Наследство фистомефеля смайка

Фистомефель Смайк ожидал меня с плотным завтраком: бутерброды с медом (без пчел), яйца в мешочек, кофе с молоком, тёплые локоны и яблочный «сок поэта» — совершенно верно знал, что я заявлюсь к нему, изголодавшись.

Мы сидели в его комфортной кухоньке, и почерковед с ухмылкой наблюдал, как я расправляюсь с завтраком. Я литрами выпивал кофе, умял три бутерброда с медом, четыре яйца и два «локона» и по ходу дела говорил про вчерашнее.

В то время, когда я закончил, Смайк засмеялся.

— Мне следовало вас предотвратить — в итоге это так как нибелунги. От них чего угодно возможно ожидать. Я в один раз побывал на концерте, по окончании которого все слушатели, и я а также, осквернили местное кладбище ужасок. Кроме того совершили ночь в колонии.

Таков юмор Нибелунгии: за все плати собственную цену.

Но сообщите, разве концерт того не стоил?

— Ну да, — с полным ртом дал согласие я. — В каком-то смысле. Но сейчас я на мели.

— В это я не могу поверить.

— О чем это вы?

— О вашей рукописи. Я основательно ее изучил и полагаю, она намного полезнее, чем мне показалось день назад.

— Правда? Настроение у меня мгновенно улучшилось. Я налил себе еще кофе.

— Ну, конечно же, мой дорогой! — вскрикнул Смайк. — Особенно тут, в Книгороде, ее цена велика. Вы легко реализуете ее за большую сумму. В случае если желаете, могу вам оказать помощь — очевидно, бесплатно.

Но в случае если решите покинуть ее у себя, то в отечественном городе вам везде дадут под нее кредит.

— Да это же превосходно! А вы смогли установить автора?

— Смог.

— И кто он?

Опять улыбнувшись, Смайк встал.

— Разрешите внести чуточку драмы, так сообщить, создать напряжение. А заодно продемонстрировать вам одну из самых громадных тайн Книгорода. Отправимся со мной!

Он вышел из кухоньки, и, запихав в пасть последний «локон поэта», я последовал за ним. Совершив меня в собственную буквенную лабораторию, почерковед указал на полку с лейденскими человечками. Окинув взором бутыли, я остолбенел, позже присмотрелся внимательнее.

Все лейденские человечки мёртво плавали в питательном растворе.

— Они мертвы, — сообщил Смайк. — Их смерть на совести вашего загадочного писателя.

— Как это?

— Вчерашним вечером я прочел им отрывок из вашей рукописи, дабы проверить мелодику речи. Сперва они запели, позже расплакались. И наконец друг за другом опустились на дно и погибли.

Уровень качества текста их погубило. Он был через чур красив для таких маленьких существ.

— Поразительно, — сообщил я. — В вашей практике такое случалось?

— Нет, — отозвался Смайк, — ни при каких обстоятельствах. — Он повел меня к люку в полу, что сейчас был открыт. — Прошу вас, следуйте за мной.

Вниз вели просевшие от старости древесные сходни, каковые жалобно застонали, в то время, когда по ним заковылял массивный червякул, а позже еще и я с опаской спустился следом. Внизу было прохладно и влажно — и совсем неинтересно. Обычный подвал с парой-тройкой запыленных полок, на которых хранились банкипикулей, горшочки с медом и бутылки с вином.

Паутина, дрова на растопку, сломанные устройства из лаборатории и ничего больше.

— Это и имеется одна из самых хранимых тайн Книгорода? — задал вопрос я. — Вы опасаетесь, как бы кто-нибудь не выяснил, что вы ленитесь вытирать пыль?

Улыбнувшись, Смайк осторожно толкнул одну полку, и совместно со стеной, на которой висела, она отошла в строну. Передо мной открылся долгий подземный ход, залитый пульсирующим светом.

— Ну что, готовы вступить в катакомбы Книгорода? — празднично задал вопрос Смайк и четырнадцатью левыми ручками указал на туннель. — Не опасайтесь, это будет экскурсия с экскурсоводом. Возвращение гарантировано.

Мы вошли в туннель, в полной мере сносно освещенный медузосве-тами — воздух царила совершенно верно такая же, как в моем вчерашнем видении, но тут не было ни книг, ни стеллажей. Вместо них по стенкам через равные промежутки висели картины, написанные маслом, на которых были изображены только червякулы в костюмах различных времен.

— Это все Смайки, — без тени гордости растолковал почерковед, в то время, когда мы проходили мимо. — Мои предки. Вот! Это Просперий Смайк, старший палач Флоринта.

Вон та с лукавым взором — Бегула Смайк, узнаваемая шпионка, мертва уже три века. Некрасивый тип за ней — Галиротий Смайк, подлый пират, что на протяжении долгого штиля сожрал собственных детей. М-да, что ж, родственников не выбирают, правильно?

Семейство Смайк разбросано по всей Замонии.

Один портрет меня заинтересовал. Фигура на нем отличалась нехарактерной для Смайков худобой, в ней не было ни тени ожирения, характерного червякулам, а в колючем взоре как словно бы посверкивало сумасшествие.

— Хагоб Салдалдиан Смайк, — пояснил Фистомефель. — Мой близкий родственник. От него я… но об этом позднее. Он был живописцем.

Резал статуэтки. У меня целый дом ими забит.

— Но я у вас ни одной статуэтки не видел.

— Неудивительно, — отозвался Смайк. — Их невооруженным глазом не рассмотришь. Хагоб ваял микроскульптуры.

— Микроскульптуры?— Да, сперва из рисовых зёрен и вишнёвых косточек. Позже исходный материал все уменьшался и уменьшался. Под конец он начал высекать скульптуры из обрезков волос.

— Такое вероятно?

— Фактически говоря, нет, но Хагоб сумел. В то время, когда возвратимся, я покажу вам кое-какие под микроскопом. Он вырезал целую битву при Нурнвальде на одной-единственной реснице.

— Вы происходите из необыкновенной семьи, — с удивлением сообщил я.

— Да, — набрался воздуха Смайк. — К сожалению.

Чем дальше уводил нас полого спускающийся туннель, тем древнее становились картины. Это было видно по сети трещинок в слоях лака и краски, по одеяниям червякулов и по тому, как примитивнее становилась техника письма.

— Род Смайков может проследить собственные корни до Замонийского океана — а под его поверхностью они уходят еще дальше, спускаются все глубже и глубже до самого дна. Не рисуясь, сообщу, что мое происхождение мне, в общем и целом, безразлично. Смайки неизменно друг друга сторонились.

Рвение идти своим методом также у нас в крови.

Туннель быстро поменял направление, но спартанская ситуация осталась прошлой: редкие медузосветы в потолке и картины по стенкам, вот фактически говоря и все.

— Туллафад Смайк, — растолковывал по дороге Фистомефель. — Прозванный Скорпионом Пустыни. Он гопил собственных неприятелей в песках. Очевидно, такое удается лишь при наличии зыбучего песка. — Он указал на другую картину. — Окусай Смайк.

Данный правил преступным миром Железнограда. Приказал выковать себе металлические челюсти и заживо пожирал собственных оппонентов — единственный из Смайков, опустившийся до отметки Циклопов с Чертовой Гора.

А вон в том месте — Цетрозилия Смайк. Всех супругов раскаленной косой… Но, это через чур неаппетитно, дабы говорить. От другой экскурсии по Смайкам я вас избавлю.

Мы практически пришли.

Потому, что все это время туннель шел под уклон, мы, возможно, пребывали достаточно глубоко под почвой, но я все еще не видел ни одной книги. Неожиданно туннель закончился чёрной древесной дверью с металлическими накладками.

— Вот мы и на месте, — пробормотал Смайк, нагнулся и, прикрыв рот рукой, пробормотал в дряхлый замок что-то невнятное. — Букваримический заклинательный замок, — пояснил он, практически прося прощения, в то время, когда опять выпрямился. Дверь со скрипом открылась, а ведь червякул кроме того не притронулся к ручке! — Алхимические вещи прежних столетий. В действительности никакого волшебства.

Легко механическая совокупность весов, каковые сдвигаются под действием звуковых волн. Действительно, это должны быть определенные звуковые волны. Но возможно не таскать с собой всегда теряющиеся ключи.

По окончании вас! — внес предложение он.

Переступив порог, я был в помещении, которое мне и во сне бы не приснилось. Его не было возможности обрисовать в терминах геометрии, оно тянулось не только во все стороны, но и вниз и вверх. Тут зияли провалы, и на немыслимой высоте выгибались сводами каменные потолки.

Уступами громоздились террасы, темнели зевы пещер, от которых ответвлялись все новые и новые ходы.

Могучие сталактиты свисали с потока, и навстречу им поднимались огромные сталагмиты, в которых были высечены винтовые лестницы. Каменные арки залегли над ущельями… И везде пульсировали в лампах медузосветы, свисали на цепях многосвечные люстры-колеса, в стенки были вмурованы факелы и подсвечники. В данной огромной пещере взор имел возможность скользить до бесконечности, пока не потеряется в темноте.

Ни при каких обстоятельствах я еще не ощущал себя таким мелким и ничтожным.

Но больше всего сбивали с толку не размеры пещеры и не ее освещение. Нет, больше всего поражало то, что она была полна книг.

— Это мой склад, — неосторожно пояснил Смайк, как будто бы всего лишь открыл дверь в дровяной сарай.

Тут, возможно, были много тысяч, если не миллионы книг! Больше, чем я видел во всем Книгороде! Все поверхности ужасной пещеры были ими вынуждены и заложены.

Полки были высечены прямо в горе, древесные стеллажи поднимались на головокружительную высоту, и к ним были приставлены долгие лестницы. Везде лежали, громоздились стопами, находились нескончаемыми последовательностями брошюры и фолианты. Тут были простые стеллажи из неоструганных досок и полезные, застекленные антикварные шкафы, бочки и корзины, тачки и коробки полные книг.

— Сам не знаю, — сообщил Смайк, словно бы прочел мои мысли. — Понятия не имею, сколько их тут. Мне кроме того не известно, кто ихсюда принес. Я знаю лишь, что по законоуложению Книгорода все они принадлежат мне.

— Это неестественное помещение? — задал вопрос я. — Либо настоящая сталактитовая пещера?

— Думаю, солидная его часть появилась естественным методом. Вода, возможно, стояла практически под потолок, на это показывают окаменелости в стенках. Любой замонийский биолог правую руку за них бы дал. — Смайк засмеялся. — Но вся поверхность выглядит как полированная, из этого чувство искусственности.

Возможно лишь высказать предположение, что природе тут помогли прилежные руки, больше ничего не сообщишь.

— И все это вправду в собственности вам? — довольно глупо переспросил я. Сама идея о том, что такие сокровища смогут принадлежать кому-то одному, казалась абсурдной.

— Да. Я их унаследовал.

— Это и имеется наследие Смайков? Наследие вашей — простите, но это ваши личные слова, — опустившейся семьи? Она, возможно, была весьма образованной.

— Ах, не думайте, прошу вас, что образованность исключает моральное разложение и напротив, — набрался воздуха Смайк. Рассеянно забрав с полки одну книгу, он задумчиво на нее уставился. — Вам направляться знать, что все это не принадлежало мне с рождения, — продолжал он. — Я вырос далеко от Книгорода, в Гральзунде. Дела, каковые я в том месте вел, не имели ни мельчайшего отношения к литературе, И… м-да, шли они не через чур прекрасно.

Исходя из этого в один раз я был без гроша. Не опасайтесь, я не планирую потчевать вас печальной историей моей нищей молодости, сходу перейду к отрадной части.

Смайк вернул книгу на место. Я тем временем скользил взором по немыслимой панораме книжного грота. Высоко под потолком, между сталагмитами парили белые летучие мыши.

— в один раз меня разыскал вестник с официальным письмом от одного книгородского нотариуса, — продолжал Смайк. — Честно говоря, мне совсем не хотелось отправляться в это пыльное книгохранилище, но в письме говорилось, что мне в том месте необходимо вступить в права наследования, и в случае если я не приеду, наследство отойдет муниципалитету. В письме не говорилось, какое это наследство и какое количество оно стоит, но в то время я готов был взять в наследство кроме того обще-ственную уборную. Исходя из этого я отправился в Книгород.

Атут вьюснилось, что наследство, покинутое мне двоюродным дядей Хагобом Сал-далдианом Смайком, содержится в мелком домике, что на данный момент находится примерно в пятистах метрах над нами.

Между нами и поверхностью лежит полкилометра камня и земли? От данной мысли мне стало не по себе.

— Наследство я принял, очевидно, не без разочарования, поскольку по пути Книгород нафантазировал себе что-то повнушительнее. Но все-таки: личный дом, защищаемый монумент архитектуры, и квартплату платить не нужно — в моем тогдашнем положении это было значительно. Как обитатель Книгорода я имел возможность безвозмездно получать образование Книгородском университете, исходя из этого занялся замонийской литературой, почерковедением и антикварным делом, поскольку очевидно, на чем в этом городе делаются деньги.

Заодно я подрабатывал тут и в том месте, перепробовал множество профессий, от «ходячей книги» до мойщика ножниц. У кого четырнадцать рук, тот без работы не останется. — Осмотрев собственные бессчётные конечности, Смайк набрался воздуха. — в один раз вечером я рылся в подвале, разыскивая что-нибудь, что возможно было бы реализовать, вот лишь не считая безлюдных полок в том месте ничего не было. Ну, на полки в Книгороде неизменно имеется спрос, исходя из этого я решил оттащить парочку наверх, мало подновить и позже сбыть.

В то время, когда я постарался отодвинуть ее от стенки, случилось то, что вы именно видели: открылась потайная дверь и продемонстрировала мне дорогу к подлинному наследству Хагоба Салдалдиана.

— Так это ваш дядя все собрал?

— Хагоб? Чуть ли. Если судить по тому, что я о нем определил, он был легко не в собственном уме.

Вырезал под микроскопом скульптуры из волос и сам придумывал для этого инструменты.

Во всем Книгороде его вычисляли мечтателем, чудаком. Как мы знаем, что он побирался, просил на пропитание в кабачках и булочных. Имеете возможность себе такое представить?

Сидел на этих неисчислимых сокровищах, выковыривал сцены замонийской истории на остьях из конской гривы и питался объедками и чёрствыми булочками. Кроме того тела его не нашли. Лишь завещание.

Ну и история, дорогие приятели! Завещание безумца. Самая полезная библиотека всей Замонии глубоко под почвой. Данный материалтак и просился на страницы романа.

В долю секунды у меня в мозгу выкристаллизовалась его композиция.

Моя первая дельная мысль за целую вечность!

Смайк проковылял к металлическим перилам, откуда возможно было посмотреть в глубочайший провал, стенками которому помогали вынужденные книгами стеллажи.

— Обладатель дома, из которого имеется вход в книжную пещеру, — продолжил он собственный рассказ, — машинально делается обладателем данной пещеры и ее содержимого. Таковой закон действует уже много лет. А это самая громадная пещера с самым многочисленным собранием антикварных книг во всем Книгороде.

С незапамятных времен она в собственности семейству Смайков. — Он все еще всматривался в глубину. — Так вот, будь местные книги среднего качества, уже было бы хорошо.

Но тут сплошь раритеты, первоиздания. Пропавшие библиотеки. Тысячелетние уникальности, в существование которых уже никто не верит. Многие букинисты Книгорода были бы радостны, имей они хотя бы одну книгу из этого собрания.

Перед вами не только самая громадная пещера Книгорода, перед вами самое больше его сокровище.

Тут находятся многие книги «Золотого перечня».

— А вы не опасаетесь, что кто-нибудь ко мне вломится? В том месте, наверху лишь мелкий домик и смехотворный заклинател ьный замок…

— Нет, ко мне никто не вломится. Нереально.

— Ага, вы наставили ловушек!

— Нет, никаких ловушек тут нет. Пещера ничем не защищена.

— Но вы не… Разве вы не рискуете?

— Нет. А сейчас открою вам еще кое-что: в эту пещеру никто не вломится вследствие того что только бог ведает о ее существовании.

— Не осознаю. Вы так как заявили, что она в собственности Смай-кам с незапамятных времен.

— Вот как раз. А они за столетия стерли всю память о ней. Подкупали государственныхы служащих.

Устраивали так, что из земельного реестра исчезали записи. Подделывали карты и учебники истории. Говорят, кроме того провалились сквозь землю кое-какие люди.

— Силы небесные! Откуда вам это известно?

— В гроте хранится множество домашних документов. Ежедневники, письма, всевозможные бумаги. Вы кроме того не поверите, какие конкретно тут разверзаются пропасти души. Смайки — полностью прогнившая семья. Яведь уже сказал, что не через чур горжусь собственными предками. — Чер-вякул поглядел на меня без шуток. — Фактически говоря, данной пещеры по большому счету не существует. О ней знаем лишь я и еще пара моих доверенных ассистентов, на которых я всецело могу положиться.

Канифолий Дождесвет, конечно, также знал.

А сейчас и вы.

Я на мгновение утратил дар речи.

— А из-за чего вы решили посвятить в тайну как раз меня? Я же совсем вам чужой.

— на данный момент я и это растолкую. Дело в вашей рукописи. Но разрешите я вначале перейду к воистину занимательной части моей истории.

— А имеется еще более занимательная? — Я нечайно засмеялся. Отвернувшись от перил, Смайк мне улыбнулся.

— Понимаете, в городе меня до сих пор вычисляют букинистом с узкоспециализированным ассортиментом. выскочкой и Счастливым наследником с нюхом на раритеты и хорошими связями с охотниками и коллекционерами, у которого в доме ни при каких обстоятельствах не бывает больше коробки книг. — Неожиданно на лице у него появилось необычное выражение, которого я не смог разгадать. — Но тут, внизу я совсем второй. Видите вон тот стеллаж?

С первоизадния-ми четвертого века?

За любое из них я имел возможность бы купить квартал Книгорода. Либо приобрести и до конца его дней содержать политика. Либо дать собственному человеку пост бургомистра, финансировав его избирательную кампанию.

Очевидно, я этого не делаю.

— Очевидно, нет.

Я понятия не имел, куда клонит червякул, и лишь сохранял надежду, что он не так долго осталось ждать перейдет к моей рукописи.

— Нет, очевидно, я этого не делаю сам. Я поручаю это подставным лицам.

О чем он говорит? Мне стало не по себе.

Смайк внимательно взглянуть на меня.

— Я скупаю не книги, а букинистические лавки полностью. Я оперирую огромными количествами книг. Я заваливаю рынок недорогими предложениями, на корню уничтожая соперников, а в то время, когда они терпят банкротство, за бесценок забираю их магазины. Я устанавливаю арендную плату во всем Книгороде.

Мне в собственности большая часть местных издательств и практически все типографии и бумажные фабрики.

Все подряд чтецы Книгорода у меня на жаловании, и все жители Ядовитого переулка также. Я опре-деляю цену на бумагу. Тиражи!

Я решаю, какая книга будет иметь успех, а какая нет. Я создаю реализовываемых писателей и опять их уничтожаю, как мне хочется. Я хозяин Книгорода.

Я и имеется замонийская литература!

Это что, шутка? Может, червякул подвергает меня какой-то проверке? Похваляется передо мной тёмным юмором?

— И это лишь начало. Из Книгорода я раскину сеть моих букинистических магазинов на всю Замонию. У нас уже имеется филиалы в Гральзунде, Флоринте и Атлантиде, и смею вас заверить, дела идут блестяще.

Не далек тот сутки, в то время, когда я буду осуществлять контроль всю книготорговлю и целый рынок недвижимости Замонии, а оттуда — только один маленький ход до политического единовластия. Видите, я мыслю масштабно.

— Вы, правильно, шутите, — беспомощно отозвался я.

— Отнюдь. Не чинитесь, принимайте меня действительно, по причине того, что в одном вы задолжали мне поверить: это принципиально важно, в особенности для существ вашего склада. — В его голос вкрались жёсткие нотки, от которых я поежился.

— Существ какого именно склада? — задал вопрос я.

— Творческого! — вскричал Смайк, и это слово раздалось так, словно бы он сообщил «крысы».

— Опасаюсь, творцам больше вторых нужно будет пострадать при моем правлении. По причине того, что я избавлюсь от литературы. От музыки. От живописи. Театра. Танца.

По большому счету всех искусств.

От всего декадентского балласта. Я велю сжечь все книги в Замонии. Смыть все картины кислотой. Разбить все скульптуры, порвать все партитуры.

Музыкальным инструментам мы устроим огромное аутодафе. Из скрипичных струн наплетем канатов для виселиц. И тогда воцарятся порядок и покой — порядок и вселенский покой.

Тогда мы наконец наберёмся воздуха нормально.

И решимся начать с чистого страницы. Высвобожденные от бича мастерства. Мы создадим мир, в котором будет существовать только действительность. — Смайк сладострастно застонал.

В случае если это не шутка, поразмыслил я, то обязательно репетиция какой-нибудь пьесы. Либо приступ тяжелого помешательства. Наверное, это у них домашнее.

Глаза Хагоба Салдалдиана Смайка также так как горели сумасшествием.

— Имеете возможность себе представить, каким ясным станет отечественное мышление, в случае если мы высвободим его от мастерства? — вопросил Смайк. — В случае если мы выметем из отечественных замусоренных мозгов шлаки фантазии? какое количество времени мы победим, дабы позаботится о настоящих вещах? Нет, очевидно, не имеете возможность.

Вы так как автор. — Он практически выплюнул это слово мне в лицо. — Изничтожение искусств, очевидно, чуть ли вероятно без изничтожения всех живописцев. Об этом я весьма сожалею, поскольку лично знаю уйму творческих личностей, и кое-кто среди них воистину приятные люди — кроме того приятели. Но необходимо мочь расставлять приоритеты. — Лицо Смайка ожесточилось. — Да, приятелям нужно будет умереть.

Сейчас вы спросите меня: кто готов возложить на себя такую вину?

Неужто он не испытает укоров совести? Ответ безыскусен и несложен: нет. В моем положении чувство вины — непозволительная роскошь.

К счастью, оно все больше съеживается — это в полной мере естественный процесс.

Вот сейчас с меня воистину достаточно.

— Я бы желал уйти, — сообщил я. — Не могли бы вы вернуть мне рукопись?

Червякул сделал вид, словно бы не слышал моей просьбы.

— Единственным видом мастерства, что я покину, будут трубамбоновые концерты, по причине того, что в действительности это никакое не мастерство, а наука. Вы, возможно, полагаете, что слышали день назад музыку. Обязан вас разочаровать: это была звуковая алхимия.

Затухающий обморок.

Музыка овладевает нами больше вторых искусств, и потому я легко обязан ее применять. Попытайтесь-ка стихотворением подвигнуть зал к танцу! Либо к маршу. Не выйдет!

На такое способна лишь музыка. Тут, внизу, я нашёл партитуры Доремиуса Фазолати, дюжина его «Оптометрических рондо» и сходу выявил их возможности. Круговое размещение нот… Его теория сходу меня убедила, еще перед тем, как я прочел хотя бы одну страницу.

Все движется по кругу, мой дорогой! При помощи трубам-боновой музыки нибелунгов мне удалось преобразовать музыку во власть. Ноты — в распоряжения!

Инструменты — в оружие! Слушателей — в рабов! Вы пологали, что внимаете музыке, но это были постгипнотические руководства.

День назад мы вынудили вас брать книги, на следующий день вы, быть может, сожжете город. Мы имели возможность бы приказать вам пожирать друг друга, и вы сделали бы это с удовольствием.

Сколь бы неприятной ни была обстановка, особенного страха я не испытывал. Я думал, что, в случае если завяжется схватка, в полной мере смогу дать отпор толстому червякулу, да и дорога назад мне известна. — Не могли бы вы дать мне рукопись? — еще раз задал вопрос я, как вероятно твердо и культурно. Если он и по сей день не отреагирует, то я и собственноручно переверну его лабораторию вверх дном, пока не отыщу ее.

—Ах, простите, прошу вас, — сообщил Смайк, опять превратившись в любезного хозяина. — Рукопись! Я легко заболтался. — Он чуть подался вперед, тон у него стал заговорщицким: — Надеюсь, моя исповедь останется в тайне, не так ли? Мне бы весьма не хотелось, дабы что-то из сообщённого тут просочилось наверх.

У него очевидно не все дома, это разумеется.

Из осторожности я кивнул.

Смайк снял с полки тёмную книгу, на титуле что поблескивало тисненное золотом зловещее трикривье.

— Это поразительно старая книга, мне было нужно дать ее заново переплести. Да, кстати, как вам мое трикривье? Я сам его изобрел.

Я не ответил.

— Оно символизирует три составные части власти: власть, власть и еще раз власть. — Засмеявшись, червякул протянул мне книгу.

— Для чего она мне? — задал вопрос я.

— У вас ко мне три вопроса, правильно? Во-первых, вы желаете узнать, из-за чего я как раз вас посвятил в собственные замыслы? Во-вторых, какое отношение моя исповедь имеет к вашей рукописи?

И, в-третьих, имеется ли в моих словах хотя бы часть правды? В сказках неизменно всего по три, а? Единственный ответ на все три вопроса — в данной книге с трикривьем. Очевидно, на странице триста тридцать третьей.

Я медлил открыть книгу.

— Как антикварная книга может ответить на сегодняшние вопросы?

— Практически все ответы на сегодняшние вопросы находятся в ветхих книгах, — возразил Смайк. — В случае если желаете определить, посмотрите сами. В случае если нет, киньте все и уезжайте.

Это что, очередное проявление душевой заболевания? Он верит (а ведь в таких случаях это достаточно распространенный симптом) в приказы и скрытые знаки в тексте, в мистику чисел либо в голоса, каковые раздаются из книг? Сходится.

Но из-за чего бы, Боллог меня побери, не проверить самому? Тогда у меня хотя бы покажется уверенность в том, что передо мной вправду сумасшедший. В случае если текст на странице 333 не имеет никакого отношения к нашему беседе, то мой диагноз верен.

Тогда мне останется лишь поскорей убраться из этого и сохранять надежду, что его заболевание не заразна.

Я открыл книгу наугад. Страница 123. Безлюдная, лишь номер страницы. Я поднял глаза на Смайка, и он улыбнулся.

Полистаем еще.

Страница 245. Никакого текста. Никаких иллюстраций. И противоположная страница также безлюдна.

299. Никакого текста.

— Но тут же ничего нет.

— Так вы так как смотрите не в том месте, — отозвался Смайк и поднял три пальца. — Страница 333.

Я пролистнул.

Страница 312. Ничего.

Страница 330. Ничего.

Страница 333. Ага, сейчас я ее отыскал. В том месте вправду было что-то написано, но весьма небольшим шрифтом.

Разгладив ладонью бумагу, я прищурился.

В кончики пальцев мне забрался странныйхолодок. На данной и на противоположной странице повторялась раз за разом одинаковая фраза:

Вас именно на данный момент отравляют

Холодок встал из пальцев в кисть, позже в локоть, оттуда разлился дальше, пока не завладел всем моим телом. У меня закружилась голова, в глазах потемнело, я успел услышать, как Смайк говорит:

— Вы вправду из тех мечтателей, кто верит, словно бы в книгах на все имеется ответ, правильно? Но книги в базе собственной не через чур рады оказать помощь и не через чур хороши. Они смогут быть определенно злокозненными.

Вы когда-нибудь слышали про страшные книги? Кое-какие из них убивают только прикосновением.

Тут мир померк.