Теория межъязыковых преобразовании

§ 1. деформация и Трансформация. К определению понятий

Все межъязыковые преобразования, совершаемые в ходе перевода, смогут быть выяснены как трансформации или как деформации.

Попытаемся проанализировать значения этих слов в первую очередь безотносительно к переводу, т.е. как слов неспециализированного языка, правильнее общенаучных терминов.

Под изменением (в неспециальном значении) в большинстве случаев знают некое преобразование, превращение, видоизменение вещи1. Деформация же — это «формы тела и изменение размеров под действием механических сил, в следствии других причин и усадки материала»2. Данный термин в русском языке выясняется конкретно закрепленным только за физическими процессами, и его словарное определение мало что прибавляет для различения понятий «деформация» и «трансформация» в теории перевода.

Различия денотативных и оценочных значений в этих понятиях сильнее проявляются при обращении к словам латинского языка, послужившим базой для этих русских слов, т.е. при сравнении исходных терминов.

Латинское слово transformatio обозначает преображение, а глагол transformare — превращать, преображать, и переводить. Последнее значение латинского глагола выясняется для нас особенно серьёзным, поскольку разрешает отнести процесс перевода кдействиям по превращению, преображению вещи. В этих латинских словах четко проявляется хорошая коннотация.

1 См.: Словарь русского: В 4 т. Т. 4. С. 349.

2 В том месте же. Т. КС. 395.

0 имя, и глагол означают процессы преображения, а преобразить — это придать чему-либо другой образ, вид, совсем поменять его. Такие, к примеру, словосочетания, как преображение природы, духовное преображение и т.п., воспринимаются как хорошие процессы. Хорошая коннотация четко проявляется и в словах некоторых современных языков, кроме этого заимствовавших латинское слово transformalio, к примеру во французском.

Так, в качестве синонимов французского слова transformation (изменение), которое определяется как воздействие, операция по преобразованию чего-либо (action de transformer, operation par laquelle on transformed) именуются улучшение (amelioration)^ обустройство (amenagement), модификация (modification), обновление (renovation).

Возможно ли применить такие определения, как обновление и улучшение, к переводу? В известном смысле возможно. Так как в следствии перевода уникальное речевое произведение, «переодеваясь» в новые языковые одежды, делается дешёвым людям другой культуры, а время от времени и множества иных культур.

Из предмета национальной культуры оно преобразовывается в предмет всемирный, общечеловеческой культуры.

С данной социокультурной точки зрения перевод может рассматриваться как известное улучшение оригинала.

В случае если же обратиться к таким обстановкам общения, в то время, когда речевое произведение на одном языке изначально предполагает его перевод на другой, к примеру на протяжении двусторонних переговоров, либо на другие, на конференциях, многосторонних заседаниях и т.п., то текст перевода, без сомнений, выясняется функционально «лучше» исходного текста. Помимо этого, в следствии перевода рождается новое речевое произведение, только косвенно соответствующее оригиналу. Это разрешает сказать о трансформации как об обновлении.

Совсем иное значение имеет латинское слово defortnatio. Эта лексема соответствует в латинском языке двум омонимам. Первый свидетельствует обезображивание, искажение, унижение, умаление^ а второй — придание вида, формы, формирование, обрисовывание, очерчивание.

Отрицательная коннотация первого из этих омонимов очевидна.

В некоторых современных языках, заимствовавших латинскую лексему, закрепились значения как раз первого омонима. Во французском языке слову deformation (деформация), определяемому в его абстрактном значении как ухудшающее изменение, порча (alteration), подлог, фальсификация (falsification), в качестве синонимов соответствуют слова искажение, обезображивание, уродование (defiguration),

Примечательно, что в русском языке, слово деформация, кроме этого заимствованное из латыни, снаружи предстает как нейтральное, лишенное какой-либо коннотации, о чем свидетельствует приведен-

ное выше словарное определение. Но в языковом сознании оно прочно связывается с разрушительными процессами, ухудшающими состояние вещи.

Оба слова (деформация и трансформация) в общем, не особом смысле обозначают процессы по преобразованию, трансформации вида и формы начального, уникального объекта. Трансформации — это хорошие, развивающие трансформации, преображающие состояние объекта, а деформации — отрицательные, пагубные преобразования, обезображивающие, уродующие, искажающие начальный объект.

§ 2. Перевод как процесс межъязыковой изменении

Говоря о возможности применения термина изменение для обозначения категории теории перевода, направляться в первую очередь внести одно уточнение: в ходе перевода не происходит никакого преобразования объекта, поскольку в строгом смысле слова любое преобразование влечет за собой уничтожение первичного состояния, формы объекта и т.п., их замену новыми состояниями, формами и пр. В переводе же объект, т.е. исходный текст, остается неизменным.

В следствии перевода создается новое речевое произведение, новый объект. Исходя из этого реально никакие преобразования объекта, ми трансформирующие его, ни деформирующие, bi переводе неосуществимы.

Применение терминов преобразование, изменение и др. в синхронном описании языковых процессов, среди них и межъязыковых, в частности процесса перевода, очень условно.

О языковых преобразованиях, т.е. изменениях, в строгом смысле слова возможно, пожалуй, сказать, только разглядывая трансформации, происходящие в языках, в историческом замысле, т.е. в диахронии, да и то лишь в том случае, в то время, когда какая-либо языковая форма (фонетическая, морфологическая либо другая), преобразовавшись (трансформировавшись) в другую, прекратила существовать. Так, старофранцузская форма слитного артикля del в следствии фонетического развития превратилась в современную форму du, прекратив существовать.

Всреднефранцузский период форма суффикса существительных -don трансформировалась, превратившись в форму -поп , которую мы обнаруживаем и в современном французском языке, и кроме этого прекратила существовать. Эти примеры иллюстрируют подлинные изменения лингвистических объектов: трансформации их формы.

В переводе же происходят иные процессы. Объект — исходный текст — продолжает благополучно существовать, не претерпевая никаких трансформаций. В следствии перевода появляется новый объект, в большей либо меньшей степени напоминающий

первый и существующий параллельно с ним. Каким же образом термины преобразование, изменение и др., предполагающие изменение объекта, могут работать в теории перевода? Что же в действительности преобразуется в переводе?

Перед тем как ответить на эти вопросы, отметим, что термин изменение пришел в современную теорию перевода из генеративной лингвистки, где изменение была представлена как способ порождения вторичныхязыковых структур, пребывавший в закономерном преобразовании главных (ядерных) структур в поверхностные. Содержательно изменения выявляли регулярные соответствия между синонимичными предложениями. Любая операция, разрешающая переход от глубинной (ядерной) структуры к поверхностной, и именовалась изменением.

Мысль порождения вторичных языковых структур на базе первичных в известном смысле отражает и сущность перевода. Исходя из этого термин изменение взял в современной теории перевода широкое распространение, не смотря на то, что употребляется в ней далеко не конкретно. В теории перевода, как и в синхронных типологических описаниях языков, термины преобразование, трансформации время от времени употребляются не в значении процессов, а, скорее, в значении определенного типа взаимоотношений.

Л.С. Бархударов, определяя значение термина «процесс перевода», писал, что его направляться осознавать «как определенного вида языковое, правильнее, межъязыковое преобразованиеили изменение текста наодном языке в текст на втором языке»1.Но, осознавая условность для того чтобы преобразования, поскольку текст оригинала в действительности пи во что не преобразуется, исследователь уточняет значение термина как раз по отношению к переводу.

Согласно его точке зрения, «термин преобразование (либо изменение) тут возможно употреблен только в том смысле, в каком данный термин используется в синхронном описании языка по большому счету: речь заходит об определенном отношении между двумя языковыми либо речевыми единицами, из которых одна есть исходной, а вторая создается на базе первой. В этом случае, имея исходный текст а на языке А, переводчик, используя к нему определенные операции (переводческие изменения…), формирует текст б на языке Б, что находится в определенных закономерныхотношениях с текстом а. В собственной совокупности эти языковые (межъязыковые) операции и составляют то, что мы именуем процессом перевода» в лингвистическом смысле. Так, перевод можно считать определенным видом изменения, в частности межъязыковой изменением»2.

1 Бархударов Л.С. перевод и язык. С. 6.

2 В том месте же.

Из этого высказывания направляться, что термин изменение закрепляется за тремя очень разными понятиями, обозначая-1) отношениемежду языковыми либо речевыми единицами сопоставляемых языков; 2) языковые, правильнее, межъязыковые операции-3) процессперевода в целом.

Такое нанизывание понятий в пределах одного термина одной науки вряд ли можно считать успешным.

Похожую трактовку понятия «переводческой изменении» мы находим и у А.Д. Швейцера. Отмечая определенную метафоричность термина изменение в теории перевода, Швейцер писал: «В действительности речь заходит об отношении между исходным и конечным языковыми выражениями, о замене в ходе перевода одной формы выражения второй, замене, которую мы образно именуем превращением либо изменением.

Так, обрисовываемые ниже операции (переводческие изменения) являются по существу межъязыковыми операциями перевыражения смысла»1. В противном случае говоря, Швейцер кроме этого осознаёт переводческую изменение как отношение между исходным текстом и речевым произведением его перевода и как процесс замены одних форм выражения вторыми, и как межъязыковые операции.

Анализируя , что представляет собой изменение как категория теории перевода, направляться отыскать в памяти, что сам термин перевод соотносится с двумя понятиями: во-первых, с процессом, на протяжении которого на базе текста оригинала на языке А появляется текст на языке В, и, во-вторых, с результатом этого процесса, т.е. самим финальным текстом на языке В. Очевидно, оба понятия оказываются тесно взаимосвязанными, поскольку результат любого процесса целиком и полностью зависит от характера протекания самого процесса. Но различать действия переводчика и итог его действий представляется в полной мере закономерным и целесообразным, поскольку такое различение позволяет посмотреть на перевод с двух точек зрения: с позиции переводчика, создающего речевое произведение, и с позиции некоего аналитика и постороннего наблюдателя, имеющего возможность сравнить текст оригинала с текстом перевода и оценить правомерность принятых переводчиком ответов.

Соответственно изменение кроме этого может рассматриваться с этих разных позиций, т.е. или как процесс, или как следствие этого процесса, поддающийся яркому восприятию как самого переводчика, так и некоего третьего лица И предоставляющий возможность сравнительного анализа. В каче-

Швейцер А.Д. Теория перевода: Статус, неприятности, нюансы. М., 1988. С. 118.

стве третьего лица, не имеющего яркого отношения к процессу перевода, может выступать создатель оригинала, обладающий языком перевода, читатель перевода, обладающий языком оригинала, двуязычный литературный редактор, переводчик-критик и т.п.

Обратимся к переводу как к процессу и посмотрим, что же в действительности трансформируется на протяжении этого процесса.

Заимствовав у генеративной лингвистики термин изменение и применив его к описанию перевода, по всей видимости, направляться заимствовать и идею глубинного и поверхностного уровней в речевой коммуникации. Исходный текст, как любое речевое произведение, представляет собой некоторый поверхностный уровень, складывающийся из определенной последовательности знаков конкретного языка, размещенных в определенной последовательности.

Эта последовательность знаков предполагает глубинный уровень как некую совокупность смыслов. Переводчик через формы исходного текста попадает на глубинный уровень и сооружает личный виртуальный объект,собственное представление о тексте как об определенной совокупности смыслов. Этот виртуальный объект, а вовсе не исходный текст и подвергается преобразованию в переводе.

Виртуальный объект — это совершенная сущность, рождающаяся в сознании переводчика в следствии анализа материальной сущности — исходного текста. Эта совершенная сущность объективна только в той мере, в какой текстовые формы допускают расшифровку заложенных в них смыслов. Она субъективна так, как переводчик выясняется способен расшифровать эти смыслы.

Понятие виртуального объекта, подвергающегося преобразованию, на мой взор, очень принципиально важно для теории перевода, поскольку способно растолковать, оправдать либо, наоборот, опровергнуть те либо иные переводческие ответы. Оно подтверждает возможность множественности переводов одного и того же текста. Это понятие, наконец, разрешает преодолеть формалистический подход к переводу как к переходу от форм языка А к формам языка В.

Строго говоря, в ходе переводапроисходит не преобразование исходного текста в текст на переводящем языке, а преобразование (изменение либо деформация) виртуального объекта, некой совершенной сущности, каковой есть представление переводчика о совокупности смыслов сообщения, закодированного в исходном тексте, в более либо менее близкую, не тождественную совокупность смыслов, облеченную в материальную форму языка перевода. Эта совокупность смыслов,заключенная в формах исходного текста и осознанная переводчиком,и есть подлинным предметом изменения.

В противном случае говоря, не каждый процесс перевода оказывается изменением. В случае если в переводе совокупность смыслов, заключенная в исходном речевом произведении либо его фрагменте, не подверглась никакому трансформации, в случае если элементы смысла не были перегруппированными, если не добавились новые элементы смысла и не выпали кое-какие из тех, что были свойственны исходному речевому произведению, никакой трансформации не случилось, случилось как раз «перевыражение» того же самого смысла средствами иного языкового кода. Исходя из этого вряд ли возможно дать согласие со Швейцером в том, что переводческие изменения являются межъязыковыми операциями «перевыражения» смысла.

Переводческие изменения являются простой процедурой любого процесса перевода в силу асимметричности совокупностей любой пары языков, сталкивающихся в переводе. Но асимметричные совокупности имеют, в большинстве случаев, и территории совпадения значений, так сообщить, территории «смысловой гармонии». В случае если фрагмент, подлежащий переводу, в собственности одной из таких совпадающих территорий, то никакой трансформации не происходит.

К примеру, французское высказывание Paris est la capitale de la France мы «перевыразим» посредством русского языкового кода следующим образом: Париж — столица Франции. Наряду с этим мы всецело сохраним суть исходного высказывания. Но по собственной грамматической структуре русское высказывание отличается от французского: в нем нет связочного глагола, необходимого во французских предложениях квалифицирующей семантики, нет артиклей, свидетельствующих о единичности обозначенных предметов.

Фр.: N (def) V N (def) Русск.: N — N

Трансформирует ли это суть высказывания? Полагаю, что нет, поскольку применение русским языком иных грамматических форм если сравнивать с французским свидетельствует только о формальной, поверхностной асимметрии, а не о глубинной. Русское и французское предложения имеют одно да и то же значение: предикат, выраженный именем, квалифицирует субъект, кроме этого выраженный именем.

Наряду с этим предикат выражен словосочетанием, в котором определяемое слово, имеющее более широкое значение, чем имя субъекта, уточняется определяющим словом, что и разрешает установить символ тождества (тире в русском и форма est во французском) между предикатом и субъектом.

Не каждый процесс перевода имеется изменение, даже в том случае, если снаружи структуры высказываний на исходном языке и на языке перевода не совпадают. Изменения затрагивают не области внешних, поверхностных структур, поскольку они при переходе от

одного языка к второму естественным образом изменяются фактически неизменно. Они затрагивают области смысла. Как раз совокупность смыслов исходного речевого произведения трансформируется как правило в переводе. Исходя из этого определение перевода как «перевыражения» смысла иными средствами представляется неверным. Наивно считать, что совокупность смыслов остается неизменной в переводе.

Она постоянно трансформируется, время от времени в основном, время от времени — в меньшей, время от времени удачно, время от времени — нет.

Исходя из этого вероятны множественные переводы одного и того же произведения и их критическая оценка. Исходя из этого устные переводчики, трудящиеся в окружении «молчащих билингвов», т.е. людей, обладающих в той либо другой степени обоими языками, сталкивающимися в переводе, ни при каких обстоятельствах не застрахованы от кривых усмешек, а время от времени и прямых корректирующих замечаний, далеко не всегда обоснованных.

Приведу второй пример, наглядно показывающий, что при сохранении внешней структуры высказывания а также некоторых сходных по форме лексических единиц суть высказывания трансформируется, скорее, кроме того деформируется в переводе. Во время, в то время, когда военная мощь СССР никем в мире не ставилась под сомнение, в Белорусском армейском округе были организованы армейские учения, т.е. имитация боевой подразделений и работы частей, для одного влиятельного французского генерала.

Кульминационным моментом учений было форсирование Березины, не большой реки, протекающей у Бобруйска и впадающей в Днепр. Именно там, на Березине, был оборудован командный пункт, откуда французская делегация имела возможность замечать всю картину «боевых действий».

Напомню, что отступающая Великая армия Наполеона имела много проблем как раз при форсировании Березины в 1812 г. Исходя из этого в современном французском языке слово berezina стало нарицательным и обозначает трагедию, полный провал. По окончании обеда и учений в «штабном спецавтомобиле» французский генерал, не обращая внимания на, быть может, грустные национально-исторические ассоциации, хотя сообщить что-нибудь приятное собственному советскому коллеге, произносит любезную фразу: «Oui, с’etait un beau spectacle».

Я, утратив бдительность по окончании напряженного дня перевода на учениях, в автомобилях и штабных палатках, иду по пути мельчайшего сопротивления. Я копирую структуру и, что самое ужасное, кое-какие слова французской фразы. Единственное, что я разрешаю себе, так это «расширить» хорошую оценочность, сквозя-Щую во французской фразе, и перевожу французское слово beau (прекрасный) как красивый.

Оказалось русское высказывание «Да, это был красивый спектакль». Услышав это, коммунистический ге-

нерал помрачнел и гордо отпарировал: «Это был не спектакль, а настоящая боевая работа, все было по-настоящему». Французский генерал, не осознавая, из-за чего посуровело лицо советского коллеги и тон его речи, недоуменно наблюдает на меня. Я осознаю что попал в ловушку и что для меня настала моя «березина».

Как перевести обиженную реплику французскому генералу? Так как французское слово spectacle обозначает в первую очередь зрелище; что-то, что предстает взгляду, а уже позже спектакль, представление, постановку.

Осознавая, что вот-вот из-за моей неточности может разразиться военный скандал, и прекрасно осознавая, чью сторону мне серьёзнее удовлетворить в этом неудачном «акте межкультурной коммуникации с переводом», я изменяю долгу верного переводчика — объективно переводить все, что слышишь, и, избегая слова спектакль, бормочу что-то французскому генералу о том, что армии трудились, как в сражении, и, не ждя, пока он на это что-нибудь ответит, прося прощения, растолковываю советскому генералу, что это я, переводчик, допустил неточность, что французский генерал желал сообщить совсем в противном случае, в частности: «Это было впечатляющее зрелище\» Коммунистический генерал снаружи успокоился, но его недоверие к французскому коллеге и к переводчику сохранилось, поскольку он собственными ушами из уст француза слышан слово, весьма похожее на русское спектакль\ А что же французский генерал? Позднее, в ситуации, где я имел возможность сказать не как переводчик, а «от себя», я растолковал ему суть случившегося инцидента и, извинившись в очередной раз, покаялся, что перевел слово spectacle как спектакль, а не как зрелище.

Действительно, до сих пор я так и не уверен, что вправду допустил неточность, за которую просил прощения направо и налево. Что в действительности имел в виду французский генерал, побывав на собственной «Березине» (так назывались показные учения), произнося слово spectacle! Переводческая изменение — это таковой процесс перевода, на протяжении которого совокупность смыслов, заключенная в речевых формах исходного текста, воспринятая и осознанная переводчиком в силу его компетентности, трансформируется естественным образом благодаря межъязыковой асимметрии в более либо менее подобную совокупность смыслов, облекаемую в формы языка перевода.