В научной литературе. оценка первых славянских переводов кирилла и мефодия 1 страница

В случае если обратиться к попыткам осмысления самих механизмов либо процедуры перевода, то тут в литературе вопроса мы фактически ничего, не считая оценочных суждений, не обнаруживаем.

Уровень качества переводов славянских первоучителей было высоким. Это высказывает себя в том, что время от времени вместо термина переводческая техника, введенного германской Филологической школой начала и конца прошлого отечественного столетий, используют термин переводческое мастерство.

Потому, что как мы знаем, что при переводе смогут нарушаться нормы переводящего языка, высококачественное признаниепервых славянских переводов есть логически нужным.

Видятся и негативные оценки. В хронологическом замысле эти оценки предшествуют хорошим: отрицательное суждение о качестве Мефодия и переводов Кирилла было характерно Б.Копитару и Ф.Миклошичу, с которыми длительно полемизировал И.В.Ягич. А.Брюкнер писал о переводах Константина: его язык думается нам бесцветным, он создаёт чувство выученного, а не родного.

Из русских ученых аналогичной точки зрения придерживался Н.К.Грунский: Сличение древних церковно-славянских переводов с греческими оригиналами показывает их полную зависимость от этих последних, рабскую во многих случаях подражательность.

Неспециализированный обзор точек зрения о качестве первых славянских переводов противоречив. В случае если обратиться к истокам происхождения противоречащих друг другу оценок, то легко подметить, что все они появились на базе сравнения славянских переводов с некоторыми вторыми. В действительности: суждение о высоком качестве Мефодия и работы Кирилла появилось в следствии изучения готской Библии.

Потому, что переводческая техника Вульфилы вправду ниже такой славянских первоучителей, легко было сделать вывод о громадных преимуществах Библии славянской. Иначе, в случае если изучить переводческую технику Иеронима, Лютера либо новейших переводов, то она по крайней вере равна правилам работы солуньских братьев либо, возможно, их превосходит. Из этого сдержанность в оценках первых славянских переводов и негативное к ним отношение.

Критерий сравнения остается в силе и тогда, в то время, когда исследователи сопоставляют славянские переводы кирилло-мефодиевской эры между собой. К примеру, К.Мирчев, как и многие другие авторы, все подряд

переводы данной эры вычисляет отличными; К.Горалек, высокую переводческую технику обнаруживает только в текстах.

Наблюдающуюся разноголосицу нельзя преодолеть, по причине того, что она появилась в следствии сравнений и, следовательно, суждения изменяются в зависимости от того, что принято за эталон. Так, оценочные суждения о качестве переводческой техники, имеющиеся в литературе, относительны и по данной причине ненадежны.

Так, возможно сделать вывод, что оценить Мефодия и переводческую деятельность Кирилла достаточно сложно. Существуют разные и противоречивые мнения на данный счет, каковые в той либо другой мере оправдывают себя.

Столичный период.

В XIV-XVII вв., в столичный период, неспешно начинает ощущаться сдвиг в восприятии текста как связующего звена между Творцом и человеком. На смену теории пословного перевода приходит грамматическая теория. И в случае если раньше выговор приходился на совершенные связи плана содержания и плана выражения, то сейчас он переносится на структурное своеобразие языка оригинала.

Сначала перемены чуть заметны. Переводов так же, как и прежде большое количество, и среди них, как и раньше, преобладает христианская литература. Ответственным событием явился, к примеру, перевод в XIV в. произведений Псевдо-Дионисия Ареопагита, и перевод поэмы «Диоптра» Филиппа Монотропа (Пустынника), где при пословной базе была предпринята попытка частичного сохранения ритма подлинника.

Но и в усвоении христианского текстового наследия появляются новации.

К ним возможно отнести первый полный перевод Библии с латыни (а не с греческого!) на старославянский. Его выполнил в XV в. с латинской Вульгаты новгородский толмач Дмитрий Герасимов, что служил при Новгородском епископе Геннадии.

Вместе с тем к XV в. уже отчетлива тенденция к нарастанию светских компонентов в культуре. самые популярные произведения светского характера не только тиражируются в новых перечнях; делаются и новые переводы. Так, ветхий перевод «Александрии» вытесняется в XV в. новым, сербским.

Все больше делается переводов разнообразных книг светского содержания — по географии, алхимии; популярны переложения рыцарских романов.

Но в громаднейшей мере перемены дают о себе знать в следующем, XVI в. Как раз сейчас происходит утверждение грамматической концепции перевода, и связано оно с деятельностью Максима Грека,ученого монаха, что прибыл в Москву из Греции, с Афона, в 1518 г. по приглашению Василия IIIи стал наибольшим деятелем книжного просвещения в Киевской Руси.

Максим Грек мыслил себя просветителем, комментатором и толкователем. По всей видимости, эти его убеждения послужили базой для той школы перевода, которую он основал в Москве и в которой культивировалось тщательное, всестороннее изучение подлинника. Уже в первом переводе Максима Грека — «Толковой псалтыри», что, как и большая часть последующих, он выполнил с греческого языка, наметились те правила, каковые Максим Грек и потом всячески пропагандировал.

Он считал, что переводчик обязан владеть высокой образованностью, досконально знать грамматику и риторику, мочь разбирать подлинник и, следуя пословному принципу, учитывать при выборе слова в некоторых случаях общий стиль и конкретный контекст произведения.

В школе Максима Грека практиковался кроме этого и устно-письменный метод перевода, с которым мы сталкивались уже ранее в некоторых древних восточных культурах: Максим устно переводил с греческого письменного оригинала на латынь, а его ассистенты переводили данный вариант «с голоса» на церковно-славянский, диктуя окончательный вариант писцам. Данный окончательный вариант тут же подвергался правке и обсуждению.

Известна борьба Максима Грека за потребление тех либо иных конкретных грамматических форм — практически он предлагал обогатить пословный принцип установлением закономерных грамматических соответствий. Таковой подход прослеживается в переведенном им совместно с Нилом Курлятевым с латыни известном произведении итальянского гуманиста Энея Сильвия «Взятие Константинополя турками».

И собственное, и переводческое творчество Максима Грека владело воистину энциклопедическим размахом43. Его перу принадлежали переводы произведений Григория Богослова, Василия Великого, Иоанна Златоуста, Иосифа Флавия и многих вторых. И выбор книг для перевода, и собственное творчество Максима свидетельствовали о его тёплой заинтересованности в насущных вопросах русской судьбы, рвении принимать участие в их дискуссии.

Его важное отношение к качеству переводов не просто так: в деле культурного просвещения Руси роль перевода представлялась ему очень ответственной. Из его переводов и сочинений русские люди черпали сведения об древних авторах, о выдающихся представителях итальянского Восстановления, об открытии Америки и т. п. Как раз просветительская активность, сопровождавшаяся пламенной публицистичностью, эмоциональностью, привела Максима Грека к печальному финишу: на церковных соборах 1525 и 1531 гт. он был осужден как еретик и заточен сперва в Иосифо-Волоколамский, а после этого в Тверской Отроч монастырь.

последователи и Ученики Максима Грека: Нил Курлятев, Дмитрий Герасимов, Власий, старец Сипуан, князь А. М. на данный момент — продолжили его дело. Кстати, Нил Курлятев одним из первых начал отмечать важность хорошего знания русского для переводчика.

Диапазон языков, с которых выполняются переводы, в XVI в. начинает расширяться. Появляются переводы с польского, германского, латинского языков. Это по большей части произведения светского характера: по географии (к примеру, произведение Максимилиана Трансильвана, где, например, рассказывается о плавании Магеллана, — с латыни), по истории («Глобальная хроника» Мартина Вельского — с польского).

ЛЕКЦИЯ 3

ЗАМЫСЕЛ

1. Перевод 17 в.

2. Светская лит-ра в17 в.

3. 4 группы переводчиков в 17 в.

4. Деятельность Епифяния Славинецкого и Симеона Полоцкого

АЛЕКСЕЕВА (СТР. 80-87)

В XVII в. светская литература по количеству переводимых произведений начинает соперничать с христианской. Публикуются первые переводы с французского. Тематическая палитра очень широка: география, история, экономика, военное дело, математика, геометрия, медицина, анатомия, астрология, риторика…

Заявляет о себе и бытовая литература — спросом пользуются книги об охоте, о лошадях, поваренные книги. Наконец, популярность получает и литература. Но по количеству наименований религиозно-нравоучительная литература до тех пор пока превосходит остальные жанры.

Стихийно происходит разделение языка перевода. Литература всех жанров переводится на церковно-славянский язык с примесью русизмов. Литературу же, напротив, переводят на русский язык с примесью церковнославянизмов.

В ходу разнообразные словари: латинско-греко-славянский, русско-латинско-шведский и др.

Исследуя литературу Столичной Руси, А. И. Соболевский выделяет четыре группы переводчиков, занимавшихся переводческой деятельностью в XVII в.44:

1) «приказные переводчики»;

2) переводчики-монахи: Епифаний Славинецкий, Арсений Грек, Дионисий Грек;

3) случайные, разовые переводчики;

4) переводчики «по желанию», по большей части приближенные царя: Андрей Матвеев, Богданов, князь Кропоткин.

Самую любопытную группу, пожалуй, составляли «приказные», т. е. переводчики столичного Посольского приказа. Среди них преобладали уроженцы южной и западной Руси — они прекрасно знали латынь и греческий и не хорошо знали русский язык. Кроме них, среди «приказных» было большое количество поляков, немцев, других иностранцев и голландцев, каковые русского практически не знали, да вдобавок были малообразованными людьми.

Но как раз они, толмачи Посольского приказа, начинают делать перевод на заказ, за деньги. Сейчас столичные бояре заказали перевод тех книг, каковые их интересовали, не ограничиваясь тем, что им предлагали. Так, они заказывают перевод стихов известного поэта германского барокко Пауля Флеминга, что в 1634 г. в составе Голштинского консульства посетил Москву.

Как мы знаем, что именно в Посольском приказе переводилась с польского языка популярная в то время «Повесть о Петре Златых Ключей», имевшая французский источник, — одна из первых книг в русской истории перевода, где развлекательность не отягощена дидактикой.

направляться подчернуть, что толмачи Посольского приказа брались практически за каверзную задачу, которую и по сей день редко ставят в практике письменного перевода: они переводили тексты, довольно часто художественные (а также, как мы знаем, поэтические) с родного языка на зарубежный им русский; наряду с этим они переносили собственный опыт устного перевода на значительно более сложный с позиций переводческой техники письменный текст. В следствии переводы пестрели неточностями, довольно часто были или неоправданно дословными, или неполными, появились далеки от русских литературных норм, но часть содержательной информации исходного текста все же передавали, что и считалось главным

Обращаясь к так называемым «переводчикам-монахам», воспользуемся уточнением, которое сделал Д. М. Буланин46. Все они в той либо другой мере были преемниками традиций XVI в., все пренебрегали литературой и отвергали средневековую славянскую письменность; но среди них прослеживалось явственное размежевание на грекофилов и латинофилов.

Среди переводчиков-грекофилов направляться в первую очередь упомянуть Епифяния Славинецкого,трудившегося на ниве перевода сперва в Киево-Печерской лавре, а после этого в Москве. Епифаний переводил с греческого, латыни, польского, причем как христианскую, так и научную литературу. В частности, он перевел «Космографию» И. Блеу, где сообщаются сведения о совокупностях Птолемея и Коперника; действительно, книга известности не взяла и осталась в рукописи.

В 1674 г. по инициативе царя Алексея Михайловича он вместе с учениками приступает к новому переводу Библии. К сожалению, Епифанию удалось перевести лишь часть Нового Завета — смерть прервала его труды; рукопись же потом затерялась. К греческой партии относились кроме этого иеродиакон Дамаскин, Евфимий братья и Чудовский Лихуды.

Во всей столичной интеллигенции финиша XVII в. эти переводчики были самыми плодовитыми, но их переводы появились через чур сложны для чтения.

Принцип большого соответствия оригиналу превращал их переводы в полные подстрочники. Но философская база их взоров была уже другой, чем в русском Средневековье, поскольку они не стремились через оригинал максимально приблизиться к Всевышнему, а имели скорее филологические мысли правильного следования греческой грамматике.

Самый яркой фигурой среди переводчиков-латинофилов был, пожалуй, Симеон Полоцкий(1629-1680). Перевел он, действительно, не так много: «Книгу пастырского попечения» отдельные фрагменты и Григория Великого из произведений Петра Альфонса и Винцента де Бове. Но как раз Симеон Полоцкий совсем провозгласил грамматический принцип перевода, воображая в Москве культуру западноевропейского типа.

В его трактовке языка оригинала подчеркивается важность понимания его никакого значения и грамматической структуры не придается связи между языковым знаком (словом) и божественным прообразом. Представление об иконическом характере символа теряет актуальностьдля перевода. Все решает взаимоотношение двух совокупностей условных знаков — греческой и славянский, а регулирует эти взаимоотношения грамматика.

Как мы видим, эта ревизия пословного принципа значительно отличается от западноевропейской, где одновременно с этим (XVI-XVII вв.) концепция пословного перевода сменилась лютеровской концепцией нормативно-содержательного соответствия, ориентированной на норму языка перевода, а в оригинале признававшей только содержание. Но самое основное отличие содержится в том, что Лютеру удалось добиться смены подхода к переводу основной книги того времени — Библии; в Российской Федерации же позиции переводчиков, традиционно доходивших к переводу Писания, не пошатнулись.

Отдельные попытки по-новому подойти к переводу духовной литературы все же видятся. Так, Авраам Фирсов осуществляет перевод Псалтири, применяя разговорный русский язык; но перевод данный был запрещен церковью.

Итак, процессы, происходившие в культурной жизни России в XVII в., подготовили плодотворную землю для тех трансформаций, каковые происходят в следующем, XVIII в. Наряду с этим ресурсы самоё решительного преодоления ветхого сосредоточились по большей части в палатах Посольского приказа, работа которого не была ограничена рамками «партийной» монашеской узости и в значительной степени регулировалась уже насущными потребностями граждан и правительства.

ЛЕКЦИЯ 4

1. Перевод в 18 в.

Петровская эра (18 век)
Екатерининская эра (18 век)

2. 19 век в Российской Федерации (Жуковский, Лермонтов, Тургенев, Толстой, Достоевский, Фет)

Переводческие труды Карамзина.
Лермонтова и Вклад Пушкина в совершенствование мастерства перевода в Российской Федерации.
Вклад В. А. Жуковского и Г. Р. Державина
Вклад вторых выдающихся переводчиков (Гнедич Н. А. Полевой, А. И. Кронеберг, П. И. Вейнберг, Н. А. Холодковский, А. Л. Соколовский)
ВКЛАД И. С. Тургенева, Л. Н. Толстого, Ф. М. Достоевского в переводческую культуру
Иринарха Введенского
Апологет буквального перевода А. А. Фет

Перевод в Российской Федерации XVIII в.

АЛЕКСЕЕВА (СТР. 87-90)

Петровская эра

В случае если для всей Европы XVIII в. был веком Просвещения и классицизма, то для России он прежде всего начался как эра Петра! Петровская эра была переломным временем, в то время, когда прерывались многие прошлые традиции и вводилось большое количество нового. Российская Федерация в XVIII в. сделала громадный рывок в развитии всех областей перевода, решительно отходя от православной традиции и примыкая к западноевропейской.

Перемены в сфере перевода соответствовали переменам в жизни русского общества. «Прорубив окно в Европу» и взяв возможность прямого контакта через Балтийское море с передовыми западноевропейскими государствами, Российская Федерация скоро начала реорганизовываться по европейскому примеру. Усилилась и обросла многоступенчатой совокупностью административных иерархий царская власть.

И в случае если раньше управление процессом перевода шло преимущественно из монастырей, то сейчас показался сильный соперник — государство. Национальное неодобрение засилью среди переводов текстов «божественного» содержания явственно звучит в указах Петра I. Нужными и серьёзными объявляются переводы, несущие в Россию новые знания.

Диапазон переводов светских нехудожественных текстов из разных областей знаний быстро расширяется: военное дело, юриспруденция, инженерное дело, кораблестроение, фортификация, архитектура, математика, астрономия, география. Переводы в начале XVIII в. в Российской Федерации составляют до 90% всех текстов на русском. Потребность в усвоении с большой полнотой любопытном информации текста и сам темперамент текстов (отсутствие выдумки, фигур стиля, личных авторских изюминок стиля) стихийно порождает новые правила перевода, родные к тем, каковые двумя столетиями раньше провозгласил в Западной Европе Мартин Лютер.

Сам Петр I формулирует базы этого подхода: «…И не надлежит обращение от речи хранить в переводе, но точию, сенс суть выразумев, на своем языке уже так писат, как вразумительнее возможно…»47. Петр вычислял высокий уровень качества переводов делом национальной важности и старался бдительно за ним следить.

Контроль касался в особенности особых текстов, где он советовал ликвидировать лишние красоты и передавать лишь самое основное, «…чтобы посему книги переложены были без лишних рассказов, каковые время лишь тратят и у чтущих охоту отъемлют…»48. Стремясь выделить национальную важность переводов, Петр I переводил и сам: в 1707-1708 гг. он перевел «Архитектуру» Бароцци да Виньолы.

Особенная забота о переводах особых текстов отразилась и в указе Петра от января 1724 г., что практически устанавливал строгие рамки переводческого труда и специализации переводов: «…Никакой переводчик, не имея того художества, о коем переводит, перевесть то не сможет». Под «художеством» в этом случае направляться осознавать знание предмета — научного либо технического49.

Петр полагал, что стиль переводов должен быть близок к стилю посольского приказа. С этим связана его критика отправленного ему в 1717 г. перевода «Географии генеральской» Б. Варения, выполненного Ф. Поликарповым. Сущность критических замечаний Петра сводится к тому, что, с одной стороны, переводить нужно не подстрочно, а сообразно содержанию, а иначе, не пользоваться в целях украшения русского текста высоким слогом, а направляться принятым канцелярским нормам: «не высоких слов словенских», а «посольского приказу использовать слова»50.

Но мода на все зарубежное, которая сопровождала массированное усвоение новых знаний, приводила к обилию лексических заимствований из живых европейских языков (в первую очередь — из французского), по большей части методом транскрипции либо транслитерации. Довольно часто это были слова, уже существующие в русском языке, такие как «сенс» в процитированном петровском указе. Избыток зарубежных слов в угоду моде на зарубежное звучание затруднял познание содержания переводного текста.

Следил Петр и за переводами художественной литературы, по большей части не вникая в уровень качества перевода, а стараясь содействовать их изданию в Российской Федерации. В 1709 г. он приказал И. А. Мусину-Пушкину исправить и издать текст переводов басен Эзопа, выполненный в конце XVII в. Ильей Копиевским.

Рвение обеспечить регулярность культурных контактов через перевод проявилось и в указе о создании Академии в Российской Федерации, что Петр I издает за год до собственной смерти, в 1724 г.: «Учинить Академию, в которой бы обучались языкам, кроме этого другим знатным художествам и наукам, и переводили бы книги»51.

В 1735 г. при Академии создается «Российское собрание»—практически первая опытная организация переводчиков в Российской Федерации, которая просуществовала до 1743 г. В Указе президента Академии говорилось: «Переводчикам сходиться в Академию два раза в неделю… снося и прочитывая все, кто что перевел, и иметь тщание в исправлении русского случающихся переводов». Члены «Собрания» вправду не только переводили, но и обсуждали и рецензировали переводы. Один из них, А. Адодуров, выдвигал следующие параметры оценки переводов: перевод обязан

1) всецело совпадать с оригиналом;

2) быть изложен четко и без грамматических неточностей;

3) не нарушать языковых норм.

Велась и личная работа по подготовке переводчиков: известно, к примеру, что в 1750-е гг. М. В. Ломоносов лично занимался переводом с Н. Поповским.

Неспешно изменяется и порядок оплаты за переводческий труд: в случае если первоначально преобладали разовые вознаграждения, то со временем их сменяет договорная оплата за печатный страницу.

Перед русскими переводчиками XVIII в. поднялась задача создания терминологии самых различных областей знаний, и вместе с тем — задача донести до читателя содержание особого текста в дешёвой форме. Осознавая собственную миссию, переводчики того времени видели в ней «служение истине»52 и «служение отечеству».

Неспешно формируется и осознание переводчиками этики собственной профессии; оно звучит, к примеру, в начале XVIII в. в высказывании Феофана Прокоповича: «Не было бы то переводити, но собственный что-то писати», где отражена идея об ответственности переводчика за сохранение исходного текста54.

Говоря о диапазоне переводимых сейчас текстов, нельзя обойти Библию — текст, сыгравший, как мы знаем, важную роль в переходе и европейской Реформации от пословного перевода к нормативно-содержательному. Но в Российской Федерации, не обращая внимания на указ Петра I, изданный в 1712 г., о необходимости создания нового перевода, Библия в течении XVIII в. переводилась только в один раз (!).

Попытка была сделана в 1718 г., в то время, когда пастор Эрнест Глюк перевел Священное Писание на русский язык; но перевод был потерян на протяжении русско-шведской войны. По поручению Петра I Глюк в Москве заново начал работу над переводом, но, не завершив ее, погиб в 1765 г. Больше переводов на русский язык не делалось. Действительно, в 1751 г. было выпушено новое, исправленное издание Библии на церковно-славянском.

Среди обстоятельств столь малого интереса к писанию Семенец и Панасьев55 именуют боязнь церкви и отсутствие специалистов утратить монополию на интерпретацию Писания. Но сам факт отхода на периферию публичных заинтересованностей этого некогда столь серьёзного для Руси текста в полной мере согласовывался с «секулярным сдвигом», что несла с собой Петровская эра. светские интересы и Светские ценности в первый раз в русском обществе выдвинулись на передний замысел.

Екатерининская эра.

АЛЕКСЕЕВА (СТР. 90)

В первые три десятилетия XVIII в. переводов художественных текстов мало (около 4% всей переводной литературы). Но после этого их количество быстро возрастает, по причине того, что эра Просвещения, пришедшая на русскую землю, объявляет культурные интересы интернациональными. Русские просветители ставят перед собой задачу ознакомления общества с зарубежными произведениями, стремятся усвоить чужой литературный опыт и обогатить тем самым родную литературу.

Но связь между текстами перевода и оригинала в XVIII в. достаточно сложна. Во-первых, тяжело совершить границу между переводными и уникальными произведениями. И каноны классицизма, и представления эры Просвещения разглядывают оригинал только как подспорье для совершенного текста.

В первом случае — с целью достижения эстетического идеала, во втором — для просвещения общества. Во-вторых, между переводом и оригиналом довольно часто существует язык-посредник, в большинстве случаев французский. В этом двойном отражении текст перевода неизбежно очень многое терял.

Анонимность публикаций, с которой мы довольно часто сталкиваемся в XVIII в., — еще одно свидетельство того, что сейчас не значительна была установка на идентичность текстов. Перевод был подчинен публично-культурным задачам. Вот из-за чего любой переводчик того времени снабжал собственный перевод пространным предисловием; не просто так XVIII в. считается веком переводческих предисловий56.

Отсутствие ощущения национальных границ текста, национальной специфики давало переводчикам возможность использовать приемы адаптации. Так, переводчик Е. И. Костров, переводя в 1781— 1788 гг. «Илиаду» Гомера, вводит такие культурные замены, как «сапоги», «сталь», «пуговицы»; переводчик Глебов русифицирует индивидуальные имена у Вольтера: Перро, Колен и Пиретга преобразовываются в Сидора, Карпа и Агафью. Сглаживаются кроме этого чересчур новаторские, непривычные тенденции стиля: в переводе известного романа И.-В.

Гёте57 стилистика Бури и Натиска заменена на более классическую, привычную. Нередки и сюжетные замены, в полной мере в духе классицистического перевода: к примеру, в финале катастрофы Шекспира «Ромео и Юлия» у переводчика Вас. Померанцева (перевод 1790 г.) враждующие семьи Монтекки и Капулетти примиряются.

Специфика переводческих задач отодвигает на второй план неприятности сохранения формы не только в сфере литературного направления и индивидуального стиля, но и в сфере жанра. Стихи переводятся обычно прозой, проза — время от времени стихами.

К середине XVIII в. количество переводов художественных произведений быстро возрастает, и в общей массе текстов художественной литературы на русском переводы составляют сперва 98-99%, после этого к 60-м гг. данный процент пара понижается, но в течении всего XVIII в. переводов неизменно больше, чем уникальной литературы.

В 1758 г. при Академии раскрывается 2-я типография, задача которой —печатание переводной литературы. Именно на литературу приходится главной читательский успех. Издатель Новиков сетует, что не смотря на то, что «наилучшие книги» напечатаны, «но их и десятую долю против романов не берут»58.

В 50-70-х гг. появляются переводы на русский язык произведений Лессажа, Прево, Филдинга, Сервантеса, Мариво и др., что явилось катализатором зарождения русского романа, первыми авторами которого были Эмин, Чулков, Херасков. Переводная литература формирует литературные вкусы, обогащает язык русской прозы, развивает технику сюжетного построения. Особенно принципиально важно то, что наровне с классическими произведениями античности все чаще и чаще переводятся современные, написанные в XVIII в.

Особенно ответствен в то время был вклад, что внесли в развитие перевода большие деятели русской культуры: Тредиаковский, Ломоносов, Кантемир. Переводы Василия Тредиаковского образовали собственного рода предел, знаменующий переход к специфике XVIII в. в области перевода. Переведя в 1730 г. «Езду в остров любви» П. Тальмана, он обозначил и характерную тематику XVIII в., и новые средства: в первый раз для перевода художественного произведения использовался русский язык, а не старославянский.

Это в полной мере сочеталось с укоренившимися уже к тому времени идеями Петра I: пользоваться при переводе научных и технических книг языком посольского приказа. Так, в XVIII в. происходит решительная смена средств ПЯ (переводящего языка) в истории России перевода. Переводить стали на формирующийся общегосударственный литературный русский язык.

Тредиаковский явился и зачинателем силлабо-тонической совокупности стихосложения на русской земле, и создателем русского гекзаметра (по его стопам отправится потом Гнедич).

Заменяя старославянизмы русскими словами, Тредиаковский создал лексику, которая прочно вошла в русский язык: «бесполезность», «непорочность», «цельность», «лиховидность» и др.

Следуя в целом поэтике классицизма, Тредиаковский-переводчик не исчерпывался ее рамками, обосновывая необходимость стилистической разделении, в случае если язык автора владеет личным своеобразием59.

Переводческое творчество А. Д. Кантемира развивалось в том же русле. Языком перевода он кроме этого избрал русский, а не старославянский, вводя неологизмы («вещество», «любомудрие» и др.) и снабжая переводы широчайшими комментариями. Просветительскую миссию перевода в Российской Федерации сейчас иллюстрирует тот факт, что именно благодаря переводу Кантемиром в 1740 г. трактата Б. Фонтенеля «Разговор о множестве миров» россияне познакомились с совокупностью Коперника.

С латыни, греческого, германского, французского, итальянского переводил М. В. Ломоносов. Кстати, ему в собственности одна из попыток перевода «Илиады» Гомера (песни 8, 9, 13 — александрийским стихом). Просветительство Ломоносова не исчерпывалось, но, обогащением русской литературы «нужными» книгами.

Большое количество времени он уделял кроме этого рецензированию чужих переводов.

Впредь до 60-х гг. XVIII в. переводятся по большей части произведения классицистических жанров (ода, катастрофа), и философские произведения. Екатерининская эра, отмеченная переходом к просветительству, переносит выговор на художественную прозу.

Екатерина II деятельно поддерживала переводческую деятельность а также совместно со своей свитой перевела в 1767 г. роман Мармонтеля «Велизарий».

Переводческая деятельность делается актуальным и респектабельным делом, не смотря на то, что и побочным, поскольку обеспечить собственный существование переводом было сложно.