Симфонические отношения церкви и государства

Православная Церковь владеет полнотой подлинного ведения, исходя из этого только на земле православного вероучения могла быть сформулирована совершенная норма взаимоотношений между государством и Церковью. Иначе, потому, что церковно-национальные взаимоотношения — явление двустороннее, то исторически эта норма могла быть выработана только в стране, признающем Православную Церковь величайшей народной святыней, — иными словами, в стране православном.

И еще одно событие тут нужно иметь в виду. В случае если в стране, где Православная Церковь имеет официальный статус, который связан с особенными привилегиями, существуют такие религиозные меньшинства, права которых благодаря данной привилегии ущемлены, то тяжело сказать о том, что церковно-национальные отношения тут урегулированы совершенным образом. Исходя из этого, разумеется, только монорелигиозное, моноконфессиональное православное государство может без ущерба для справедливости и неспециализированного блага собственных граждан строить отношения с Церковью, исходя из православных правил.

Названным тут условиям более либо менее, не смотря на то, что, само собой разумеется, далеко не всецело, потому что на земле полное совершенство нереально, соответствовала Ромейская империя — Византия. В Византии и были выработаны ключевые принципы церковно-государст-венных взаимоотношений, зафиксированные в государственных законах и канонах империи, отраженные в святоотеческих писаниях. В собственной совокупности эти правила стали называться симфонии Церкви и государства.

Сущность симфонии образовывает обоюдное сотрудничество, взаимная ответственность и взаимная поддержка, без вторжения одной стороны в сферу необыкновенной компетенции второй. Епископ подчиняется власти, как подданный стране, а не потому, дабы епископская власть его исходила от представителя власти; совершенно верно так же и представитель власти повинуется епископу, как член Церкви, как безнравственный человек, ищущий спасения от Церкви, а не потому, дабы власть его происходила от власти епископа [1]. Государство при симфонических отношениях с Церковью ищет у нее моральной, духовной помощи, ищет молитвы за себя и благословения на деятельность, направленную на достижение целей, служащих благополучию граждан, а Церковь приобретает от страны помощь в создании условий, благоприятных для благовествования и для духовного окормления собственных чад, являющихся в один момент гражданами страны.

Отцы Карфагенского Собора в 104 (93) каноне выразили идея о том, что благочестивые носители власти призваны быть защитниками Кафолической Церкви: Царскому человеколюбию предлежит попещися, дабы Кафолическая Церковь, благочестною утробою Христу их родившая, и крепостию веры воспитавшая, была ограждена их промышленном; чтобы в благочестивыя их времена, дерзновенные человеки не возгосподствовали над безсильным народом, при помощи некоего страха, в то время, когда не смогут совратити оный при помощи убеждения.

Церкви не возбраняется обращаться прося о защите против чинящих принуждение над ее участниками, над ее храмами и ко всякой законной власти, независимо от ее отношения к Церкви, тем более к власти, которая пребывает в симфонических отношениях с Церковью. В критические моменты православные византийские императоры неизменно вступались в защиту Церкви.

Императоры Феодосий II и Валентиниан III писали епископам Александрийской Церкви, в то время, когда во главе со святым Кириллом боролись за чистоту Православия против несторианской ереси: Состояние нашей страны зависит от благочестия, поскольку между ними большое количество неспециализированного и родственного. Они поддерживают одно второе и преуспевают одно преуспеянием другого, так что подлинная вера светит правдою, а государство процветает, в то время, когда соединяет в себе да и то, и второе.

И мы, как правители, поставленные Всевышним быть защитниками счастья и благочестия отечественных подданных, постоянно стараемся сохранить связь между ними нераздельною, помогая Промыслу Божию и людям, как раз мы служим Промыслу, в то время, когда заботимся о преуспеянии страны и, предавшись целиком и полностью попечению о подданных, направляем их к жизни и благочестивой вере, хорошей верующих, и прилагаем должное старание о том и втором. Потому что нереально, дабы тот, кто заботится об одном (стране), не думал кроме этого и о втором (Церкви) [2].

В 6 новелле святого Юстиниана сформулирован принцип, лежащий в базе государства и симфонии Церкви: Величайшие блага, дарованные людям высшею благостью Божией, сущность царство и священство, из которых первое (священство, церковная власть) заботится о божественных делах, а второе (царство, власть) командует и заботится о людских делах, а оба, исходя из одного и того же источника, составляют украшение людской судьбе. Исходя из этого нет ничего, что лежит так на сердце царей, как честь священников, каковые со своей стороны помогают им, молясь без конца за них Всевышнему.

И в случае если священство будет во всем благоустроено и угодно Всевышнему, а власть будет по правде руководить вверенным ей страной, то будет полное согласие между ними во всем, что служит на пользу и благо людской рода. Потому мы прилагаем величайшее старание к охранению подлинных догматов Божиих и чести священства, сохраняя надежду взять чрез это великие блага от Всевышнего и прочно держать те, каковые имеем [3]. Руководствуясь данной нормой, император Юстиниан в собственных новеллах признавал за канонами силу национальных законов.

Хорошая византийская формула взаимоотношений между национальной и церковной властью заключена в Эпанагоге (вторая добрая половина IX в.): священство и Мирская власть относятся между собою, как душа и тело, нужны для национального устройства совершенно верно так же, как душа и тело в живом человеке. В связи и согласии их состоит благоденствие страны [4]. Ту же идея находим и в актах VII Мирового Собора: Священник имеется укрепление и освящение императорской власти, а императорская власть при помощи честных законов руководит земным [5].

При симфонических отношениях между государством и Церковью высшие представители национальной и церковной власти приобретают двойную санкцию — и от Церкви, и от страны. Из этого миропомазание византийских российских царей и императоров; из этого и участие правителей в поставлении Патриархов.

Церковь, находящаяся в симфонических отношениях с страной, допускала достаточно важное влияние православной власти на церковные дела без ущерба для себя. 38 правило Трулльского Собора, повторяя последня определение 17 правила Халкидонского Собора, гласит: Отцами отечественными положенное сохраняем и мы правило, гласящее тако: аще царскою властию снова устроен, либо впредь устроен будет град, то гражданским и земским распределениям да направляться и распределение церковных дел. И сейчас Церковь руководствуется этим каноном, в то время, когда устанавливает границы епархий в соответствии с административным делением стран.

В 9 правиле Двукратного Собора осуждаются священники, дерзающие бити верных согрешивших, либо неверных, нанесших обиду. В заключении канона говорится: Подобает бо священнику Божию вразумляти неблагонравнаго увещаниями и наставлениями, время от времени же и церковными епитимиями, а не устремлятися на тела человеческия с ударами и бичами.

Аще же некие будут совсем непокоривы, и вразумлению чрез епетимии не послушны, таковых никто не воспрещает вразумляти преданием суду местных гражданских глав. Понеже пятым правилом Антиохийскаго собора постановлено, создающих в Церкви крамолы и возмущение обращати к порядку внешнею властию.

Не только при существовании полной симфонии, но и при иных формах церковно-национальных взаимоотношений, в тех случаях, в то время, когда за Церковью согласится публично-правовой статус, государство вправе принимать участие в ответе таких дел, как учреждение приходов и новых епархий и установление границ между ними, открытие монастырей, духовных школ, устройство христианских кладбищ, и замещение епископских и иных церковно-должностных мест.

Хорошая византийская симфония, являясь совершенной нормой церковно-национальных взаимоотношений, ни в Византии, ни в Российской Федерации не существовала в полностью чистой форме. На практике она, само собой разумеется, подвергалась искажениям и нарушениям. Со стороны власти несколько раз Церковь выяснялась объектом цезарепапистских притязаний.

Сущность их заключалась в том, что президент, царь, претендовал на решающее слово в ответе церковных дел.

Кроме безнравственного людской властолюбия у таких посягательств, воспринимавшихся Церковью неизменно как незаконная узурпация, была еще и историческая обстоятельство. Христианские императоры Византии были прямыми преемниками языческих Римских принцепсов, каковые среди многих собственных титулов имели и таковой; pontifex maximus — главный первосвященник. Эта плохая традиция, само собой разумеется, в ослабленной форме, но иногда проявлялась все-таки и в действиях некоторых христианских императоров; всего откровенней и страшнее для Церкви цезарепапистская тенденция обнаруживалась в политике императоров-еретиков, в особенности в иконоборческую эру.

У русских правителей, в отличие от византийских василевсов, не было наследия языческого Рима. Исходя из этого симфония церковной и власти у нас в древности осуществлялась в формах более верных и церковных, а отступления от нее в одних случаях носили личный темперамент — тираническое правление святоубийцы Ивана Грозного, в других же имели темперамент менее выраженный, более мягкий и сдержанный, чем в Византии — как это проявилось, к примеру, в столкновении царя Алексея Михайловича с Патриархом Никоном, обусловленном, кроме Патриарха и личных качеств монарха, влиянием новоевропейских идей на национальное правосознание правительственных кругов России.

Что же касается синодальной эры, то несомненное искажение симфонической нормы в два синодальных столетия церковной истории связано не с пережитками византинизма, а с исторически весьма светло прослеживаемым влиянием протестантской теории территориализма и национальной церковности на политическую жизнь и российское правосознание. Попытку удержать канонический принцип симфонии в условиях, в то время, когда империя пала и в Российской Федерации складывались новые формы государственности, предпринял Поместный Собор 1917-1918 гг.

В декларации, предварявшей Определение об отношении государства и Церкви, составленной по поручению Собора доктором наук С.Н. Булгаковым, потом протоиереем, требование об отделении Церкви от страны сравнивается с пожеланием, дабы солнце не светило, а пламя не согревал. Церковь по внутреннему закону собственного бытия неимеетвозможности отказаться от призвания просветлять, преображать всю жизнь человечества, пронизывать ее собственными лучами.

Церковь не связывает себя с определенной формой правления: Сейчас, в то время, когда волею Провидения рушилось в Российской Федерации царское самодержавие, а на замену его идут новые национальные формы, Православная Церковь не имеет определения об этих формах со стороны их политической целесообразности, но она неизменно стоит на таком понимании власти, по которому любая власть должна быть христианским служением [6].

1. В том месте же. С. 680. ^

2. В том месте же. С. 681. ^

3. В том месте же. С. 681-682. ^

4. В том месте же. С. 683. ^

5. В том месте же. ^

6. Деяния Священного Собора Православной Русском Церкви. ^