в то время, когда дипломаты совсем убедились в отказе Пекина от Ливадийского соглашения и агрессивных настроениях маньчжуро-китайской элиты, в Главном штабе Русской императорской армии приступили к разработке замыслов возможной войны. Изначально предполагалось, что китайцы из-за всё той же сложной логистики начнут боевые действия только к концу этого года, но в один момент на двух театрах – у границ Маньчжурии и в Синьцзяне.

Туркестанский губернатор Кауфман уверил Санкт-Петербург, что в районе Синьцзяна возможный противник сможет начать боевые действия не раньше весны 1881 года, поскольку зимний период большие силы не смогут пройти по заснеженным перевалам. К этому времени Кауфман рассчитывал взять из центральных губерний не меньше одной пехотной дивизии и несколько кавалерийских полков – эти подкрепления он считал достаточными, дабы начать активные действия в Восточном Туркестане. Собственный замысел Кауфман изложил 21 апреля 1880 года в письме министру обороны Дмитрию Милютину:

«На борьбу с китайцами я не могу не наблюдать очень без шуток. Неистощимое терпение китайцев, их огромные, относительно с отечественными окраинами, средства, воинственность, возбужденная между ними недавними удачами в борьбе с дунганами и Якуб-беком, организация и хорошее вооружение их армий, наконец, многомиллионность и достаток народа, делают китайцев на данный момент неприятелем очень сильным и страшным. Война с Китаем может протянуться многие годы, в случае если лишь успех отечественный будет колеблющийся и мы не будем в состоянии сходу нанести им таковой удар, от которого упадёт власть их в Кашгарии и Джунгарии… Всякое промедление дает китайцам возможность увеличивать собственные средства и сокращает отечественные шансы на успех при тех средствах, которыми мы владеем сейчас на отечественном крайнем Востоке».

Пока не прибыли подкрепления из центральной России, губернатор Кауфман подготовил к вероятному столкновению группировку армий – 7500 пехоты, около 3500 кавалерии, 46 орудий, 8 ракетных станков и 3 мортиры. Руководил этими скромными по численности армиями генерал Герасим Колпаковский, десятью годами ранее захватывавший «Илийский край». Сейчас он должен был противостоять силам Цзо Цзунтана, каковые оценивались русской разведкой очень примерно – от 40 000 до 100 000 человек, из них около 15 000 с современным оружием.

Генерал Герасим Колпаковский, фото 1880-х годов

Созданный Кауфманом замысел смотрелся эффектно – решительное наступление с двух направлений, из центра «Илийского края» города Кульджа и с южных границ «Семипалатинской области» (юго-восточной части современного Казахстана) к «стратегическому оазису» Хами, дабы отрезать Синьцзян от фактически Китая. Наряду с этим в борьбе с армиями Цзо Цзунтана планировалось опираться на бежавших в русские лидеров и владения активистов недавнего антикитайского восстания. Кауфаман собирался создать в Восточном Туркестане два «буферных» квази-страны: одно – для дунган, второе – для уйгуров и узбеков.

В письме министру Милютину от 26 июля 1880 года Кауфман кроме того назвал фаворитов этих «стран»: ветхого дунганского повстанца Мухаммеда Биянху и Бек-Кули-бека, сына покойного синьцзянского владыки Якуб-бека. К тому времени Кауфман был лично знаком с обоими, первый понравился губернатору «собственной разумным отношением и сдержанностью к настоящему политическому положению», второй ценился «как законный преемник Якуб-бека, имеющий шансы и преданный отечественным заинтересованностям».

«Стараясь нанести китайцам по возможности чувствительный удар…»

В декабре 1880 года министр обороны Милютин направил Кауфману шифровку, в которой изложил неспециализированный замысел начального этапа громадной войны с Китаем:

«Первое – со стороны Туркестанского и Западно-Сибирского военных округов держаться энергично-оборонительной цели, защищать Кульджу, стараться нанести поражение китайцам где-либо поблизости границ, отнюдь не предпринимая далёких и продолжительных экспедиций и использовать все усилия к созданию в Западном Китае Дунганского и Кашгарского мусульманских стран;

Второе – со стороны Восточной Сибири держаться активной обороны, стараясь нанести китайцам по возможности чувствительный удар занятием Гирина либо другого какого-либо большого города;

Третье – со стороны моря блокировать китайские берега, бомбардировать города, нанося вероятно больший вред приморским городам».

Как видим, министр согласился с замыслами Кауфмана по разжиганию нового антикитайского восстания в Восточном Туркестане, но не решился на дальний бросок к оазису Хами. Что ж касается «Восточной Сибири», как тогда именовали Приморье и Приамурье, то и тут предполагались только ограниченные операции, каковые возможно было бы назвать активной обороной.

Но, ограниченными они были только в масштабах огромной русско-китайской границы. В действительности от Владивостока до расположенного в центре Маньчжурии города Гирина (сейчас – Цзилинь) было более 400 вёрст. Логистика броска на Гирин имела возможность опираться на впадавшую в Амур судоходную реку Сунгари.

Русские к тому времени уже имели на Амуре дюжину металлических пароходов, в то время как империя Цин располагала только средневековыми гребными лодками, ничем не отличавшимися от тех, что употреблялись тут двумя столетиями ранее при осаде Албазина.

солдаты и Китайские офицеры из провинциального гарнизона Синьцзяна. Фото сделано Карлом Маннергеймом в 1906 году, но за прошлую четверть века их капсюльные винтовки и униформа остались прежними

Предварительный замысел министра Милютина основывался на аналитической записке генерала Леонида Соболева, участника покорения Западного Туркестана, в первой половине 80-ых годов XIX века занимавшего должность главы Азиатского отделения Главного штаба. Соболев вычислял в полной мере осуществимым кроме того поход русских армий в Индию, но полагал, что война с Китаем «имеется одна из самых тяжёлых политических и военных задач, поскольку нереально и планировать окончить её одним ударом». Согласно его точке зрения, для успешного давления на Китай требовалось перебросить на Дальний Восток как минимум два-три корпуса с соответствующими частями усиления.

По окончании завершения «Илийского кризиса» генерал Леонид Соболев станет премьер-министром Болгарии

В это же время, в верхах России зрело вывод, которое летом 1880 года первым выразил младший брат царя, генерал-Великий князь и адмирал Константин Николаевич Романов: «Вступивши в борьбу с Китаем, не добиться нам удовлетворения отечественных требований в противном случае как взятием Пекина…» Возможно, Князя воодушевлял не только пекинский поход франко-английских армий 1860 года, но и недавние удачи английской армии в Афганистане, сумевшей во второй половине 70-ых годов девятнадцатого века занять Кабул.

В случае если в Китае самым рьяным приверженцем «похода на Санкт-Петербург» был Цзо Цзунтан (празднично заказавший себе шикарный гроб как символ готовности погибнуть на войне с русскими), то в Российской Федерации главным энтузиастом «похода на Пекин» выступал Николай Пржевальский. Его пренебрежение к боевым свойствам китайцев иногда граничило с откровенным расизмом, но в целом мысли Пржевальского были в полной мере логичны и обоснованы. К точке зрения военного разведчика и знаменитого путешественника прислушивались в самых верхах России – и в Главном штабе, и в Зимнем дворце.

«Исходный пункт действий против столицы Китая…»

Показательно, что записка Пржевальского «О вероятной войне с Китаем» была написана 22 октября 1880 года прямо на территории империи Цин в городе Урга (сейчас – Улан-Батор, столица Монголии). «Все шансы армейского успеха на отечественной стороне», – так начинал полковник Пржевальский собственный замысел, направленный в Санкт-Петербург, и потом излагал следующее:

«Пассивное упорство китайцев, уже неоднократно выручавшее их от смерти, легко возможно применено и сейчас Пекинским правительством. В случае если его западная армия (другими словами, армия Цзо Цзунтана – прим. автора) будет разбита, и Восточный Туркестан перейдет в отечественные руки, то данный удар для Китая будет ещё не велик. Китайцы смогут упорствовать относительно заключения мира, кроме того утратив все собственные застенные (расположенные за Великой Китайской стеной – прим. автора) владения.

В таком, очень вероятном случае, нам нужно будет идти прямо на Пекин и в том месте продиктовать условия мира. Тогда-то район монгольской Урги возьмёт очень серьёзное значение как исходный пункт действий против столицы Китая. Путь отечественных армий будет лежать в диагональном направлении, через Монголию, по Кяхтинско-Калганской дороге. В случае если же по этому пути нереально будет собрать достаточного числа верблюдов и встретятся затруднения в воде либо подножном корме, тогда армия, направленная против Пекина, может идти в том направлении двумя колоннами: одною из Кяхты, другою, по которой отправится кавалерия, из Нерчинска по восточной, более плодородной окраине Монголии…»

Монгольский кавалерист с фитильным ружьём недалеко от Урги. Фотография начала XX века – в Цинской империи Монголия была ещё более отсталым регионом, чем Синьцзян

Не смотря на то, что Забайкалье граничило с Монголией, другими словами, с территорией империи Цин, русское руководство вычисляло данный регион надёжно защищённым кроме того в разгар «Илийского кризиса». По состоянию на 1880 год в Забайкальской области России насчитывалось всего 6 пеших батальонов и 12 конных полков с минимумом артиллерии.

Одновременно с этим ни 15 000 монгольской кавалерии, ни пара десятков тысяч монгольского ополчения, которое теоретически имел возможность созвать пекинский император, в качестве важного соперника не рассматривались – наездники с фитильными ружьями и луками уже давно не были похожим агрессивных монголов эры Чингисхана. Более того, русские власти справедливо полагали, что часть монголов настроена враждебно к Пекину и не прочь образовать собственное свободное ханство.

На территории Монголии размешалось и пара тысяч маньчжуро-китайских воинов из регулярных «армий зелёного знамени». Этих провинциальных частей ещё не коснулись попытки модернизации – они не имели ни настоящего боевого опыта, ни современного оружия. За пара лет до «Илийского кризиса» их пристально изучил полковник Яков Барабаш, помогавший при русском консульстве в Урге.

«Оружие составляют пики на бамбуковых древках», – писал Барабаш, – «и фитильные фальконеты с пистолетными прикладами. Видятся кроме этого иногда алебарды и сабли. Красоты для, как минимум, десятая часть людей занята только ношением многоцветных флагов… Эффект, согласно их точке зрения, достигается постоянной пальбой, отчего люди приучаются стрелять без всякого смысла.

Тактика китайцев и основанное на ней маневрирование армий нелепы».

Полковник Яков Фёдорович Барабаш. На протяжении «Илийского кризиса» он занимал должность начальника штаба армий Приморской области и готовил вероятный речной поход по реке Сунгари

На столь жалком фоне вести войну в Синьцзяне отряды Цзо Цзунтана и столичные армии Ли Хунчжана смотрелись в полной мере современной армией. Но возможность переброски больших армий из центрального Китая через степи Монголии рассматривалась русскими офицерами как близкая к нулю. Вправду, у империи Цин для того чтобы опыта не было с XVIII века.

В первой половине 80-ых годов XIX века в Монголии начнёт работу разведывательная экспедиция поручика Евтюгина, основной задачей которой являлась как раз оценка возможностей прохода больших частей кавалерии из Забайкалья к Пекину. Параллельно с кавалерийским рейдом к столице империи Цин с северо-запада, в Санкт-Петербурге летом 1880 года стали планировать не меньше решительную операцию – переброску в Тихий океан 25-тысячной группировки при ста полевых орудиях, которая, высадившись на берегах Жёлтого моря, атакует Пекин с востока.

Продолжение направляться

литература и Источники:

  1. Барабаш Я. Ф. Монгольские и китайские армии в Урге. Издание «Армейский сборник», №7, 1872
  2. Головачов В. Обзор деятельности русского флота в 1879 г. Издание «Морской сборник», №1, 1880
  3. Мартенс Ф. Ф. Китай и Россия. СПб., 1881
  4. Пиленко А. Новые броненосцы для Китая. Издание «Морской сборник», №2, 1881
  5. Пржевальский Н. М. О вероятной войне с Китаем. Сборник географических, топографических и статистических материалов по Азии. Выпуск 1. СПб., 1883
  6. Мобилизация китайской армии, состав её, денежное довольствие и вооружение. Сборник географических, топографических и статистических материалов по Азии. Выпуск 14. СПб., 1885
  7. Замысел обороны Пекина. Сборник географических, топографических и статистических материалов по Азии. Выпуск 24. СПб., 1886
  8. Барабаш Я. Ф. Записка об условиях, средствах и способах, снабжающих успех армейского столкновения с Китаем в Приамурском армейском округе. Сборник географических, топографических и статистических материалов по Азии. Выпуск 30. СПб, 1888
  9. Путята Д. В. Китай. Очерки географии, экономического состояния, административного и военного устройства Серединной империи и военного значения пограничной с Россией полосы. СПб., 1895
  10. Куропаткин А. Н. Русско-китайский вопрос. СПб., тип. А. С. Суворина, 1913
  11. Кюнер Н. В. Очерки новейшей политической истории Китая. Хабаровск-Владивосток, 1927
  12. Милютин Д. А. Ежедневник. Т. 3. 1877–1880 гг. Т. 4. 1881–82 гг. М., 1950
  13. Фань Вэнь-Лань. Новая история Китая. Том I, 1840–1901 гг. М., 1955
  14. Воскресенский А. Д. Дипломатическая история Петербургского русско-китайского контракта 1881 года. М., 1995
  15. Дубровская Д. В. Будущее Синьцзяна. Обретение Китаем «Новой границы» в конце XIX в. М., 1998
  16. Синиченко В. В. Восточная Сибирь в русско-китайских отношениях (середина 50-х годов XIX в. – 1884 г.). Иркутск, 1999
  17. Моисеев В. А. Китай и Россия в Центральной Азии. Барнаул, 2003
  18. Кондратенко Р. В. Морская политика России 80-х годов XIX века. СПб, 2006
  19. Темников Е. Г. Межправительственные отношения Китая и России во второй половине XIX века. Казань, 2010

Примеры нахождения статистических характеристик ряда


Похожие статьи, которые вам понравятся:

Понравилась статья? Поделиться с друзьями: