Поэма «мертвые души» (1835–1852). замысел и источники сюжета поэмы

Считается, что равно как и сюжет «Ревизора», сюжет «Мертвых душ» Гоголю посоветовал Пушкин. Известны два рассказа, которые связаны с именем Пушкина и сопоставимые с фабулой «Мертвых душ».

На протяжении его нахождения в Бессарабии (1820–1823) в Беидерах имели место административные злоупотребления: смертные случаи тут не регистрировались, и имена погибших передавались вторым лицам, беглым крестьянам, стекавшимся ко мне со всех финишей России; по данной причине обитателей города именовали «бессмертным обществом». Потом, пребывав уже в Одессе, Пушкин задавал вопросы у собственного бессарабского привычного И. П. Липранди: «Нет ли чего новенького в Бендерах».

О втором случае, относящемся к нахождению Пушкина в Москве, писал П. И. Бартенев в примечаниях к воспоминаниям В. А. Соллогуба: «В Москве Пушкин был с одним другом на бегу. В том месте был кроме этого некто П. (древний франт). Показывая на него Пушкину, друг поведал про него, как он скупил мертвых душ, заложил их и взял громадной барышЭто было еще до 1826 года».

Примечательно, что эпизод данный позвал у самого Пушкина яркую художническую реакцию: «Из этого возможно было бы сделать роман», – сообщил он кстати»[163].

Но имеется сведения, что и Гоголь, независимо от Пушкина, был наслышан об историях с мертвыми душами. По рассказу дальней родственницы писателя М.Поэма «мертвые души» (1835–1852). замысел и источники сюжета поэмы Г. Анисимо?Яновской, ее дядя, некто Харлампий Петрович Пивинский, живший в 17 верстах от Яновщины (второе наименование имения Гоголей Васильевка) и занимавшийся винокурением, был напуган слухами, что подобный промысел будет разрешен лишь помещикам, обладающим не меньше чем пятьюдесятью душами. Пивинский (у которого было лишь тридцать душ) отправился в Полтаву «да и внес за собственных погибших крестьян оброк, словно бы за живых… А так как собственных, да с мертвыми, на большом растоянии до пятидесяти не хватало, то собрал он в бричку горилки да и отправился по соседям и накупил у них за эту горилку мертвых душ…» Анисимо?Яновская говорит, что эту историю знала «вся Миргородчина»[164].

О втором эпизоде, якобы кроме этого известном Гоголю, информировал его соученик по нежинской Гимназии высших наук П. И. Мартос в письме к П. И. Бартеневу: «по поводу «Мертвых душ» могу поведать следующее… В Нежине , при гимназии высших наук князя Безбородко, был некто К?ачь, серб; огромного роста, прекрасный, с долгими усами, ужасный землепроходец, – где?то приобрел он почву, на которой находится – сообщено в купчей крепости – 650 душ; количество почвы не означено, но границы указаны определительно. … Что же выяснилось? Почва эта была – запущенное кладбище. Данный самый случай говорил Гоголю за рубежом князь Н. Г. Репнин»[165].

Тут нужно, действительно, сделать оговорку, что Репнин, в случае если и поведал Гоголю этот эпизод, то уже за рубежом, в то время, когда работа над «Мертвыми душами» была уже начата. Но наряду с этим как мы знаем, что за рубежом, в ходе написания поэмы, Гоголь собиралматериал и выспрашивать привычных о различных «казусах», «могущих произойти при покупке мертвых душ» (письмо В. А. Жуковскому из Парижа 12 ноября 1836 г.).

Быть может, он и сам знал что?то об данной афере еще с гимназической поры, потому, что упомянутый К?ч жил в Нежине. Проделки К?ча к тому же предвосхищали гоголевский текст мрачной иронией: не пустырь и не второй кусок почвы показывал «землепроходец» в качестве местожительства собственных подопечных, но кладбище.

Это возможно сопоставить с неясным ответом Чичикова на вопрос, нужен ли ему для сопровождения мужиков конвой: Чичиков «от конвоя отказался решительно, говоря , что приобретённые им крестьяне отменно смирного характера…» Еще поразительнее сходство с репликой генерала Бетрищева во втором томе: «Чтобы дать тебе мертвых душ? Да за такую выдумку я тебе их с почвой, с жильем! Забери себе все кладбище!»

При в полной мере житейски?бытовом происхождении сама формула «мертвые души», вынесенная в заглавие произведения, была насыщена тематикой и литературной, и философски?религиозной. Фактически бытовой нюанс данной формулы зафиксировал В. И. Даль в первом издании «Толкового словаря живого великорусского языка» (1863): «Мертвые души, люди, погибшие в промежутке двух народных переписей, но числящиеся по уплате податей, на лицо» (статья «Душа»).

Но в религиозно?философском нюансе гоголевская формула явилась антитетичной к библейскому понятию о «живой душе» (ср.: «И создал Господь Всевышний человека из праха земного, и вдунул в лице его дыхание судьбы, и стал человек душою живою» – Библия, Бытие, 2, 7). К тому же оксюморонное выражение «производные и» мёртвая душа от него – «мертвая судьба», «живая смерть» – купили широкое распространение в западно?европейской поэзии еще с эры Средневековья[166]; ср. кроме этого в мистерии В. К. Кюхельбекера «Ижорский»: «Тому, чем имел возможность бы быть разумным я, // Не верит мертвая душа моя»).

В поэме формула «мертвая душа» – «мертвые души» многообразно преломлялась Гоголем, получая все новые и новые смысловые нюансы: мертвые души – погибшие крепостные, но и духовно омертвевшие чиновники и помещики, скупка мертвых душ как эмблема мертвенности живущего. По иронии судьбы, эта же формула была потом перенесена и на самого Гоголя В. В. Розановым, истолковавшим присущее Гоголю преувеличение как господство внешней мертвой формы над внутренним живым содержанием: «Собственный основное произведение он назвал «Мертвые души» и вне всякого предвидения выразил в этом заглавии великую тайну собственного творчества и, само собой разумеется, самого себя. Он был очень способный художник внешних форм и изображению их, к чему одному был способен, придал каким?то волшебством такую жизненность, практически скульптурность, что никто не увидел, как за этими формами ничего в сущности не прячется, нет никакой души, нет того, кто бы носил их»[167].

Жанровое своеобразие поэмы «Мертвые души»

В жанровом отношении «Мертвые души» были задуманы как роман «громадной дороги». Тем самым в определенном смысле они соотносились с известным романом Сервантеса «ДонКихот», на что Гоголю кроме этого в свое время указал Пушкин (параллель, на которой Гоголь настаивал потом и в «Авторской исповеди»). Как писал М. Бахтин, «на рубеже XVI–XVII вв. на дорогу выехал Дон Кихот, дабы встретить на ней всю Испанию, от каторжника, идущего на галеры, до герцога»[168].

Кроме этого и Павел Иванович Чичиков «выезжает на дорогу», дабы встретить тут, по собственному выражению Гоголя, «всю Русь» (из письма Пушкину 7 октября 1835 г.). Так, сразу же намечается жанровая характерология «Мертвых душ» как романа путешествий.

Наряду с этим сначала предопределяется да и то, что путешествие это будет особенного рода, в частности странствие плута, что вписывает дополнительно «Мертвые души» еще в одну жанровую традицию – плутовского романа, пикарески, обширно распространившегося в европейской литературе (неизвестная «Судьба Ласарильо с Тормеса», «Жиль Блаз» Лесажа и др.). В русской литературе самый ярким представителем этого жанра до «Мертвых душ» был роман В. Т. Нарежного «Российский Жилблаз, либо Похождения князя Гаврилы Симоновича Чистякова».

Линейное построение романа, которое и предполагала пикареска (произведение, содержанием которого являются забавные приключения плута), сразу же придало произведению эпический темперамент: создатель проводил собственного храбреца через «цепь перемен и приключений, чтобы представить с тем совместно вживе верную картину всего большого в нравах и чертах забранного им времени» (эта черта «меньшего рода эпопеи», эта Гоголем уже в середине 40?х годов в «Учебной книге словесности для русского юношества», во многом была применима и для «Мертвых душ»). И все же опыт драматурга не прошел напрасно: именно он разрешил сделать Гоголю практически неосуществимое, интегрировать линейный сюжет, казалось бы, самый удаленный от драматургического принципа, в особенное «драматическое» целое.

Снова?таки, по определению самого Гоголя, роман «летит как драма, соединенный живым интересом самих лиц главного происшествия, в которое запутались действующие лица и которое кипящим ходом заставляет самые действующие лица развивать и обнаруживать сильней и скоро собственные характеры, увеличивая увлеченье». Так и в «Мертвых душах», – их скупка Чичиковым (основное происшествие), выраженная фабульно в цепи эпизодов (глав), в большинстве собственном совпадающих с визитом храбреца к тому либо иному помещику, объединяет всех действующих лиц единым интересом.

Неслучайно многие эпизоды книги Гоголь сооружает на параллелях и на повторяемости поступков, событий а также отдельных подробностей: повторное появление Коробочки, Ноздрева, симметричный визит Чичикова к разным «муниципальным сановникам» в начале и в конце книги – все это формирует чувство кольцевой композиции. Ту роль катализатора действия, которую в «Ревизоре» игрался ужас, сейчас делает сплетня – «сгущенная неправда», «настоящий субстрат фантастического», где «любой прибавляет и прилагает чуточку, а неправда растет, как снежный ком, угрожая перейти в снежный обвал»[169]. возрастание и Циркуляция слухов – прием, унаследованный Гоголем у другого великого драматурга, Грибоедова, дополнительно организует воздействие, убыстряет его темп, приводя в финале воздействие к стремительной развязке: «Как вихрь взметнулся, казалось, дотоле спавший город!»

В действительности, замысел «Мертвых душ» изначально мыслился Гоголем как трехчастное соединение довольно независимых, завершенных произведений[170]. В разгар работы Гоголя над первым томом его начинает занимать Данте. В первые годы заграничной судьбе Гоголя этому содействовали многие факторы: встречи с В. А. Жуковским в Риме в 1838–1839 гг., что увлекался сейчас автором «Божественной комедии»; беседами с С. П. Шевыревым и чтением его переводов из Данте.

Конкретно в первом томе «Мертвых душ» «Божественная комедия» отозвалась пародийной реминисценцией в 7?й главе, в сцене «совершения купчей»: странствователь по загробному царству Чичиков (Данте) со своим временным спутником Маниловым посредством чиновника низкого ранга (Вергилий) выясняются на пороге «святилища» – кабинета главы гражданской палаты, где новый провожатый – «Вергилий» покидает гоголевского храбреца (в «Божественной комедии» Вергилий оставляет Данте перед вознесением в Эдем небесный, куда ему, как язычнику, путь запрещён).

Но, по?видимому, главный импульс, что Гоголь получил от чтения «Божественной комедии», был идеей продемонстрировать историю людской души, проходящей через определенные стадии – от состояния безнравственности к просветлению, – историю, приобретающую конкретное воплощение в личной судьбе центрального персонажа. Это придало более четкие очертания трехчастному замыслу «Мертвых душ», каковые сейчас, по аналогии с «Божественной комедией», стали представляться как восхождение души людской, проходящей на своем пути три стадии: «Преисподняя», «Рай» и «Чистилище».

Это же обусловило и новое жанровое осмысление книги, которую Гоголь первоначально именовал романом и которой сейчас давал жанровое обозначение поэмы, что заставляло читателя дополнительно соотносить гоголевскую книгу с дантевской, потому, что обозначение «священная поэма» («poema sacra») фигурирует и у самого Данте («Эдем», песнь XXV, строка 1) и еще вследствие того что в начале XIX в. в Российской Федерации «Божественная комедия» устойчиво ассоциировалась с жанром поэмы (поэмой именовал «Божественную комедию», к примеру, А. Ф. Мерзляков в собственном «Кратком начертании теории красивой словесности»; 1822), прекрасно известным Гоголю. Но, кроме дантевской ассоциации, в назывании Гоголем «Мертвых душ» поэмой сказались и иные значения, которые связаны с этим понятием.

Во?первых, значительно чаще «поэмой» определялась высокая степень художественного совершенства; такое значение закрепилось за этим понятием в западно?европейской, например, германской критике (к примеру, в «Критических фрагментах» Ф. Шлегеля). В этих обстоятельствах понятие служило не столько жанровым, сколько оценочным определением и имело возможность фигурировать независимо от жанра (как раз в этом русле Грибоедов писал о «Горе от ума» как о «сценической поэме», В. Г. Белинский именовал «поэмой» «Тараса Бульбу», а Н. И. Надеждин всю литературу именовал «эпизодом высокой, безграничной поэмы, воображаемой самобытною жизнию людской рода»).

Но, у Гоголя в данном обозначении, и это также направляться иметь в виду, находился и элемент полемики. Дело в том, что в жанровом отношении поэма считалась понятием, применимым только к стихотворным произведениям – как малой, так и громадной формы («Поэмою назваться может всякое произведение, написанное стихами, с подражанием красивой природе», – писал Н. Ф. Остолопов в «Словаре старой и новой поэзии», и в этом смысле «Божественная комедия» естественнее подпадала под такую классификацию).

В остальных случаях это понятие получало, как уже было сообщено, оценочный суть. Гоголь же употребил слово «поэма» применительно к громадной прозаической форме (которую изначально естественнее было бы выяснить как роман) как раз как прямое обозначение жанра, поместив его на титульном странице книги (графически он дополнительно усилил значение: на созданном по его рисунку титульном странице слово «поэма» господствовала и над заглавием, и над фамилией автора).

Определение «Мертвых душ» как поэмы, пишет Ю. В. Манн, пришло к Гоголю вместе с осознанием их жанровой уникальности. Уникальность эта заключалась, во?первых, в том универсальном задании, которое преодолевало односторонность комического и тем более сатирического ракурса книги («вся Русь отзовется в нем»), и, во?вторых, в ее символической значительности, потому, что книга обращалась к коренным проблемам назначения России и человеческого бытия[171].

критическая полемика и Отзывы современников около «Мертвых душ»

Поэма вышла в свет в мае 1842 г. называющиеся «Похождения Чичикова, либо Мертвые души» (наименование было поменяно под давлением цензуры, по той же причине из поэмы была выкинута и «Повесть о капитане Копейкине»). «В далеком прошлом не бывало у нас для того чтобы перемещения, какое сейчас по случаю «Мертвых душ», – писал один из современников, вспоминая полемику, вызванную возникновением книги. Часть критиков обвиняла Гоголя в клевете и карикатурности на реальность.

Другие отмечали их патриотизм и высокую художественность (последнее определение принадлежало Белинскому). Особенного напряжения полемика достигла по окончании появления брошюры К. Аксакова «Пара слов о поэме Гоголя: «Похождения Чичикова, либо Мертвые души»», в которой развивалась идея о воскрешении старого эпоса в поэме. За мыслью об ориентации и эпичности на Гомера стояло утверждение бесстрастия гоголевского письма, по большому счету характерной эпопее.

В полемику с Аксаковым вступил в первую очередь Белинский. Сам же Гоголь сейчас уехал за границу, в Германию, а после этого в Рим, поручив перед этим издание первого собрания собственных произведений Н. Я. Прокоповичу (вышло в 1842 г.).

В Риме он трудился над вторым томом «Мертвых душ», начатым еще в 1840 г. Работа эта с перерывами не будет прекращаться в течение практически 12 лет, т. е. практически до конца жизни Гоголя. Современники с нетерпением ожидали продолжения поэмы, но вместо нее в 1847 г. в Санкт-Петербурге выходят «Выбранные места из переписки с приятелями», двойной целью которых (как Гоголь это для себя сформулировал) было растолковать, из-за чего до сих пор не написан второй том, и подготовить читателей для его последующего восприятия. «Выбранные места» утверждали идею духовного жизнестроения, целью которого было бы создание «совершенного небесного страны».

Последнее, но, привязывалось к настоящей национальной бюрократической машине. Служение русскому монарху, госслужба получали у Гоголя религиозное значение. Вторая неприятность, поставленная книгой, – переосмысление функции художественной литературы, прекратившей быть «учительной».

Из этого – требование прямой дидактики и вместе с тем отречение от своих прошлых созданий.

В «Предисловии» к «Выбранным местам» Гоголь прямо утверждал, что его произведения «практически всех привели в заблуждение по поводу их настоящего смысла». Фактически, все надежды на прояснение подлинного смысла собственного творчества Гоголь возлагал именно на второй том «Мертвых душ» (по свидетельству Тарасенкова, Гоголь сказал: «Из него имели возможность бы все осознать да и то, что неясно у меня было в прошлых произведениях»).

Второй современник Гоголя, в 1848 г. разговаривавший с ним о «Мертвых душах», вспоминал: «…я… его прямо задал вопрос, чем как раз обязана кончиться эта поэма. Он, задумавшись, выразил затруднение высказать это с обстоятельностью. Я возразил, что мне лишь необходимо знать, оживет ли как направляться Павел Иванович?

Гоголь, как словно бы с радостию, подтвердил, что это обязательно будет и оживлению его послужит прямым участием сам Царь и первым вздохом Чичикова для подлинной прочной судьбы обязана кончиться поэма. … А другие спутники Чичикова в «Мертвых душах»? – задал вопрос я у Гоголя: и они также воскреснут? – «В случае если захотят», – ответил он с ухмылкой»[172]. Фактически, и само наименование поэмы («мертвые души») предполагало возможность обратного: существования душ «живых»). Залогом того и должно было стать воскрешение главного храбреца для новой «красивой» судьбы, и появление новых, если сравнивать с первым томом, «хороших» персонажей: образцовых помещиков (Костанжогло и Василий Платонов), государственныхы служащих, храбрецов, каковые имели возможность бы восприниматься как alter ego самого автора (напр., Муразов) и о которых мы знаем по пяти сохранившимся главам черновых редакций[173].

1 января 1852 г. Гоголь наконец информирует, что второй том «совсем окончен». В конце же января в Москву приезжает папа Матвей, духовный папа Гоголя. Содержание их бесед, прошедших в эти дни, неизвестен, но существует косвенное свидетельство, что именно папа Матвей дал совет Гоголю сжечь часть глав поэмы, аргументируя то вредным влиянием, которое они смогут иметь на читателей[174].

Так, в ночь с 11 на 12 февраля 1852 г. происходит сожжение беловой рукописи второго тома.

Потом судьбу Гоголя Андрей Белый назвал «ужасной местью», сравнив отца Матвея со ужасным наездником на Карпатах: «…почва совершила над ним собственную Ужасную месть. Лик, виденный Гоголем, не спас Гоголя: данный лик стал для него «наездником на Карпатах». От него удирал Гоголь»[175].

Гоголь погиб 21 февраля 1852 г. – десять дней спустя по окончании сожжения рукописи поэмы. На его надгробном монументе были высечены слова пророка Иеремии: «Неприятным словом моим посмеюся».

Главные понятия

Романтизм, реализм, фантастика, гротеск, цикл повестей, комедия, «миражная интрига», поэма как жанр, поэма как оценочная черта, малая эпопея, плутовской роман, роман?путешествие, традиция, сатира, комическое.

задания и Вопросы для самоконтроля

1. Своеобразие сатиры Гоголя. Как вы осознаёте слова Н. А. Некрасова: «Он проповедовал любовь враждебным словом отрицанья…» (стих «В сутки смерти Гоголя» – «Блажен незлобивый поэт»)? Приведите примеры карнавальной образности Гоголя.

Какова роль эсхатологических мотивов в художественном мире Гоголя?

2. Каково гоголевское представление о Космосе? Какую роль в этом представлении играются образы мирового древа и лестницы? Символические образы в произведениях Гоголя и их художественное значение. В чем новаторство драматургии Н. В. Гоголя? Выясните роль идеи страха для развития действия его комедий. Как изменяется наполнение идеи от первого явления к последнему? Как вы осознаёте «миражную интригу» (терминологическое словосочетание Ю. В. Манна)?

Каков суть «немой» сцены в «Ревизоре»?

Из-за чего основная тема «Женитьбы» – иллюзорность?

3. Образ города в творчестве Гоголя. Из-за чего автор сатирически не изображает Москву? Как решается Гоголем среда «и проблема человек»?

Роль мотива потрясения в петербургских повестях. Тема «мелкого человека» в творчестве Гоголя.

4. Символический контекст заглавия поэмы «Мертвые души». Укажите три уровня семантики заглавия: какая проблематика соответствует каждому из уровней?

5. В чем выразилась внутренняя сюжетность «Выбранных мест из переписки с приятелями»? Что представляет собой гоголевский идеал людской личности? Какую роль отводит Гоголь религии и искусству в пробуждении души?

Литература

Белый А. Мастерство Гоголя. М., 1996.+

Бочаров С. Г. О стиле Гоголя. В кн.: Теория литературных стилей. Типология стилевого развития нового времени. М., 1976.+

Вайскопф Михаил. Сюжет Гоголя. Морфология. Идеология. Контекст. М., 1993.

Виноградов В. В. Эволюция русского натурализма. натуральная школа «и» Гоголь. Этюды о стиле Гоголя.

В его кн.: Избранные труды. Поэтика русской литературы. М., 1976.+

Гиппиус В. В. Творческий путь Гоголя // От Пушкина до Блока. М., Л., 1966.+*

Гуковский ГА. Реализм Гоголя. М., 1959.+

Манн Ю. В. В отыскивании живой души. М., 1987.+

Манн Ю. В. Смелость изобретения. Черты художественного мира Гоголя. М., 1985.+

Манн Ю. М. Поэтика Гоголя. М., 1995.+

Манн Юрий. Гоголь. дни и Труды: 1809–1845. М., 2004

Маркович В. М. Петербургские повести Н. В. Гоголя. Л., 1989.+

Машинский С. И. Художественный мир Гоголя. М., 1971.

Набоков В. В. Николай Гоголь. Новый мир, 1987, № 4.

Николаев Д. П. Сатира Гоголя. М., 1984.

Переверзев В. Ф. Творчество Гоголя. В его кн.: Гоголь, Достоевский. Изучения. М., 1982.

Смирнова ЕА. Поэма Гоголя «Мертвые души». Л., 1987.

ЭйхенбаумБ.М. Как сделана шинель. В его кн.: О прозе. Л., 1969.+

Глава 5

Литературное перемещение 1840?х годов. В. Г. Натуральная школа «и Белинский»

Е годы XIX в. в отечественном литературном перемещении стали временем прорыва к новым эстетическим горизонтам, временем сложного сотрудничества разных идейно?типов и художественных систем авторского сознания при доминировании ведущей тенденции – росте реалистических начал в поэзии и прозе.

Литература совершает стремительную эволюцию в эру, не богатую большими историческими событиями, но отмеченную углублением публичного и культурного развития. На переломе второго и третьего десятилетия николаевского правления, в прошлых условиях крепостного права и преследования свободомыслия в обществе совершается громадная духовная работа, обостряется публично?литературная идея. Временем «внутреннего освобождения и наружного рабства» назвал А. И. Герцен ту эру.

Наступило время духовного взлета, жарких философских, религиозных, исторических и литературных дискуссий. Порою они принимают форму острой идейной и литературной борьбы.

Споры «славянофилов» и «западников»

Вопрос о прошлом, будущем России и настоящем, о дорогах ее роли и развития во глобальной истории, в людской сообществе поделил образованное меньшинство на западников и славянофилов. Спор их был задан «Философическим письмом» П. Я. Чаадаева, размещённым в столичном издании «Телескоп» в 1836 г., где создатель, думая над судьбами России и Запада, православия и католичества, делал отрицательные выводы об исторической судьбе православной России. Идеи Чаадаева конкретно «пробудили» два противоборствующих публичных направления: славянофилы, и западники 40?х годов с равным правом имели возможность вычислять его и своим наставником, и оппонентом.

Ведущие публицисты и идеологи славянофильства 40?х годов: философ и поэт А. С. Хомяков, публицист и критик И. В. Киреевский, его брат, П. В. Киреевский, публичный деятель Ю. Ф. Самарин, братья К.С. и И. С. Аксаковы – дети признанного писателя Сергея Аксакова, кроме этого узнаваемые писатели.

Русское западничество той поры воображали В. Г. Белинский; А. И. Герцен; его соратник и друг Н. П. Огарев; публичный деятель, доктор наук МГУ Т. Н. Грановский; В. П. Боткин; П. В. Анненков, ставший первым биографом Пушкина; журналист и писатель И. И. Панаев.

И славянофилы, и западники были настоящими радетелями Отечества, их объединяла неудовлетворенность итогами культурно?исторического развития России, жажда национального самосознания. И те, и другие говорили о необходимости отмены крепостного права, о свободах и гражданских правах. И те, и другие пребывали в оппозиции к царской бюрократии (но не к самому самодержавию, в отношении которого позиции каждого из участников перемещений были разными).

западники и Славянофилы по?различному оценивали период Столичной Руси и реформы Петра I, буржуазный экономический патриархальные устои и порядок Европы России. В поле обсуждаемых неприятностей был вопрос о назначении мастерства, о народности и художественности литературы.

Белинского кружков и Собрания Герцена, гостиные частных и литературные салоны домов (П. Я. Чаадаева, Д. Н. Свербеева, А. П. Елагиной и др.), редакции изданий («Москвитянин», «Русская беседа», с одной стороны, и «Отечественные записки», «Современник» – с другой) – тут разворачивалась живая полемика идейных и литературных соперников, введших в деятельный сами термины и речевой оборот: славянофильство и западничество.

Символично заглавие статьи Хомякова «О ветхом и новом», положившей начало в 1839 г. славянофильскому направлению как таковому. В «прежнем», «ветхом» – в русских преданиях и народной нравственности и традициях православия, которая свободна от «барыша», своекорыстия, необходимо искать начало «подлинного православия». «Эти?то лучшие инстинкты души, образованной и облагороженной христианством, эти?то воспоминания древности малоизвестной, но живущей в нас тайно, произвели все хорошее, чем мы можем гордиться».

Предание, «преемство судьбы» имеется нужнейшая база для ее самосохранения, – писал К. Аксаков. Конечно исходя из этого преклонение славянофилов перед вековыми устоями монархии, русским общинным строем, христианскими коллективными, а не личными формами судьбы, впредь до «самоотречения». Соборность – так со времен первых славянофилов определяется особенное уровень качества русского, славянского братства, православного единения различных слоев общества на базе са

Душа обязана трудиться!


Удивительные статьи:

Похожие статьи, которые вам понравятся:

Понравилась статья? Поделиться с друзьями: