Сословность в обществе и литературе высокого средневековья. жанры духовной литературы

Европейское общество эры зрелого Средневековья (оно же общество зрелого феодализма) строилось по сословному принципу. Сословие – это многочисленная группа с одной и той же социальной функцией, юридическим статусом и общественным рангом. Особенность эры зрелого феодализма в том, что это – развитое общество, не нуждавшееся в стране, потому, что сословия были самоуправляемыми структурами.

Так, духовенство было организовано в единую иерархию – церковь и, помимо этого, — в монашеские ордена. Оно имело собственное право и подлежало юрисдикции церковного суда. Рыцарство было «размещено» по ступеням феодальной лестницы, созданной вассально-ленными связями различных уровней; король, стоящий на ее вершине, был только «первым среди равных» — главой сословия, а не страны.

Бюргеры были объединены в гильдии и цеха со собственными уставами, каковые расписывали и ежедневно, и всю жизнь участников этих корпораций. Подобно рыцарям и клирикам, жители также жили по собственным законам: их издал суд магистрата. К тому же, члены всех трех сословий средневековой Европы были духовными подданными римской церкви и именовали себя «христианским миром».

В итоге они были равняется зависимы от двух одинаково необходимых для них, но тяжело совместимых этических совокупностей: универсальной – христианской и личной – сословной. Исходя из этого каждое сословие, подчиняясь собственной этике, вынуждено было отступать от христианской, что оценивалось публичным сознанием как корпоративный (общесословный) грех.

Так, духовенство, в соответствии с Нагорной проповеди, не должно было «стяжать сокровища», но деятельно этим занималось. Действительно, церковь растолковывала это собственными социальными обязанностями – необходимостью содержать больницы, странноприимные дома, приюты для бедных и сирот, раздавать милостыню и т.д. Но эти объяснения мало кого убеждали.

Жители кроме этого были довольно часто обвиняемы в стяжательстве и своекорыстии, другими словами «в служении не Всевышнему, а мамоне», но без продажи и коммерции собственных ремесленных изделий они не могли бы существовать. Хуже всего приходилось рыцарям. Будучи опытными и потомственными солдатами, они должны были совершенствоваться в боевом мастерстве, другими словами в умении убивать, а как христиане должны были на грани адских мук делать заповедь «Не убий».

Это несоответствие инициировало рвение каждой сословной культуры к созданию таковой модели сословного поведения, в которой данный конфликт сокровищ был бы тем либо иным методом разрешен. Это рвение к выработке сословного идеала было полностью реализовано в литературах всех трех сословий.

Литература клириков (духовного сословия) имела последовательность принципиальных отличий от рыцарской и бюргерской. Во-первых, ее языком был латинский, потому, что он считался сакральным, очень предназначенным для обращения к Всевышнему. Во-вторых, ее задачей считалась передача заведомо известных истин Св.

Писания, из этого – установка на отказ от всякой авторской инициативы («ничего не сообщу от себя»).

Как следствие, в духовной литературе преобладают эпические жанры, лирика представлена весьма бедно, а драма – по большому счету в зачаточном состоянии. Совокупность жанров духовной литературы строится как иерархия. Во главе ее – агнографические монументы, в которых представлен сословный идеал (святой), потом – хроники, фиксировавшие перемещение мирового времени к его последним срокам; после этого – визионы, посвященные устройству загробного мира и судьбе личной души по окончании смерти.

Кроме этих жанров в совокупность входя притчи, проповеди и примеры, предназначенные к яркому действию на сознание паствы. Лирика представлена духовными гимнами и покояннами стихами, а драматические жанры – одной лишь литургической драмой.

Особенности главных жанров духовной литературы. Жития святых. Делятся на три типа, соответствующих дорогам обретения святости: жития аскетов, человеколюбцев и миссионеров.

Эволюция жанра связана с трансформацией представления о святости в средневековой культуре. В ранних житиях святой – это живое воплощение нравственных норм христианства. В житиях более поздних – чудотворец.

Хроника. Ее отличие от снаружи родных ей исторических произведений: история исследует обстоятельства уже состоявшихся событий, пробуя осознать степень их закономерности. Хронист записывает снаружи не связанные между собой факты, пробуя предугадать в них отправляемые Всевышним символы будущих событий – или приближающих мир к концу, или отдаляющих от него.

Визион – имеет последовательность устойчивых показателей: 1) визионер – практически в любое время грешник и мирянин, которому опыт путешествия в потусторонний мир посылается как предупреждение; 2) путешествию души по загробному миру предшествует ее отделение от тела; 3) проводник души в потустороннем мире – ее ангел-хранитель; 4) в собственном путешествии душа видит места казни блаженства и грешников праведников, расположенные в общем пространстве и не поделённые границами; 5) потусторонний мир ориентирован по горизонтали, а не по вертикали.

Проповедь. Особенности католической проповеди если сравнивать с православной. Православная проповедь запланирована на единомыслие слушателей и призвана возвысить их до торжественно-торжественного состояния.

Католический проповедник, наоборот знает, что его аудитория складывается из различных людей, а также – несогласных с ним. Исходя из этого его задача – овладеть вниманием аудитории, дабы убедить ее в важности излагаемых истин.

Притча – иллюстративная часть проповеди, конкретизирующая или через чур тяжёлые, или через чур абстрактные для слушателей идеи проповедника в виде увлекательного иносказания.

Пример – также иллюстративная часть проповеди, но не иносказание, а якобы забранный из судьбы случай, призванный убедить слушателей в действенности тех нравственных законов, о которых говорит проповедник.

Духовные гимны. Самые узнаваемые – «De profundis» и «Dies ikae». Воображают характерный для средневекового христианина эмоциональный комплекс, сочетающий в себе ужас перед бешенством Всевышнего, сознание неискупимости собственной вины, позднее раскаяние, беспомощности и ужас одиночества.

Лекция 8

Рыцарская литература. Смелый эпос.

В попытке примирить сословную и христианскую этику рыцарская литература создала два варианта рыцарского идеала – смелый и куртуазный. Первый представлен эпосом, второй – романом и лирикой.

Хороший монумент рыцарского смелого эпоса – «Песнь о Роланде». В ней имеется все отмеченные при анализе «Старшей Эдды» показатели этого жанра, за одним исключением – сюжет забран из национального прошлого французов. «Песнь» создана ориентированно в X-XI вв. Ее историческая база – незначительный эпизод войн Карла Великого: отряд маркграфа Хруотланда был истреблен в Пиренеях басками.

Из этого мало примечательного события малоизвестный создатель (либо авторы) создал одно из самых масштабных и тяжёлых для понимания произведений средневековой литературы.

В сюжете «Песни» — два главных конфликта: отношения протагониста (Роланда) с его отчимом – Ганелоном и с его втором – пэром Франции графом Оливье. Эпизоды первой сюжетной линии: столкновение на совете пэров; соглашение Ганелона с маврами; суд подчинённых Карла Великого над Ганелоном и божий суд над ним. Эпизоды второй линии: разговор Роланда и Оливье перед первым сражением с маврами, их разговор перед вторым сражением, прощание Оливье и Роланда.

Конфликт Роланда и Ганелона появляется из-за попытки Роланда послать отчима с консульством к маврам, что свидетельствует верную смерть. Потому, что Роланд – пасынок Ганелона, то предлагая данный вариант, он практически замышляет отцеубийство. Исходя из этого Ганелон вправе счесть себя обиженным и отомстить. В соответствии с нормами феодального права, он объявляет об этом при свидетелях.

Нарушил ли Ганелон меру мести, отправившись на сговор с маврами?

В тексте «Песни» Ганелон назван «вторым Иудой», но суд подчинённых оправдал его, не смотря на то, что и не без давления со стороны родичей обвиняемого. Однако, божий суд был на стороне Роланда.

Конфликт с Оливье еще менее понятен. Роланд, отказав Оливье в его просьбе призвать на помощь Карла, практически погубил собственный отряд. Оливье неимеетвозможности забыть обиду ему этого и, умирая, именует его безумцем.

Но почему-то посланец небес спускается за душой сумасшедшего Роланда, а не умного Оливье, а божий суд оправдывает несостоявшегося отцеубийцу, которого не оправдал суд человеческий.

Чтобы выяснить эти парадоксы, нужно иметь в виду, что Роланд – не только безукоризненный подчинённый Карла Великого, но в первую очередь его воин и вассал Бога. Исходя из этого мавры для него – не соперник на поле боя, как для Оливье, а язычники, другими словами неприятели Всевышнего, с которыми неосуществим война и никакой мир с ними – его долг при любом соотношении сил.

В этом сущность воплощенного в Роланде рыцарского идеала: убивать возможно и должно, но лишь – неприятелей Всевышнего, не выполняющих заповедей. Но суть образа намного сложнее этого компромисса: так как крестоносное рвение Роланда не отменяет ни его вины перед Ганелоном, давшей тому право на месть, ни, тем более, его вины перед Оливье и всем франкским отрядом, павшим из-за его гордости и самонадеянности. Как осознать это несоответствие?

Дело в той шкале оценок, о которой уже шла обращение в связи с «Исповедью» Августина: поступки Роланда оцениваются с двух точек мудрости — мудрости Бога и зрения людей. Земная мудрость заставляет признать Роланда безумцем и практически отцеубийцей; небесная мудрость – солдатом Всевышнего. Потому, что, по словам апостола Павла, «безумец в глазах мира умён в глазах Всевышнего», эти оценки в принципе не смогут быть согласованы и примирены.

Эта невозможность придает образу Роланда заведомую непостижимость и драматическую глубину.

Лекция 9