Первая поэма» древней индии 2 страница

* * *

Предлагаемый читателю перевод «Рамаяны» — самый полный из имеющихся на русском. До сих пор — причем в очень малом числе — были переведены только отдельные фрагменты поэмы. В 1965 году ленинградскими санскритологами Э. направляться. Темкиным и В. Г. Эрмаком сделан ее прозаический пересказ.

«Рамаяна» — произведение очень громадного размера, оно складывается из двадцати четырех тысяч двустиший, другими словами примерно вдвое превышает по количеству «Илиаду» вместе с «Одиссеей». Из этого количества в книге переведены шесть тысяч строчков уникального поэтического текста.

Переводчик ставил себе задачей последовательно познакомить читателя с главным содержанием поэмы, ее главными эпизодами, характерными для нее описаниями городов, природы, времен года и т. д., мифологическими и легендарными отступлениями. Чтобы дать целостное представление об индийском эпосе, не нарушая его сюжета, остальные части поэмы представлены в сжатом прозаическом изложении.

Перед поэтом-переводчиком стояла, помимо этого, только непростая неприятность — передать средствами русского стиха санскритскую метрику. Санскритское стихосложение считается квантитативным, другими словами пострренным, подобно древнему, на чередовании кратких и продолжительных слогов.

Но чередование это — особенло в эпическом стихе — очень нерегулярно, и какое количество-нибудь адр-кватно воспроизвести его нереально Ввиду этого не существует устойчивой традиции перевода на русский язык древнеиндийской поэзии Тут каждому переводчику так или иначе приходится силой поэтической интуиции отыскивать личный путь Главной размер, которым написана «Рамаяна», — шлока, складывающаяся из двух нерифмованных полустиший (к ним время от времени добавляется третье) но шестнадцать слогов в каждом. В предлагаемом переводе шлока передается рифмованными двустишиями, написанными пятистопным амфибрахием — по пятнадцать слогов в каждой строке.

Второй, значительно реке видящийся эпический размер, — триштубх, составляющий четыре одиннадцатисложных строки В переводе «Рамаяны» ему соответствуют четверостишия — моноримы, также из одиннадцати слотов в строчке, написанные пятистопным ямбом. Само собой разумеется, любой метод перевода санскритских эпических стихов по необходимости условен, и конечно, основную собственную задачу поэт-переводчик видел в самая адекватной передаче художественной ясности и силы древнеиндийского подлинника.

П. Гринцер

Книга первая. Детство

Красноречивейший среди людей, благомудрый подвижник Вальмики, поинтересовался у святого Нарады: «О добросклонный, опытный веды! Назови мне имя безукоризненной мужа, того, кто превосходит всех отвагой и доблестью, добродетелью и учёностью, верного в слове, красивого ликом и статью, не подверженного бешенству, но в битве талантливого вселить кошмар кроме того в небожителей».

И ответствовал святой Нарада: «Таков Рама, сын царя Дашаратхи из рода Икшваку!»

Выслушав из уст Нарады историю Рамы, Вальмики захотел прославить его деяния стихами, хорошими великих подвигов Богоравного

в один раз Вальмики, придя на берег реки Тамаса, сообщил собственному ученику: «Посмотри, Бхарадваджа, на красивую, ничем не загрязненную местность. Прозрачны и невозмутимы волны данной священной реки!»

У опушки леса Вальмики заметил прелестную чету сладкогласных цапель краунча, загружённых в амурную игру. Но не прошло и мгновенья, как неожиданно подкравшийся охотник пронзил стрелой самца с золотистым хохолком. Жалобные крики маленькой цапли краунча, оплакивающей супруга, что простерся на земле, раскинув крылья, прикоснулись подвижника. В негодовании он вскрикнул:

Будь проклят подкравшийся к завороженным любовью, Нарушив природы гармонию пролитой кровью!

После этого, как бы взвешивая суть изреченного, великий Вальмики с удивлением помолчал и, по окончании недолгого раздумья, обратился к Бхарадвадже: «О сын мой! Слова, только что сказанные мной в порыве сострадания к умирающей птице, не что иное, как мерные строчки стиха! Их возможно петь, вторя себе на вине.

Данный стих назову я «шлокой», потому что он рожден печалью моего сердца».

Тем временем явился отшельнику четырехликий Брахма и сообщил: «О лучший из святожителей! Стих, по наитию слетевший с твоих уст и названный «шлокой», внушен мною, чтобы прославил ты этим стихом подвиги богоравного потомка рода Икшваку».

Доколе высятся горы на земле и текут реки, до тех пор деяния Рамы будут жить в сердцах людей!

Часть пятая (столица и Царство Дашаратхи)

Сарайю-рекой омываясь, довольством дышала Держава широкая — славное царство Кошала, Где выстроил некогда Ману, людей прародитель, Собственный город престольный, Айодхью, величья обитель. Двенадцати йоджанам был протяженностью равен Тот город и улиц разбивкой божественной славен. На Царском пути, увлажненном, чтобы не было пыли, Охапки цветов ароматных разбросаны были.

И царь Дашаратха, владетель столицы прекрасной, Возвысил ее, как будто бы Индра — собственный город небесный. Порталы ворот муниципальных, защищенных оружьем, Украшены были снаружи резным полукружьем. Какие конкретно искусники тут пребывали, умельцы! На шумных рынках народ зазывали сидельцы.

В том граде величия жили певцы из Магадхи, Возничие жили в том граде царя Дашаратхи. И были на башнях твердыни развешаны стяги.

Ее защищали овраги и глубокие рвы. А вдруг инопланетяне недоброе в мыслях держали, Им ядра булыжные в острых шипах yгрожали! Столица, средь манговых рощ безмятежно покоясь, Блистала, как дева, из листьев надевшая пояс.

В том месте были несчетные копи, верблюды и слоны. В том месте были заморских товаров навалены груды. С дарами к царю Дашаратхе соседние раджи Съезжались — ему поклониться, как старшему младший.

палаты и Дворцы искрились, подобно бриллиантам, Как в райской столице, выстроенной Тысячеглазым. Был сходен частично с узорчатой, восьмиугольной Доской для метанья костей данный город престольный. Казалось, небесного царства единодержавец Воздвигпул дворцы, где блистали созвездья красавиц.

Целыми последовательностями, стройности и согласья для, На улицах ровных находились дома в этом граде. Хранился у горожан рис отличный, Что «шали» зовется и собран порою холодной.

Амбары Айдохьи ломились от белого шали! В том месте сахарный сок тростника в изобилье вкушали. Мриданги, вины и литавры в том граде красивом Ценителей слух услаждали звучаньем согласным. Так божьего рая святые насельники жили, За то, что они на земле, как отшельники, жили! В столице лучшие из мужей обитали.

Они в невооружённого недруга стрел не метали. Отважные лучники, в цель попадая по звуку, Зазорным вычисляли поднять на бессильного руку.

Им были добычей вепри и могучие тигры, Что яростным ревом будили дремучие дебри. Зверей убивали оружьем иль крепкой десницей, И любой воитель обладал боевой колесницей. Властитель Кошалы собственный блеск увеличил сторицей, Гордясь многотысячным войском и царства столицей!

В том месте были обители брахманов, опытных веды, Наставников умных, ведущих с всевышними беседы.

В том месте лучшие жили из дваждырожденных, Послушных Велению долга, мыслителей великодушных, Радевших о жертвенном пламени, чтобы не угасло,- В него черпаком подливавших священное масло.

Часть шестая (город Айдохья)

Айодхьи хорошие обитатели — вед достиженьем Собственный ум возвышали и пользовались уваженьем. Их царь Дашаратха, священного долга блюститель, Из рода Икшваку великоблестящий властитель, Выполненный доблести супруг, незнакомый с боязнью, Для недругов грозный, за дружбу платящий приязнью, Был эмоциям своим господин, и могущества мерой Он с Индрой всесильным сравнялся, достатком — с Куберой. Преславный Айодхьи владыка был мира хранитель, Как Ману, мудрец богоравный, людей прародитель.

И град многолюдный, где властвовал царь правосудный, Был Индры столице под стать — Амаравати чудной. От века не ведали зависти, коварства и лжи Радостные и беспорочные обитатели царства. Не знали в Анодхье корысти, обмана, злорадства, Охотников не было в том месте до чужого достатка.

Любой, кто главенствовал в доме, не имел возможности нахвалиться, Как род благоденствовал и процветала столица! Выполненных жадности, не признающих святыни, безбожников и Невежд не было в том месте и в помине. Обладал житель зерном, лошадьми и рогатым Скотом в изобилье, живя в стране богатом.

Снискали женщины и мужчины хорошую славу И этим обязаны были безукоризненному нраву.

Привержены дхарме, в поступках не двойственны были, Души весёлость и красота им характерны были, И сердцем чисты, как святые отшельники, были, И кольца у лих, и златые главы были, Никто не ходил без запястий и пахучих венков, И не было в том месте над собой не имеющих власти, И тех, что вкушают еду, не очистив от грязи, Что без омовений живут и сандаловой мази, Без масла душистого, без украшений нагрудных, И не было в том месте безрассудных иль разумом скудных. А жертвы всевышним приносить не хотевших исправно И пламень священный беречь — не виделось подавно!

И не было в том месте ни воров, ни дураков, ни амурной Четы, преступно вступающей в брак межсословный. мудрецы и Мыслители, постигавшие веды, Ученые брахманы, предотвращавшие беды, Подарки принимая, о благе радетели были, Собою обладали, полны добродетели были. Но знали в Айодхье нечестивцев и мучителей, Уродов, лжецов, несчастливцев и ненавистников.

Вовек не виделись на улицах дивной столицы Злодеи, дураки, богохульники либо тупицы.

Шесть умных порядков мышленья усвоены были Мужами Айодхьи, что храбрые солдаты были Притом отличались они благородства печатью, А дамы — редкой красой и пленительной статью. Отважный, радушный, за гостя всевышним признательный, Делился народ на четыре хорошие варны. Держались дома долговечных и благосердечнеых Мужей, окруженных потомством от жен безукоризненных.

Лад воинством — брахманов славных стояло сословье.

Ему подчинялись с преимуществом, без прекословья. Отважных воителей чтили неизменно земледельцы, Торговцы, умельцы и потомственные мастера. Торговец ли, ремесленник, солдат ли, брахман ли умный, — Трем варнам помогали с отменным усердием шудры.

Пещерой со львами был город, наполненный войском, Готовым его защищать в нетерпенье геройском. Собственный род из Камбоджи вели жеребцы, кобылицы.

Бахлийские лошади были красою столицы. Слонов боевых поставляли ей горные кряжи: Виделись в Айодхье слоны гималайские кроме того! И это божественное поголовье слоновье От Анджаны, от Айраваты вело родословье, От Ваманы, от Махападмы, что был великаном И в царстве змеином подземным служил властелинам.

Бхадрийской, мандрийской, бригийской породы был любой Из буйных самцов, именуемых «Выпивающими два раза». Айодхьи неприятелей устрашали их свирепость и мощь. Слоны украшали ее неприступную крепость.

И йоджаны на две собственный изливая сиянье, Столица являлась очам на громадном расстоянье. Айодхьи властителю — недругов грозное войско Сдавалось, как месяцу ясному — звездное войско. Радостной столицей собственной руководил градодержец, Как тысячеглазый владыка всевышних, Громовержец!

Бездетный царь Кошалы, Дапгаратха молил небежителей даровать ему сына, чтобы он имел возможность насладиться эйфориями отцовства и передать престол хорошему преемнику. святые и Небожители отшельники, неизменно страдавшие от притеснений десятиглавого Раваны, властителя жестоких ракшасов, с радостью дали согласие оказать помощь благочестивому Дашаратхе.

Мирозиждитель Брахма некогда наделил гордого владыку Лапки неуязвимостью в борьбе с демонами и богами. Умереть же от руки человека повелителю ракшасов не казалось вероятным: чересчур громадно было могущество свирепого Равапы. Соперника, хорошего сразиться с ним, среди людей попросту не существовало.

Бессмертные всевышние обратились к Вишну, Хранителю Вселенной, прося воплотиться на земле в образе четырех сыновей праведного царя Дашаратхи. И Миродержец дал согласие признать последнего своим отцом.

Из жертвенного пламени, разожженного жрецами Дашаратхи, явился Вишну в огненно-красном одеянии, сияя величьем, подобно восходящему солнцу. Волосы его напоминали гриву льва, небесные украшения излучали немыслимый блеск. Был он ростом с гору, и, как жаровня, блистал его божественный лик.

В руках держал он громадный сосуд из чистого золота, накрытый серебряной крышкой. Звук его голоса напоминал сладостный гром лптавров.

«О царь над людьми! — изрек Вишну. — Забери сосуд c паясой, приготовленной небожителями, и дай своим супругам. Это яство благословенно! Оно принесет тебе сыновей и увеличит твое могущество».

Дашаратха, благоговейно приняв золотую посудину из рук божества, поделил паясу между собственными женами. Добрая половина досталась старшей царице — Каушалье. Восьмая часть — царице Канкейи, любимой супруге правителя.

Три восьмых небесного кушанья взяла младшая царица, Сумитра.

Чрева трех муж Дашаратхи не остались бесплодными. Каушалья разрешилась от бремени великим Рамой, коему суждено было возвысить славу Дома Икшваку. Кайкейи родила добропорядочного Бхарату, а Сумитра — близнецов Лакшману и Шатругхну.

Четыре красивых царевича питали глубокую привязанность друг к другу. Лакшмана всем сердцем был предан Раме. Шатругхпа был неразлучен с Бхаратой.

Сыновьям Дашаратхи не исполнилось и шестнадцати лет, в то время, когда в Айодхью прибыл царственный подвижник Вишвамитра. Старый правитель чуть не лишился эмоций, в то время, когда тот попросил отпусти с ним Раму для защиты священной обители от притеснений ракшасов.

Но делать было нечего! Рама и Лакшмана, с отцовского благословения, отправились в путь к подножию Гималаев. По дороге, совершая подвиги, Рама услышал из уст Впшвамитры много древних преданий о царях и небожителях из рода Икшваку, правивших некогда Кошалой.

Часть трицать седьмая (Рождение Картикеи)

Делая просьбу доблестных царевичей, Вишвамитра поведал им о двух дочерях царя Гималаев, старшей — меньшей Уме и — Ганге.

«О бесценный мой, — начал он собственный рассказ. — Да будет известно тебе и твоему отважному брату, что давным давно Махадева, будучи восхищен красотой Умы, забрал ее в жены».

В согласии с мерой времени, принятой у бессмертных всевышних, он совершил с ней сто лет, но нимало не преуспел в собственных притязаниях на супружеское счастье, потому что Ума была усердной подвижницей, ни за что не хотевшей нарушить воздержание.

В это же время всевышние роптали: «Кто же будет в силах отстаивать отечественное величье и славу, коль не так долго осталось ждать нет отпрыска у данной могущественной четы?» Вмешательство всевышних рассердило строптивую Уму. Вспыхнув от бешенства, изрекла она проклятье: «Да будут ваши жены бесплодны! Да не принесут они вам потомства!»

Небожители обратились к Брахме: «О всевышний над всевышними! Махадева и Ума в Гималаях заняты религиозными подвигами. Отечественные жены проклятьем Умы обречены на бесплодье.

слава и Наше величие на грани. На них покушаются боговраждебные создания в трех мирах. Откуда взяться могучему воителю, талантливому им противостоять?»

О добросклонный царевич! Не смотря на то, что всевышний-миродержец, появившийся из лотоса, не имел возможности пренебречь проклятьем Умы, предстоящие слова Брахмы обрадовали небожителей и вселили в них великую надежду.

С всевышними разговаривая, Брахма изрек: «Непреложно Проклятие Умы! Ею отменить нереально. Но старшую дочерь царя Гималаев к зачатью Ты, Агни, склони, осененный моей благодатьи! Родит она сына с божественной силой и статью, Для того чтобы, что справится с боговраждебною ратью!

И матерью Ума племяннику будет второю, Потому, что он Гангой рожден — ее старшей сестрою». Премного утешены Брахмой, не медля и часу, Отправились всевышние на гору святую, Кайласу.

От века ее почитали хранилищем злата. Тут Агни заметил безукоризненную дочь Химавата. «Веленье бессмертного Брахмы,- сообщил он,- святыня! И сына должны мы родить обязательно, богиня!» Небесною девой прикинулась Ганга без бешенства И Всевышнему Огня предалась, как небесная дева.

Пылая, он семя собственный заронил ей во чрево.

На Гангу оно оказало такое влиянье, Что любая жилка ее излучала сиянье. Но время приспело, и Паваке молвит богиня: «Мне тягостен блеск несказанный — твоя благостыня! Час от часу он возрастает!

Нести я не в силах Такое свечение прекрасное в жилах.

Во чреве моем как будто бы пламень пылает алтарный. Мне страшно! Спаси меня, Иавака, всевышний огнезарный!» «Богиня, на скат в Гималаях, не через чур отвесный, Дитя положи!» — отвечает он Ганге небесной.

И Ганга на землю холодную горного склона Слагает сверкающий плод богоносного лона.

Чуть он к почва прикоснулся на склоне покатом, Как стало его вещество пламенистое златом. Где землю прожгла неземной данной сущности едкость, Под ней серебро залегло, дорогое на уникальность. По милости чудных лучей, проницающих в недра, красная и Железо медь их наполнили щедро.

На свинец и цинк, дабы не было в этом нехватки, Свеченья прекрасного разрешены войти были остатки. На травах и листьях густых пламеневшее злато, Как злато из Джамбу, чудесной реки, было свято. Лесистые склоны надели такое убранство, Что залито было немыслимым блеском пространство.

У самых вершин мирозданья, пылающих яро, Из этого великолепья появился Кумара. Ему небожители дали шесть любящих нянек.

Был звездами вскормлен и выняньчен Умы племянник. Криттики питомца, как сына родного, лелея, Растили, и всевышние дитя нарекли «Картикея». Сообщили они: «Данный мальчик — отечественный отпрыск бесценный! Собственными делами прославится он во вселенной». Купая ребенка, мужьям отвечали богини: «Мы Скандой — Воителем — кликать его станем отныне.

Видно по всему, что дитя — небожителям ровня.

Во мраке блещет его красота, как жаровня!» Шесть уст от природы имел богоравный младенец. Высот мирозданья недаром он был уроженец. И рос не по дням — по часам данный божий избранник, Которого сходу кормили сосцами шесть нянек.

В то время, когда он один выступал против демонской рати, Отваги и мощи с избытком хватало дитяти.

Часть тридцать восьмая (История царя Сагары)

Царь Сагара, древней Айодхьи радостный владетель,Коня приготовил для жертвы, явив добродетель. Приставили к стойлу царёва отважного внука.Известна была Апшуману возничих наука, И, помимо этого, превосходно стрелял он из лука.Промеж Гималаев и Виндхьи, угодная небу, Лежала почва, где вершили правители требу.Но ракшаса вид приняв, жеребца Шатакрату Похитил и нанес градодержцу Айодхьи потерю.Все жречество бросилось тут же к царю: «Не порука в общенье с всевышними тебе молодечество внука.В противном случае, что встречает препону твое благочестье, В противном случае нельзя толковать, как дистрофичное предвестье!Отыщи жеребца, конокрада казни без пощады, Чтобы не было царскому богослуженью преграды!Расправишься с вором, повинным в таком святотатстве, И в жертву коня собственного принесешь без препятствий!»Сын Maну когда-то взял за спятую заслугу Айодхьи царя и вторую цареву мужу.

Вторая супруга Супарне сестрой приходилась.Десятками тысяч младенцев она разродиласьИ юных царевичей доблестью редкой гордилась. Айодхьи шурин и тогдашний властитель Супарны,Взывает к бесчисленным отпрыскам царь светозарный:«Присвоил коня моего похититель коварный! В какие конкретно края он угнал жеребца — неизвестно!Обрыскайте почву, ищите его везде.

Пускай ваши ногти, с бриллиантами твердостью споря,Всю толщу земную разроют от моря до моря, Чтобы отыскан был жертвенный конь — такова моя воля!А вора ко мне привезите, ему не мирволя». Обегав прибрежья морские, равнины и кряжи,Царевичи везде искали виновника кражи.Что делать? Нигде ни похитчика нет, ни пропажи.

Искали на суше, а конь — как будто бы канул он в воду!Святой жеребец не давался цареву приплоду.

Осталось им почву разрыть, по отцову приказу,Ногтями, что твердостью не уступали бриллианту. Не только ногтями царевичи рыли, к несчастью:Еще — лемехами, лопатами, всякою снастью! Была сыновей у царицы несметная сила:Шесть тысяч умножить па десять она породила.

На столько же йоджан под почву они углубилисьИ в край супротивный, меж гор Джамбудвипы, пробились.Почва содрогалась, и облака над нею клубились.

В то время, когда под почвой стали дети царевы чудесить,А было их — ровно шесть тысяч умножить на десять, Подземные грады разрыв, наносила увечьяТитанам, и змеям, и демонам рать человечья. Тогда божества и гандхарвы, титаны и нагиОтправились, движимы высшей заботой о благе, Защиты искать у создателя отечественного Брахмы:«Неужто должны превратиться в мёртвый прах мы? Разрывшие почву ногтями и всякою снастью,Становятся отпрыски Сагары отечественной напастью!

Несчетные чада, рожденные сим правителем,Житья не дают под почвой приютившимся тварям. Созданья живые они убивают, увечат.Страдают и те, что обидчикам смело перечат. Задеть их попытайся не словом укорным, но взором.В ответ обязательно тебя обзовут конокрадом, Притом святотатцем, что дело, угодное небу,Прервал, помешав отслужить богохвальную требу».

Но жалобу выслушав, Брахма ответил без бешенства:«Защитник тварей и вселенной живых — Васудева.

Ступайте нормально и не забывайте: всевышний изначальныйУже уготовил мучителям жребий печальный. За то, что себя запятнали дистрофичными делами,Царевичей сгубит их собственной ярости пламя. Вселенной просторы, ее красоту и величьеХранит Васудева, принявший Капилы обличье.

Почвы бытие непреложно: рукою беспечнойРазрушить ее никому не разрешит Предвечный». Меж тем сыновья, повинуясь отцову приказу,Ногтями, что твердостью не уступали бриллианту, С неистовством прошлым копали за милую душу,Пока не наткнулись на гороподобную тушу. Они выявили слона Вирупакшу, которыйВосточному краю света был живою опорой.

Чуть головою качнет громадная туша,Как сходу придет в содроганье от этого суша.

Они обошли Вирупакшу кругом, уваженьеЕму оказав, и продолжили в недра вторженье. Восток обозрели царевичи мало-помалу.По океаническому дну они прибрели в Расаталу. Слона Махападму заметили братья на юге.Выполнен величья, он почву держал без натуги.

И Сауманаса — так Запада кликали опору —Пред ними явился громадиной с хорошую гору. Учтиво они оказали слону уваженьеИ, прочь удалившись, копали до изнеможенъя.Пока не открылось им таинство сомы броженья. Приблизясь к держателю Севера, Химапандуре,Они подивились его необъятной фигуре,И стати его добропорядочной, и складчатой шкуре.

Царевичей буйных — шесть тысяч умножить на десять —Покинули Химапандуру и ну куролесить. Они добрались наконец, преисполнены бешенства,До негромкой лужайки, где без звучно стоял Васудева,Капилы обличье приняв, у зеленого древа. Вблизи божества жеребец нестреноженный пасся.И любой из отпрысков царских со злости затрясся!

Несчетных царевичей тут охватило злорадство.Вскричали они: «Это ты совершил святотатство!» Деревьев стволы, валуны, сошники и лопатыПодняв, устремились вперед, исступленьем объяты: «Дурак! Конокрад! Мы поймали тебя, похитительКоня, что для жертвы готовил Айодхьи властитель!» Легко ли!

Взбрело им на ум состязаться с Капилой,Что был наделен от рожденья божественной силой.

Ему на хулу отвечать не хотелось хулою.Промолвил он «гм» — и царевичи стали золою.

Часть сорок вторая (Нисхождение Ганги)

«О доблестный и правдолюбивый отпрыск рода Икшваку! — начал Вишвамитра. — Послушай преданье о нисхождении священной реки Гапги на землю. Царством Кошалы правил в ту пору твой предок, правосудный властитель Бхагиратха. Сыновья Сагары — а было их шестьдесят тысяч, о бесценный мой! — пребывали, как тебе известно, в аду.

Печальный жребий этих покойных царевичей Айодхьи тревожил добродетельного Бхагиратху, которому они приходились двоюродными дедами.

К царю Бхагиратхе был милостив мирозиждитель:«Ты мне угодил, добросклонный Айодхьи властитель! Твоим пожеланиям благочестивым я внемлю.Да будет по-твоему: спустится Ганга на землю!» Но Шива сообщил: «Для почвы непосильное бремяВозьму на себя и под Гангу подставлю я темя!» А Ганга, мирами тремя почитаема свято,Как старшая дочерь Владыки Снегов — Химавата, Рекой обернулась и, с небом простившись лазурным,Обрушилась Шиве на темя течением бурным.

Поразмыслила Ганга: «Я в пекло столкну его быстро!»Но мысли ее прочёл и разгневался Шива: «Кудрями собственными свяжу непокорные воды!Священная эта река не заметит свободы. У Шивы в кудрях заплутаешься, как в Гималаях».И Ганга распутать за тысячу лет не смогла их. Теченье реки, что блуждала, как пленная дева,Удерживал в буйных собственных волосах Маха дева.

Через твёрдые пряди его, как через поросль густую,Священные воды пробиться пробовали впустую.

Но Шива признал Бхагиратхи заслугу святую.Он Ганге вину отпустил и сложил с нее кару. И хлынули волны великой реки в Бриндусару.На семь рукавов разделилась она при паденье.

Довольству людскому служило протоков рожденье.И трое из них на восток понесли полноводье: Где Храдини, Панаши, Налини — в том месте плодородье!На запад отправились трое, чаруя приятной Красой и даруя прохладой собственной благодатной:Сучакшу, и Сита, и Синдху — названье тем водам Божественной Ганги, с небесным расставшейся сводом.Седьмым у великой реки был проток безымянный. Последовал он за повозкой царя осиянной.А праведный царь Бхагиратха, в могучей деснице Сжимая поводья, скакал в золотой колеснице.И вторили гулкие горы, гремя, как мриданги, Плачущим потокам с небес низвергавшейся Ганги.Созданья, рожденные влагой соленой и пресной, Летели стремглав по течению Ганги небесной:И в панцирях пестрых, семья черепах пресноводных Среди серебром отливающих рыб разнородных,И пропасть творений морских: непонятные дива, У коих окраска затейлива, стать прихотлива.Порою неожиданный толчок выбивал из потока Живые, как ртуть, существа, что взлетали высокоИ вспыхнув, как молния, меркли в мгновение ока.

Поток закипал, белой как снег пеной блистая.Казалось, над Гангой плыла лебединая свора. Иль в неба густой синеве белопенной грядоюБеспечно мчались облака над священной водою. Меж тем, безукоризненная, волны катящая медлено,Красивая женщина Ганга имела возможность развернуть своенравно, Подчас удивляя и струй неожиданным взлетом,Как словно бы он в райском селенье рожден водометом.

Из горнего мира лиясь, человеку на благо,Была восхитительна Ганги божественной влага. Река, владевшая бесплатно смывать прегрешенья,Исправно служила почва для ее украшенья. В блистающих водах, что свежестью дивной дышали,Ревнители веры собственные омовенья свершали.

Иные созданья, красивые ликом и статью,Потеряли эдем, потому что преданы были проклятью.

Но с тела великого Шивы упавшее — свято!Несла очищенье пресветлая дочь Химавата От скверны духовной,— не только от грязи телесной,И безнравственным изгнанникам эдем возвращала небесный. Меж тем колесница с тогдашним Айодхьи владыкойНеслась перед бурными водами Ганги великой. И за его колесницей бессмертные богиВдогонку пустились, покинув златые чертоги.

Толпою отшельники умные шли за всевышними,Священную пыль поднимая босыми ногами. Небесные не отставали от них музыканты,И боговраждебные данавы — злые гиганты. И слуги Куберы со статью собственной двуединой,Рожденные с телом людским, с головой лошадиной, И необычные обитатели царства змеиного — наги,И злые заболевания, что косят людей,— махораги.

И двигались поступью плавной небесные девыЗа Гангой священной, упавшей с главы Махадевы. А Ганга струилась, даруя почва орошенье,И смыла навес, под которым всевышним приношеньеГотовил отшельник, от мира избрав отрешенье. Был Джахну-мудрец раздосадован этим событьем,Потому, что уплыли подарки его разом с укрытьем.

И реку святую, таковой оскорбившись гордыней,Он выпил, как словно бы и не было Ганги в помине! Восхищением охвачен был любой божественный зритель:Великое чудо в самом деле совершил святожитель! Дивились бессмертные всевышние: «Проглочена в бешенстве,Она у тебя, как дитя, помещается в чреве!» И Джахну, что мастером был превращений чудесных,Наслушался всласть таких восклицаний хвалебных.

Польщенный, он выпустил волны ее через уши,И снова разлилась полноводная Ганга по суше. Но царь в преисподнюю спешит к двоюродным дедам,И дочь Гималаев за ним устремляется следом. И Сагары буйных сынов благородный радетель, —По океаническому дну мчится Айодхьи владетель.

Могучую Гангу сдержал он с великим упрочнением.Она колесницу теснила воды изобильем. Он к пеплу двоюродных дедов приблизился с грустью,Но Ганга омыла его и направилась к устью. И что же?

Царевичи преисподняя покидают кромешный!К высотам небесным возносится сонм их безукоризненный.

Часть сорок пятая (Пахтанье океана)

Под стать Амаравати — Индры столице — дышалаБлаженством небесным представшая взгляду Вишала. Царевич, сияньем ее восхищенный, учтивоЛадони сложил, вопрошая про дивное диво: Кто городом этим для подданных счастия правит?Чей род известный, какая семейство правит? Поведай, отшельник святой, мне и сыну Сумитры!»И Рагху потомок услышал рассказ Вишвамитры: Был век золотой, в то время, когда асуры, так же как всевышние,Охвачены думой одной, пребывали в тревоге.

Они рассуждали: «Чем немощным стать либо ветхим,Не лучше ли впрямь заручиться радостнейшим бесплатно —Священною амритой, дивным бессмертья нектаром? Для этого мы океан будем пахтать молочный.Мутовку заберём и обвяжем веревкою прочной. Наместо мутовки пускай Мандары помогает громада,А крепче веревки, чем Васуки-змей, нам не ладо!» На Мандару царственный змей был намотан кругами,И асуры начали пахтанье разом с всевышними.

Пыхтя, он вгрызался в утесы, стоящие рядом.От этого оторвало Васуки собственным ядом. На скалы обрушившись яро, выполненный злобы,Добытчик нектара отраву изверг из утробы. Как словно бы бы пахтали тысячу лет они крядуЗатем, чтобы жильцы трех миров погибали oт яду!

Тут всевышние пустились на пастбище в отыскивании РудрыИ слезно взмолились ему: «Защити, Благомудрый!» И ринулись к Вишну другие: «От данной отравыНе разреши нам погибнуть, Живого Хранитель всеправый!» С ухмылкой приблизился Вишну — он был жизнелюбцем! —К жёсткому Шиве, стоящему тут же с трезубцем: «Определи, Махадева, Властитель миров беспорочный!Нам первую дань океан отправляет молочный. За то, что мы пахтали тысячу лет его кряду,Ты первую дань океана прими, как приз. О всевышний над всевышними!

Твоей она будет по праву».И Вишну провалился сквозь землю. Махадева же выпил отраву. Всевышним остальным причинив огорчепья избыток,Глотал он, как амриту, данный страшный напиток.

Но Шива не погиб, но, по милости змея,Навек у него посинела могучая шея. Великого лука носитель,— он с этого часуВ собственную удалился обитель, на гору Кайласу. А демоны и боги снова окунули в КширодуМутовку огромную на удивленье народу. Не пахтая, словно бы и не было привязи прочной,Все глубже она в океан погружалась молочный.

Вскрикнули всевышние: «Наплачемся с пахтаньем этим.Бессмертья нектар не добудешь барахтаньем этим!» Что делать?

Было нужно обратиться к Нараяне опять:«О Вишну, хранитель всего, что имеется в мире живого! Мы Мандару-гору не в силах поднять без подмоги!Даруй нам опору», — взмолились в отчаянье всевышние. Нараяна умный не медля придумал уловкуИ, став черепахою, пояснице подвел под мутовку.

Он Мандару поднял, ее поместил посредине,Но Васуки шея пришлась на одной половине, А хвост на другой; за него небожители змеяТащили, потому, что осталась у демонов шея.

К хвосту оттеснили всевышних злоприродные дружно,И тысячу лет они пахтали совместно натужно. Но рано ли, поздно ли час наступает урочный:Из волн встал Аюрведы творец непорочный. Сперва Дханваптари — то было первое чудо! —С посохом и кокосовой миской вышел оттуда.

Небесные девы, как масло мутовкою, сбиты,Душистыми брызгами пены молочной покрыты,За ним появляются, пахтаньем чудным добыты. Чарующей красотой лиц эти девы блистали,Но всевышние и асуры их за блудниц посчитали. Красивая Варуни, мужа искавшая рьяно, —За ними из волн показалась и дочь Океана.

С отвергнутой асурами, не обращая внимания на достаток, —В ней всевышние меж тем обнаружили громадное приятство. Амброзией вскормлен и вспоен водою проточной,Конь Индры всплывает, светясь белизною молочной.

Скакун быстролетный, что облака в небе воздушней,Сейчас у царя небожителей закрыт в конюшне. За белым конем — Кауштубха — божественный камень,Из пены молочной появившись, искрится, как пламень. Все демоны и боги ожидают желаемого чуда:Неужто не выйдет бессмертья нектар из-под спуда?

Но час для хороша и для худа приходит урочный,И амриту им океан отправляет молочный.

С ее появленья — о Рагху потомок! — с богамиСвирепые асуры стали навеки неприятелями. Настойчиво стремясь к обладапью нектаром чудесным,Они обращаются к ракшасам боговраждебным. В страшной борьбе поколений, семейств и династийТри мира не чают спасенья от этих несчастий. Тем временем был озабочен картиной печальной,Узрев истребленье обоюдное, всевышний изначальный.

Он девы, по имени Мохини, образ прекрасныйВнезапно приняв, появляется в битве страшной.

Неузнанный, он похищает с великой сноровкойСосуд со священною амритой, чудной мутовкой Добытый совместно из пены молочной богамиИ асурами, что смертельными стали неприятелями».