Warspot публикуетцикл материалов, посвящённых ветеранам ВОВ. Воспоминания участников ВОВ публикуются фактически без редакционных вставок — лишь прямая речь людей, прошедших войну и доживших до наших дней.
Сейчас собственную историю войны говорит Антон Игнатьевич Азаркевич. Он появился во второй половине 20-ых годов двадцатого века в деревне Новая Рудица в Дзержинском районе (Минская область, Беларусь). Войну встретил волею и подростком судьбы был связным в Узденском подполье.
Антон Игнатьевич вспоминает, как сбежал из плена к партизанам и о чём просили немцы перед смертью.
«Так я встретил войну»
В семье у нас было четверо детей. В то время, когда началась коллективизация, по каким-то жизненным обстоятельствам папа переехал в совхоз Негорелое. К началу войны я закончил семь классов Негорельской школы, а папа трудился путевым обходчиком на железной дороге.
Рано утром, когда рассветёт, я постоянно выгонял коров на пастбище. не забываю, что было весьма негромкое, ясное утро — ни туч, ни ветра. Видел, как летели самолёты от Столбцов на Минск.
В то время, когда начали бомбить Минск, у нас глухо ухала почва. Так я встретил войну.
Отступление отечественных было не хорошо организовано. В отечественном районе размешалась и защищала участок Минск — Красное — Ратомка 108-я дивизия Мавричева. Отступая, дивизия остановилась тут в лесу.
Знаю, что 27–28 июня 1941 года в том месте шли битвы.
В то время, когда отечественные отошли, мы, дети, пошли в лес взглянуть. Солдат отечественных большое количество убито было и покинуто довольно много техники: 122-мм гаубицы, 76-мм дивизионные пушки, 45-мм противотанковые пушки, много лошадей и громадная грузовая машина с военным радиостанцией. Вот это оружие люди собрали, среди них и я. Позже оно поступило в партизанские отряды.
Антон Игнатьевич Азаркевич у собственного дома в деревне Рудня (Дзержинский район, Минская область, Беларусь)
Затем боя ещё некое время отечественные воины отступали — по два, по три, по пять. И к нам заходили — просили во что-нибудь переодеться. Любой желал выжить.
А переодеть воина также было проблемой: что тогда было у нас, у народа? Прекрасно, в случае если один рабочая роба и костюм.
И настроение у всех было тяжёлое. Первое время воины в отчаянии «в никуда», без определённости, без какой-либо цели.
Солдат, каковые остались при отступлении, именовали «приписниками». В феврале 1942 года был неспециализированный приказ по Беларуси о том, что «приписники» должны явиться в комендатуру. Что означало явиться в комендатуру?
Всех забирали и увозили в Германию. Исходя из этого кто-то отправился, но главная масса осталась. А куда деться?
Тогда и начали организовывать партизанские отряды.
С Узденским подпольем я был связан с апреля-мая 1942 года. Попал в том направлении в первой половине 40-ых годов двадцатого века в осеннюю пору. В Узденском районе у меня жил дядя — Бокуть Василий Павлович. В осеннюю пору 1941 года я приехал к нему оказать помощь по хозяйству: у него очень сильно болела супруга. И ещё в том месте была родня — Борис Мария и Васильевич Бокуть. Я у дядьки и зимовал, а весной меня Борис Васильевич познакомил с одним из начальников Узденского подполья по фамилии Большов.
Через Бориса я передавал оружие, сведения и боеприпасы.
Папа мой помогал: он трудился на железной дороге.
«Так я ушёл в партизаны»
Отправился я как-то в Дзержинск «на сообщение». Мне необходимо было встретиться со связным, дядей Мишей. Я прибыл, дал записку, он зашил ответ в шов рубахи, и я от него вышел. Шёл по улице к центру.
За мною вслед проехала машина, остановилась, и меня схватили немцы. В машине уже было человек пятнадцать, все постарше. Нас привезли в Минск, на Товарную (на данный момент ЖД остановка «Университет культуры»), а через пара часов загнали в баню.
Позже загрузили в поезд и послали. Я сходу осознал, куда нас везут, и на 807-м километре (район Негорелого) спрыгнул с поезда в окно. Так я ушёл в партизаны.
В конную разведку я попал в первой половине 40-ых годов двадцатого века. Моей задачей было держать сообщение с отечественными связными: у нас были собственные люди в полиции и в управе в Дзержинске. Лично с ними мы не общались.
Те сведения и важные документы, каковые они смогли дотянуться, переправлялись нам через связных.
Такие люди были в Боровом, Макавчицах и Дзержинске.
«Это я, моя супруга и мой товарищ, он до сих пор живёт в деревне Новая Рудица. Мы знакомы с партизанского отряда. На фото отечественная встреча на его 80-летии в 2009 году»
Отечественной задачей было определить, где находятся немцы, куда направляются, какие конкретно готовят операции. Но при первой же возможности — в случае если думали, что можем что-то сделать, — мы устраивали засады на шоссе и других дорогах. Зимний период в первых числах Февраля 1944 года в Дягильно забрали в плен германского офицера и трёх добровольцев-украинцев.
Привезли мы их в Лучицы, допросили. Ну и что с ними делать?
Двоих завели в ветхую землянку и расстреляли. А вот одного украинца отечественный начальник разведки по каким-то соображениям покинул: быть может, сделал вывод, что он из лояльных. На следующий вечер данный доброволец от нас удрал.
К немцам.
Любой борется за судьбу и, в то время, когда попадёт в плен, требует пощадить. Один офицер лишь, не забываю, вёл себя вызывающе. Но по большей части все немцы фотографии папы, мамы, детей показывали: любой желал жить.
Само собой разумеется, за фронт мы живыми отправляли лишь тех немцев, каковые имели возможность располагать какими-то сведениями. Остальных военнопленных расстреливали. Равно как и они отечественных.
«Начальник штаба партизанской бригады имени Сталина Карпов Иван Карпович и моя внучка»
В феврале в Лучицах на нас немцы наскочили, примерно сто человек, — а нас было пять. Мы знали, что за отечественной разведкой особая охота идёт. А данный украинец, что удрал, поведал, сколько нас и кто мы.
Как это было. Ночевали в Лучицах, рано поднялись, отправили Сашу Чечу в разведку. Он объехал окрестности: никого нет.
У меня в одной подпруге от седла пряжка оторвалась. Я отправился к сапожнику её пришить. Лишь пришёл, хозяйка говорит: сынок, немцы!
В окно площадь у школы видна: в том месте кучи немцев, и у них стрельба полным ходом.
Выскочил из хаты в сарай за автоматом: раз — осечка, второй раз — осечка, третий раз — осечка. Патроны нехорошие. Я дотянулся парабеллум, раз пять выстрелил и осознал, что я со своим парабеллумом ничего не сделаю.
Рядом в сарае у кузнеца моя лошадь стояла. Я через забор — и на коня на одной подпруге. Вижу, что Сима и Сенька отбежали по глубокому снегу от деревни метров сто пятьдесят и немцы — кто стоя, кто с колена — по ним стреляют.
Я выехал на улицу и отправился деревней. Наблюдаю: за мной полицай. Позже присмотрелся: это Саша Чеча! У него была германская форма, кроме того кубанка. Мы поравнялись — и давай на Кулики, через замёрзшее болото.
Но где-то посредине дороги криничка текла, метра два-три шириной — не мёрзла ни при каких обстоятельствах.
Саша как шёл, так его кобыла через канаву и отправилась, а моя лошадь добежала до канавы и упёрлась — я через голову полетел. А по нам уже из пулемётов немцы бьют. Я развернулся, разогнал коня плёткой и проскочил. До леса мы доскакали.
Коля Будник в сторону Петрашевич прорвался.
А за Симкой и Сенькой возвратились к вечеру, забрали их и в Телешевичах похоронили: им уйти от таковой толпы было нереально.
«Это мои товарищи, третий слева — начальник разведки Будник». Дома у Анатолия Азаркевича, 1987 год
В первой половине 40-ых годов двадцатого века создали многочисленной отряд и вместе с тогда ещё лейтенантом Шестаковым послали за линию фронта. Отряд был весьма сильный и прекрасно вооружённый. Но, с того времени как он перешёл линию фронта, его всё время преследовали немцы.
В то время, когда в мае 1944 года Шестаков добрался ко мне, у него осталось человек 80–90, тяжёлое оружие было утрачено.
Перед тем как он пришёл в разрешу войти, неподалеку от отечественной стоянки, в деревне Камень, обосновался германский гарнизон. Мы решили его забрать. Отечественная разведка вела часть отечественных отряд и партизан майора Шестакова.
Рано утром, чуть лишь восход солнца начал браться, мы штурмом ринулись сходу на ограду из пяти-шести пулемётов. Утратили несколько человек, но пулемёты забрали и пошли на всю деревню. По пять-шесть человек из домов выскакивали, в этот самый момент же мы их расстреливали. 38 человек тогда забрали в плен.
Штук 200 лошадей забрали с сёдлами, штук 60 коров.
Мин. двадцать — и гарнизона не стало, так напористо мы набежали. В то время, когда всё закончилось, солнце понемногу лишь начало подниматься.
«Так мы выяснили, что Беларусь высвободили»
Вечером 7 либо 8 июля, в то время, когда мы из-под Ливья ехали в Каменку, встретились на шоссе с отечественными воинами. Это была разведка. Назавтра уже в Энергетике были отечественные воинские части.
Так мы выяснили, что Беларусь высвободили.
Я заболел малярией, и меня демобилизовали из партизан в первой половине 40-ых годов XX века как несовершеннолетнего. Дома народными средствами лечился и ощущал себя лучше. В декабре 1944 года меня призвали в 27-ю армию.
И я служил по июль 1951 года — шесть с половиной лет.
Сходу я попал в учебный полк в Полоцк, где готовили младших начальников. Дисциплина была металлической, занятия продолжались 12 часов, а питание скверное — воины падали в строю. На фронт мы не попали, и по окончании того как война закончилась, нас перебазировали западнее Полоцка в лес.
Жили в землянках, в том месте меня снова малярия прихватила. Температура была такая, что лежишь и не можешь на одном месте пятки держать: горят огнём.
До тех пор пока я в военного госпиталь лежал, приехали из Красного урочища с артиллерийской ремонтной базы набирать курсантов на подготовку артиллерийских мастеров. И я отправился к майору — просить, дабы меня разрешил войти в это училище в Минск. В том месте рядом дом, мне будет помощь.
Так в 1945 году я попал в Минск в артиллерийскую техническую школу, которая размешалась в Красном урочище, а на данный момент это автомобильный завод.
Антон Игнатьевич с правнуками. Дождался семи внуков и пяти правнуков
Во второй половине 40-ых годов двадцатого века нас перебазировали в город Клинцы, я был старшим миномётно-орудийным мастером в бригаде особенной мощности. Как все, я ходил в увольнения в выходные дни на стадион в парковом лесу — это был громадной сосновый лес. Кто в город ходил, кто на стадион.
По дороге на стадион был домик, где жило пара квартиранток-девчат.
В том месте взгорок с качелями, на этих качелях девчата качались. В том месте я и познакомился с будущей женой. В то время ей было 17 лет.
Я не сходу влюбился. Где-то на следующий лишь год она мне понравилась, и я с ней гулял до 1950 года. Сейчас непривычно, не модно, но мы три года, виделись.
В итоге я на ней женился, и прожили мы с ней 62 года, вырастили двух сына и дочек.
Удивительные статьи:
- Легион свободная индия: единственные арийцы рейха
- Нгати туматауэнга, племя бога войны
- История в цитатах: пророчество князя хованского
Похожие статьи, которые вам понравятся:
-
О войне — от первого лица. михаил честнейший
Warspot открывает цикл материалов, посвящённых ветеранам ВОВ. В этом цикле воспоминания ветеранов будут публиковаться фактически без редакционных вставок…
-
Безумный джек – последний романтик войны
Его начальники отзывались о нем так: «Доблесть Джона Малькольма Торпа Флеминга Черчилля несколько раз игралась важную роль в финале битвы. Его сила духа…
-
Оди мёрфи: маленький герой большой войны
«И, в случае если имеется на войне слава, пускай она в собственности таким людям, как они». Оди Мерфи о погибших товарищах. На войне часто случаются…
-
Война николая никулина: правда и ложь мемуаров
Мемуары, мемуары… Кто их пишет? Какие конкретно мемуары смогут быть у тех, кто сражался в действительности? У лётчиков, танкистов и в первую очередь у…