Смена литературных направлений

Литературный процесс начала 40?х годов отмечен противоречивыми устремлениями писателей в освоении того либо иного типа художественного сознания. Романтизм еще не потерял собственного художественного потенциала. В первую очередь поэзия тех лет говорит о жизнеспособности романтизма. Антологическое течение в русской поэзии (А.

Н. Майков, Н. Ф. Щербина, Л. А. Мей), «рефлективная» поэзия 40?х (Э.

П. Губер, Н. П. Огарев, А. Н. Плещеев, Аполлон Григорьев, И. С. Аксаков), «лирика женского сердца» (Е. П. Ростопчина, К. К. Павлова, Ю. В. Жадовская), ранняя лирика А. А. Фета – таковы важнейшие поэтические явления эры сороковых, все же названной В. Г. Белинским «прозаическим периодом».

Романтическая проза удерживает собственные позиции в начале десятилетия в философско?аллегорических и фантастических произведениях В. Ф. Одоевского («Русские ночи»; 1844) и А. К. Толстого («Упырь»; 1841); в целом в русле романтической традиции созданы ранние произведения Ф. М. Достоевского, отмеченные фантастическим колоритом («Двойник», 1846; «Хозяйка», 1847). Но уже с середины 40?х романтические конфликты, романтическая характерология, сюжетосложение, целый арсенал изобразительно?ясных средств подвергались трансформации и существенной ломке.

Реализм

Реализм делается главным художественным способом. Настоящая судьба во всем ее многообразии, во всех, кроме того непоэтических, обыденных и похабных явлениях превратилась в объект эстетического освоения. Изображение типических характеров в типических событиях, историзм – ведущие правила нового способа.

Первым отрефлектировал новые художественные веяния, эстетически их узаконил и проанализировал главные черты поэтики превосходный критикВ. Г. Белинский.

Не смотря на то, что слово «реализм» В. Г. Белинский не употреблял (оно покажется чуть позднее в работах учеников Белинского П. Н. Кудрявцева и И. С. Тургенева, а на правах правильного термина будет трудиться в критике А. Григорьева), предпочитая сказать о «настоящей», «настоящей», (а не «реалистической») литературе. Помимо этого, в понятийном арсенале Белинского покажется термин «натуральная школа», вошедший в историю русской литературы в 1846 какое количество. и сейчас означающий группу писателей, продолживших «критическое» направление, подхвативших и развивших пафос гоголевского творчества.

«Натуральная школа»

Первоначально Белинский в полемическом задоре применял словосочетание, рожденное в стане литературных и идейных соперников. Ф. Булгарин, редактор газеты «Северная пчела» и издания «Сын Отечества», язвительно направил его авторам, объединившимся для издания альманахов «Петербургский сборник» и «Физиология Петербурга». Критик вычислял, в противовес Булгарину, что и так называемая натура, «низкие картины» должны сделаться содержанием литературы.

Белинский узаконивает наименование критического направления, созданного Гоголем: натуральная школа. К ней относились А. И. Герцен, Н. А. Некрасов, И. С. Тургенев, И. А. Гончаров, Ф. М. Достоевский, М. Е. Салтыков, В. И. Даль (псевдоним Казак Луганский), В. А. Соллогуб, Д. В. Григорович, И. И. Панаев, Е. П. Гребенка и др.

Организационно представители «натуральной школы» объединены не были. Их связывали творческие установки, совместная работа в изданиях, альманахах, индивидуальные контакты. Н. А. Некрасов, по праву считавшийся фаворитом, стал редактором не только двух альманахов о нравах и быте Санкт-Петербурга, но и вместе с И. И. Панаевым редактором и владельцем издания «Современник».

Участников литературного перемещения объединял творческий энтузиазм, пафос «социальности», заинтересованный анализ влияния публичных нравов на человека, глубочайший интерес к судьбам представителей низших и средних сословий. творчество и Взгляды писателей «натуральной школы» встретили критику официальной журналистики (в первую очередь издания «Северная пчела»). Эстетические и художественные новации нашли воплощение в двух сборниках называющиеся «Физиология Санкт-Петербурга», вышедших под редакцией Некрасова, а также в массовой литературной продукции, с радостью публиковавшейся альманахами и журналами и имевшей успех у читателей.

В жанровом отношении «физиологии» значительно чаще воображали очерки, маленькие произведения описательно?аналитического содержания, где реальность изображалась в разнообразных, значительно чаще вне развернутого сюжета обстановках через множество социальных, опытных, этнографических, возрастных типов. Очерк был тем своевременным жанром, что разрешал скоро и совершенно верно фиксировать положение дел в обществе, с громадной степенью достоверности, кроме того – фотографичности (как тогда говорили – «дагерротипности»), представлять новые для литературы лица. Время от времени это происходило в ущерб художественности, но в воздухе той поры, в эстетической воздухе витали идеи соединения мастерства с наукою, и, казалось, что возможно пожертвовать мерой красоты для правды «действительности».

Одна из обстоятельств для того чтобы моделирования мира заключалась в том, что в 30?40?е годы в европейской науке чувствовался интерес к практическому (хорошему) направлению, переживало подъем естествознание: органическая химия, палеонтология, сравнительная анатомия. Особые удачи выпали на долю физиологии (не просто так в одном из номеров некрасовского «Современника» за 1847 г. была напечатана статья «успехи и Важность физиологии»).

Русские, как и западноевропейские, писатели стремились перенести в литературу приемы физиологической науки, изучить жизнь как необычный организм, стать «физиологами общества». Автор – «физиолог» понимался подлинным естествоиспытателем, что исследует в современном ему обществе, в основном в низших сферах и средних, подвиды и различные виды, практически с научной точностью фиксирует систематично замечаемые нравы, жизненные условия, среду обитания.

Исходя из этого композиционно физиологические очерки в большинстве случаев строились как соединение бытовой зарисовки и собирательного портрета. Фактически, эта форма реализма и предполагала фиксацию пара обобщенных, мало индивидуализированных социальных типов в шепетильно прописанной, столь же обычной, обычно похабной и неотёсанной повседневности. «Сущность типа пребывает в том, чтобы, изображая, к примеру, хоть водовоза, изображать не какого именно?нибудь одного водовоза, а всех в одном», – писал В. Г. Белинский в рецензии на книгу «Отечественные, списанные с натуры русскими» (1841). Она заключала в себе очерки с характерными заглавиями: «Водовоз», «Девушка», «Военный офицер», «Гробовой мастер», «Няня», «Знахарь», «Уральский казак».

В полной мере в духе 40?х годов прочитывается сравнение русского критика В. Майкова, в то время, когда он говорит о необходимости разглядывать законы судьбы общества как органического тела. Автор сороковых призван был анатомировать «публичное тело» и показать художественный и одновременно аналитический «разрез» в различных культурно?исторических и географических проекциях.

Горизонтальную проекцию северной столицы блестяще выполнили авторы известного двухтомного сборника «Физиология Санкт-Петербурга» (1844–1845). Во вступлении к первому тому В. Г. Белинский прогнозировал появление «литературных произведений, каковые бы в форме путешествий, поездок, очерков, рассказов, описаний знакомили с разными частями безграничной и разнообразной России».

Личным опытом для того чтобы географического, исторического и социально?бытового описания делается его очерк «Москва и Петербург». В очерках «Омнибус» Кульчицкого?Говорилина, «Петербургская сторона» Гребенки, «Петербургские углы» Некрасова разворачивается топография «дна» Санкт-Петербурга: помойные ямы, нечистые подвалы, каморки, смрадные дворы и их забитые, раздавленные нищетой, несчастьями, опустившиеся обыватели.

И все же темперамент северной столицы исследуется в «Физиологии Санкт-Петербурга» в первую очередь через галерею представителей некоторых профессий. Бедный шарманщик из очерка Д. В. Григоровича, тщетно старающийся своим ремеслом прокормить целое семейство. Дворник – вчерашний крестьянин, ставший не только блюстителем чистоты, но и порядка, незаметно превратившийся в столь нужного для жизни различных сословий посредника (В.

И. Даль. «Петербургский дворник»). Другие заметные персонажи – продажный фельетонист (И. И. Панаев. «Петербургский фельетонист»), государственный служащий из одноименного стихотворного очерка Некрасова.

Характеры персонажей не прописаны, в них сплавлены в художественном единстве социальные заболевания, сиюминутные человеческие интересы и исторически сложившиеся публичные роли.

Вертикальный «разрез» одного столичного дома удался писателю Я. П. Буткову. Книга «Петербургские вершины» (1845–1846), не являясь примером художественности, отвечала главным требованиям «физиологии». В предисловии повествователь как бы перемещается с этажа на этаж: подвалы – «низовье»; «срединная»; «подоблачные вершины» – чердаки.

Он знакомится с теми, кто удобно обитает в средних этажах; с «низовыми» – «промышленными» людьми, каковые, «словно бы болотные растения, прочно держатся собственной земли»; с «самобытной толпой», «особенными людьми» чердаков: это бедные студенты, так похожие на еще не явившегося Раскольникова, нищие интеллигенты. Характерна по собственному стилю – как отголосок необычной моды на естествознание – одна из рецензий на «Петербургские вершины»: «Все 4?е, 5?е и 6?е этажи столичного города С. – Санкт-Петербурга попали под неумолимый нож Буткова.

Он забрал, отрезал их от низов, перенес к себе, разрезал по суставчикам и выдал в свет частичку собственных анатомических препаратов». Узкий критик В. Майков дал объективную оценку данной книги, указав не столько на поэтические, сколько на «научно?документальные» особенности ее художественности, что само по себе еще раз характеризует физиологические жанры по большому счету. «Преимущество повести – чисто дагерротипическое, и описание мытарств, через каковые пробивал себе дорогу Терентий Якимович, занимательно, как глава из хорошей статистики».

Под несомненным влиянием художественных исканий «натуральной школы» на излете первой половины столетия были созданы большие произведения отечественной литературы.

В собственном последнем годовом обзоре русской литературы за 1847 год В. Г. Белинский отметил определенную динамику жанрового развития русской литературы: «повесть и Роман стали сейчас во главе всех других родов поэзии».

Роман «Бедные люди», принесший известность молодому Ф. М. Достоевскому, был напечатан в «Петербургском сборнике», изданном Н. Некрасовым в 1846 г. В русле традиции «физиологического очерка» он воссоздает реалистическую картину судьбы «забитых» жителей «петербургских углов», галерею социальных типов – от уличного побирушки до «его превосходительства».

Высшим достижением натуральной школы по праву считаются два романа 40?х годов: «Обычная история» И. А. Гончарова и «Кто виноват?» А. И. Герцена.

Сложнейшие публичные, нравственные и философские смыслы положил А. И. Герцен в романное воздействие, «выполненное, по словам Белинского, драматического перемещения», ума, доведенного «до поэзии». Это роман не только о крепостном праве, о русской провинции, это роман о времени и среде, портящей все лучшее в человеке, о возможности внутреннего сопротивления ей, о смысле судьбы.

В проблемное поле вводит читателя резкий и лаконичный вопрос, вынесенный в наименование произведения: «Кто виноват?» Где коренится обстоятельство того, что лучшие задатки аристократа Негрова были заглушены бездельем и пошлостью, столь распространенными среди крепостников? Лежит ли на нем персональная вина за судьбу незаконнорождённой дочери Любоньки, росшей в его же доме в унизительном неясном положении? Кто отвечает занаивность узкого, грезящего о гармонии преподавателя Круциферского?

Он по существу лишь и может, что произносить искренние патетические монологи да упиваться домашней идиллией, которая выясняется столь непрочной: роковым, приведшим к смерти делается для его жены чувство к Владимиру Бельтову. Аристократ?интеллектуал Бельтов приезжает в провинциальный город в отыскивании хорошего жизненного поприща, но не только не находит его, но и выясняется в горниле ужасной жизненной коллизии. С кого же задать вопрос за бессильные, обреченные на заведомый провал попытки только гениальной личности применяеться своим силам в удушающей воздухе помещичьего быта, казенной канцелярии, отечественного захолустья в тех жизненных сферах, что значительно чаще «предлагала» тогдашняя Российская Федерация своим грамотным сынам?

Один из ответов очевиден: крепостничество, «поздняя» николаевская пора в Российской Федерации, застой, чуть ли не приведший в середине 50?х годов к национальной трагедии. Социально?исторический конфликт сплетен с конфликтом этическим. В. Г. Белинский весьма тонко указал на сообщение социально?критического и нравственного смысла произведения в чёрте авторской позиции: «Заболевание при виде непризнанного людской преимущества».

И все же критический пафос определяет, но не исчерпывает смысл и содержание романа. К центральным проблемам, поднятым в нем, направляться отнести проблему национального характера, национального самосознания. Суть романа обогащается кроме этого благодаря герценовской художественной «антропологии» в ее коренных качествах: покой и привычка, портящие все живое (чета Негровых); инфантильность либо мучительный скепсис, одинаково мешающие юности реализовать себя (Круциферский и Бельтов); бессильная мудрость (врач Крупов); разрушительные эмоциональные и духовные порывы (Любонька) и т. д. В целом внимание к «типическим» обстоятельствам и природе человека, портящим ее, разламывающим темперамент и судьбу, делает Герцена писателем «натуральной школы».

Становление лирики Н. А. Некрасова шло в русле общения с прозаическими опытами писателей «натуральной школы». Первый его звуки «и сборник Мечты» (1840) носил романтически?подражательный темперамент. Пара лет работы в прозаических жанрах привели Некрасова к принципиально новому методу воспроизведения и отбора действительности.

Повседневная жизнь социальных низов находит воплощение в форме стихотворной новеллы, «рассказа в стихах» («В дороге», 1845; «Огородник»,1846; «Еду ли ночью», 1847; «Вино», 1848). Очерковая тональность описаний, фактографичность, обстоятельная «бытопись» и сочувствие народу отличают многие поэтические испытания Некрасова финиша 40?х годов.

Цикл рассказов И. С. Тургенева «Записки охотника», большая часть из которых было написано в 40?е годы, несет на себе печать физиологизма: характерно отсутствие выраженного сюжета, художественное «заземление» на массовых людских типах, описаниях «простых» событий. Вместе с тем «Записки охотника» уже перерастают эту жанровую форму.

Повести Д. В. Григоровича «Антон» и «Деревня?Горемыка», произведения А. Ф. Писемского, В. А. Соллогуба углубляли многозначность реалистической картины мира, главные художественные координаты которой отвечали требованиям натуральной школы.

Смена литературных направлений

Удивительные статьи:

Похожие статьи, которые вам понравятся: