Viii. сети дает совет фараону 3 страница

Тогда Рои сказал слова клятвы в ее старой форме, клятвы, которую кроме того слушать было страшно, и Аменмес очень нехотя, как я поразмыслил, повторил ее за ним, слово в слово, добавив, но, в конце следующие слова: «Все это я клянусь выполнить, и все кары в нашем мире и в будущем призываю на собственную голову только в том случае, если принц Сети покинет меня в покое, в то время, когда наступит мое время занять трон, что фараону угодно было мне завещать».

Кое?кто осмелился подметить тихо, что этого не хватает, потому что мало было таких, кто в глубине души не обожал бы Сети и не скорбел бы, глядя, как его лишили прав наследника из?за того, что его вывод в одном вопросе политики расходится с мнением фараона. Но Сети лишь захохотал и неуважительно сообщил:

– Пускай будет, как имеется, потому что какую цену имеют такие клятвы? Фараон на троне выше всяких клятв, он отвечает лишь перед всевышними, а от некоторых сердец всевышние весьма и весьма далеки. Пускай Аменмес не опасается, что я начну ссориться с ним из?за короны!

Честно говоря, я ни при каких обстоятельствах не жаждал тревог и величия царской власти и отнять у них по?прошлому имею все, чего имел возможность бы хотеть. Отныне я отправлюсь дорогой многих, как один из египетской знати, не более; и в случае если в будущем фараону угодно прекратить мои странствия, я и тогда не стану горевать; я готов принять решение суда всевышних, как в итоге обязан будет принять его и он сам. И все же, фараон, папа мой, перед тем как мы расстанемся, разреши мне высказать мысли, каковые подымаются во мне.

– Скажи, – пробормотал Мернептах.

– Фараон, с твоего разрешения сообщу тебе: сейчас ты совершил громадное зло – дело, которое не одобряют силы, правящие миром, кто бы либо чем бы они не были; дело, которое принесет Кемету беды, неисчислимые, как песчинки в пустыне. Я пологаю, что эти израильтяне, которых ты несправедливо планируешь уничтожать, поклоняются всевышнему столь же великому, как отечественный всевышний, если не более, и что они и он восторжествуют над Египтом. Я думаю кроме этого, что великое наследство, которое ты у меня забрал, не принесет ни эйфории, ни почета тому, кто его взял.

готовьсябыл вспылить, но Мернептах поднял руку, и он промолчал.

– Я думаю, фараон, – мне больно сказать об этом, но я обязан, – что дни твои на земле сочтены и что мы наблюдаем в данной жизни друг на друга последний раз. Прощай, фараон, папа мой, кого я обожаю в данный час расставания, возможно, больше, чем в то время, когда?или прежде. Прощай, Аменмес, принц Египта.

Прими от меня это украшение, которое отныне будешь носить лишь ты. – И сняв с головы венец наследника престола, он протянул его Аменмесу, что забрал его с торжествующей ухмылкой и надел на себя.

– Прощайте, вельможи и советники; надеюсь, в этом принце вы отыщете хозяина, что будет вам больше по вкусу, чем имел возможность бы стать я. Отправимся, Ана, приятель мой, – если ты все еще желаешь быть мне втором, поскольку сейчас мне нечего дробить.

Пара мгновений он постоял, не сводя с отца проникновенного взора, в то время, как тот наблюдал на него со слезами в запавших выцветших глазах.

Позже – не знаю, было ли это преднамеренно либо случайно – Сети выпрямился и, не обращая внимания на Таусерт, которая наблюдала на него в замешательстве и с бешенством, вскрикнул:

– Жизнь! Кровь! Сила! Фараон! Фараон! Фараон! – и поклонился практически до почвы.

Мернептах слышал. Бормоча практически шепотом:

– О Сети, сын мой, самый любимый мой сын! – он простер руки, как будто бы пробуя вернуть, а возможно обнять его. И внезапно я заметил, что он изменился в лице. И в следующий миг он упал лицом вниз и остался лежать, не двигаясь.

Все замерли, охваченные кошмаром, лишь придворный доктор ринулся к нему, а другие жрецы и Рои забормотали молитвы.

– Хороший всевышний отошел к Осирису? – сказал Аменмес хриплым голосом. – Потому что, в случае если это так, то я – фараон!

– Нет, о Аменмес! – вскрикнула Таусерт. – Его указы еще не утверждены и на них нет печати. Они не имеют ни силы, ни веса.

Перед тем как тот успел ответить, доктор вскричал:

– Тише! Фараон еще жив, сердце бьется. Это лишь припадок, он может оправиться. Уходите все, ему нужен покой.

И мы ушли, но прежде Сети опустился на колени и поцеловал отца в лоб.

Час спустя принцесса Таусерт ворвалась в помещение Сети в его дворце, где мы с ним говорили.

– Сети, – сообщила она, – фараон еще жив, но доктора говорят, что к восходу солнца он погибнет. Еще имеется время. Вот у меня тут написано, за его печатью и с автографами свидетелей, что он отменяет все сегодняшние распоряжения и объявляет тебя, собственного сына, подлинным и единственным наследником египетского трона.

– В действительности, супруга? Растолкуй мне, как умирающий человек, к тому же без сознания, имел возможность продиктовать такое завещание и поставить на него печать? – И он дотронулся до свитка, что она держала в руке.

– Он ненадолго пришел в себя; Нехези сообщит тебе, как, – ответила она, смотря ему в лицо холодным взором. Перед тем как он имел возможность возразить, она добавила: – Не теряй времени на вопросы, а действуй, и срочно. Глава охраны ожидает внизу; он твой преданный слуга.

Через него я давала слово наградить каждого воина в сутки твоей коронации.

Нехези и большая часть сановников на твоей стороне. Против нас лишь жрецы – из?за данной иудейской колдуньи, которой ты дал убежище, и из?за ее племени, которому ты желаешь оказать помощь; но они еще не успели поднять народ и не решатся восстать. Действуй, Сети, действуй, – без твоего личного приказа никто не тронется с места.

Да и позже не появится никаких вопросов, поскольку от Фив до моря и во всем мире тебя знают как наследника Египта.

– Что ты желаешь, дабы я сделал? – задал вопрос Сети, в то время, когда она остановилась, дабы перевести дух.

– А ты не догадываешься? Неужто я обязана вкладывать идеи в твою голову, как и клинок в руку? Кроме того твой писец, что ходит за тобой по пятам, как любимый пес, был бы лучшим учеником.

Ну, так слушай. Аменмес собирает войско, но пока что у него нет и пятидесяти человек, на которых он имел возможность бы положиться. – Она согнулась к нему и неистово зашептала: – Убей предателя Аменмеса – все примут это как акт справедливости, а глава ожидает твоего слова. Я позову его?

– Нет, – сообщил Сети. – Разве то, что фараон, пользуясь своим правом, назвал другого человека царской крови своим наследником, делает того предателем по отношению к фараону, что еще жив? Нет, предатель либо не предатель, я не убью моего кузена Аменмеса.

– Тогда он убьет тебя!

– Возможно. Это дело между ним и всевышними, пускай они и решают. Клятву, которую он дал сейчас, не так?то легко нарушить.

Но нарушит он ее либо нет, я также дал клятву, по крайней мере в сердце, в том, что я ни при каких обстоятельствах не стану оспаривать решения фараона, которого я, в итоге, обожаю, как собственного царя, фараона, что еще жив и, я надеюсь, еще может оправиться.

Что бы я сообщил ему, если бы он поправился либо, в нехорошем случае, если бы мы встретились в другом мире?

– Фараон ни при каких обстоятельствах не поправится; я сказала с доктором, он мне сообщил. Они уже пробуравливают ему череп, дабы выпустить не добрый дух заболевания, а затем никто из отечественной семьи не жил продолжительно.

– По причине того, что они впускают вовнутрь хороший дух смерти, что бы в том месте ни говорили врачи и жрецы. Ана, прошу тебя, в случае если я…

– Сети, – прервала она, ударив рукой по столу, около которого стояла, – ты осознаёшь, что до тех пор пока ты тут думаешь и морализируешь, твоя корона уходит из твоих рук?

– Она уже ушла, госпожа. Разве ты не видела, как я передал ее Аменмесу?

– Да осознаёшь ли ты, что вместо того, дабы стать величайшим царем во всем мире, ты – в случае если по большому счету тебя покинут в живых – через пара часов будешь ничем, несложным египетским жителем, в которого может без всяких последствий плюнуть кроме того бедный?

– Само собой разумеется, супруга, больше того, в том, что я делаю, нет особенной добродетели, потому, что такая возможность меня, в целом, кроме того устраивает, и я готов пойти на риск и покинуть данный мир зла. Послушай, – добавил он совсем вторым тоном. – Ты думаешь, что я глуп и не сильный, и мечтатель также, ты – проницательная, хладнокровная дама с национальным умом, готовая платить кровью за торжество и блеск момента, не стараясь осознать, что за всем этим прячется.

У меня нет этих качеств, за исключением, возможно, последнего. Я только человек, что смирился, пытается быть честным и поступать верно, как я это осознаю; и в случае если я грежу, то о добре, а не о зле, – как я осознаю добро и зло. Ты уверена, что эти мечтания приведут меня к позору и житейским потерям.

Я же не уверен кроме того в этом. Мне приходит в голову, что они приведут меня к тем же самым побрякушкам, которых жаждешь ты, но лишь по дороге, усыпанной благоухающими цветами, а не костями людей, издающими трупный запах. Короны, каковые покупаются ценой крови и удерживаются жестокостью, в большинстве случаев и утрачиваются в кровопролитии, Таусерт.

Она замахала руками:

– Прошу вас, замолчи! Покинь другое до того дня, в то время, когда у меня будет время слушать. Уж в случае если мне пригодятся пророчества, я лучше обращусь к Ки и к тем, для которых это – дело судьбе.

Для меня сейчас – это время действий, а не мечтаний, и, потому, что ты отвергаешь мою помощь и ведешь себя, как больная девчонка во власти фантазии, мне нужно будет рассчитывать лишь на себя. Но пока ты жив, я не могу ни править одна, ни воевать от твоего имени, так что я отправлюсь к Аменмесу – он щедро заплатит мне за мир между нами.

– Ты отправишься – и возвратишься, Таусерт?

Она гордо выпрямилась, приняв царственный вид, и медлительно сообщила:

– Я не возвращусь. Я, египетская принцесса, не могу жить как супруга простого человека, того, кто упал с трона на землю и начинает пачкать грязью личный лоб, что венчала корона с уреем. В то время, когда твои предсказания сбудутся, Сети, и ты выберешься из пыли, тогда, быть может, мы поболтаем.

– Да, Таусерт, вопрос только в том, что мы друг другу скажем?

– А до тех пор пока, – добавила она, планируя уйти, – оставляю тебя с избранными тобой советчиками – твоим писцом, что преждевременно поседел от глупости, но не от мудрости, и, возможно, с иудейской колдуньей, которая может напоить тебя лунными лучами из собственных лживых уст. Прощай, Сети, в то время, когда?то принц и мой муж. 102

– Прощай, Таусерт, лишь опасаюсь, ты все равно останешься моей сестрой.

Он проводил ее взором и, повернувшись ко мне, сообщил:

– Сейчас, Ана, я утратил и корону, и жену, и, но, как ни необычно, я не знаю, которое из этих зол меньше. Но в этом случае зло еще не исчерпано. Возможно, и ты также уйдешь, Ана?

Хоть принцесса и издевается над тобой в бешенстве, в действительности она о тебе хорошего мнения и с наслаждением приняла бы тебя к себе на работу. Запомни, в Египте может пасть любой желающий, но лишь не она: она?то продержится до конца.

– О принц, – ответил я, – неужто я так мало вытерпел сейчас, что ты желаешь добавить еще и оскорбление к моим горестям? Не я ли поделил с тобой чашу и поклялся быть твоим втором?

– Как! – захохотал он. – Неужто в Кемете еще имеется человек, что не забывает клятвы себе в ущерб? Благодарю тебя, Ана. – И забрав мою руку, он прочно пожал ее.

Сейчас дверь открылась и вошел ветхий Памбаса.

– Эта дама, Мерапи, желала бы видеть тебя, и два израильтянина, – сообщил он.

– Разреши войти их, – ответил Сети. – Увидь, Ана, как данный ветхий служака отворачивает лицо от заходящего солнца. Еще утром он сообщил бы «видеть твое высочество» и поклонился бы так низко, что его борода коснулась бы пола. А сейчас это« тебя» и не более чем легкий кивок в знак простой учтивости.

К тому же со стороны того, кто грабил меня с каждым годом и разжирел на взятках.

Это первый из неприятных уроков – нет, пожалуй, второй, потому что первый я получил от ее высочества. Лишь бы обучиться принимать их со смирением.

До тех пор пока он предавался этим размышлениям вслух, а я, не находя слова утешения, внимал ему с печалью в сердце, вошла Мерапи, а минутой позднее следом за ней явились тот посланец с дикими глазами, которого мы видели утром при дворе фараона, и хитроумный торговец Джейбиз. Она низко поклонилась Сети и улыбнулась мне. После этого вошли эти двое, и с легким Поклоном посланец заговорил:

– Ты знаешь мое требование, принц. Эта дама должна быть возвращена ее народу. Вот ее дядя, Джейбиз, – он ее увезет.

– А ты знаешь мой ответ, израильтянин, – возразил Сети. – Я не имею власти над действиями госпожи Мерапи, по крайней мере – не хочу никакого принуждения с моей стороны. Обратись к ней самой.

– Что ты от меня желаешь, жрец? – скоро задала вопрос его Мерапи.

– Дабы ты возвратилась в город Гошен, дочь Натана. Либо ты не слышишь, что я сообщил?

– Слышала, но в случае если я возвращусь, чего ты от меня потребуешь?

– Дабы ты, доказавшая своим подвигом в их храме что у тебя пророческий дар, посвятила бы его твоему народу. За это тебе забудут обиду все зло, какое ты ему нанесла, и в этом мы клянемся тебе именем всевышнего.

– У меня нет дара пророчества, и я не причинила моему народу никакого зла, выручая от убийства человека, что доказал, что он их приятель; он кроме того отказался для них от короны.

– Об этом делать выводы не тебе, дама, а Отцам Израиля. Твой ответ?

– Об этом делать выводы не им и не мне, а лишь всевышнему. – Помолчав, она добавила: – Это все, о чем ты просишь?

– Это все, о чем просят Отцы, но Лейбэн требует вернуть ему нареченную жену.

– И меня выдадут замуж за… за этого убийцу?

– Несомненно, тебя выдадут за этого храброго солдата, поскольку ты в далеком прошлом ему принадлежишь.

– А вдруг я откажусь?

– Тогда, дочь Натана, моя обязанность – проклясть тебя от имени всевышнего и заявить, что твой народ отвергает тебя. Моя обязанность, потом, заявить тебе, что твоя жизнь поставлена вне закона и что любой иудей может убить тебя, как и где сможет, и не понести за это никакого наказания.

Мерапи мало побледнела и, обернувшись к Джейбизу, задала вопрос:

– Ты слышат, дядя. Что сообщишь ты?

Джейбиз исподтишка огляделся и сообщил елейным тоном:

– Племянница, ты, конечно же, обязана повиноваться Старейшинам Израиля, высказывающим волю неба, так же, как ты повиновалась им, в то время, когда решилась померяться силой с Амоном.

– День назад ты мне рекомендовал второе, дядя. Ты заявил, что мне лучше остаться тут.

Посланец повернулся и смерил его свирепым взором.

– Между день назад и сейчас громадная отличие, – поспешил ответить Джейбиз. – День назад ты была под защитой того, кто должен был скоро стать фараоном и мог бы развернуть неспециализированное вывод в пользу твоего народа. Сейчас он лишился собственного величия и его воля не имеет в Египте никакого веса. Кто же начнёт бояться мертвого льва?

Наряду с этим оскорблении Сети улыбнулся, но лицо Мерапи, как и мое лицо, покраснело, должно быть от бешенства.

– Дремлющих львов и раньше принимали за мертвых, дядя, в чем неоднократно убеждались те, кто пробовал их лягнуть. Принц Сети, ты не сообщишь хоть слово, дабы оказать помощь мне в этом затруднении?

– Но в чем же затруднение, госпожа? Если ты хочешь возвратиться к собственному народу и к Лейбэну, что, как я осознаю, оправился от своих ран, то ничего не следует между мной и тобой, не считая моей признательности, которая дает мне право заявить, что ты не должна возвращаться. Но, если ты хочешь остаться тут, то, пожалуй, я еще не так бессилен, как думает хороший Джейбиз, и могу обезопасисть и ударить.

Я по?прошлому первый из вельмож в Египте, и рядом с мной люди, каковые меня обожают. Так что, захоти ты остаться, я думаю, тебя тут никто не обидит – и меньше всего тот приятель, под покровительством которого ты можешь нормально жить.

– Это весьма добропорядочные слова, – пробормотала Мерапи, – слова, какие конкретно мало кто сообщил бы девушке, от которой ничего не ожидают и которая ничего неимеетвозможности дать.

– Достаточно болтовни! – закричал посланец. – Ты подчиняешься либо нет? Твой ответ?

– Я не возвращусь в Гошен и к Лейбэну – я достаточно насмотрелась на его клинок.

– Может статься, ты видела его не в последний раз. Поразмысли все?таки, перед тем как тебя постигнет божья кара и на тебя обрушится проклятие твоего народа, а позже – смерть. Потому что это проклятие падет на тебя, говорю я, а я, как уже знает сам принц и фараон также, не какой?нибудь самозваный пророк!

– Я не верю, что мой всевышний, что видит сердца собственных созданий, обрушит собственную месть на даму за то, что она отказывается стать женой убийцы, которого она сама не выбирала себе в мужья, – в частности такую участь ты мне сулишь, жрец. Исходя из этого я вручаю собственную судьбу в руки великого Судьи над всеми людьми. В остальном же я отвергаю тебя и твои распоряжения.

В случае если я обязана умереть, пускай я погибну, но по крайней мере я погибну свободной, а не чьей?то любовницей, женой либо рабыней.

– Прекрасно сообщено, – шепнул мне Сети.

Вид посланца стал страшен. Размахивая руками и дико вращая собственными дикими глазами, он призвал на голову бедной девушки какое?то ужасное проклятие, солидную часть которого мы не осознали, поскольку он сказал скоро и на каком?то незнакомом старом иудейском наречии. Он проклял ее живую, умирающую и по окончании смерти.

Он проклял ее в ненависти и любви, в бездетности и замужестве и проклял ее потомков и детей во всех поколениях. Под конец он сказал, что она отвергнута всевышним, которому поклоняется, и приговорил ее к смертной казни от руки любого, кто сможет ее убить. Это проклятие было столь плохо, что она отшатнулась, а Джейбиз скорчился на полу, закрыв лицо руками, а также я почувствовал, как кровь стынет в моих жилах.

Наконец он умолк с пеной на губах и внезапно с криком: «По окончании решения суда – смерть!» – выхватил из?под одежды нож и ринулся на Мерапи.

Она спряталась за отечественными поясницами. Он погнался за ней, но Сети вскрикнул: «Ага! Я так и знал!» – и оказался между ними, с металлическим клинком в руке, что он носил в большинстве случаев с парадной одеждой.

Он схватился с нападавшим, и в следующий миг я заметил покрасневшее острие меча, что пронзил того полностью и выступил между лопатками.

Жрец упал, бормоча:

– Так?то ты показываешь собственную любовь к Израилю, принц?

– Так я показываю собственную неприязнь к убийцам, – ответил Сети. Позже данный человек погиб.

– О! – вскричала Мерапи, разламывая руки. – Снова из?за меня пролилась иудейская кровь, и сейчас все его проклятие падет на меня.

– Нет, на меня, госпожа, – в случае если в проклятиях имеется какой?то суть (в чем я сомневаюсь). Так как это я убил его, в противном случае нож этого сумасшедшего поразил бы тебя.

– Да, мне покинута жизнь, хотя бы ненадолго. Если бы не ты, принц, я бы на данный момент… – И она содрогнулась.

– А если бы не ты, Луна Израиля, я бы на данный момент… – И он улыбнулся, добавив: – Право же, будущее плетет около тебя и меня необычную сеть. Сперва ты выручаешь меня от меча, позже я выручаю тебя. Я думаю, госпожа, что в итоге мы погибнем совместно и дадим Ане материал для лучшего из всех его рассказов.

Приятель Джейбиз, – обратился он к израильтянину, что все еще сидел, скорчившись и забившись в угол, – возвращайся к собственному мягкосердечному народу и доходчиво растолкуй всем, из-за чего госпожа Мерапи неимеетвозможности сопровождать тебя; в подтверждение возьми с собой эту временную плоть. Сообщи им, что если они отправят еще кого?нибудь, дабы преследовать твою племянницу, его постигнет такая же участь, но что и сейчас, как и раньше, я не отвернусь от них из?за поступков нескольких безумцев либо злодеев.

Ана, планируй, потому что скоро я уеду в Мемфис. Проследи, дабы госпожа Мерапи, которая отправится одна, имела надежный эскорт на протяжении путешествия, в случае если, само собой разумеется, ей угодно будет покинуть Танис.

XI. Коронация Аменмеса

И вот, несмотря на все несчастья, выпавшие на долю Кемета, и на некую скорбь, которую я скрывал в собственном сердце, начались самые радостные дни, какие конкретно мне отправили всевышние. Мы переехали в Мемфис, белостенный город, где я появился, город, что я обожал. Сейчас я уже больше не жил в мелком домишке около храма Птаха, что просторнее и прекраснее, чем любой храм в Фивах либо Танисе.

Моим домом стал красивый дворец Сети, доставшийся ему в наследство от матери, великой царской жены. Дворец данный стоял, да и до сих пор стоит на насыпном бугре, не огражденный стенками, недалеко от храма богини Нейт[28], которая постоянно обитает к северу от стенки – из-за чего, я не знаю, потому что этого не смогут растолковать мне кроме того жрецы.

Перед дворцом на северной стороне – портик, крыша которого покоится на раскрашенных колоннах с капителями в форме пальмовых листьев, и из этого раскрывается самый красивый вид во всем Египте. Сперва – сады, позже пальмовые рощи, за ними возделанные поля, простирающиеся до широкого и добропорядочного Сихора, а позже – уходящая вдаль пустыня.

Итак, тут мы поселились, держа мелкий двор и практически не имея охраны, но в комфорте и богатстве, проводя время в дворцовой библиотеке либо в библиотеках при храмах, а в то время, когда уставали от работы – в прелестных садах либо время от времени скользя под парусом по глади Нила. Госпожа Мерапи жила тут же, но в отдельном крыле дворца, с слугами и избранными рабами, которых предоставил ей Сети.

Время от времени мы виделись с нею в садах, где она обожала гулять в те же часы, что и мы, – перед тем, как солнце начинало припекать через чур жарко, либо в прохладные вечерние часы, а иногда и ночью, в то время, когда выходила луна. Мы втроем довольно часто говорили, потому что Сети ни при каких обстоятельствах не искал ее общества один либо в стенках дворца.

Эти беседы доставляли нам большое количество наслаждения. Более того, они происходили все чаще, а так как Мерапи жаждала знаний, принц приносил ей долгие свитки, каковые она просматривала в мелком летнем павильоне. Мы довольно часто сидели в том месте, а вдруг было через чур жарко, то снаружи, в тени двух раскидистых деревьев, ветви которых простирались над крышей домика; Сети рассуждал о содержании свитков и учил ее секретам отечественного письма.

Время от времени я просматривал им собственные рассказы, каковые оба они обожали слушать, – по крайней мере, так они говорили, а я в собственном тщеславии этому верил. Мы говорили о чудесах и тайнах мира, о их судьбе и израильтянах либо о том, что происходило в Египте и в соседних государствах.

Мерапи не ощущала себя одинокой и вследствие того что в Мемфисе жили кое-какие знатные дамы, в жилах которых текла иудейская кровь либо, будучи израильтянками по рождению, вопреки своим законам вышли замуж за египтян. Среди этих дам Мерапи отыскала себе подруг, и совместно они молились на собственный лад, и никто не запрещал им этого, потому, что жрецам не разрешено было их тревожить.

Мы же общались с кем желали, потому что мало кто забыл, что по рождению Сети был принцем Египта, другими словами практически полубогом, и все стремились попасть во дворец. К тому же его весьма обожали для него самого, в особенности бедняки, помогать которым было для него удовольствием, и он ни при каких обстоятельствах не жалел для них собственного богатства. Потому и получалось, совсем против его воли, что стоило ему выйти в город, как его встречали с этими почестями и поклонением, как будто бы он – практически царь; да и в действительности, не смотря на то, что фараон и мог отобрать у него корону, он не имел возможности очистить его вены от царской крови.

Но как раз исходя из этого я опасался за него; я был уверен, что Аменмес все знает через собственных шпионов и начнет ревновать и возненавидит низложенного принца, что столь горячо любим теми, над кем он по праву должен был бы царствовать. Я поделился с Сети моими сомнениями и постарался внушить ему, что, выходя на улицы, он обязан забирать вооруженных людей. Но он лишь засмеялся и ответил, что в случае если уж израильтянам не удалось его убить, то чуть ли это удастся вторым.

Больше того, он верил, что ни один египтянин в стране не поднимет на него клинок и не всыплет яду в его питье, от кого бы ни исходило подобное поручение. И он заключил такими словами:

– Лучший метод избежать смерти – это не опасаться смерти, потому что тогда Осирис сторонится нас.

А сейчас я обязан поведать о событиях в Танисе. Фараон Мернептах протянул еще пара часов и ни разу не очнулся. Тогда перед тем, как его дух отлетел на небо, во всей стране наступил великий траур, потому что в случае если Мернептаха и не обожали, то по крайней мере его почитали и опасались.

Лишь израильтяне открыто радовались и ликовали, по причине того, что он был их неприятелем и их пророки, предсказали ему близкую смерть, они представили его смерть, как ниспосланную их всевышним кару, и за это египтяне возненавидели их еще посильнее, чем прежде. Наровне с этим, в Египте появилось большое количество недоумений и сомнений, потому что, не смотря на то, что приказ о низложении принца Сети распространился по стране, народ, в особенности обитатели юга, не могли осознать, из-за чего это следовало сделать из?за рабского пастушеского племени, обитавшего в Гошене.

В действительности, захоти лишь принц поднять руку, как десятки тысяч стеклись бы под его знамя. Но он решительно отказался от этого, изумив всю землю, вычислявший легко чудесным образом, что кто?то может отказаться от трона, что возвысил бы его практически до отметки всевышних. Как раз с целью избежать назойливых советов и подобных высказываний Сети сразу же уехал в Мемфис и прятался в том месте целый период траура по собственному отцу.

Вот из-за чего, в то время, когда Аменмес вступил на трон, не было ни одного человека, кто бы сообщил ему «нет», потому, что Таусерт, оставшись без мужа, не имела возможности – либо не захотела – предпринять никаких действий.

По окончании того как тело погибшего было набальзамировано, фараона Мернептаха повезли вверх по Нилу в его вечный дом – шикарную гробницу, которую он заготовил для себя в Равнине Царей в Фивах. Принца Сети не пригласили на эту великую церемонию, чтобы его присутствие (как сообщил мне потом Бакенхонсу) не позвало какого именно?нибудь выступления в его пользу с его либо без его ведома.

По данной же причине мертвый всевышний, как назвали Мернептаха, не взял передышки в Мемфисе на протяжении собственного последнего путешествия вверх по Нилу. Переодевшись несложным жителем, принц следил, как тело его отца проплывает мимо в траурной лодке, защищаемой бритыми, облаченными в белое жрецами, в центре прекрасной процессии.

в первых рядах шли другие лодки, заполненные государственными сановниками и воинами; сзади следовали новый фараон и все сильные мира сего в Египте, и над всем этим, и над гладью вод мчались стоны, причитания и плач. Они появились, они проследовали, они провалились сквозь землю, и в то время, когда они скрылись из виду, Сети негромко начал плакать, потому что он по?собственному обожал отца.

– Какая польза быть царем и именоваться полубогом, Ана, – сообщил он, – в случае если такие всевышние заканчивают тем же, чем бедный у ворот?

– Та польза, принц, – отвечал я, – что царь может принести больше хороша до тех пор пока он жив, чем бедный, а по окончании себя покинуть хороший пример вторым.

– Либо больше вреда, Ана. Кстати, бедный также может покинуть великий пример – терпения в несчастьях. Все же, будь я уверен, что принесу лишь добро, я бы, быть может, стал царем.

Но я увидел, что те, кто стремятся делать громаднейшее добро, довольно часто наносят величайший вред.

– Из чего логически направляться, что это аргумент в пользу рвения делать зло, принц.

– Вовсе нет, – ответил он, – по причине того, что в конечном итоге торжествует добро. Так как добро – это истина, а истина правит и почвой, и небом.

– Тогда светло, принц, что ты обязан стремиться стать царем.

– Я отыщу в памяти данный аргумент, Ана, в случае если мне в то время, когда?или представится такая возможность, но не запятнанная кровью, – ответил он.

В то время, когда погребение фараона свершилось, Аменмес возвратился в Танис и был в том месте коронован. Я находился при данной праздничной церемонии, принеся в дар фараону украшения и царственные эмблемы, передать каковые поручил мне принц, говоря, что ему самому, как частному лицу, не годится их носить. Я преподнес их фараону, что забрал их с сомнением, увидев наряду с этим, что не осознаёт поступков и намерений принца Сети.

– Тут нет никакой ловушки, о фараон, – сообщил я. – Так же, как ты радуешься славе, отправленной тебе всевышними, так принц, мой господин, радуется покою и миру, каковые дали ему всевышние, и не требует ничего иного.

– Вероятно и без того, писец, но я нахожу это таким необычным, что время от времени опасаюсь, как бы в пышных цветах моей славы не таилась какая?то смертоносная змея, о которой принц знает, не смотря на то, что и не запрятал ее сам.

– Не могу сообщить, о фараон, но несомненно, не смотря на то, что принц и не столь искусен, он не таковой, как другие. У него широкий и глубочайший ум.

– Через чур глубочайший для меня, – пробормотал Аменмес. – Однако сообщи моему царственному кузену, что я благодарю его за эти подарки, тем более, что кое-какие из них, будучи наследником Египта, носил мой папа Кхемуас, – мне жаль, что вместе с царской кровью он не покинул мне собственной мудрости. Сообщи собственному принцу кроме этого, что до тех пор пока он, как до сих пор, не пробует вредить мне на троне, он бывает уверен, что я не причиню ему зла в том положении, которое он сам для себя выбрал.

Я видел кроме этого принцессу Таусерт, которая детально расспросила меня о собственном супруге. Я поведал ей все, ничего не скрывая. Выслушав, она задала вопрос:

– А как по поводу той еврейки, Мерапи? Она, само собой разумеется, заняла мое место?

– Нет, принцесса, – ответил я. – Принц живет один. Ни она, ни какая?или вторая дама не заняла твоего места. Она ему приятель, не более.

– Приятель! Ну, мы?то знаем, чем кончается такая дружба. О! без сомнений, всевышние наслали на принца сумасшествие.

– Возможно и без того, принцесса, но если бы всевышние поразили сумасшествием больше людей, мир, думаю, был бы лучше, чем он имеется.

– Мир имеется мир, и дело тех, кто появился в величии, править им таким, каков он имеется, а не скрываться среди цветов и книг и не вести глупые беседы с писцом и красивой чужестранкой, кроме того самым ученым, – возразила она с печалью, добавив: – О! В случае если принц и не безумен, он способен свести с ума вторых, среди них и меня, его жену. Данный трон в собственности ему, ему! И но он разрешил этому глупому дураку сесть на его место и шлет ему благословение и дары!

– Думаю, твоему высочеству направляться подождать финиша данной истории, перед тем как делать выводы о ней.