Xii. проблема прав на чужие вещи

Одним правом собственности имел возможность бы удовлетворяться лишь разве самый примитивный экономический быт. Режим, выстроенный лишь на праве личной собственности, был бы режимом, совсем изолирующим одно хозяйство от другого. В это же время такая полная изоляция кроме того в натуральном хозяйстве немыслима.

Уже в самый момент происхождения частных хозяйств методом раздела общинной, родовой либо домашней собственности сплошь и рядом обнаруживается, что одно хозяйство существует лишь при восполнении его ресурсами другого. Так, к примеру, при разделе наследства между наследниками может оказаться, что данный раздел возможно осуществлен рационально лишь тогда, в случае если участок, отходящий к одному из наследников, возьмёт право проезда либо право брать воду в участке, отходящем к второму. Предстоящее развитие хозяйственных условий, усиление скученности построек, происхождение потребности в кредите и т. д., еще настойчивее ставит вопрос о создании таких юридических форм, каковые снабжали бы возможность известного прочного, т. е. независящего от несложного личного согласия, участия одного лица в праве собственности другого.

Данной цели и помогают вещные права на чужие вещи. Они сущность в первую очередь вещные права, поскольку создают некую юридическую связь между вещью и лицом: имея, к примеру, право проезда через чужой участок, я не завишу от того, кто будет хозяином этого участка; участок может переходить из рук в руки, а мое право проезда через него будет оставаться нерушимым.Xii. проблема прав на чужие вещи Но после этого эти права сущность права на чужие вещи: вещь, на которой лежит мое право, в собственности на праве собственности второму, образовывает его имущество.

Права этого рода выступают в истории в чрезвычайном разнообразии, но, с позиций собственного содержания, все они смогут быть поделены на три следующие категории. Одни из них предоставляют лицу право на пользование чужой вещью.

Пользование это возможно самым минимальным (оно, к примеру, может ограничиваться лишь правом потребовать, дабы сосед не застраивал мне вида либо света), но оно возможно и такими широким, что будет на долгое время исчерпывать все фактическое содержание права собственности, оставляя хозяину лишь то, что римские юристы именовали обнажённым правом, nudum jus (к примеру, право пожизненного пользования. Право вечно-наследственной аренды и т. д.). Все права этого рода, разумеется, вместе с тем содержат большее либо меньшее ограничение права собственности в интересах другого лица.

Другую группу составляют права на получение известной сокровище из вещи. Главным правом данной группы есть закладное право: хозяин может сохранить все собственные права на вещь — право владения, пользования а также распоряжения (к примеру, право отчуждения), — но вторым лицом (кредитором) она при известных условиях возможно реализована для получения таким методом из нее известной суммы в собственную пользу. В случае если в вещных правах первого рода имела значение такая либо другая потребительская сокровище вещи, то тут имеет значение сокровище меновая.

Наконец, третью группу составляют разнообразные права на приобретение известной вещи либо известных вещей. Таковы права преимущественной приобретения (к примеру, право сотоварища в общей собственности на преимущественную приобретение реализовываемой вторым сотоварищем его доли в общем имуществе), разнообразные права выкупа (к примеру, право родового выкупа), права на необыкновенное усвоение известных вещей (к примеру, право охоты либо рыбной ловли в чужом имении) и т.д.

Но все эти права на чужие вещи имеют в различных правовых совокупностях неодинаковое распространение. В связи с самыми разнообразными условиями — естественными, экономическими, юридическими, кроме того психотерапевтическими — они допускаются то в более широком, то в более узком масштабе.

Мельчайшее количество их знало римское право: общеизвестное индивидуалистическое направление этого права создавало в нем по большому счету отрицательное отношение ко всяким долгим ограничениям права собственности; свободная, ничем не связанная собственность являлась его идеалом. Благодаря этого права на чужие вещи появлялись в нем лишь медлительно и развились только в относительно маленькое количество типов.

Старейшими из них были так именуемые сервитуты, т. е. права ограниченного пользования чужой вещью, и как раз сервитута вещные либо предиальные, при которых право пользования (к примеру, право прохода либо водопровода) предоставляется не такому либо иному (именем) определенному лицу, а каждому данному хозяину соседнего (так именуемого господствующего) участка. Позднее в связи с расширением свободы завещаний появляются сервитуты индивидуальные, т. е. предоставляющиеся определенному лицу как таковому; наиболее значимым из них был узуфрукт, либо пользовладение, т. е., по неспециализированному правилу, — право пожизненного пользования ее плодами и вещью. Еще позднее приобретают юридическое признание право из выстройки (superficies) и право наследственного оброчного владения (emphyteusis).

Наоборот, целый необычный уклад землевладения в средневековой Европе содействовал очень широкому формированию разнообразных форм участия нескольких лиц в праве собственности на одинаковый участок. Остатки ветхого общинного и родового строя создавали богатую землю для самых разных прав выкупа либо преимущественной приобретения.

Развитие феодальных взаимоотношений приводило к тому, что сплошь и рядом на одинаковый участок имели права пара лиц, располагающихся приятель над втором в некоем иерархическом, так сообщить, вертикальном, порядке (подчинённый — сюзерен). На той же земле появлялись разнообразнейшие виды оброков, натуральных повинностей и других сеньориальных прав.

Юридическая квалификация всех этих взаимоотношений воображала для романистически мыслящей юриспруденции того времени чрезвычайные затруднения. Где имела возможность, она время от времени кроме того методом крайних натяжек пробовала втиснуть эти отношения в рамки римских понятий. Так, появилось, к примеру, известное учение o60bereigentum HUntereigen-t u m (dominium directum и utile), появившееся благодаря перенесения на ленное землевладение римской категории эмфитевтической аренды.

Действительно, именно поэтому совершилась, по словам Гирке, полная теоретическая экспроприация ленных обладателей (из ленных собственников они превратились в лиц, имеющих только право на чужую вещь), но теоретическая конструкция их положения была достигнута. Однако очень многое не поддавалось кроме того и таким неестественным конструкциям и жилобез для того чтобы либо иного юридического паспорта.

Развитие экономической судьбе и разложение ветхого общинного родового и феодального строя создало, как нам уже приходилось сказать, неспециализированное рвение к освобождению собственности от ветхих ограничений. Во Франции в эру революции, а в других европейских государствах в течение XIX века большое большая часть этих остатков feodalite civile было стёрто с лица земли (прямо либо методом необходимого выкупа), а вместе с тем пали многие из средневековых типов прав на чужие вещи.

Однако, запас их был так велик, что кроме того то, что сохранилось, воображает совокупность значительно более широкую и сложную, чем совокупность римского права. Кое-какие из этих ветхих юридических фигур были при известных модификациях пригодными для обслуживания новых хозяйственных потребностей и нашли себе исходя из этого место в новейших кодификациях.

Но в случае если подобные вещные обременения в известных пределах неизбежны и нужны, то, иначе, нельзя отрицать и того, что они смогут явиться за этими пределами важным тормозом для предстоящего хозяйственного развития. Нельзя не отыскать в памяти наряду с этим того, что было сообщено по этому поводу Иерингом*(81). Установление аналогичных ограничений, справедливо показывает он, содержит довольно часто такое либо иное, по идее вечное, обременение права собственности, связанность ее.

Неограниченность личной автономии в этом направлении несет в себе исходя из этого и наиболее значимые опасности для самой собственности, возможность разрушения ее подлинной свободы. Право на свободную собственность, которое, конечно, приносит с собой каждое новое поколение, может оказаться нынешним хозяином в один легкомысленный момент стёртым с лица земли окончательно: раз установленное ограничение будет тянуться после этого через столетия. А этого нельзя оценивать через чур низко.

Необходимо иметь в виду наряду с этим уменьшение не столько финансовой, сколько моральной ценности собственности. То моральное значение, которое собственность на землю имеет и должна иметь для хозяина, его чувство прочности, свободы, независимости собственного положения, его привязанность к почва, все это возможно в высшей степени умалено правом другого лица на такое либо иное вмешательство.

Возможность этого последнего будет являться постоянным подрывом энергии хозяина, тормозом для хозяйственного процесса. При установлении аналогичных обременении собственность теряет неизменно что-то такое, что никому из обоих участников контракта не идет на пользу — совсем так же, как в том случае, если бы хозяин картины вырезал из нее часть для продажи: картина утратила бы в собственной ценности значительно больше, чем было бы куплено той либо второй стороной. Подлинной ценой, которою покупается каждое подобное ограниченное право на чужую вещь, есть урезанное, морально и экономически подорванное право собственности.

Мысли подобного рода оказали неоспоримое влияние на новейшее законодательство*(82) и создали некое осмотрительное, кроме того опасливое, отношение к вещным обременениям. Чтобы по исключению допустить тот либо второй тип аналогичных обременении, говорят, к примеру, Мотивы к Германскому Уложению, нужны особенные, особые основания*(83). В следствии каждое законодательство определяет эти допускаемые им типы, и личная автономия может проявлять себя лишь в выборе их.

Главными из этих типов являются и в современном праве сервитуты, как индивидуальные (к примеру, пользовладение), так и вещные. Помимо этого, общепризнанным есть право на пользование почвой из выстройки; у нас в Российской Федерации оно разрешено в общем виде Законом 23 июня 1912 г. Но это право может касаться лишь строений; бывшее в громадном распространении прежде подобное право на произрастания почвы (к примеру, право на узнаваемый участок для эксплуатации и насаждения леса) современными законодательствами отвергается.

Значительно менее прочным есть положение наследственного оброчного владения (римская emphyteusis). Так, к примеру, составители Германского Уложения усмотрели в нем вместе с остатками ленных взаимоотношений лишь пережиток в далеком прошлом отошедших в историю хозяйственных стадий, обреченный на вымирание, и потому не дали ему места в кодексе*(84). Равным образом, не упоминает о нем и Швейцарское уложение.

Наоборот, эмфитевтическое владение обширно распространено в романских государствах; отдельные виды его известны кроме этого отечественному русскому праву (к примеру, чиншевое владение в юго-западном крае), благодаря чего проект отечественного уложения счел нужным дать ему законодательную санкцию. В прямую противоположность германской рабочей группе редакторы отечественного проекта заключили, что университет наследственного оброчного владения не представляет собой отжившую, устарелую форму поземельных взаимоотношений, что и на данный момент он имеет громадное экономическое значение и притом не для одного какого-либо класса населения, но для всей страны*(85).

Большую теоретическую новизну по сравненшо с римским правом воображает тот университет, что в германском праве носит название Reallasten, либо Grundiasten (термин Швейцарского Уложения), и которому отечественный проект дает наименование вотчинных выдач. Его исторический корень кроется кроме этого в недрах ветхих средневековых взаимоотношений: хозяин почвы довольно часто обязывался доставлять второму лицу (помещику, монастырю и т. д) каждый год известное количество продуктов либо уплачивать известную сумму денег.

Ввиду того, что содержанием данной повинности являлось некое хорошее воздействие хозяина, некое facere, все отношения этого рода не могли быть подведены под римское понятие сервитутов, для которых действовало правило servitus in faciendo consistere non potest. Благодаря этого университет вотчинных выдач составлял постоянный камень преткновения для юриспруденции, а в значительной мере остается таковым и до сих пор: юридическая природа Reallasten воображает и на данный момент предмет неразрешенного спора.

Однако, данный университет был жизнеспособным; он пережил создавшие его отношения и, отбросив собственные архаические виды (к примеру, повинности в виде натуральных продуктов), был талантливым удовлетворять некоторым новым экономическим потребностям. Так, например, эта форма очень облегчает приобретение почвы для небольших собственников, не располагающих большим капиталом для уплаты покупной цены сходу; одновременно с этим она возможно наилучшей формой для заселения впусте лежащих земель и т. д. Благодаря всех этих обстоятельств университет Reallasten взял себе прочное место в новейших кодификациях, в том числе и в проекте отечественного Гражданского уложения.

Необходимо, но, заявить, что, быстро отличаясь от наследственного оброчного владения по собственной юридической природе (при оброчном владении платит оброк обладатель хозяину, а при Reallasten хозяин третьему лицу), университет вотчинных выдач в экономическом отношении весьма близко подходит к нему. Как раз этим разъясняется то событие, что, разрешив Reallasten (либо Grundlasten), Германское либо Швейцарское уложения имели возможность обойтись без наследственного оброчного владения: экономическая потребность в последнем в значительной мере может отыскать себе удовлетворение и в форме Real last.

Но лишь в значительной мере, а не в полной мере, и в этом отношении нельзя не дать согласие с редакторами отечественного проекта, каковые, отметив указанную экономическую близость, говорят после этого, что признание университета наследственного оброчного владения нисколько не ликвидирует полезности и вотчинных выдач. При наследственном оброчном владении права хозяина, по необходимости, шире, чем при праве вотчинной выдачи права лица, в пользу которого установлена эта выдача… Нет сомнения, что интересы хозяина при приобретения имения в собственность с обязательством производства вечного платежа лучше ограждены, чем при приобретения имения на чиншевом праве*(86).

В случае если наследственное оброчное владение более соответствует заинтересованностям большого землевладельца, раздающего таким методом собственные участки небольшим хозяевам, то университет вотчинных выдач, напротив, лучше гарантирует интересы этих последних. Иначе, в случае если университет вотчинных выдач более пригоден в том месте, где для большого хозяина стоят при распродаже почвы на первом замысле финансовые интересы, то оброчное владение особенно уместно в том месте, где для него принципиально важно сохранить за собой неспециализированный контроль над появляющимися небольшими хозяйствами: обыкновенно хищническая эксплуатация почвы дает при оброчном владении хозяину право потребовать прекращения возвращения участка и этого владения ему. Благодаря же этого, в случае если университет вотчинных выдач более характерен отношениям между частными лицами, то университет оброчного владения самый пригоден для эксплуатации национальных земель: мысль землевладения как некоей социальной функции может отыскать себе в данной форме наилучшее осуществление.

Но, как ни серьёзны все подобные вопросы, которые связаны с группой вещных прав на пользование чужой вещью, преимущественный интерес новейшего права сосредоточивается не на них, а на залоговом праве. Возрастающее значение настоящего, в особенности поземельного, кредита продолжает неуклонно приковывать внимание законодательства как раз к вопросам этого последнего.

Потребность в настоящем кредите, т. е. кредите, обеспеченном необыкновенным правом на какую-нибудь вещь, появляется, само собой разумеется, везде весьма рано, но удовлетворяется эта потребность на первых порах в иных, более неотёсанных формах. Закладное право в таком виде, в каком мы привыкли его осознавать, есть у всех народов только продуктом весьма долгой и сложной истории.

Везде в старейшее время указанная потребность удовлетворялась тем, что вещь, предназначенная являться обеспечением долга, передавалась кредитору в тот же час же при самом заключении обязательства и притом в полную собственность только с личным обязательством кредитора вернуть ее по уплате долга. Это было, так, не что иное, как продажа закладываемой вещи с правом ее обратного выкупа методом уплаты долга.

Такова древнеримская fiducia, древнефранцузская vente а гетеге, древнегерманская Kauf auf Wiederkauf. При таковой форме настоящего обеспечения, разумеется, ни о каком закладном праве в юридическом смысле не может быть речи: кредитор приобретает не закладное право на вещь, а настоящее право собственности, которым он кроме того срочно может распорядиться по собственному произволу; при позднейшей готовности должника уплатить долг кредитор подлежит лишь личной, обязательственной ответственности перед должником.

Благодаря этого подобная форма, обеспечивая полностью интересы кредитора, совсем не обеспечивала заинтересованностей должника; она отдавала последнего на полный произвол первого и потому могла быть терпима в жизни только , пока настоящий кредит был явлением редким, случайным. Но уже некое предстоящее развитие экономической судьбе стало причиной рвения к созданию иных, более эргономичных фигур настоящего обеспечения.

В первую очередь появляется залог с несложной передачей владения (pignus римского права, altere Satzung германского права). Закладываемая вещь передается сейчас кредитору не в его собственность, как прежде, а только в простое владение; собственность на вещь до тех пор пока сохраняется за должником. При уплаты долга, последний может вернуть себе ее при помощи простого иска о собственности.

При же неуплаты положение кредитора в зависимости от местных обычаев и договора сторон определяется различно: время от времени он делается сейчас хозяином вещи (lex commissoria римского права, Verfallpfand древнегерманского права, закладная преобразовывается в купчую отечественных Уложения царя и старых грамот Алексея Михайловича); время от времени же он имеет лишь право продажи заложенной вещи с целью собственного удовлетворения (jus vendendi римского права, Verkaufspfand германского права). Право кредитора стало, так, вправду вещным правом на чужую вещь, но далеко не определилось еще его непременное содержание: вместо права продажи в нем довольно часто содержится право на удержание вещи в собственность. Помимо этого, сплошь и рядом владение заложенной вещью соединяется для кредитора с правом пользования ею, причем доходы от вещи или идут вместо процентов, не погашая самого долга (Ewigsatzung германского права, mortgage французского), или зачитаются взаймы и погашают его (Todsatzung, vifgage).

Но залог с передачей владения довольно часто в высокой степени неудобен для должника, а кое-какие виды кредита при нем прямо неосуществимы: неосуществим, к примеру, кредит для улучшения имения (кредит мелиорационный). Ввиду этого уже в римском праве была создана новая, более идеальная форма залога — залог без передачи владения, носящий и поныне заимствованное из греческого оборота наименование ипотеки (hypotheca).

Вещь остается в руках должника, что кроме того может ею до тех пор пока что распорядиться, но при неуплаты долга в срок кредитор в праве вытребовать ее из рук всякого обладателя и употребить ее для удовлетворения собственной претензии. В германском праве такая форма была известна под именем neuere Satzung.

В будущем развитии происходит постепенная очистка закладного права от его случайных исторических примесей и более правильное определение его значительного, непременного содержания. Так, в первую очередь отпадает право кредитора на пользование заложенной вещью: для обеспечительной функции закладного права оно совсем излишне. После этого отпадает переход заложенной вещи при неуплате долга в собственность, и так содержание закладного права сводится только к праву потребовать публичной продажи вещи (Гцелью получения удовлетворения по долгу.

Но в случае если в захваченных до сих пор рамках общий ход развития закладного права в римском праве и праве новых народов был примерно однообразен, то в целом последовательности вторых вопросов между ними отражается очень значительная отличие.

В первую очередь, римское право не различало и тут вещей движимых и недвижимых: залог как тех, так и других был вероятен, по желанию сторон, и с передачей владения (в форме pignus), и без передачи его (в форме ипотеки). Право новых народов, наоборот, соответственно собственной неспециализированной вышеуказанной тенденции различает: залог движимых вещей имеет юридическую силу лишь тогда, в то время, когда он соединен с передачей их во владение кредитора (ручной залог, Faustpfand)*(87); залог же недвижимости, допускавший раньше и ту, и другую формы, в новейшем праве везде принимает вид лишь залога ипотечного.

Вследствие этого находится обрисованное уже рвение нового права к осуществлению принципа публичности: эта публичность закладного права достигается по отношению к движимым вещам передачей закладываемой вещи (причем тут кроме этого действует начало Hand muss Hand wahren), a no отношению к недвижимости — поземельной запиской. Мы видели, что потребность упорядочения поземельного кредита послужила первым толчком к созданию университета поземельных книг.

Потом: позднейшее римское право допускало залог не только той либо второй особой вещи, но и всего имущества полностью — так называемая главная ипотека; наряду с этим частенько такие главные ипотеки устанавливались конкретно самим законом (легальные главные ипотеки; к примеру, уже в силу самого закона такая ипотека лежала на всем имуществе опекуна для обеспечения вероятных требований опекаемого, на всем имуществе мужа по поводу детальных требований жены и т. д.). Новейшее право, задавшись целью устранить всякую неопределенность в области настоящего кредита, пришло с естественной необходимостью к отрицанию аналогичных главных ипотек и к жёсткому проведению того, что именуется принципом профессии залога: объектом залога возможно лишь узнаваемая определенная вещь.

В соответствии с римскому взору, закладное право должно снабжать кредитора, обеспечивая ему удовлетворение по его требованию; оно не должно давать ему каких-либо польз сверх того, но оно и не должно ставить его в положение нехорошее, чем то, в котором находится каждый обычный кредитор. Благодаря этого, в случае если по окончании продажи заложенной вещи вырученная сумма окажется выше суммы требования, то излишек (hyperocha) кредитор должен вернуть должнику; в случае если же вырученная сумма окажется ниже требования, то недополученное кредитор может брать обычным порядком с остального имущества должника.

Старое право новых народов, наоборот, держалось так именуемого принципа исключительности залога: заложенная вещь, переходившая довольно часто, как сообщено, кроме того в полную собственность кредитора, рассматривалась при неуплате долга как необыкновенное средство для удовлетворения этого последнего, как полная замена самого требования. Благодаря этого кредитор не обязан был возвращать излишка, но, иначе, не имел возможности потребовать и доплаты. Рецепция римского права привела в этом пункте к торжеству римского воззрения: и вправду, ветхий принцип исключительности залога отнюдь не вытекает из экономического назначения закладного права; наоборот, внося в него элемент риска, он лишь ослабляет обеспечительную функцию залога.

Но вопрос об отношении между закладным правом и снабжаемым требованием имеет еще другую сторону, которая по преимуществу занимает новейшие законодательства и, возможно сообщить, стоит в центре всего современного ипотечного права.

По собственной юридической цели закладное право имеет служебный темперамент: оно должно только снабжать требование кредитора и потому есть отношением добавочным к личному обязательственному отношению между должником и кредитором (принцип акцессорности залога). Благодаря этого, по римскому праву, закладное право появляется лишь тогда, в то время, когда появляется это основное обязательственное требование, погашается вместе с ним и подлежит всем возражениям, каковые вероятны против главного требования, к примеру, возражению о безденежности займа, об неточности либо принуждении при его заключении и т. д. Говоря в противном случае, закладное право, с данной точки зрения, зависит в самом собственном бытии от снабжаемого требования как от собственного основания, как от собственной causa.

Но данный принцип акцессорности залога имеет и собственные огромные неудобства, в особенности чувствительные с того момента, в то время, когда начинается потребность в циркуляции закладных прав. Давая ссуду под залог недвижимости, кредитор обыкновенно лишается собственного капитала на более либо менее продолжительное время; вместо наличности в его руках имеется лишь залоговый документ.

В это же время при известных событиях для кредитора может оказаться нужным разрешить войти данный залоговый документ в обращение, реализовать его еще до наступления срока платежа. С позиций акцессорности залога, такая продажа вероятна только в виде передачи самого снабжаемого требования вместе с снабжающим его закладным правом: приобретатель этого последнего окажется в положении личного кредитора и вместе с тем будет подлежать всем возражениям из обязательства.

Но в случае если приобретатель может проверить установление закладного права методом справки в поземельной книге, то он никаким образом неимеетвозможности проверить реальность личного требования, а в это же время ничтожность этого последнего либо его юридическая порочность может повлечь за собою потом падение самого закладного права. Ясно исходя из этого, что такая зависимость закладного права от снабжаемого им требования имела возможность внушать неуверенность лицам, готовым купить закладное право, а благодаря этого являлась очень важным тормозом для циркуляции залоговых бумаг. Устранение этого тормоза и составляло одну из главных задач новейшего ипотечного права, причем наилучшее разрешение данной задачи для настоящего времени мы имеем в законодательствах германском и швейцарском.

Хотя приспособиться ко всем вероятным видам ипотечных взаимоотношений, эти законодательства предлагают обороту на выбор пара залоговых форм: новое Германское уложение знает таких форм пять. Швейцарское — три.

В первую очередь, для случаев ипотеки, не предназначенной, по намерениям сторон, для циркуляции, они сохраняют залог в его римской акцессорной форме; такова так называемая Sicherungshipothek Германского уложения и Grundpfandverschreibung Швейцарского. Передача закладного права, само собой разумеется, и тут вероятна, но для данного рода ипотеки она образовывает явление случайное, и потому приобретатель ее подлежит всем тем возражениям ex causa, какие конкретно имели возможность бы быть предъявлены и против первого кредитора; закладное право черпает собственную юридическую силу из снабжаемого им личного требования.

Для тех же случаев, в то время, когда стороны хотят создать ипотеку, предназначенную для обращения, им предлагается форма с ослабленной зависимостью от личного требования, форма, которая носит в германском праве наименование оборотной ипотеки (Verkehrshypothek). Ослабление акцессорности выражается в основном в том, что против добросовестного приобретателя таковой ипотеки никакие возражения из личного требования не допускаются; принцип достоверности, освящающий занесенную в книгу ипотеку, распространяется так и на обозначенное в том месте в виде ее основания снабжаемое требование.

Чтобы еще более уменьшить циркуляцию залоговых прав, новейшее законодательство формирует возможность пол

Принятие наследства: устанавливаем факт


Удивительные статьи:

Похожие статьи, которые вам понравятся:

Понравилась статья? Поделиться с друзьями: