Ошибки, обусловленные непониманием смыслов исходного текста

На протяжении многих лет теория перевода разрабатывалась в основном самими переводчиками, опиравшимися на личный опыт практической работы и в меньшей степени на критический анализ вторых переводов. Переводчики же априорно исходят из того, что текст оригинала осознан всецело, исходя из этого герменевтический нюанс перевода был менее созданным, чем трансформационный. Вопрос «как вернее преобразовать текст оригинала в текст на языке перевода?» практически вытеснил вопрос «как вернее осознать текст оригинала?»

Одновременно с этим анализ некоторых переводов, выполненных сейчас (речь заходит о переводах художественных произведений), говорит о том, что большая часть переводческих неточностей происходит как раз в силу неполного либо искаженного понимания уникального текста.

Неточности на этапе расшифровки смыслов, заключенных в символах исходного сообщения, смогут затрагивать все нюансы текста как знаковой сущности: прагматический, семантический и синтаксический.

Неверная трактовка прагматического нюанса уникального высказывания может появиться , если переводчик сталкивается с так называемыми косвенными речевыми актами, т.е. высказываниями, внешняя форма которых скрывает подлинные намерения автора вызвать у получателя речевого произведения ту либо инуюреакцию. Она вероятна кроме этого при столкновении с разнообразные аллегориями, «эзоповым другими» формами и языком образной речи. Фразеологические обороты, метафоры и другие тропы часто делают определенную прагматическую функцию и кроме этого воображают трудности для понимания. Для декоди-

рования их прагматики требуются глубокие исключительное чужой внимание и знания культуры к речевой обстановке, к условиям коммуникации.

Семантические искажения являются самый распространенный вид переводческих неточностей на герменевтическом этапе. Они смогут касаться как понятий, несложных и сложных, так и смыслов целых высказываний. Наряду с этим вероятны искажения не только на сигнификативном, но и на денотативном уровне, в то время, когда переводчик неверно осознаёт, какой класс предметов соотносится с тем либо иным понятием.

Синтаксические искажения обусловлены непониманием характера логических связей между элементами высказывания, его коммуникативного членения. Они смогут появиться кроме этого, в случае если переводчик не смог осознать обоюдной обусловленности отдельных элементов высказываний, в особенности в тех случаях, в то время, когда они находятся не в яркой, а в дистантной связи, т.е. того, что любой элемент является частьюединого целого.

Переводческие неточности, происходящие от непонимания смыслов уникального текста, появляются на различных уровнях речевой цепи, т.е. в то время, когда единицей ориентирования выясняются различные по структуре и своей протяжённости символы. Переводчик может не разобраться, какой концепт заложен в том либо другом слове либо словосочетании, какая мысль господствует во фразеологическом обороте, какие конкретно показатели обрисовываемой предметной обстановке оказываются самыми нужными, наконец, какая предметная обстановка описывается в тексте оригинала.

В противном случае говоря, выстраивается в полной мере структурная типология уровней логико-смысловой структуры, на которых появляются обычные переводческие неточности, в частности:

— уровень несложного понятия;

— уровень сложного понятия;

— уровень суждения;

— уровень представления о предметной ситуации.

§ 2. Неточности понимания на уровне «символ — понятие»

Переводческие неточности на семантическом уровне происходят в следствии неверных изменений. Они основываются на ошибочном представлении переводчика о соответствии знаков исходного языка понятиям, т.е. символам приписываются совсем не те понятия, каковые они заключают в себе в действительности. Разглядим отрывок текста из романа M.А.

Булгакова «Мастер и Маргарита» и его переводы на кое-какие языки, обращая особенное внимание на выделенные фрагменты.

«В час жаркого весеннего заката на Патриарших прудах показалось двое граждан. Первый из них — примерно сорокалетний, одетый в серенькую летнюю несколько, — был невысокого роста, темноволос, упитан, лыс, собственную приличную шляпу пирожком нес в руке, а бережно выбритое лицо его украшали сверхъестественных размеров очки в тёмной роговой оправе. Второй — плечистый, рыжеватый, вихрастый юный человек в заломленной на затылок клетчатой кепке — был в ковбойке, жеваных белых чёрных тапочках и брюках.

Первый был не кто другой, как Михаил Александрович Берлиоз, редактор толстого художественного издания и главаодной из наибольших столичных литературных ассоциаций, сокращенно именуемой Массолит, а юный спутник его — поэт Иван Николаевич Понырев, пишущий под псевдонимом Бесприютный.

Попав в тень чуть зеленеющих лип, писатели первым долгом ринулись к пестро раскрашенной будочке с надписью Пиво и воды.

Да, направляться отметить первую странность этого ужасного майского вечера. Не только у будочки, но и во всей аллее, параллельной Малой Бронной улице, не выяснилось ни одного человека. В тот час, в то время, когда уж, думается, и сил не было дышать, в то время, когда солнце, раскалив Москву, в сухом тумане валилось куда-то за Садовое кольцо, — никто не пришел под липы, никто не сел на скамью, безлюдна была аллея.

— Дайте нарзану, — попросил Берлиоз.

— Нарзану нет, — ответила дама в будочке и почему-то
обиделась.

— Пиво имеется? — сиплым голосом узнал Бесприютный.

— Пиво привезут к вечеру, — ответила дама.

— А что имеется? — задал вопрос Берлиоз.

— Абрикосовая, лишь теплая, — сообщила дама.

— Ну, давайте, давайте, давайте!..

Абрикосовая дала обильную желтую пену, и в воздухе запахло парикмахерской. Напившись, писатели срочно начали икать, расплатились и уселись на скамье лицом к пруду и спиной к Бронной».

Обратимся сперва к фрагменту, где Булгаков говорит о напитке, что было нужно выпить его храбрецам, — абрикосовая. Сама грамматическая форма этого слова говорит о том, что речь заходит о воде, т.е. абрикосовая — это свернутая форма словосочетания абрикосовая вода, наименование напитка, очень распространенного в Советском Альянсе в течении многих лет, в частности газированной воды с разными фруктовыми

сиропами. Углекислый газ придавал этим напиткам пенистость и шипучесть в момент, в то время, когда они наливались в стакан.

Во французском переводе мы обнаруживаем занимательную замену: газировкапреобразовывается в абрикосовый сок — le jus d’abricot. Но сок, а тем более абрикосовый, в большинстве случаев достаточно густой, плотный, неимеетвозможности давать пены, в случае если лишь не прокис. Исходя из этого следующая фраза текста, переведенная в полной мере совершенно верно, оказывается абсурдной: En coulant dans les verres, le jus d’abricot fournit une abondante mousse jaune.

Читатель начинает думать, что чертовщина уже начинается, не смотря на то, что у автора до тех пор пока еще ничего сверхъестественного не происходит.

Появляется вопрос: возможно, французам вовсе неизвестно, что такое газированные напитки? Обратившись к словарю, мы видим, что во французском языке имеется слово soda — газированный ароматизированный напиток. Soda au citron (= limonade), a l’orange amere.

По данной модели возможно было сконструировать и абрикосовую: soda a l’abricot.

Темперамент ароматизаторов дается в определениях, вводимых предлогом a. «Преобразует» воду в сок и британский переводчик. В его версии абрикосовая — это apricot juice, что кроме этого после этого дает обильную желтую пену: The apricot juice generated an abundance of yellow foam.

самые точным выясняется германский переводчик, что передает интересующее нас понятие сложным словом Aprikosenlimonade.

Этот пример говорит о том, что переводчики не всегда стремятся уяснить сущность того явления, которое обозначено подлежащим переводу словом. Но в случае если абрикосовая воображает кое-какие трудности для перевода, поскольку возможно отнесена к разряду реалий, не смотря на то, что и очень прозрачных, то значение слова кривой в следующем примере, казалось бы, могло быть расшифровано достаточно совершенно верно: портреты каких-то генералов в треугольных шляпах, с кривыми носами (из рассказа Н.В. Гоголя «Портрет»).

Итальянский переводчик передает эту фразу следующим образом: ritratti di certi generali in tricorno col naso aquilino. Как видим, кривые носы у Гоголя преобразовываются в орлиные носы у переводчика. Нужно считать, что переводчик осознаёт значение русского слова кривой, т.е. неправильной, искривленной формы.

Орлиный шнобель также неправильной, искривленной формы, но кривизна совсем другая.

По-русски кривой шнобель — это шнобель, свернутый набок. Гоголь говорит о портретах низкого качества, выполненных неискушенными в вопросах передачи количества живописцами. На таких «плоских» портретах носы вправду выглядят кривыми.

Но переводчик не стал вдаваться в расшифровку прилагательного кривой, словосочетания кривой его соотношения и нос со словосочетанием орлиный шнобель. Он отправился по пути штампа: орлиный шнобель —

шнобель неправильной (не прямой, т.е. кривой) формы; таковой шнобель считается показателем мужественности; мужественность имеется свойство генералов, исходя из этого кривой шнобель = naso aquilino.

Особенную группу слов, тяжёлых для понимания, составляют слова, находящиеся в собствености региональным говорам и диалектам. Кроме того в случае если язык оригинала родной, читатель не всегда может осознать регионализмов и значения диалектизмов. Еще тяжелее это сделать переводчику.

Но «тяжело» и «нереально» — не одно да и то же.

Переводчику направляться применять все для расшифровки текста оригинала. Время от времени ответы на вопросы, появляющиеся у переводчика, дают литературоведческие источники. Обратимся к фрагменту главы «Лесное воинство» из романа Б. Пастернака «Врач Живаго».

Глава начинается так: «В осеннюю пору лагерь партизан стоял в Лисьем отоке, маленьком лесу на высоком бугре, под которым мчалась… пенистая река».

Основной вопрос этого предложения: что такое оток? Комментарии к роману, составленные В. Борисовым и Е. Пастернаком, показывают, что оток — это речной полуостров. Переводчик, не сумев определить значения этого слова, сооружает клишированный логический последовательность: «Лисий оток» — это место, где, по всей видимости, живут лисы; лисы не обожают открытого пространства и строят собственные норы в зарослях, следовательно, оток — это заросли.

И в английском переводе язык появляется Fox’s thicket — Лисьи заросли.

Переводчик не вспоминает над формой слова оток, а ведь она достаточно прозрачна: оток — ср.: протока, приток, поток; в любых ситуациях речь заходит о потоке воды. Но оток — отекать, обтекать. очевидно, что речь заходит о предмете, что обходится, омывается потоком воды, в этом случае рекой.

И речной полуостров преобразовывается в переводе в заросли.

Еще одна тайная: Предвыборная сходка на буйвище. Полностью ясно слово предвыборная. Слово сходка определяется словарями: 1) собрание участников сельской общины в дореволюционной общине; 2) революционное собрание рабочих, студентов и т.п. в дореволюционной России1.

Но буйвище остается совсем непонятным. Оказывает помощь комментарий, что разъясняет, что буйвище — это открытое место, прогалина, в большинстве случаев на возвышенности.

Сходу вспоминается слово буйный, восходящее к вышедшему из потребления прилагательному буи — сильный, храбрый, первичное значение которого было «высокий, большой». Рассмотренный пример показывает кроме этого, что диалектизмов и значения регионализмов часто расшифровываются обращением к истории слов.

Переводчик, не сумевший расшифровать значение данного слова, использует самый несложный переводческий «прием» — он

Словарь русского: В 4 т. Т. 4. С. 317.

легко его не переводит. И тогда предвыборная сходка на буйвище преобразовывается в лишенную каких бы то ни было красок клишированную британскую форму pre-election meeting.

Переводческие неточности смогут появиться и тогда, в то время, когда переводчик сталкивается в тексте перевода с многозначным словом, т.е. знаком, заключающим в себе пара понятий. Время от времени эти понятия смогут так на большом растоянии отходить друг от друга, что полисемия перерастает в омонимию. Часто символы содержат вторичные понятия, появившиеся в следствии образного переосмысления первичных.

Переводчику нужно весьма пристально проанализировать контекст, т.е. окружение символа, чтобы выяснить, какое из понятий актуализируется в том либо другом случае. Приведу пример из перевода на русский язык романа французского писателя М. Турнье « Лесной царь»: «Ce jour-la, elle observa negligemment en se rhabillant que je faisais l’amour comme un serin… C’etait seulement ma precipitation dont il s’agissait, comparable, selon elle, au coup de tampon expeditif que les petits oiseaux s’administrent en guise de devoir conjugal».

В этом фрагменте дама упрекает мужчину в том, что в любви он напоминает птичку: через чур скоро все происходит, как у птичек. Французское слово un serinкроме главного значения «канарейка» имеет и переносное, просторечное «простофиля, легковерный, наивный человек». В данном контексе, где создатель дает развернутое объяснение данного сравнения, значение образа разумеется.

Но переводчик идет иным методом и останавливает собственный выбор на переносном значении слова un serin — «…она между делом кинула, что я трахаюсь по-простецки».Покинем до тех пор пока в стороне стилистическую выдержанность и исключительную изящность избранного переводчиком глагола и обратим внимание лишь на сравнение. Оно выглядит достаточно необычно в данном контексте. Переводчика не смущает, что создатель намерено разъясняет суть собственного сравнения.

Сравнение дается и в переводе: «Она имела в виду только мою торопливость: как будто бы птичка, она утвержает, что — раз, и готово». Остается неясным, причем тут простак? Неверно выбранное понятие из двух вероятных, заключенных в символе un serin, искажает картину и нарушает логическую связность текста.

§ 3. Неточности понимания на уровне «символ — сложное понятие»

Сейчас проанализируем примеры переводческих неточностей в расшифровке смыслов не отдельных слов, а словосочетаний.

Возвратимся к выбранному фрагменту текста Булгакова и посмотрим, что и как нес Берлиоз: собственную приличную шляпу пирожком нес в руке.

Шляпа пирожком — это сложное понятие, в содержании которого видовой показатель родового понятия шляпа передан сравнением (как пирожок), в русском языке обозначено устойчивым словосочетанием. Суть его в том, что шляпа напоминает пирожок, другими словами она имеет сверху достаточно глубокую продолговатую впадину. Французский переводчик, по всей видимости, не осознав смысла сравнения, но хотя сохранить образность, предлагает собственному читателю очень пространное и путанное высказывание, не имеющее ничего общего с русским оригиналом: Quant a son chapeau, de qualite fort convenable, il le tenait froisse dans sa main comme un de ces beignets qu’on achete au coin des rues, что свидетельствует практически следующее: что касается его шляпы, весьма хорошего качества, так он нес ее в руке скомканной, словно бы какой-то пончик, какие конкретно реализовывают на углу улицы.

В чешском варианте кроме этого сохраняется образ чего-то съедобного: V nice zmoulal kvalitni klobouk smacknuty па placku… Ho placka по-чешски — это лепешка. Сама внутренняя форма слова показывает, что речь заходит о чем-то плоском.

Суть словосочетания, использованного автором, оказывается кроме этого искривленным.

Британский переводчик вовсе опускает сравнение. В переводе на английский появляется мягкая шляпа: …held his proper fedora in his hand.

Пример со шляпой Берлиоза показывает, не считая всего другого, что французский переводчик не сумел правильно расшифровать суть всего суждения в целом, оформленного соответствующей синтаксической конструкцией русского высказывания. Исходя из этого шляпа пирожком, которую Берлиоз нес в руке, обрисованная в русском высказывании, преобразовывается во французском тексте в шляпу, которую Берлиоз измял в руке так, что она стала похожа на пончик.

§ 4. Неточности понимания на уровне «символ — суждение»

Как было отмечено еще в XVII в., неточности в расшифровке смыслов исходного речевого произведения не ограничиваются непониманием лишь понятий, заключенных в отдельных словах либо словосочетаниях. Они смогут затрагивать суть целых суждений и более сложных логических конструкций. Эти неточности довольно часто происходят от не хватает внимательного отношения к синтаксической организации высказывания.

Такие неточности самый очевидны в философских рассуждениях автора уникального текста.

Обратимся еще раз к роману Турнье «Лесной царь» и его переводу на русский язык. Храбрец, раздумывая о том, доставляет он удовлетворение даме либо нет, записывает в собственный ежедневник

образную фразу: «C’etait vrai. Et il est egalement vrai que l’homme qui mange son pain ne s’inquiete pas de la satisfaction qu’eprouve, ou n’eprouve pas, le pain a etre ainsi mange». — И это было правдой. Но, поскольку правда да и то, что человека, поедающего хлеб, не заботит, приобретает либо не приобретает удовлетворение хлеб от того, что его съедают как раз так (перевод мой. — Н.Г.).

В данной фразе аллюзия на мужской эгоизм в любви очевидна.

Переводчику, по всей видимости, некогда было разбираться в премудростях философских размышлений автора, облаченных в определенную синтаксическую форму французского высказывания, исходя из этого он с легкостью распространяет объектное дополнение удовлетворение {la satisfaction), относящееся к слову хлеб {le pain) — подлежащему придаточного предложения, на субъект главного предложения — слово человек {l’homme). Тем самым суть высказывания всецело искажается: «Снова чистая действительно, как да и то, что, утоляя голод ломтем хлеба, мы равняется не заботимся ни о собственном наслаждении, ни о том, дабы доставить его поглощаемой пище». Для большей наглядности приведем французское высказывание и два его перевода в трех параллельных колонках:

C’etait vrai. Et il est egalement vrai que l’homme qui mange son pain ne s’inquiete pas de la satisfaction qu’eprouve, ou n’eprouve pas, le pain a etre ainsi mange.

И это было правдой. Но так как правда да и то, что человека, поедающего хлеб, не заботит, приобретает либо не приобретает удовлетворение хлеб от того, что его съедают так.

Снова чистая действительно, как да и то, что, утоляя голод ломтем хлеба, мы равняется не заботимся ни о собственном наслаждении, ни о том, дабы доставить его поглощаемой пище.

Переводчика не весьма тревожит философия Турнье, исходя из этого он легко опускает очень серьёзный для понимания смысла высказывания фрагмент etre ainsi mange — быть съеденным как раз так. Наряду с этим он не стесняется в безлюдной отсебятине и додаёт определение чистая к слову действительно, создавая тем самым штамп, слово ломоть к слову хлеб. Более того, он вводит в текст идею утоления голода, которая вовсе отсутствует у автора оригинала.

Философские рассуждения выясняются трудноразрешаемой задачей для переводчика. Следующий фрагмент текста демонстрирует еще одно предательство, в этом случае обусловленное непониманием смысла высказывания в целом. Для большей точности напомним, что искажение смысла появляется в этом случае в следствии комплексного непонимания как синтаксической структуры высказывания, так и некоторых из составляющих его слов.

В начале романа Турнье думает о том, что такое монстр, чудовище, в чем сущность этого явления.

Le monstre est ce que l’on montre — du doigt, dans les fetes foraines, etc. Et donc plus un etre est monstrueux, plus il doit etre exhibe.Монстр, пишет Турнье, это тот, на кого показывают пальцем на ярмарках, и т.п. Выходит, чем более чудовищно существо, тем более оно должно выставляться напоказ.

Мысль автора достаточно ясна: уродливость монстра неизбежно связана с его выставлением на общее обозрение. Переводчик отделывается тут лишенной всякого смысла фразой: «Другими словами это диковинка, которую выставляют на общее обозрение, например, на ярмарке. Такимобразом, существо тем более чудовищно, чем оно более диковинно».

Потом создатель разъясняет, что именно это и наводит кошмар на его храбреца:

Voila qui me fait dresser le poil, a moi qui ne peux vivre que dans l’obscurite et qui suis convaincu que la foule de mes semblables ne me laisse vivre qu’en vertu d’un malentendu, parce qu’elle m’ignore.

Вот отчего волосы поднимаются дыбом. Так как я могу жить только во мраке. Я уверен, что масса людей мне аналогичных оставляет меня в живых лишь по недоразумению, поскольку она не знает, кто я (перевод мой. — Н.Г.).

Вот что плохо. Я должен таиться от своих ближних, дабы те не выставили меня на позорище.

Как видим, в опубликованной русской версии чудовище сокрушается совсем по иному предлогу.