Viii. сети дает совет фараону 4 страница

Она внимательно посмотрела на меня и задала вопрос:

– Из-за чего ты так говоришь? Либо принц в итоге не так глуп? Возможно, он и ты, с виду такие простаки, ведете громадную, скрытную игру, как кое-какие притворяются дураками для собственной безопасности?

Либо эта колдунья?израильтянка наставляет вас в собственных тайных знаниях, поскольку дама, обратившая в небольшой порошок статую Амона, в полной мере может владеть такими знаниями.

Ты притворяешься, что ничего не знаешь, а в действительности просто не желаешь отвечать. О писец Ана, если бы я не знала, что это страшно, я бы отыскала метод оторвать у тебя правду, не смотря на то, что ты и прикидываешься невинным младенцем.

– Твоему высочеству угодно угрожать, и без всякой на то обстоятельства.

– Нет, – ответила она, поменяв тон и манеру, – я не угрожаю. Это лишь сумасшествие, которым я заразилась от Сети. Разве ты бы не сходил с ума на моем месте, зная, что на следующий день не ты, а вторая дама наденет корону, по причине того, что… по причине того, что… – И она начала плакать, испугав меня собственными слезами больше, чем испугали меня ее резкие слова.

Скоро она осушила слезы и сообщила:

– Сообщи моему мужу, я счастлива слышать, что он здоров, и шлю ему собственные приветствия, но ни при каких обстоятельствах по собственной воле не взглянуть на его живое лицо, если он не передумает и не начнёт добиваться того, что в собственности ему по праву.Viii. сети дает совет фараону 4 страница Сообщи ему, не смотря на то, что он и равнодушен ко мне и не обращает никакого внимания на мои жажды, я забочусь о его безопасности и благополучии, когда могу.

– Его безопасности, принцесса! Лишь час назад фараон заверил меня, что ему нечего опасаться, – но он и не опасается.

– О, кто из нас глупее, – вскрикнула она, топнув ногой, – слуга либо его хозяин? Ты веришь, что принцу нечего опасаться, по причине того, что так сообщил узурпатор, а он верит, по причине того, что легко никого не опасается. До тех пор пока он может дремать нормально.

Но подожди – произойди в Египте какая?нибудь беда, и люди, осознав, что всевышние отправляют эти бедствия за то громадное зло, какое совершил мой папа, в то время, когда смерть схватила его за горло и помутила его разум, обратят собственные взгляды к законному царю.

Тогда узурпатором овладеет ревность и, если он захочет, Сети заснет нормально – окончательно. В случае если ему не перережут горло, то только по одной причине: я удержу руку убийцы. Прощай, я не могу больше сказать с тобой: мой мозг охвачен пожаром; на следующий день его бы короновали, и меня с ним. – И она ушла, величественная и царственная как неизменно, покинув меня гадать, имела ли она что?нибудь настоящее в виду, говоря о будущих бедствиях Египта, либо это были случайные слова.

Позднее мы с Бакенхонсу ужинали в школе при храме Птаха, где его именовали отцом из?за его преклонного возраста, и я определил кое?что еще.

– Ана, говорю тебе, таковой мрак висит над Кеметом, какого именно я не видел кроме того тогда, в то время, когда все пологали, что варвары победят нас и поработят страну. Аменмес будет пятым фараоном на моем веку, первого я видел, в то время, когда был совсем ребенком и держался за подол моей матери, но ни разу коронация не была столь безотрадной.

– Возможно, вследствие того что корона перейдет к тому, кто ее недостоин, Бакенхонсу?

Он покачал головой:

– Не только исходя из этого. Мне думается, эта тьма, как и свет, спускается с небес. Люди опасаются, сами не зная чего.

– Израильтяне? – предположил я.

– Вот это ближе к делу, Ана, потому что они без сомнений имеют к этому отношение. Если бы не они, на следующий день короновали бы не Аменмеса, а Сети. Помимо этого, весть о чуде, которое совершила в храме красивая женщина?еврейка, разнеслась по стране, и в этом видят плохое предзнаменование.

Я сказал тебе, что через шесть дней в храме была освящена красивая новая статуя Амона?

Так вот, на второе утро ее нашли лежащей на боку, вернее, ее голова покоилась на груди Мут.

– Но в этом Мерапи не виновата, она так как уехала из этого города.

– Само собой разумеется, уехала, но разве Сети также не уехал? Все?таки, думаю, она что?то покинула сзади. Что бы то ни было, кроме того отечественный новый божественный повелитель неимеетвозможности подавить ужас.

Ему снятся плохие сны, Ана, – добавил он, понизив голос, – такие плохие, что он призвал Ки, главного волшебника, дабы тот истолковал его видения.

– И что сообщил Ки?

– Ки ничего не имел возможности сообщить; вернее, в то время, когда он и его компания вопросили собственных Ка, то единственным ответом было, что царствование этого нового всевышнего будет весьма кратким и кончится в один момент с его судьбой.

– Что, пожалуй, не весьма обрадовало всевышнего Аменмеса, Бакенхонсу?

– Что совсем не обрадовало всевышнего. Он кроме того припугнул Ки. Глупо угрожать великому волшебнику, Ана, – как, кстати, сообщил ему сам Ки, смотря ему в глаза.

Тогда тот попросил у него прощения и узнал, кто поменяет его на троне, но Ки заявил, что не знает, потому что керхеб, в то время, когда ему угрожают, ничего не помнит.

– А он знал, Бакенхонсу?

Вместо ответа ветхий советник раскрошил на столе кусочек хлеба, позже, водя пальцем, выложил из них приблизительное подобие всевышнего с головой шакала и двух птичьих перьев, по окончании чего стремительным перемещением смахнул все крошки на пол.

– Сети! – тихо сказал я, прочтя иероглифы имени принца, и он кивнул и захохотал своим раскатистым хохотом.

– Время от времени люди приходят к тому, на что есть в праве, Ана, в особенности если они не ищут собственных прав, – сообщил он. – Но в таких случаях вначале происходит большое количество всяких кошмаров. Новый фараон – не единственный, кому снятся сны. Сейчас я не хорошо дремлю и время от времени вижу сны, не смотря на то, что и не обладаю мастерством волшебства, как Ки.

– Что же тебе снилось?

– Мне снилась огромная масса людей, движущаяся, подобно саранче, по всему Египту. Перед ней двигалась огненная колонна, из которой простирались две руки. Одна держала за горло Амона, а вторая – нового фараона.

Следом за толпой – колонна из облака, а в ней образ, подобный незапеленатой мумии, образ смерти, находившейся на воде, в которой плавали бесчисленные мертвецы.

Мне вспомнилась картина, которую мы с принцем замечали в закатном небе над страной Гошен, но об этом я ничего не сообщил. Но Бакенхонсу, по всей видимости, просматривал мои мысли, потому что он задал вопрос:

– А тебе ни при каких обстоятельствах ничего не снится, приятель? Тебе дешёвы видения, к примеру – Аменмес на троне. Так ты не видишь снов, хотя бы время от времени? Нет?

Ну, хорошо. А принц? Вы похожи на людей, каковые способны на это.

О, я отыскал в памяти, вы оба видите сны, лишь вам снятся не те картины, каковые проходят перед ужасными глазами Ки, а те, что рисует луна на водах Мемфиса.

Луна Израиля. Ана, послушайся моего совета, иссуши плоть и наращивай дух, потому что лишь в нем счастье, а дама и все отечественные эйфории – только знаки его, тени той смертной облака, которая лежит между нами и небесным светом над ней. Я вижу, ты меня осознаёшь, по причине того, что отблески этого света пробрались в твое сердце.

не забываешь, ты видел его в тот час, в то время, когда погибла твоя маленькая дочь? Ага, я так и думал.

Именно она оставила тебе данный дар, что будет расти и расти в твоей груди, лишь подави плоть и покинь для него место. Ана, не плачь – смейся, как смеюсь я, охо?хо! Подай мне мой посох, и спокойной ночи.

Не забудь, что на следующий день мы видимся на коронации, потому что ты так как приятель царя, а данный титул, в один раз пожалованный, никакой новый фараон отменить неимеетвозможности.

Это то же, что дар духа, Ана, – дух тяжело получить, но в случае если! ты его получил, он более вечен, чем звезды. О, из-за чего я так продолжительно живу на земле, в то время, когда имел возможность бы купаться в небе, как ребенком купался в Ниле?

На следующий сутки в назначенный час я пришел в громадный зал дворца, где в первый раз заметил Мернептаха, и занял отведенное мне место. Оно было пара в глубине, вероятно вследствие того что меня знали как личного писца Сети, и было нежелательно, дабы мой вид напоминал о нем.

Как ни велик был зал, масса людей заполнила его до последнего уголка. Наряду с этим тут не было ни одного простого человека, но находились любой вельможа и любой основной жрец Египта, а с ними их дочери и жены, так что в полумраке вестибюлей и колонн блистали драгоценности и золото, украшавшие торжественные одежды. До тех пор пока я ожидал, я заметил Бакенхонсу.

Ковыляя, он направлялся ко мне, и масса людей расступилась, давая ему дорогу.

– Нехорошие у нас места, Ана, – сообщил он, и я увидел, что в его глазах искрится хохот. – Но мы будем в безопасности, в случае если кто?нибудь из бессчётных всевышних Кемета осыплет фараона огненным дождем. Кстати, о всевышних, – продолжал он шепотом, – ты слышал, что произошло час назад в храме Птаха тут, в Танисе? Я только что оттуда.

Фараон и все лица царской крови – не считая одного – по обычаю прошли перед статуей всевышнего, которая, как ты знаешь, обязана наклонить голову и тем продемонстрировать, что всевышний выбирает и принимает царя. в первых рядах Аменмеса шла принцесса Таусерт, и в то время, когда она проходила, голова всевышнего склонилась – я сам видел, не смотря на то, что остальные притворились, что ничего не увидели. Позже подошел фараон а также остановился в ожидании, но статуя не двигалась, не смотря на то, что жрецы выкрикивали древнюю формулу «Всевышний приветствует царя».

Наконец он прошел, с лицом темнее ночи, а за ним прошли и все остальные из рода Рамсеса; последним шел Саптах и – можешь себе представить? – всевышний снова склонил голову.

– Как именно и из-за чего статуя это делает? – задал вопрос я. – К тому же и невпопад?

– Спроси жрецов, Ана, либо Таусерт, либо Саптаха. Возможно, божественную шею в далеком прошлом не смазывали либо смазали через чур близко, либо через чур мало. А возможно, молитвы либо шнурки подвели.

Либо фараон поскупился, одаривая данный храм великого всевышнего Царского Дома. Кто я таковой, дабы разбираться в делах всевышних. Тот, что в храме в Фивах, где я служил пятьдесят лет назад, не притворялся, что кланяется, и не затруднял себя вопросом, кто из царской семьи обязан сидеть на троне.

Тише! Фараон идет!

И вот в пышной процессии, в окружении принцев, советников, дам, странников и жрецов показался Аменмес и с ним царственная супруга, Унирет, большая дама с неуклюжей походкой, – в целом, блестящая несколько. Основной жрец визирь и Рои Нехези встретили фараона и подвели его к прикоснусь. Масса людей простерлась ниц, зазвучали фанфары, и трижды раздался приветственный клич: Жизнь!

Кровь! Сила! Фараон!

Фараон! Фараон!

Аменмес привстал и поклонился, и я заметил, что лицо его мрачно и как словно бы постарело. Позже он принес клятву людям и богам, повторяя слова за Рои, и надел прочие эмблемы и двойную корону, и забрал в руки золотой и бич серп. После этого началось чествование фараона. Первой подошла принцесса Таусерт и поцеловала руку фараона, но колен не преклонила.

Она кроме того сообщила ему пара слов.

О чем она сказала, мы не слышали, но позже выяснили, что она потребовала, дабы он повторил в присутствии всех те обещания, каковые дал публично ее папа, Мернептах, утверждая ее место и права. В итоге Аменмес это сделал, не смотря на то, что, как мне показалось, очень нехотя.

Так, со многими формальностями в соответствии с древними традициями церемония длилась, и все уже устали, ожидая, в то время, когда наконец фараон обратится с речью к народу. Но эта обращение так и не состоялась, потому что нежданно показались двое, и я определил в них тех пророков Израиля, каковые нанесли Мернептаху визит в этом же зале. Все нечайно расступились перед ними, так что они прошли прямо к прикоснусь, а также стражники не решились преградить им путь.

Что они сообщили, я не слышал, но полагаю, что они потребовали разрешения помогать собственному всевышнему по?собственному, и Аменмес отказал им так же, как это сделал раньше Мернептах.

Тогда один из них кинул на пол жреческий жезл и он превратился в змею, зашипевшую на фараона. В ответ керхеб Ки и его товарищи побросали собственные жезлы, каковые также обернулись змеями, – я услышал их шипенье и свист. Затем зал окутала густая тьма, так что люди, не видя лиц друг друга, стали перекликаться, встала суматоха, и в замешательстве и страхе церемония была прервана.

Масса людей вынесла меня и Бакенхонсу к дверям, и мы с удовольствием заметили над собой чистое небо.

Так закончилась коронация Аменмеса.

XII. Миссия Джейбиза

В тот вечер на улицах не было ни торжества, ни ликования, никто не пировал, не считая как во дворце и в зданиях придворных. Я вышел на рыночную площадь и увидел, что люди мрачно слоняются тут и в том месте либо планируют кучками и говорят шепотом. Нежданно со мной заговорил человек, лицо которого было скрыто капюшоном.

Он заявил, что обязан передать кое?что моему господину, принцу Сети.

Я ответил, что не беру никаких поручений от людей, скрывающих собственный лицо, и тогда он откинул капюшон и я определил Джейбиза, дядю Мера?пи. Я задал вопрос, сделал ли он то, что приказал ему принц, – отвез ли тело того пророка обратно в Гошен и растолковал ли, как погиб данный человек.

– Да, – ответил он, – и старейшины признали, что принц был прав. Они заявили, что их посланец превысил собственные полномочия, потому что они вовсе не приказали ему проклинать Мерапи и тем более – убивать ее, и что принц поступил верно, стёрши с лица земли человека, что пробовал совершить убийство перед его царственными глазами. Но все?таки они сказали, что проклятие, сказанное тем жрецом, так или иначе падет на Мерапи.

– Так что же ей делать, Джейбиз?

– Не знаю. Если она возвратится к своим, возможно, она возьмёт отпущение, но тогда она точно обязана выйти за Лейбэна. Ей решать.

– А что бы ты сделал на ее месте, Джейбиз?

– Думаю, остался бы тут и добился бы любви Сети, положившись на то, что проклятие не осуществится, потому, что оно было незаконно. Куда бы она ни повернулась, ее везде ожидают проблеме, так что, на худой конец, дама может предпочесть дать волю собственному сердцу, перед тем как грянет беда, – особенно в случае если ее сердце в собственности тому, кто станет фараоном.

– Из-за чего ты говоришь «кто станет фараоном»? – задал вопрос я, видя, что около нас никого нет.

– Этого мне не разрешено сообщить тебе, – ответил он с умным видом, – но будет так, как я говорю. Тот, кто на данный момент на троне, безумен, как был безумен Мернептах, и будет бороться с силой, которая сокрушит его. Лишь в сердце принца сияет свет мудрости.

То, что ты видел сейчас, – лишь первое из чудес, писец Ана. Большего я не смею сообщить тебе.

– Так что же я обязан передать принцу, Джейбиз?

– Следующее. Потому, что принц старался оказать помощь народу Израиля и для этого кроме того отказался от трона, ему нечего опасаться, что бы ни случилось с другими. С ним не произойдёт ничего нехорошего, как и с его родными наподобие тебя, писец Ана; с тобой также поступят по совести.

Но может произойти, что принца и мою племянницу Мерапи постигнет громадное горе из?за проклятия, павшего ей на голову.

Исходя из этого, быть может, – не смотря на то, что одно противоречит второму, – с ее стороны будет мудро остаться в доме Сети, а с его стороны, для равновесия, – прогнать ее от своих дверей.

– Какое горе? – задал вопрос я, запутанный его туманными рассуждениями, но не взял ответа: Джейбиза и след простыл.

Неподалеку от дома, где я остановился, меня задержал второй человек, и при свете луны я заметил устремленные на меня ужасные глаза Ки.

– Писец Ана, – сообщил он, – утром ты едешь в Мемфис – на двое суток раньше, чем ты предполагал.

– Откуда ты знаешь, волшебник Ки? – задал вопрос я, потому что я никому не сказал об трансформации собственных замыслов, кроме того Бакенхонсу, да и не имел возможности, потому, что принял это решение лишь по окончании беседы с Джейбизом.

– Я ничего не знаю, Ана, не считая одного – что верный слуга, что услышал то, что сейчас услышал ты, поспешит сказать об этом собственному хозяину, в особенности в случае если имеется кто?то еще, кому он также желал бы сказать эти сведения, как говорит Бакенхонсу.

– Бакенхонсу через чур много говорит, что бы он про себя ни думал, – сообщил я раздраженно.

– Старики довольно часто болтливы. Ты был сейчас на коронации, не правда ли?

– Да, и в случае если верно увидел из собственного угла, эти пророки евреев побили тебя в твоем же ремесле, керхеб, что, должно быть, весьма тебя злит, как и падение Амона в храме.

– Вовсе не злит и не раздосадовало, Ана. В случае если я обладаю какими?то силами, то смогут быть и другие, чьи силы более могущественные, – как я определил в храме Амона. Отчего же я обязан этого стыдиться?

– Силы! – ответил я со хохотом, потому что нервы мои разошлись в ту ночь. – Из-за чего не сообщить правильнее – ловкость? Как ты можешь перевоплотить палку в змею, поскольку для человека это нереально?

– Возможно, «ловкость» и более подходящее слово, потому что ловкость свидетельствует знание, а не только трюкачество. «Нереально для человека!» По окончании того что ты видел в храме Амона, ты еще вычисляешь, что имеется что?то неосуществимое для человека – либо для дамы? Возможно, и ты способен на подобное же.

– Для чего ты дразнишь меня, Ки? Я изучаю книги, а не укрощение змей.

Он наблюдал на меня со характерным ему вниманием, как будто бы просматривая – не лицо мое, но скрытые мои мысли. Позже, посмотрев на кедровую палочку, которую держал в руке, он протянул ее мне со словами:

– Вглядись в это, Ана, и сообщи мне, что это?

– Что я, ребенок, – возразил я со злобой, – дабы не определить жреческого жезла, в то время, когда я его вижу?

– Думаю, ты в каком?то смысле ребенок, Ана, – пробормотал он, не отводя собственных особых глаз от моего лица.

И внезапно произошло что?то страшное. Потому что палочка начала извиваться у меня в руке, и в то время, когда я присмотрелся к ней, я осознал, что это долгая желтая змея, и я держу ее за хвост. Вскрикнув, я бросил тварь на землю, потому что она уже поворачивала голову, как словно бы планируя ужалить меня; и она, извиваясь в пыли, поползла к Ки.

Мгновение – и это опять была палочка из желтого кедрового дерева, не смотря на то, что между мною и Ки остался извилистый змеиный след.

– И не стыдно тебе, Ана, – сообщил Ки, подняв палочку, – упрекать меня в трюкачестве, если ты сам не можешь отличить жалкого фокусника от мастера в таком мастерстве, как вот это?

Тут меня прорвало; не знаю, что я ему наговорил, не забываю лишь, что в конце заявил, что следующим номером он припишет мне, пожалуй, мастерство погружать зал в мрак средь бела дня и поражать толпу кошмаром.

Неожиданно его тон и лицо изменились.

– Покинем шутки, – сообщил он, – не смотря на то, что в этом случае в них и имеется определенный суть. Желаешь забрать эту палочку еще раз и наставить ее на луну? Ты отказываешься, и верно: ни ты ни я не можем заслонить ее лик, Ана, из?за того, что ты по?собственному умён и общаешься с теми, кто еще умнее, и вы оба были в храме, в то время, когда статуя Амона упала на пол по воле колдуньи, которая противопоставила собственную силу моей и победила меня.

Я, великий волшебник, желаю поинтересоваться у тебя, откуда сейчас явилась эта тьма в зале?

– От всевышнего, я думаю, – тихо сказал я в страхе.

– Я также так думаю, Ана. Но сообщи – либо попроси Мерапи, Луну Израиля, сообщить мне – от какого именно всевышнего? О, говорю тебе, – какая?то страшная сила грядет на отечественную почву, и принц Сети прекрасно сделал, что отказался от трона и бежал в Мемфис.

Повтори ему это, Ана.

Он повернулся и ушел.

Я благополучно возвратился в Мемфис и поведал обо всем принцу, что жадно слушал меня. Лишь один раз им овладело беспокойство – в то время, когда я передал слова Таусерт о том, что она ни при каких обстоятельствах больше не посмотрит ему в лицо, если он не обратит его к престолу. В то время, когда он услышал это, глаза его наполнились слезами и, встав, он пара раз прошелся по помещению.

– Побежденные не должны ожидать милосердия, – сообщил он, – и, само собой разумеется, Ана, ты вычисляешь, что с моей стороны довольно глупо печалиться о том, что меня покинули.

– Нет, принц, потому что меня также покинула супруга, и эта боль до сих пор со мной.

– Не о жене я думаю, Ана. Так как в сущности, ее высочество мне не супруга. Каковы бы ни были древние законы Кемета, разве возможно настоящим таковой брак, по крайней мере, между ней и мной?

Я печалюсь о сестре.

Не смотря на то, что у нас различные матери, все же мы росли совместно и по?собственному любим друг друга, не смотря на то, что для нее наслаждением было руководить мной, а для меня – подчиняться и платить ей шутками. Возможно потому она так и рассердилась, что я внезапно вышел из?под ее власти и поступил по собственной воле, из?за чего она утратила трон.

– Удар был тем посильнее, что выйти замуж за фараона – долг наследницы Египта, освященный самим законом.

– Тогда для нее наилучшее – выйти за того, кто стал фараоном, отодвинув в сторону его глупую жену. Но этого она ни при каких обстоятельствах не сделает. Аменмеса она постоянно ненавидела так, что кроме того избегала видеться с ним. Да и он не женился бы на ней. Он хочет править сам, а не через даму, которая имеет больше прав на корону чем он. Ну, да что сказать.

Она меня отвергла, и между нами все кончено.

Отныне мне суждено одиночество – в случае если лишь… Продолжай собственный рассказ, приятель. Весьма мило с ее стороны давать слово в ее величии собственный покровительство лицу в столь скромном положении. Я это запомню… не смотря на то, что и верю, что павшие время от времени опять поднимают головы, – добавил он с печалью.

– По крайней мере, так думает Джейбиз, – увидел я и поведал ему об уверенности израильтян в том, что он будет фараоном. В ответ он захохотал и сообщил:

– Возможно. Они так как хорошие прорицатели. Что до меня, мне это неизвестно, да и безразлично.

А возможно, Джейбиз говорит так легко из пользы, поскольку он, как ты знаешь, умный торговец.

– Не думаю, – начал я и запнулся.

– Джейбиз сказал еще что?нибудь, Ана? О госпоже Мерапи, к примеру?

Тут я почувствовал, что мой долг – поведать ему слово в слово все, что случилось между мной и Джейбизом, не смотря на то, что кое?что меня и смущало.

– Данный израильтянин через чур во многом уверен, Ана, впредь до того, кому Луна Израиля захочет светить собственными лучами. А возможно, это ты, на кого она направит собственный свет, либо какой?нибудь парень из страны Гошен – лишь не Лейбэн – либо никто.

– Я, принц? Я?

– Ну что ж, Ана, я уверен, ты бы этого желал. Послушайся моего совета и спроси, что она думает на данный счет. Да не смущайся, приятель!

Для человека, что был женат, ты через чур скромен.

Поведай мне, как прошла коронация.

Радуясь тому, что возможно больше не сказать о Мерапи, я детально поведал обо всем, что произошло с того момента, как Аменмес занял собственный место на троне. В то время, когда я обрисовал превращение жреческой палочки пророка в змею да и то, как Ки и его товарищи сделали то же самое, он захохотал и заявил, что это обычные жонглерские трюки. Но в то время, когда я перешел к описанию тьмы, которая окутала зал и наполнила мраком сердца людей, и ужасного сна Бакенхонсу, он выслушал меня весьма без шуток и позже сообщил:

– Я думаю то же, что и Ки. Я также считаю, что на Кемет движется какая?то страшная сила, источник которой – страна Гошен, и что я поступил верно, отказавшись от трона. Но от какого именно всевышнего исходит эта сила, я не знаю.

Возможно, время продемонстрирует.

А до тех пор пока, в случае если в пророчествах израильтян вправду имеется что?то, что в них заметил Джейбиз, то по крайней мере мы с тобой можем дремать нормально, чего нельзя сказать про фараона на троне, что так жаждет Таусерт. В случае если все так, игра стоит наблюдения и свеч. Ты прекрасно выполнил собственную миссию, Ана, иди и отдыхай, а я до тех пор пока поразмыслю обо всем, что ты поведал мне.

Был вечер, и без того как во дворце было жарко, я вышел в сад и, направившись к тому летнему домику, где Сети и я обожали сидеть над книгами, устроился в том месте и побежденный усталостью задремал. Мне приснилась плачущая дама, и от этого сна я проснулся. Уже наступила ночь.

В небе блистала полная луна, заливая сад собственными лучами.

Перед летним домиком, как я уже сказал, росли деревья, покрытые в эту пору белыми цветами, а между деревьями было устроено сиденье, выложенное из обожженных солнцем кирпичей. На данной скамейке сидела дама, в которой по очертаниям фигуры я сходу определил Мерапи. Она была печальна, потому что, не смотря на то, что она опустила голову так, что волосы скрывали лицо, я услышал, как она негромко и безрадостно набралась воздуха.

Я почувствовал глубокое беспокойство и отыскал в памяти, что сказал мне принц, рекомендуя поинтересоваться у нее, как она ко мне относится. Исходя из этого не было бы ничего предосудительного в том, если бы я вправду это сделал. Но я был уверен, что не ко мне склоняется ее сердце, не смотря на то, что, соглашусь, мне бы весьма хотелось, дабы было в противном случае.

Но кто же взглянуть в сторону ибиса на болоте, в случае если высоко в небе парит, раскинув крылья, орел?

Злая идея пришла мне на ум, посоветованная Сетом, всевышним зла. Предположим, что глаза данной созерцательницы прикованы к орлу, царю воздуха. Предположим, что она поклоняется этому орлу, обожает его, по причине того, что его дом – небо, по причине того, что для нее он – царь над всеми птицами.

И предположим, ей говорят, что если она приманит его на землю из его сияющей небесной выси, где ему не угрожает никакая опасность, она тем самым приговорит его к неволе либо к смертной казни от руки птицелова. Не сообщит ли тогда эта влюбленная созерцательница: «Пускай он будет свободен и радостен, как бы я ни обожала наблюдать на него», – а в то время, когда он скроется из виду, не обратит ли она собственный взгляд к скромному ибису на илистом болоте?

Джейбиз сообщил мне, что в случае если принц и эта женщина станут дороги друг другу, она навлечет громадную беду на его голову. Если бы я повторил ей эти слова, она, веря в пророчества собственного народа, без сомнений поверила бы им. Более того, на что бы ни толкало ее страстное сердце, она ни при каких обстоятельствах не согласится сделать то, что может навлечь беду на голову Сети, даже если бы отказ от него причинил ей глубокое горе.

Не возвратилась бы она и к собственному народу, дабы не попасть в руки ненавистного человека.

Тогда, возможно, я?.. Сообщить ей? Если бы Джейбиз не желал, дабы она об этом знала, стал ли бы он по большому счету вести со мной такие речи?

Другими словами, не в этом ли состоит мой долг перед ней и, быть может, перед принцем, и не уберегу ли я их от будущих несчастий, в случае если, само собой разумеется, эти предупреждения о угрожающих бедствиях не безлюдная болтовня?

Таковы были злые мысли, которыми Сет нападал мой дух. Не знаю, как я поборол их. Не собственной добродетелью, по крайней мере, – потому что сейчас я целый пылал от любви к данной ласковой и красивой даме и в собственном безрассудстве, думаю, тут же дал бы жизнь за то, дабы поцеловать ей руку.

И не для нее также, потому что страсть глубоко эгоистична. Нет, я думаю, это было вследствие того что моя любовь к принцу была глубже и осязаемей, чем любовь к какой?или даме, и я прекрасно знал, что не будь она на данный момент тут, передо мной, ни при каких обстоятельствах бы такое предательство не закралось в мое сердце. Потому что я был уверен, не смотря на то, что Сети не обмолвился об этом ни словом, что он обожает Мерапи и больше всех земных благ хотел бы иметь ее собственной спутницей; но если бы я сообщил ей, что желал было сообщить, то, чем бы это ни кончилось для меня и каковы бы ни были ее тайные жажды, она ни при каких обстоятельствах не стала бы его подругой.

Итак, я взял верх, но эта победа досталась мне непросто: я дрожал, как не сильный дитя, и роптал на судьбу, давшую мне жизнь чтобы познать боль несбыточной любви. Приз не вынудила себя ожидать, потому что именно сейчас Мерапи отстегнула драгоценную застежку со собственного белого одеяния и, подняв ее, развернула к лунному свету, как будто бы хотя лучше ее разглядеть. Я определил ее в один миг.

Это был тот царский скарабей, которым принц скрепил повязку на раненой ноге Мерапи и что загадочная сила сорвала с ее груди, в то время, когда статуя Амона в храме была повергнута в прах.

Продолжительно и без шуток она наблюдала на него, а позже, посмотрев назад, дабы удостовериться, что около никого нет, прижала его к груди и трижды страстно поцеловала, шепча – не знаю что – между поцелуями. Пелена спала с моих глаз, и я осознал, что она обожает Сети, и – о! – как я благодарил моего всевышнего?хранителя, что избавил меня от ненужного позора.

Я стер холодный пот со лба и желал бежать безотлагательно, как внезапно, подняв глаза, заметил стоящего сзади Мерапи человека, что следил за тем, как она опять прикрепляла скарабея к платью. До тех пор пока я колебался, человек заговорил, и я определил голос Сети. Я опять поразмыслил о бегстве, но при моем пара робком и застенчивом характере не решился выдать собственный присутствие, дабы не стать мишенью для шуток Сети.

Через мгновение бежать было уже поздно.

Исходя из этого я притаился в тени и невольно стал свидетелем их встречи.

– Что это за сокровище, госпожа, которой ты так восхищаешься и без того дорожишь? – задал вопрос Сети своим неторопливым голосом, так довольно часто скрывающим намек на ухмылку.

Она легко вскрикнула и, быстро встав со скамейки, встретилась с ним.

– О принц, – вскрикнула она, – забудь обиду твою служанку! Я сидела тут, в прохладе, как ты разрешил мне, а луна так ярко светит, что я – мне хотелось определить, смогу ли я при се свете прочесть надпись на этом скарабее.

Ни при каких обстоятельствах еще, поразмыслил я про себя, я не знал никого, кто бы просматривал устами, говоря по правде, она прежде воспользовалась глазами.

– И как, госпожа? Разрешишь и мне попытаться?

Весьма медлительно и краснея так, что кроме того при луне возможно было подметить вспыхнувший на ее щеках румянец, она опять сняла с платья застежку и протянула ему.

– Право, мне думается, я ее определю? Не имел возможности я видеть ее раньше? – задал вопрос он.

– Возможно. Она была на мне в ту ночь в храме, ваше высочество.

– Ты не должна именовать меня высочеством, госпожа. Я больше не имею никаких титулов в Египте.

– Знаю – из?за моих… моего народа. О! Это было благородно.

– Но данный скарабей, – сообщил он, как бы отмахнувшись жестом от ее слов, – право же, это тот самый, что скрепил повязку на твоей ране – о, большое количество?большое количество дней назад.

– Да, тот самый, – подтвердила она, потупившись.

– Я так и поразмыслил. И в то время, когда я дал его тебе, я сообщил пара слов, показавшихся мне в то время весьма уместными. не забываешь, что я сообщил?

Я забыл.

Либо ты также забыла?

– Да – другими словами – нет. Ты заявил, что сейчас у меня под пятой целый Египет, – имея в виду царский девиз на скарабее.

– А, сейчас и я отыскал в памяти. Как верна и, но, как фальшива эта шутка либо это пророчество.

– Как может что?то в один момент быть и подлинным, и фальшивым, принц?

PHARAOHBoulevard Depo — 5 Минут Назад


Удивительные статьи:

Похожие статьи, которые вам понравятся:

  • Viii. сети дает совет фараону 2 страница

    – О принц, – начала было Мерапи. Позже она умолкла, молитвенно сложила руки и подняла глаза. Думаю, она вправду молилась, потому что ее губы шевелились….

  • Viii. сети дает совет фараону 1 страница

    Сны, сны о голосах, сны о лицах, сны о солнечном и лунном свете и обо мне самом – меня несут куда?то вперед, неизменно вперед; сны о кричащих толпах и,…

  • Viii. сети дает совет фараону 5 страница

    – Я имел возможность бы весьма легко доказать тебе это, но это заняло бы битый час, если не больше, так что отложим до следующего раза. Данный скарабей –…

  • Viii. сети дает совет фараону 3 страница

    Тогда Рои сказал слова клятвы в ее старой форме, клятвы, которую кроме того слушать было страшно, и Аменмес очень нехотя, как я поразмыслил, повторил ее…

Понравилась статья? Поделиться с друзьями: