Столетняя война: начало династического конфликта

Высокое Средневековье (подразумевается период примерно с XI по середину XIV вв. включительно) общепринято считается эрой мрачноватой и, мягко говоря, некомфортной для проживания, и, пожалуй, она есть самым оболганным историческим периодом, о котором сочинено немыслимое количество небылиц, породивших массу устойчивых стереотипов. Среднестатистическому обывателю эти времена представляются одной огромной нечистой лужей, в которой плещутся заражённые всеми мыслимыми и немыслимыми заразами рыцари, повседневно ходящие в доспехах, и добропорядочные женщины, покрытые оспинами и лишаём от пяток до макушки. Купание в грязище происходит на фоне непременных костров инквизиции, сжигающей всех, до кого возможно дотянуться, постоянных войн, наносящих катастрофический урон, религиозного мракобесия и массовых эпидемий.

Картина, что и сказать, неприглядная и устрашающая, причём вышеописанные стереотипы доселе массово тиражируются, и каждая попытка не то что прямого отрицания, а кроме того невинное желание разобраться – как же всё обстояло в действительности?! – вызывает снисходительную усмешку и побивается металлическим доводом: «Это так как общеизвестно!» Тут стоит напомнить, что существование колдовства в Средневековье также было общеизвестным фактом, отрицать что было нелепо, а время от времени и наказуемо…

О комфорте и тепле

Во-первых, доходить к мировоззрению и менталитету человека той эры с современными мерками нелепо не меньше – люди тогда думали и действовали совсем в противном случае, чем в двадцать первом веке. В случае если кроме того всего сто лет назад Уинстон Черчилль, сын герцогини Мальборо, с уверенностью сказал о том, что «люди от рождения не равны друг другу», то что сказать о более ранних временах – отличие между чернью и дворянством была запредельна, колдуньи и волшебники были частью общего мифологического менталитета, святые совершали чудеса, религиозность являлась базой судьбы, а встретить человека, не верующего совсем, было нереально.

Европа в XII столетии

Во-вторых, никто не планирует возражать: и войны, и эпидемии находились – но посмотрите на современность, они никуда не провалились сквозь землю и по сей день! Только специфика эры была совсем другой из-за разных экономических а также природных условий (опять не забываем о соответствующем историческому периоду образе мыслей и «массовом бессознательном»). Что же касается «уровня судьбы» в Европе – правильнее, качества судьбы – то примерно до 20–30-х годов XIV века таковое уровень качества было неслыханно высоким для всех сословий, от высшего дворянства до распоследнего крестьянина (похожих показателей удалось достигнуть лишь лет через пятьсот, да и то не везде), и разъясняется данный феномен тремя наложившимися друг на друга неповторимыми событиями:

1. Низкая плотность населения при громадном количестве посевных и пастбищных площадей с высокими урожаями, что содействовало бурному росту аграрной экономики. Всего в Европе на 1300 год жило около 60–70 миллионов человек, не испытывавших неприятностей с продовольствием.

2. Отсутствие глобальных внутриевропейских распрей с втягиванием в них фактически всех стран континента. Все излишние силы исходно были брошены в Крестовые походы на Ближний Восток и начало Реконкисты в Испании. У христианской общности (безразлично, римского либо константинопольского исповедания) имелся общий враг – сарацины либо испанские мавры.

Аббатство Сен-Дени – века архитектуры и пример Возрождения

3. Основной фактор – климатический. Похолодание, начавшееся по окончании падения Римской империи и продолжавшееся приблизительно пятьсот лет, сменилось около IX века «Средневековым климатическим оптимумом», другими словами резким потеплением, разрешившим освоить ранее не через чур пригодные для земледелия районы. Доходило до того, что в Шотландии и северной Германии выращивали фрукты и виноград, Италия забыла, что такое снег зимний период, а последовавший за стремительным экономическим подьемом и качества судьбы замечательный демографический взрыв X–XII вв. заставил сплавлять избыточное население в Крестовые походы, начать массовое расселение немцев на восток (Ostsiedlung), привёл к колонизации славянами Волго-северных областей и Окского междуречья России а также разрешил викингам заселить ранее необитаемые Гренландию и Исландию в арктических широтах.

С климатическим оптимумом связан и «Ренессанс XII века» (Rinascimento del XII secolo – итал.), немыслимый культурный всплеск времен Большого Средневековья, затронувший многие области – от поэзии и философии до архитектуры («готическая революция») и создания европейских университетов. Согласимся, что голод, мороз и необустроенный быт развитие творчества не стимулируют, соответственно, у людей хватало времени и средств чтобы не вести борьбу за существование, а придумывать поэмы и строить грандиозные соборы…

Франция в первой половине XIV века

Belle Epoque Средневековья закончилась неожиданно – так неожиданно, что учёные мужи до сих пор таскают приятель другу за бороды, выясняя, что же как раз случилось: извержение супервулкана, падение большого метеорита, замедление течения Гольфстрима либо падение солнечной активности? Всего за два года (1315–1317 гг.) Европа переживает экологическую трагедию немыслимых прежде масштабов – похолодание обрушилось весной 1315 года, всё лето шли дожди, «…а солнце словно бы прекратило греть».

То же самое случилось в следующем году, и опять повторилось ещё через год. Неурожаи привели к массовому голоду с огромной смертностью (предположительно, 15–25 процентов населения), затронувший все тогда существовавшие страны Европы – от Англии до Италии и Польши со Скандинавией.

Но Великий голод стал только первым звонком – никто и предположить не имел возможности, что по окончании экономического процветания и столетий благополучия в четрандцатом веке на континент обрушится череда кризисов так глобального масштаба, что само существование Европы как единой религиозно-культурной общности окажется на грани…

Столетняя война. Генезис

Тут ненужно в подробностях обрисовывать вялотекущий династический конфликт между Англией и Францией, начавшийся ещё во времена короля Генриха II, отца небезызвестного Ричарда Львиное Сердце. Нужно только заявить, что королевские семьи Плантагенетов и Капетингов были связаны теснейшими родственными узами, что в определённых событиях имело возможность разрешить той либо другой стороне претендовать на престол соседей.

Очень плодовитая и широкая семейство Капетингов нежданно пресеклась в начале XIV века (также очень плохой символ!) – все трое сыновей французского короля Филиппа Прекрасного погибли, как и единственный внук по мужской линии, и трон перешёл к младшей линии Валуа. Это разрешило британцу Эдуарду III Плантагенету заявить собственные права на французскую корону – по матери он являлся родным внуком Филиппа Прекрасного, другими словами, формально более родным родственником короля, чем усевшийся на трон Филипп VI де Валуа.

Король Филипп VI де Валуа

Помимо этого, в течение нескольких последних столетий Англия потеряла на материке большую территорию, перешедшие под власть Парижа – Гасконь, Нормандию, Мэн, Анжу, Пуату, а основное – на грани пребывало богатейшее и широкое Великое герцогство Аквитанское. Формально герцогом Аквитании оставался король Англии, но территория частично контролировалась французами ещё со времён Филиппа II Августа – воистину великого госдеятеля, сто с лишним лет назад перевоплотившего Францию из захудалого королевства, владевшего маленькой территорией около Парижа, в европейскую супердержаву…

Филипп де Валуа во второй половине 30-ых годов четырнадцатого века совсем недипломатично предъявляет Эдуарду Британскому требование вернуть титул герцогов Аквитанских хотя бы вследствие того что de facto на это владение претендовала Франция. В ответ на такую наглость король Англии снова выдвигает претензии на французскую корону, не смотря на то, что исходно он от неё отказался – в соответствии с «Салической правде», принятой ещё древними франками в конце V века н.э., наследовать имели возможность лишь потомки по нисходящей мужской линии, а Эдуард был сыном Изабеллы: родной, но полностью не наследующей дочери Филиппа Прекрасного. на данный момент, ввиду осложнившихся политических событий, британец отверг салический закон, сказал, что право первородства стоит выше этих замшелых законодательных реликтов, а выкопать пункт правил в далеком прошлом позабытой «Салической правды» (с одобрением такового Палатой пэров и Генеральными штатами Франции), юристов вынудил Филипп де Валуа – очевидно, с целью узурпации трона у законного претендента.

Формально правы были обе стороны. Законодательный кодекс салических («западных») франков практически восьмисотлетней давности в далеком прошлом потерял актуальность – в древние времена армейский вождь либо король обязан был являться мужчиной: в итоге, дама так как не поведёт дружину в бой? Да и по большому счету, у безжалостных племён родство по мужской линии считалось приоритетным – допустим, семиюродный дядя считался более родным родственником, чем брат родной матери.

Пережитки родоплеменного военной демократии «и строя», к XIV веку уже являвшихся невообразимой древностью! Более позднее феодальное право светло признавало наследование по праву первородства – во многих государствах Европы, если не осталось вторых родственников, взять трон в полной мере имел возможность внук монарха по женской линии. Были известны дамы-регентши, обе правили Францией (королевы Анна Ярославна и Бланка Кастильская), а уж пример королевы Англии Эленоры Аквитанской, практически руководившей, и очень удачно, страной на протяжении отсутствия отправившегося в Третий Крестовый поход Ричарда Львиное Сердце, был общеизвестен – происходило это всего чуть более столетия назад.

Король Эдуард III на этом портрете изображён с короной Франции

Действиями Эдуарда III, быть может, двигали и иные обстоятельства: его прапрадед, основатель семейства Плантагенетов (и супруг упомянутой Элеоноры Аквитанской), +строил идею создания империи, включающей фактически владения в Британии, Ирландии и Шотландии, и широчайшие почвы на континенте – утерянные уже по окончании его смерти, в тринадцатом веке. По различным обстоятельствам данный проект не был реализован, а после этого началось резкое возвышение Франции, заставившей жителей Альбиона убраться восвояси на собственные острова. Прямых свидетельств тому мы не знаем, но предполагать можем – Эдуард решил воспользоваться «окном возможностей», дабы применять право первородства в целях геополитических: не только вернуть потерянные британские владения, но и стать единым королём Англии и Франции, другими словами, императором, подобным кайзеру Священной Римской империи – и так как не факт, что Папа римский не одобрил бы столь благое начинание…

С чисто юридической точки зрения претензии Эдуарда являлись в полной мере честными, но и Филипп де Валуа царствовал законно по уложениям «Салической правды» как ближайший родственник по мужской линии, внук Филиппа III Храброго и дядя последнего правившего Капетинга, Карла IV. Показался совсем очевидный предлог для войны – династический кризис, два теоретически законных претендента. А закон, как как мы знаем, что дышло…

Снова же, во второй половине 30-ых годов четырнадцатого века ни у кого и мысли не имело возможности появиться, что начавшаяся война продлится (с тремя паузами длительностью до 20 лет) аж до 1453 года, что за это время покажется артиллерия, а рыцарская конница как база армии начнёт неспешно уходить в прошлое. Что Франция явит миру, пожалуй, самую известную святую собственной эры (да и будущих времён) – Орлеанскую деву, Жанну д’Арк, – а мировая военная история обогатится именами прославленного потом Шекспиром Фальстафа, либо прославленного Конан-Дойлем и Дюма Тёмного Принца, Бертрана дю Геклена либо маршала Жиля де Ре, более известного как светло синий Борода.

И уж само собой разумеется, ни в Тауэре, ни в Лувре не думали, что спустя всего десятилетие по окончании начала конфликта над Европой пронесётся ужасная гроза, последствия которой в процентном исчислении не сравнятся кроме того с обеими мировыми войнами далёкого будущего – подразумеваются неспециализированные утраты населения, тотальная резкая смена и экономическая катастрофа типа хозяйствования потом…

* * *

Тут нужно сделать необходимую ремарку: по состоянию на середину XIV века войны велись относительно маленькими опытными армиями, и назвать их опустошительными никак запрещено: напротив, имущество старались беречь, потому, что оно должно было перейти новым хозяевам, а восстанавливать уничтоженное продолжительно и дорого, в особенности в условиях недостатка высококвалифицированной рабочей силы.

Рыцарь с оруженосцем и пехота, XIV век

База армии – дворянская тяжёлая кавалерия, в которой вести войну фактически все мужчины добропорядочного происхождения, талантливые держать в руках оружие. Потому, что «планка детства» тогда была значительно занижена, а взросление происходило существенно раньше, многие аристократы принимали участие в конфликтах уже с возраста 13–14 лет, и никто не считал это ненормальным. Двадцатипятилетний рыцарь считался умелым, большое количество повидавшим взрослым мужчиной.

Кроме этого имелись пешие наёмные армии, ополчения графств и иностранные военные и «городов эксперты» наподобие итальянских моряков – генуэзцы со собственными судами составляли большую часть флота Англии, без которого нереально было проводить десантные операции и перевозку армий во Францию. Но, Генуя предоставляла собственные услуги и Филиппу де Валуа – лишь плати!

Не нужно думать, что предки были глупее либо недальновиднее нас с вами: да, они были вторыми, но лишь не глупыми, а такие нужные понятия, как «стратегия», «господство на море», «логистика» либо «разведка», европейцы полностью унаследовали от Древнего Рима – очевидно, звучали эти слова в противном случае, но суть от этого не изменялся. Король его правительство и Эдуард замечательно осознавали, что добиться успеха на территории соперника, во Франции, возможно лишь одним методом: британскому флоту требуется своевременная свобода на море, плюс помощь с суши – следовательно, нужно разгромить флот соперника в главном сражении и создать укреплённые базы на побережье Нормандии, Артуа и Фландрии, откуда возможно вести наступление в глубину территории неприятеля.

Первые удачи, первые утраты

Время в Средневековье текло медлительно, жизнь кроме того в условиях войны была очень неторопливой – скорость доставки новостей в «командные центры» зависела от быстроты и конных гонцов парусных судов, осады крепостей имели возможность продолжаться месяцами и годами. Первые три года Столетней войны не были отмечены сколь-нибудь знаковыми событиями, не считая небольших стычек – соперники накапливали силы, заключали альянсы, искали наёмников. Наконец, Эдуард Британский принимает ответ нанести первый большой удар – и именно на море.

Британский боевой корабль, XIV век

Гавань Слёйс в Нидерландах (пребывавшая всего в нескольких километрах от города Брюгге) была как раз стратегической целью – во-первых, это был наибольший порт Северного моря, через что шёл главной оборот британский товаров; во-вторых, в нейтральный Слёйс нежданно вошли основные силы французского флота – Филипп также не спал, осознавая, что экономика соперника весьма серьёзно зависит от данного перевалочного пункта, соответственно, направляться его захватить и сократить британскую внешнюю торговлю. Французские силы складывались из четырёх сотен судов, причём боеспособны были не более 200 – по большей части, это были уже вышеупомянутые испанцы и генуэзцы. Общее колличество экипажей по тем временам была большой: больше 30 тысяч людей, главная боевая сила – генуэзские стрелки.

Сражение при Слёйсе. Средневековая миниатюра

Британцы мгновенно уяснили степень опасности и энергично приняли меры противодействия. В наспех собранной эскадре насчитывалось около 250 судов с абордажными командами и лучниками на борту. Король Эдуард, лично руководивший флотом, отдаёт приказ к атаке. Тут мы дадим слово капитану и германскому историку первого ранга Кайзермарине Альфреду Штенцелю (1832–1906), написавшему во второй половине 80-ых годов девятнадцатого века книгу «История войны на море»:

«…24 июня 1340 года, рано утром, при хорошей погоде, британский флот был перед Западной Шельдой, но не имел возможности атаковать неприятеля из-за неприятного ветра; о направлении ветра в источниках ничего не говорится, но, возможно, он был северо-восточный. Благодаря этого британцы поворотили к северу, дабы подойти к неприятелю иначе, французы, по-видимому, вообразили, что британцы не желают вступать в бой; по некоторым сведениям, они кроме того разомкнули связывавшие их суда цепи, дабы пуститься в погоню за неприятелем.

Но, когда британский флот отошёл на достаточное расстояние, чему помог и прилив, Эдуард III приказал поменять курс, и практически сразу после полудня флагманский корабль адмирала Марлея, шедший в голове линии, начал сражение.Суда эти были в первую очередь осыпаны тучей стрел с палуб и с марсов; после этого вышли вперёд суда с тяжёлой пехотой, закинули абордажные крюки и начали абордажный бой. Французы храбро оборонялись.

В начале боя данным практически в упор залпом корабельной артиллерии они вывели из строя одну британскую галеру и потопили следовавший за флотом транспорт. Важные повреждения взял и «Томас», флагманский корабль Эдуарда. Но при равном мужестве, преимущество оставалось на стороне британцев, суда которых имели возможность передвигаться.

Сам король принимал участие в абордажной схватке и был легко ранен. Суда первой французской линии были друг за другом захвачены; бой длился большое количество часов и, не обращая внимания на долготу дня, затянулся до самой ночи. Вторая и третья линии отказались от предстоящего сопротивления, экипажи покинули суда и стали искать спасения на шлюпках, но с таковой поспешностью, что лодки перевертывались, и масса людей наряду с этим погибла.

Наступление с тыла на отступающих французов фламандских рыбаков, возмущённых учинёнными теми грабежами, ещё больше усилило панику».

В итоге первого большого сражения Столетней войны лёгкие и манёвренные генуэзские галеры, видя разгром на тяжёлых судах, обратились в бегство и сумели уйти. Целый другой флот Франции был либо захвачен либо стёрт с лица земли, оба командующих погибли (один в сражении, второй был сходу повешен британцами за «армейские правонарушения», в частности – за совсем безжалостные грабежи на фламандском побережье), французские утраты исчисляются несколькими тысячами погибших (правильное число не известно, а британские хроники с якобы 30 тысячами убитых доверия не заслуживают). Со своей стороны, британцы о собственных утратах не упоминают вовсе, французы же говорят о 4000 утрат у неприятеля – следовательно, истина лежит где-то посередине…

Сражение при Слёйсе. Миниатюра XIV века

Решительность Эдуарда Британского разрешила в течении одного сражения перехватить стратегическую инициативу – было установлено полное господство на море в северном секторе, Франция утратила шанс высадить на Альбионе десант, наиболее значимый порт Слёйс был под контролем Тауэра, соответственно, экономика имела возможность и потом нормально функционировать. Нельзя не учитывать и моральный фактор – первая большая победа подняла боевой дух англичан.

Но, все жертвы Слёйса не идут ни в какое сравнение с весьма родным и наводящим дрожь будущим: всего через восемь лет обе воюющие стороны падут под всесокрушающим ударом природы. Но об этом – во второй части.

Продолжение направляться.