Взаимодействие перевода с окружающей средой

Любая совокупность характеризуется не только наличием отношений и связей между образующими ее элементами, но и неразрывным единством с окружающей средой, вместе с которой она формирует и проявляет собственные свойства, являясь наряду с этим ведущим активным компонентом сотрудничества.

Переводческая деятельность кроме этого выясняется тесно связанной с окружающей средой. Сообщение перевода со средой сложна и большое количество-

1 Бенвенист Э. Неспециализированная лингвистика. М., 2002. С. 81. 228

планова. Чтобы самый объективно выяснить темперамент сотрудничества перевода с окружающей средой, необходимо исходить из того, что ведущим и активным компонентом этого сотрудничества оказывается как раз перевод.

В первую очередь, говоря о переводе, направляться иметь в виду, что речь заходит в этом случае о конкретном ходе перевода, так сообщить, акте перевода, разворачивающемся в конкретном времени и конкретном пространстве.

Конкретный акт перевода предполагает сложнейшие отношения с окружающей средой.

Первая и основная действительность для переводчика — обстановка общения (коммуникативная обстановка). В данной ситуации переводчик постоянно взаимодействует с двумя вторыми участниками коммуникации — автором исходного текста и получателем текста перевода, снабжая межъязыковое посредничество. Он неизменно обращен к автору исходного речевого произведения, как бы на большом растоянии во времени и пространстве тот ни был.

Кроме того в случае если речь заходит о переводе произведения, созданного большое количество столетий назад, переводчик формирует собственную этику отношения к автору, которая выражается в том, как аккуратно он относится к чувствам и мыслям автора, его стилю и образной системе. Очевидно, в этом случае речь заходит скорее о мнимом авторе, нежели о настоящей личности. Переводчик формирует в собственном сознании образ автора, с которым и ведет внутренние размышления.

Пара в противном случае обстоит дело тогда, в то время, когда создатель исходного сообщения принимает яркое участие в акте коммуникации, как происходит в большинстве случаев в устном переводе. Переводчик в этом случае ориентируется не только на обращение автора и содержащиеся в ней мысли и эмоции, но и на его эмоциональное состояние, и на символы, передаваемые невербальными средствами — мимикой, жестами и пр. Он принимает к сведенью его положение и авторитет автора в иерархии всех участников коммуникации в основном по отношению к получателю переводного сообщения, т.е. тому либо тем, кому направлен перевод.

Коммуникативная обстановка, в которой разворачивается устный перевод, довольно часто предполагает обоюдную смену его автора получателя и ролей сообщения. Такая смена происходит в большинстве случаев на протяжении переговоров, в то время, когда переговаривающиеся стороны поочередно выступают то в роли автора (отправителя) исходного сообщения, то в роли получателя сообщения. В случае если переводчик на переговорах всего один, он переводит кроме этого поочередно высказывания то одной, то второй стороны, осуществляя так называемый двусторонний перевод. В этом случае этика переводчика подразумевает равное внимание к чувствам и мыслям всех участников

коммуникации, между которыми устанавливается посредничество, не обращая внимания на то что он есть в большинстве случаев «наемным работником» одной из сторон и представителем одной культуры, в сознании которого один язык господствует над вторым.

Получатель переводного сообщения, как и создатель исходого, возможно не только реально представленным в акте коммуникации с переводом, но и некой абстрактной фигурой, образом, созданным переводчиком. Таковой абстрактной фигурой есть читатель переводного произведения. Очевидно, читатель существует объективно, в реальности, но лишь по окончании того, как перевод закончен и предложен публике.

В ходе перевода происходит сотрудничество переводчика с выстроенной им моделью читателя. Определяя стратегию перевода, переводчик ориентируется, в большинстве случаев, на эту модель, не смотря на то, что в модели смогут преобладать черты какой-то конкретной личности. Так, одна из переводчиц художественной литературы признавалась, что все собственные переводы контролирует на сыне-ребёнке: в случае если ему все ясно и текст нравится, значит, перевод удался.

Представления об обобщенном читателе с изысканными вкусами руководили действиями переводчиков эры классицизма.

Коммуникативная обстановка предполагает сотрудничество перевода и с многими вторыми явлениями внешней среды, воздействующими на то, какие конкретно решения принимает переводчик.

Вторая действительность, с которой обязательно взаимодействует переводчик, — это исходный текст. Как раз исходный текст дается переводчику в ярком ощущении. Переводчик принимает исходный текст по слуховым либо зрительным каналам в определенных условиях конкретной обстановке общения.

Исходный текст образовывает базу всякого процесса перевода, поскольку как раз в нем содержится вся нужная информацию, подлежащая толкованию и переводческому переосмыслению.

Но исходный текст — это внешний объект по отношению к переводу, фрагмент внешней среды, что взаимодействует с переводом, оставаясь наряду с этим неизменным. Как раз исходя из этого исследователи, определявшие перевод как процесс изменения текста на одном языке в текст на втором языке, делают оговорку, что «термин изменение употребляется в переводоведении в метафорическом смысле»1, что «сам исходный текст либо текст оригинала не преобразуется в том смысле, что он не изменяется сам по себе»2.

Исходный текст как объект внешнего мира может поступать к переводчику в письменной либо устной форме однократно либо

1 Швейцер А.Д-Теория перевода. С. 118.

2 Бархударов Л. С. Указ. соч. С. 6.

многократно, до начала перевода либо в один момент с развитием процесса перевода.

И, наконец, самым сложным оказывается сотрудничество перевода с той настоящей действительностью, которая описывается в исходном сообщении и воспроизводится в переводном тексте. Сложность сотрудничества перевода с данной действительностью пребывает в том, что она дается переводчику в большинстве случаев не в ярком ощущении, а в виде некой абстракции, совершенной сущности, материализованной в символах исходного языка.

В действительности, принимая исходное сообщение, переводчик сталкивается не с самой настоящей действительностью, а с образом некоего ее фрагмента, отраженного сознанием автора исходного текста. Эта авторская картина действительности возможно ее более либо менее правильным отражением, совершенной копией настоящего объекта. Она может давать искаженное представление об объективном мире, а время от времени есть выдумкой, т.е. неким совершенным конструктом, смоделированным автором исходного текста.

В переводе авторская картина фрагмента действительности сталкивается с представлениями переводчика об этом фрагменте. Расшифровывая символы исходного текста, переводчик формирует в собственном сознании собственную картину данного фрагмента на базе субъективного своего умения и познавательного опыта попадать в смыслы, зашифрованные в символах исходного языка.

Представления переводчика о том либо другом фрагменте настоящей действительности столь же субъективны, как и представления автора, исходя из этого их полное совпадение вряд ли вероятно. Время от времени представления переводчика о настоящем мире выясняются более полными и более правильными, чем у автора. Тогда появляется непростая этическая неприятность допустимости трансформаций переводчиком совокупности смыслов уникального текста, т.е. представлений автора о том либо другом фрагменте настоящей действительности.

Эта неприятность может решаться по-различному. Очевидно, современные переводчики, уверенный в том, что почва круглая, не начнут исправлять древних авторов, исходивших из иных представлении об устройстве мира. Их задача — продемонстрировать определенный уровень знаний, среди них и заблуждения, характерные той либо другой эре.

Переводчик, встретивший в исходном письменном тексте научного содержания, к примеру неточные даты, вероятнее покинет их без трансформации в тексте, но дополнит перевод уточняющим комментарием. В условиях устной коммуникации переводчик, столкнувшись с неточностью в исходном сообщении, быть может, покинет ее на совести автора, не внося никаких трансформаций. Но этим он ставит себя под удар, поскольку делается «соавтором» ошибочного представления о настоящем объекте и при отсутствии письменной фиксации исходного

текста неточность возможно приписана как раз ему. Исходя из этого, в случае если у переводчика имеется возможность согласовать с автором исходного текста спорные положения, он обязательно обязан данной возможностью воспользоваться, дабы избежать недоразумений.

Представления переводчика о настоящем мире смогут быть менее правильными, чем у автора исходного текста. В этом случае в ходе перевода может появиться подмена подлинного представления о настоящей действительности новым, фальшивым, в особенности в тех случаях, в то время, когда формы исходного текста содержат некую неясность. Такие обстановки смогут появиться, к примеру, при переводе высказываний с именами собственными, имеющими однообразную форму в мужском и в женском роде.

Так, французское имя Dominique имеет единую форму и как мужское, и как женское имя, не изменяются во французском языке по фамилии и родам. Исходя из этого переводчик, незнакомый с настоящей личностью, обозначенной именем, будет испытывать затруднения при переводе элементарной фразы, где за именем будет направляться глагол в прошедшем времени, к примеру: Dominique Aury a еcrit la preface.

В какую форму поставить глагол: написал либо написала1 ) Отсутствие правильного знания о настоящей действительности вынудит переводчика преобразовывать форму высказывания так, дабы избежать вероятных искажений. Исходя из этого вместо Доминик Ори написал (написала?) предисловие может появиться, к примеру: Доминик Ори — создатель предисловия.

Не хватает правильное представление переводчика о настоящей действительности, отображенной в исходном речевом произведении, выясняется одним из важных источников переводческих неточностей, в особенности в то время, когда речь заходит о так называемых «реалиях», т.е. предметах настоящей действительности, существующих в мире исходного языка и не имеющих правильных аналогов в культуре языка переводящего.

Рассмотрим следующее высказывание из «Собачьего сердца» M.А. Булгакова и его перевод на английский:

«Я сейчас глава, и какое количество ни накраду — все, все на женское тело, на раковые шейки, на Абрау-Дюрсо».

В одном из бессчётных переводов на английский этого произведения Булгакова читаем: «Now I’m Chairman and however much I steal it all goes on the female body, on chocolates, on Crimean champagne»1. Раковые шейки выясняются в британском варианте шоколодными конфетами. Переводчик ошибочно ассоциировал понятие раковые шейки с заглавием прекрасно известных

1 Перевод — Avril Pyman. 232

русских конфет. Но карамель, коей являются «Раковые шейки», показалась ему через чур убогой для данной сцены и он перевоплотил карамельные конфеты в шоколадные, что более соответствовало его представлениям о роскоши и шике в Российской Федерации 20-х гг. Так раковые шейки, изысканное блюдо и для России начала XXI в., превратились в переводе в шоколадные конфеты.

Но существует и еще одна картина мира, т.е. отраженная действительность, с которой взаимодействует перевод, — это картина мира получателя переводного текста, правильнее, представление переводчика об данной картине. Мы не забываем из опыта предшественников, что именно сомнения переводчика в том, что настоящая реальность, обрисовываемая в текстах оригинала, прекрасно известна читателю, заставляли его прибегать к преобразованиям разнообразные. Жак Амио применял добавления, другие переводчики описания тех фрагментов действительности, каковые, согласно их точке зрения, могли быть непонятны мнимому читателю, и применяли для передачи данной действительности более обобщенные понятия либо подменяли описание чужих объектов описаниями более друзей, собственных для переводящей культуры.

Возвратимся к примеру из Булгакова. Мы видим, что предмет настоящей действительности Советской республики 20-х гг. шампанское «Абрау-Дюрсо» в британской версии преобразовывается в крымское шампанское. Переводчик делает тут еще одну фактологическую неточность (неточность в описании настоящей действительности), так как поселок Абрау-Дюрсо, известный белыми и своими шампанскими винами, расположен не в Крыму, а в Краснодарском крае, неподалеку от Новороссийска.

Но для нас серьёзнее второе. Переводчик уверен, что имя собственное Абрау-Дюрсо ничего не сообщит британскому читателю, исходя из этого он заменил понятие о конкретном классе предметов понятием о более неспециализированном классе. Создатель другого перевода, не взявший на себя смелость утверждать, что Абрау-Дюрсо — это крымское шампанское, поднимается еще выше по ступеням обобщения: «I’ve made good now and all I make in graft goes on women, lobster and champagne»^.

Такой же модели придерживается и создатель итальянской версии: «Oggi sono presidente, e tutto quel che rubo voglio spendermelo in donne, gamberetti e champagne». Французский переводчик идет, казалось бы, по пути еше более обобщенного представления действительности. У него Абрау-Дюрсо преобразовывается в хорошее вино — le bon vin.

Француз неимеетвозможности назвать шампанским вино, произведенное не в Шампани. Но он дает оценочную чёрта напитку — «хорошее», т.е. до-

Перевод — Michael Glenny Collins.

рогое вино. Это разрешает ему обрисовать чужую действительность достаточно совершенно верно с учетом ожиданий французских читателей, их способности составить представление о чужой для них действительности.

Так, окружающая реальность оказывается в тесном и многообразном сотрудничестве с переводом как системным процессом.