Вспоминая альбуса дамблдора

Элфиас Додж

Я познакомился с Альбусом, в то время, когда нам было по одиннадцать лет, в отечественный первый сутки в Хогвартсе. без сомнений, мы потянулись друг к другу по причине того, что оба ощущали себя тут чужими. Я перед самой школой переболел драконьей оспой, и пускай я уже не был заразным, моя рябая зеленоватая лицо не многим внушала желание ко мне приближаться.

Что до Альбуса, то он прибыл в Хогвартс под бременем нежеланной известности.

Всего годом ранее его папа, Персиваль, был осуждён за зверское, взявшее широкую огласку наступление на трёх молодых магглов.

Альбус ни при каких обстоятельствах не пробовал отрицать, что его папа (которому суждено было погибнуть в Азкабане) совершил это правонарушение; напротив, в то время, когда я набрался смелости задать вопрос его, он подтвердил, что знал – его папа виновен. Но сказать об этом печальном деле что-то ещё Дамблдор отказывался, не смотря на то, что многие от него этого получали. Кое-какие, нужно признать, скорее восхваляли поступок его отца, и думали, что Альбус также был магглоненавистником.

Они не могли сделать большей неточности: каждый, кто знал Альбуса, подтвердит, что он ни при каких обстоятельствах не проявлял кроме того мельчайших антимаггловских настроений. Как мы знаем, что его целенаправленная помощь прав магглов создала ему в последующие годы большое количество неприятелей.

Но месяцы шли, и начала и собственная слава подниматься выше славы его отца. К концу его первого школьного года никто уже ни при каких обстоятельствах не сказал о нём, как о сыне магглоненавистника, но лишь как о – ни более, ни менее – самом выдающемся ученике, какого именно когда-либо знала школа. Тем из нас, кому выпала привилегия быть его приятелями, шёл на пользу его пример, не говоря уже о прямой помощи и ободрении, на каковые он был неизменно щедр.

Позднее он мне согласился, что уже тогда осознал: для него высочайшее удовольствие – учить.

Он не только взял все награды, каковые имела возможность дать школа, не так долго осталось ждать он был в регулярной переписке со известнейшими волшебниками тех дней, такими, как Николя Фламель, прославленный алхимик, Батильда Багшот, узнаваемый историк, и Адалберт Ваффлинг, теоретик волшебства. Пара его статей нашли путь в научные издания, такие, как Трансфигурация сейчас, Неприятности Чар и Практическое зельеделие.

Казалось, будущая карьера Дамблдора будет стремительной, как метеор, и вопрос был лишь в том, в то время, когда именно он станет Министром Волшебства. Но, не смотря на то, что в последующие годы много раз предсказывалось, что он вот-вот примет данный пост, у него ни при каких обстоятельствах не было рвения к власти.

Через три года по окончании того, как мы начали получать образование Хогвартсе, в школе показался Альбусов брат Аберфорт. Они не были похожи: Аберфорт ни при каких обстоятельствах не был книгечеем, и, в отличие от Альбуса, предпочитал доводам в разумной дискуссии поединок. Но из этого совсем не следовало, как полагают многие, что между братьями не было дружбы.

Они были друг к другу так близки, как это вероятно для таких различных мальчиков. К чести Аберфорта, нужно признать, что жить в тени Альбуса вряд ли было так уж уютно. Быть его втором означало всегда рисковать, что потеряешься в его сиянии, и вряд ли быть его братом было приятнее.

Оканчивая школу, мы с Альбусом собирались совместно отправиться в классическое путешествие по свету, перед тем как начать любой собственную карьеру; тогда было принято посещать зарубежных колдунов и замечать их работу. Но отечественные замыслы смешала катастрофа. Мы уже подготовились сорваться в путь, в то время, когда мать Альбуса, Кендра, погибла, покинув Альбуса единственным кормильцем и главой в семье.

Я отложил собственный отъезд на срок, достаточный чтобы дать дань уважения на похоронах Кендры, по окончании чего отправился в странствие, сейчас уже одиночное. Младшие сестра и брат на попечении, и мало речи – и золота быть не имело возможности, дабы Альбус составил мне компанию.

Это была пора в нашей жизни, в то время, когда мы практически не общались. Я писал Альбусу, изображая, возможно, бестактно, чудеса моего путешествия, от опытов египетских алхимиков перед тем, как я еле ноги унёс от греческих химер. Его письма без подробностей говорили о будничной жизни, как я догадывался – угнетающе тусклой для для того чтобы блистательного колдуна.

Для меня, поглощенного собственными впечатлениями, было кошмаром услышать, уже к концу моих годичных странствий, что семью Дамблдоров потрясла ещё одна катастрофа: смерть их сестры, Арианы.

Не смотря на то, что здоровье Арианы уже давно было не сильный, данный удар, упавший так скоро по окончании утраты матери, глубоко сказался на обоих братьях. Все, кто близко знал Альбуса – а я числю себя среди таких счастливцев – согласны, что смерть Арианы, и Альбусово чувство персональной ответственности за неё (не смотря на то, что, само собой разумеется, его вины в ней не было), оставили на нём печать окончательно.

Я возвратился к себе, дабы встретить молодого человека, перенёсшего страданий больше, чем другой в летах. Альбус стал сдержаннее, чем раньше, и совсем не таким беззаботным. Как будто бы было мало печалей, утрата Арианы привела не к упрочению близости между Альбусом и Аберфортом, но к отчуждению. (Со временем оно рассеется – в позднейшие годы их отношения возвратились если не к подлинной близости, то всё-таки к некоей сердечности.) В любом случае, Альбус редко сказал о собственных родителях либо Ариане, и его приятели выучились о них не упоминать.

Другие перья обрисуют успехи последующих лет. Будущие поколения по преимуществу оценят неисчислимые вклады Дамблдора в копилку волшебной науки, включая открытие двенадцати нужных особенностей драконьей крови, так же как и мудрость правосудия, много раз явленную им как Главным Чародеем Визенгамота. Ещё говорят, что ни одна колдовская схватка неимеетвозможности сравниться с той, что случилась между Дамблдором и Гринделвальдом в 1945 году.

Бывшие её свидетелями обрисовали благоговение и тот ужас, что испытывали, замечая бой двух столь выдающихся колдунов. Успех Дамблдора, и его последствия для чудесного мира, считаются поворотной точкой в волшебной истории, сравнимой со введением Интернационального Статута Секретности либо падением Того-Кого-Мы-Не-Будем-Именовать.

У Альбуса Дамблдора ни при каких обстоятельствах не было ни гордости, ни тщеславия; он имел возможность отыскать большое в любом, кроме того самом малом и убогом, и я верю, что утраты, перенесённые им на заре судьбы, внушили ему великое участливость и человеколюбие. Мне не выразить, как мне будет не хватать его дружбы, но моя утрата – ничто если сравнивать с тем, что утратил волшебный мир. Кто не согласится, что он был самым воодушевляющим и любимым из всех директоров Хогвартса?

Он погиб, как жил; вечный труженик для большего блага, и до собственного последнего часа так же готовый протянуть руку мелкому мальчику с драконьей оспой, как и в тот сутки, в то время, когда я его встретил.

Гарри кончил просматривать, но смотрелна фотографию, приложенную к некрологу. Дамблдор радовался собственной привычной хорошей ухмылкой, но так наблюдал поверх очков-полумесяцев, что кроме того от снимка в газете создавалось чувство, что он, как рентгеном, просвечивает Гарри, у которого скорбь мешалась с эмоцией собственной ничтожности.

Он считал, что отлично знает Дамблдора, но, прочтя некролог, был должен признать, что ничего-то он о нём не знал. Ни при каких обстоятельствах он не воображал себе Дамблдорово детство либо молодость; как будто бы он вынырнул на свет таким, каким Гарри его знал – могущественным, седовласым, ветхим. Вообразить Дамблдора-ребёнка казалось такой же ерундой, как вообразить глупую Эрмиону либо нежного мантикраба.

Ему ни при каких обстоятельствах не приходило в голову задать вопрос Дамблдора о прошлом. без сомнений, это имело возможность смотреться необычно, кроме того нахально; но, в итоге, все же знали, что Дамблдор принимал участие в легендарной дуэли с Гринделвальдом, а Гарри не пришло в голову задать вопрос Дамблдора ни о том, на что это было похоже, ни о любом втором из его известных достижений. Нет, они постоянно обсуждали Гарри, прошлое Гарри, будущее Гарри, замыслы Гарри… и по сей день Гарри казалось, что он окончательно потерял столько возможностей, столько раз не задал вопрос Дамблдора поведать о себе, что единственный вопрос, что он всё-таки задал директору, был тем самым, на что – Гарри тогда же заподозрил – Дамблдор не стал отвечать честно:

– А что видите вы, в то время, когда смотрите в это зеркало?

– Я? Я вижу себя с парой толстых шерстяных носков.

По окончании нескольких мин. раздумья Гарри выдрал некролог из Прорицателя, бережно его сложил и вложил в первоначальный том Практики Волшебной защиты и её применения против Чёрных Искусств. Саму газету он бросил в мусор, и повернулся на стуле лицом к помещению. Она стала большое количество опрятнее.

Последним, чему ещё не было выяснено места, были сегодняшний Ежедневный прорицатель, так же, как и прежде лежащий в постели, и на нём – осколок разбитого зеркала.

Гарри пересёк помещение, спихнул кусок зеркала с Прорицателя, и развернул газету. В то время, когда он сейчас рано утром забрал у почтовой совы свёрнутую в трубку газету, то заголовки и, отметив, что в том месте нет ничего о Волдеморте, отбросил газету. Гарри был уверен, что Министерство показывает Прорицателю писать о Волдеморте мельче.

Исходя из этого лишь на данный момент он увидел, что тогда пропустил.

На нижней половине первой страницы была фотография Дамбдлора, торопливо шагающего куда-то, а над ней – заголовок не самым большим шрифтом:

ДАМБЛДОР – НАКОНЕЦ МЫ ОПРЕДЕЛИМ ПРАВДУ?

На будущей семь дней выходит в свет шокирующая история вызывающего большие сомнения гения, которого многие вычисляют величайшим волшебником собственного поколения. Срывая клочья привычного портрета невозмутимой мудрости в серебре седин, Рита Москита открывает тревожное детство, бесшабашную молодость, непримиримую неприязнь, и нечистые тайны, каковые Дамблдор унёс на тот свет . Из-за чего человек, которого все прочили в Министры волшебства, оставался несложным директором школы?

КАКОВА подлинная цель тайной организации, известной как Орден Феникса? КАК Как раз отыскал Дамблдор собственный финиш?

Ответ на эти и многие другие вопросы вы отыщете в новой, воистину взрывной, биографической книге Риты Москиты, ложь и Жизнь Альбуса Дамблдора. Эксклюзивное интервью, забранное Берри Брайтвайт, просматривайте на странице 13.

Гарри листал газету, разрывая бумагу, пока не отыскал страницу тринадцать. Статья раскрывалась картиной ещё одного привычного лица: дама в очках, украшенных драгоценными камешками, с шепетильно завитыми яркими волосами, скалит зубы в чём-то, что должно обозначать торжествующую ухмылку, и приветственно шевелит пальцами. Приложив все возможные усилия стараясь не обращать внимания на это тошнотное зрелище, Гарри начал просматривать.

В личном общении Рита Москита значительно приятнее и мягче, чем возможно предположить, просматривая портретные зарисовки, сделанные её яростным пером. Встретив меня на пороге собственного комфортного дома, она ведёт меня прямо на кухню, к чашечке чая, кусочку торта, и – об этом возможно бы и не сказать – к целому котлу свежайших, с пылу с жару, сплетен.

– Ну само собой разумеется, Дамблдор – это ж мечта биографа, – говорит Москита. – Такая продолжительная, богатая судьба. я точно знаю, за моей книгой последуют ещё весьма, весьма многие.

Москита точно не мешкала. Её девятисотстраничная книга была закончена через какие-то 30 дней по окончании таинственной смерти Дамблдора в июне. Я задала вопрос, как совершила она таковой сверхскоростной подвиг.

– О, в то время, когда вы проработаете журналистом столько же, сколько я, работа на износ станет вашей второй натурой. Я знала, что волшебный мир жаждет услышать полную историю, и сделала вывод, что буду первой, кто ответит неспециализированным чаяниям.

Я вспоминаю недавние, обширно распубликованные замечания Элфиаса Доджа, Особенного Консультанта Визенгамота и давешнего приятеля Альбуса Дамблдора, что «в книжке Москиты фактов меньше, чем в карточке от Шоколадной лягушки».

Москита смеётся, запрокинув голову.

– Дорогой Доджи! Как он? Вспоминаю, как пара лет назад брала у него интервью по поводу русалочьих прав.

Совсем ку-ку, наверное, он считал, что мы сидим на дне Виндермерского озера, всё просил меня форелей высматривать.

Но всё- таки сделанные Элфиасом Доджем обвинения в неточности – их повторяют везде. В самом ли деле Москита уверен в том, что четырёх маленьких недель хватало, дабы собрать полную картину продолжительной и феноменальной Дамблдоровой жизни?

– Ох, дорогая моя, – Москита лучезарно радуется, нежно похлопывая меня по пальцам, – вы же понимаете не хуже меня, как много информации возможно взять посредством толстопузого мешочка галлеонов, отказа слышать слово «нет», и славного острого Прямоцитирующего Пера! К тому же люди легко в очередь поднимались, дабы полить Дамблдора грязью. Не каждый вычислял его таким превосходным – он так как наступил на ужасное множество серьёзных мозолей.

Но старине Доджу лучше бы не красоваться на высоких гиппогрифах – по причине того, что я отыскала таковой источник информации, за что большая часть журналистов чудесной палочки не пожалеют, того, кто прежде ни при каких обстоятельствах не сказал на публике и кто был близок к Дамблдору в течение самого кипучего и сложного периода его юности.

Анонсы написанной Москитой биографии заставляют высказать предположение, что для тех, кто верит в безукоризненную судьбу Дамблдора, заготовлен изрядный запас предлогов для потрясения. Я задаю вопрос, какие конкретно величайшие сюрпризы преподнесёт нам книга?

– Не нужно об этом, Бетти, я не планирую выносить всё на свет, пока кто-нибудь книгу не приобретёт! – смеётся Москита. – Но я могу давать слово, что всех, кто до сих пор считает, что Дамблдор был бел, как его борода, ожидает жёсткое пробуждение! Вот хотя бы: никому из тех, кто слышал, как ярится Дамблдор против Сами-Знаете-Кого, и во сне не привидится, что в юности он сам с удовольствием погружался в Чёрные Искусства!

И что колдун, посвятивший зрелые годы призывам к толерантности, имел совсем не такие широкие взоры, в то время, когда был помоложе! Да, у Альбуса Дамблдора было очень сумрачное прошлое, даже если не поминать диковинную семейку, о которой он так старался, дабы никто ничего не услышал.

Я задаю вопросы Москиту, не имеет ли она в виду Дамблдорова брата Аберфорта, осуждение которого Визенгамотом за неуместное применение волшебства позвало пятнадцать лет назад некий скандальчик.

– Ой, Аберфорт – только вершина навозной кучи, – смеётся Москита. – Нет, нет, я говорю о кое-чём похуже братца с нездоровым интересом к козам, похуже кроме того папаши-маггловредителя – об них Дамблдор всё равняется не имел возможности молчать, раз они были осуждены Визенгамотом. Нет, это сестра и мать, вот кто заинтересовали меня, и мелкие раскопки вскрыли настоящее гнездо мерзости – но, говорю я, для подробностей вам нужно будет подождать главы с девятой по двенадцатую. Всё, что я могу вам сообщить, это что нечего удивляться, из-за чего Дамблдор ни при каких обстоятельствах не говорил, как он сломал шнобель.

Отложим скелеты в шкафу – разве Москита отрицает выдающиеся свойства, каковые привели Дамблдора ко многим волшебным открытиям?

– У него были мозги, – соглашается она, – не смотря на то, что многие на данный момент задают вопросы, в самом деле ли он имел возможность претендовать на собственные так именуемые успехи полностью. Как я показываю в главе шестнадцатой, Айвор Диллонсби уверяет, что он уже фактически открыл восемь нужных особенностей драконьей крови, в то время, когда Дамблдор «одолжил» его записи.

Но – рискую я предположить – важность некоторых Дамблдоровых достижений всё-таки нельзя приуменьшить. Хотя бы – его прославленную победу над Гринделвальдом?

– О, я счастлива, что вы помянули Гринделвальда, – многообещающе радуется Москита. – Опасаюсь, тем, кто неизменно готов прослезиться по поводу картинной Дамблдоровой победы, нужно подготавливаться к замечательному взрыву, прекрасно – если не к взрыву бомбы-вонючки. Это воистину весьма нечистое дело. Всё, что я сообщу, это что не нужно быть так уж уверенными, что в том месте в действительности была зрелищная дуэль из легенды.

Быть может, по окончании прочтения моей книги людям нужно будет признать, что Гринделвальд себе белый флаг на палочку и нормально ушёл!

Москита отказывается поведать ещё что-нибудь по данной интригующей теме, и мы обращаемся к предмету, что, безо всякого сомнения, увлечёт читателей более любого другого.

– О да, – Москита оживлённо кивает, – отношениям между Поттером и Дамблдором я посвятила отдельную главу. Их именовали нездоровыми, кроме того грязноватыми. Опять-таки, вашим читателям нужно будет купить мою книгу, дабы определить всё, но кто же не знает, что Даблдор В первую очередь времён имел к Поттеру неестественный интерес.

Было ли это в интересах мальчика – что ж, заметим. Не смотря на то, что не секрет, что школьные годы у Поттера были тяжёлыми.

Я задаю вопросы Москиту, поддерживает ли она сообщение с Гарри Поттером, у которого она в прошедшем сезоне брала столь прославившееся интервью: настоящий прорыв, единственный раз, в то время, когда Поттер заявил о собственной убеждённости, что Вы-Знаете-Кто возвратился.

– О, да, между нами установилась тесная сообщение, – говорит Москита. – У бедного Поттера мало настоящих друзей, а мы встретились в один из решающих моментов в его жизни – на Трёхмаговом Турнире. Быть может, из всех сейчас живущих я единственная, кто может заявить, что знает настоящего Гарри Поттера.

Что прямо подводит нас к бессчётным слухам, так же, как и прежде циркулирующим около последних часов Дамблдора. Москита совершенно верно верит, что Поттер находился при Дамблдоровой смерти?

– Ну, я не желаю большое количество об этом сказать – всё имеется в книге – но очевидцы в Хогвартсовском замке видели, как Поттер бегом покидал сцену практически сразу после того, как Дамблдор упал, спрыгнул либо был скинут. Позднее Поттер обвинил Северуса Снэйпа, человека, к которому постоянно имел нескрываемую неприязнь. Было ли всё так, как оно думается?

Это пускай решает волшебное сообщество – по окончании того, как прочтёт мою книгу.

На данной интригующей ноте я прощаюсь. Не может быть никакого сомнения, что из-под пера Москиты вышел настоящий бестселлер. А легион почитателей Дамблдора, возможно, трепещет в ожидании того, что не так долго осталось ждать откроется об их храбрец.

Гарри дочитал статью до конца, но смотрелневидящим взором на страницу. ярость и Отвращение поднимались в нём, как рвота; он смял газету в шар и бросил его, со всей силой, об стенке; шар присоединился к другому хламу, наваленному около переполненного мусорного ведра.

Позже он начал бесцельно кружить по помещению, выдвигая из стола безлюдные коробки, поднимая книжки лишь после этого, дабы положить их, откуда забрал, практически не сознавая, что делает, и в голове его гуляли эхом отдельные фразы из статьи с Ритой: Целая глава об отношениях между Поттером и Дамблдором… Нездоровые, кроме того грязноватые… в юные годы сам с удовольствием погружался в Чёрные Искусства… Отыскала таковой источник информации, за что большая часть журналистов чудесной палочки не пожалеют…

– Лжи! – завопил Гарри, и через окно заметил, как сосед, заводивший собственную газонокосилку, отвлёкся от неё и встревоженно посмотрел наверх.

Гарри плюхнулся в постель, и кусочек разбитого зеркала упрыгал прочь. Гарри поднял его и начал вертеть в пальцах, думая и думая о Дамблдоре и о том лжи, которым Рита Москита его бесчестит…

Проблеск чистейшей голубизны. Гарри застыл, его порезанный палец снова скользнул по острому краю. Это легко воображение, больше ничего.

Он посмотрел назад через плечо, но на стене, ответом тёти Петунии покрашенной в тошновато-персиковый цвет, не было ничего голубого, дабы отразиться в зеркале.

Он опять вгляделся в зеркальный осколок, но заметил только, как на него наблюдает его личный ярко-зелёный глаз.

Он это вообразил, и другого объяснения быть неимеетвозможности, вообразил, по причине того, что думал о покойном директоре школы. В случае если в чём и возможно быть уверенным – это в том, что ярко-голубые глаза Альбуса Дамблдора больше ни при каких обстоятельствах на него не посмотрят.