Творчество м. горького: от «сверхчеловека» к «слабому интеллигенту»

Алексей Максимович Пешков появился в 1868 г. в Нижнем Новгороде в семье столяра. Сам поменял множество профессий, объехал и обошел пол-России. В 1892 г. жил в Тифлисе, где в газете «Кавказ» опубликовал первый рассказ «Макар Чудра».

В 1895 г. жил в Самаре, трудился в «Самарской газете», где писал фельетоны и очерки.

В этом же году показались рассказы «старая женщина Изергиль», «Челкаш», и «Песня о Соколе». Этим обратил на себя внимание.

Переломным для Неприятного стал 1898 г., в то время, когда вышли два тома его произведений. Издание мгновенно разошлось. А через год вышли уже три тома его произведений и первая повесть «Фома Гордеев». Позже показалась «Песня о Буревестнике» и была срочно запрещена цензурой, что не помешало ее распространению. Многие знали ее наизусть. За считанные годы Неприятный превратился из малоизвестного писателя в живого классика.

Но настоящая слава пришла к Неприятному по окончании обращения к театру.

Его пьеса «Мещане» (Художественный театр) шла по всей России, а пьеса «На дне» (МХАТ) – по всей Европе.

Секрет успеха в том, что Неприятный ставил те же «проклятые» вопросы, но ставил их по-своему. Он пришел в литературу на протяжении кризиса критического реализма. Читателям надоел образ Страдающего Человека, Которого Нужно Жалеть.

Неприятный вывел Человека-Борца, талантливого Одолеть Зло Мира. В этом выступил как романтик.

Никто еще не создавал для того чтобы гимна Человеку («Человек! Это звучит гордо!») В данной связи увлекся Ницше с его «сверхчеловеком», но ницшеанство не удовлетворило его. Скоро от идеи Человека Неприятный пришел к идее Человечества.

Под этим он осознавал благоустроенное общество, объединяющее всех людей Почвы на пути к новым свершениям.

Воплощение данной идеи отыскал в социализме.

Произведения Неприятного о революции действовали на общество посильнее любых прокламаций. Исходя из этого неудивительно, что у него были неприятности с полицией. События Кровавого воскресенья побудили его написать: «Подобный порядок не должен быть терпим, приглашаем всех россиян к немедленной борьбе с самодержавием».

За это был заключен в Петропавловскую крепость.

Но известие об аресте позвало такую бурю протеста, что через месяц Неприятного отпустили под залог.

По окончании подавления декабрьского восстания Неприятному было нужно эмигрировать. По заданию ЦК он отправился в Соединенных Штатах для сбора денег в кассу коммунистов. В Соединенных Штатах написал роман «Мать» — «Евангелие социализма».

В нем аналогия и христианская символика между апостолами и революционерами. Приятели Павла Власова в мечтах его матери сливаются в образ коллективного Христа, причем сын оказывается в центре и ассоциируется с Христом, а Ниловна – с Богородицей, которая жертвует сыном для спасения мира. Центральный эпизод – первомайская демонстрация, которая в глазах одного из храбрецов преобразовывается «в крестный движение во имя Нового Всевышнего».

В 1913 г., воспользовавшись амнистией, Неприятный возвратился в Россию. Его мироощущение стало более скептическим. Вера в социализм и Человека остались, но показалось сомнение в том, что современные крестьянин и рабочий способны воспринять социалистические идеи так, как необходимо.

В статье «Две души» Неприятный, отдавая должное достатку души русского народа, писал, что он мечтателен, ленив, может легко вспыхнуть и без того же легко угаснуть. Эту тему развил книге «Несвоевременные мысли».

Писал, что необходимо различать революцию (разумное преобразование общества) и «русский бунт» (тщетный и безжалостный). Исходя из этого пока не время для революции.

Но произошёл как раз русский бунт. В то время, когда Временное правительство было свергнуто и толпы коммунистов громили дворцовые погреба, Неприятный писал о разгуле анархии. Отношения с Лениным обострились. Обострилось и отношение к народу.

В книге «О русском крестьянстве» писал: «Жестокость революции я растолковываю только жестокостью русского народа».

Как раз в русском крестьянстве видел источник всех бед России.

дурной климат и Переутомление позвали у Горького ухудшение туберкулеза. Он уехал на Капри. В том месте написал автобиографию «Мои Университеты» и первые два тома эпопеи «Жизнь Клима Самгина».

Дописывал уже в Российской Федерации.

В этом романе Неприятный прощается с иллюзиями по отношению к интеллигенции. Жизненная трагедия Самгина – это трагедия всей русской интеллигенции, которая в самый важный момент была не готова возглавить народ. В философском смысле это поражение Разума перед чёрной стихией Весов. Сейчас, по Неприятному, для торжества социализма необходимо было применить принуждение.

Нужен был новый Петр.

Именно это мало примирило Горького со Сталиным, не смотря на то, что Неприятному больше нравились Каменев и Бухарин. Но отношения вождем были ровными до конца жизни.

Сейчас Неприятный был не легко болен и не знал многого из того, что творилось в стране. Под предлогом заболевания к нему не пускали неудобных людей, не передавали их письма, специально для него печатали номера газет, в которых отсутствовали одиозные материалы. Неприятный осознавал, что «его обложили», но ничего сделать не имел возможности.

Погиб он в 1936 г6. Лирический храбрец С. Есенина: отрок, пророк, хулиган либо «тёмный человек»?

Вы ни при каких обстоятельствах не вспоминали над тем, как рождается поэт? Что делается толчком, пробуждающим в его сознании творческие думы? Любой вправе думать по-своему.

Для кого-то источником творчества может стать весёлое удивление перед открытием нового, неизведанного мира либо чувство сострадания горестям людским, быть может, наконец, все начаться с души, открытой навстречу всем «впечатлениям бытия», и рвение не просто донести до читателя чувство эйфории, а передать, заразить его ощущением красоты и полноты судьбы. Кто знает?! Но без умиления видеть мир по-своему, без свойства сопереживания, сочувствия, милосердия и человечности ко всему живому, без искренности и впечатлительности нет поэта.

Как раз так начинался и Сергей Есенин, вставший из глубин народной судьбе. Чувство громадной любви связало его с родной рязанской почвой, не только ставшей колыбелью, но и подарившей мир поэтических образов: и внешние зори, и плеск волны, и серебристую луну, и шелест тростника, и свирепый гул метели, и необъятную небесную синь, и голубую гладь озер, и запах смолистой сосны, и свежие копны, и рыжие стога. Все это составило тот многоцветный многозвучный мир, что с раннего детства впитывал в себя будущий поэт.

В «пришествии» С. Есенина в русскую поэзию было что-то от чуда: явившись из «вековой тишины», где серенький чахлый «бедных кустарник» и «ситец небес», он встал по прекрасным лестницам на вершину, которая для некоторых так и осталась непокоренной, недостигнутой. Это дает полное право причислять С. Есенина к великим мастерам поэзии, прошедшим жизнь в полном служении ей.

Родная почва сделала есенинскому храбрецу воистину бесценный презент, священными узами связав с народом. Это были и неспециализированные взоры на мудрость и жизнь, и представление о добре, о несчастье и счастье, выработанные в течение столетий. В лирическом храбрец жила народная душа, вежливая всем крестьянским обиходом родного села, теми песнями, поверьями, сказаниями и частушками, каковые были основным источником творчества.

Поэтому-то приходилось С. Есенину со собственными храбрецами разделять участь народа и в маленькие весёлые мгновения и в печали и долгие годы горя.

Тема единения с народом, любви к своим исконным корням конкретно связана, с темой отчизны, представленной в стихах обобщенным образом русской почвы, с ее бескрайними степями, отороченными на горизонте лесом, с ее спокойными, лениво текущими в отлогих берегах реками.

Лирический храбрец предстает перед читателями верным сыном собственной отчизны, восхищающимся ее «сказочными уголками», где «благостно и свято», где «хаты, в ризах образа», а «ивы кроткие монашки». Ему дорога Российская Федерация в любом ее проявлении: И сверкающая, переливающаяся всеми цветами радуги, и пустынная, одинокая, тусклая, закинутая. Храбрец высказывает собственный неподдельное чувство любви к родному краю, говоря:

Тёмная, позже пропахшая выть!

Как мне тебя не ласкать, не обожать?

Как раз самобытность и патриархальность России постоянно будоражили эмоции храбреца, а каждая попытка уничтожить эту необычную гармонию воспринималась в штыки.

Но не так был встречен октябрь 1917 года, вправду новым светом озаривший есенинскую поэзию. Он казался знаком будущих изменений, мечтаний и осуществления надежд, преображением всего сущего на земле. Перевоплотившись в пророка, лирический храбрец начинает создавать собственный мир — тот христианский эдем, о котором в далеком прошлом грезили люди.

Есенинский храбрец рисует сказочную страну в «Инонии» и других произведениях этого периода.

Страну, которая, к сожалению, была лишь предчувствуема.

Картины, создаваемые поэтом, — это, само собой разумеется, утопия, почва грезы. Вот из-за чего уже в стихотворении «Иорданская голубица» так четко звучит неопределённости и мотив потерянности. Есенинский храбрец ожидает изменений, но не знает об их последствиях.

Его терзают сомнения: с одной стороны, вера в близкое яркое будущее («слышу в тумане я светлую весть»); иначе, лебедь с грустью в глазах, олицетворяющий «отчалившую» в небе плачущую Русь. Так бессердечно рушилась мечта о счастье, мировом справедливости и рай, обосновывая тем самым, что революция не оправдала возложенных на нее надежд, не стала проводником и всеобщим спасением в мир счастья.

Данный период как и самого С. Есенина, так и его лирического храбреца был отмечен мировоззренческим кризисом, перевоплотившим молодого влюбленного парня в пьянствующего гуляку, жителя кабаков и подворотен, скандалиста. В цикле «Москва кабацкая» мы слышим мотивы одиночества, отвергнутости.

Образ хулигана, поражающего цинизмом выражений и слов, хлесткостью фраз, явился, согласно точки зрения самого С. Есенина, самая подходящей позой, резким, предельно откровенным рассказом о несчастной судьбе, о горе, о тоске, о неудовлетворённости и душевной боли, единственным методом самовыражения. Да, бессмысленно топитьгоре в вине, загоняя собственную боль глубже и глубже. Но где забрать силы, дабы выбраться из болотной трясины, из топкой грязи, отмыть себя и залечить душевные раны?

Преображение лирического храбреца отображено в цикле «Персидские мотивы», где в воздухе сказочного Востока, пленящей экзотики он пытается получить потерянную гармонию через великую силу любви. Каждое стих этого периода напоминает исповедь, полную раздумий и переживаний о прошедшей жизни, о пережитом.

Но кроме того Босфор и сказочная голубая Персия, кроме того «цветы Хороссана» и любовь красивой персиянки не смогли целиком и полностью завоевать сердце есенинского храбреца. Глазами, наполненными умиленьем и тоской, наблюдал он из «ковровой Персии» на Россию и снова видел в ней Русь — «голубую» и «златую», «древесную» и «полевую», «задремавшую» и «буйственную». И снова тянуло храбреца обратно в «родимый дом», в «непогоды и край дождей», в «край разливов грозных и негромких вешних сил».

Возвратившись на родину с жаждой переосмыслить светскую реальность, лирический храбрец находит в себе силы для смирения. Но, увы, кроме того принеся такую жертву, он остался ненужным, чужим. Так «грустная эйфория» возвращения сменяется эмоцией неприкаянности и отчуждения: и мельница стоит с закрытыми глазами, и отцовский дом сгорел, и храбрец чувствует себя иностранцем и печальным странником в собственной стране, перестает осознавать кроме того язык соотечественников.

Одно из центральных и показательных произведений этого периода — «Тёмный человек», ставшее финалом жизненной его создателя и драмы героя.

В предсмертном бреду видится он с Тёмным человеком, осознавая, что это не кто другой, как отражение всего нечистого, скорбного, больного, что копилось в его душе много лет. Выпотрошив из себя все тёмное, лирический храбрец остается опустошенным, поскольку «презренный гость» был его душой, очерненной терзаниями и болью.

Символична концовка «Тёмного человека». С. Есенин желал заявить, что храбрец полон неукротимой неприязни к проявлениям людской гнусности, но беспомощен перед ней.

Окончательному слиянию Тёмного человека с лирическим храбрецом содействует повторение одной подробности — цилиндра, сначала принадлежавшего Тёмному человеку, а в конце уже и поэту. Этим доказывается нереальность Тёмного человека, созданного больным воображением храбреца и превратившегося в его второе «Я». И нет в нем больше силы начать новую судьбу, по причине того, что прежняя рана дает о себе знать, кровоточит, вгоняя в страх и ужас в душу храбреца.

Лирический храбрец Сергея Есенина, ставший двойником, отражением поэта, прошел собственный путь в постоянных исканиях и, что самое горькое, в постоянных разочарованиях.

Но, не обращая внимания на ужасный финал, поэзия Сергея Есенина с ее вечными темами будет жить в сердцах потомков. Время не властно над ней.

И пускай в далеком прошлом ушли в прошлое события, тревожившие поэта, изменилась действительность, питавшая его стихи, есенинские творения не забываются. Новые поколения открывают в них что-то новое, близкое и дорогое, благодаря необыкновенному умению поэта отыскать тесный сердечный контакт с читателем, тревожить его, пробуждая самые сокровенные эмоции.

Природа — это не только душа всех стихов, не смотря на то, что без нее они не смогут существовать, утрачивая очарование и неповторимость, не только «колыбель» для поэта и его лирического храбреца, а собственного рода поэтическая «школа» С. Есенина, дает силы жить и творить. Скромный, но пленительный пейзаж с глубокой трепетной любовью, как будто бы живое существо, рождает «песни черёмух и дождей» и стих, вишневым соком брызнувший в небо, «грусти ивовую ржавь» и «чувственную метель», «светло синий голубицу эйфории», и «журавлиную тоску сентября» — словом, все то, чем жил, восхищался и наслаждался лирический храбрец.

Он не только воображал себя частицей природы, а был полностью уверен, что растворен в ней, прямо говоря: «Зори меня вешние в радугу сливали». Храбрец верит в то, что природа его не покинет, первая придет на помощь: «Языком залижет непогода прожитый мой путь». Да, имеется что-то общее с природным миром у поэта, поскольку не напрасно он говорит:

Край любимый! Сердцу снятся

Скирды солнца в водах лонных.

Я желал бы затеряться

В зеленях твоих стозвонных.