Греко-римский литературный контекст

Мн. ученые разглядывают Е. как образцы древней историографии (Aune. 1987). Прежде всего это относится к Евангелию от Луки (по большей части ввиду его связи с Деяниями св. апостолов), в прологе которого евангельский рассказ именуется ???????? (Лк 1. 1), а сам евангелист говорит о рвении обрисовать все случившееся по порядку (ср.: Лк 1. 3).

Древние историки видели собственную задачу в объяснении и отыскании обстоятельств происходящих событий (Polyb. Hist. III 32; XII 25b; Cicero. De orat.

II 15; Dionys.

Halicarn. Antiq. V 56. 1). Наряду с этим события должны были быть хорошими описания, а повестование — нужным для читателя и увлекательным, что предполагало применение риторических конструкций и приёмов (Idem.

Ep. ad Pompeium). Одним из преимуществ исторического повествования считалось последовательное описание событий.

Составлению произведения в обязательном порядке должен был предшествовать сбор материала (устные свидетельства очевидцев ценились выше письменных источников); в целом должны были употребляться различные источники (Lucian. Hist.; Plin. Jun.

Ep. III 5. 10-15). Рассказ евангелиста Луки отличает от произведений греко-рим. историков то, что его повествование есть одновременно и исповеданием веры; наряду с этим фигура автора в тексте фактически отсутствует(прямая авторская обращение не звучит).

Л. Александер, изучив пролог к Евангелию от Луки, пришла к выводу, что собственной краткостью он больше напоминает вступления к древним произведениям естественнонаучного характера («профессионально ориентированным», по медицине, математике и т. п.), чем к историческим (Alexander. 1993). Но это не свидетельствует против достоверности повествования ап.

Луки, а говорит, скорее, о том, что оно направлено более массовому читателю.

Согласно точки зрения Г. Стерлинга, Евангелие от Луки написано в жанре «апологетической истории» и возможно сопоставлено с трудами эллинистических историков — Бероса, Манефона, Иосифа Флавия (Sterling. 1992). Основная цель этого произведения — продемонстрировать древность и достоинство христ. традиции и представить историю Церкви как продолжение истории Израиля.

Рим. влияниям таковой подход должен был показать безопасность христианства как социального перемещения, а иудеям — преемственность ВЗ и НЗ.

Сравнение Евангелия с «Биографией Демонакта» Лукиана показывает высокую степень историчности евангельского повествования (Cancik. Bios. 1984).

Богословское осмысление истории, постоянное указание на исполнение и роль Бога Божественного плана в истории роднят евангельские повествования с ближневост. историографией.

Но значительным доводом против отнесения Евангелий к жанру историографии помогает то, что в центре внимания евангелистов — события и люди, с т. зр. древних авторов, не подходящие для написания истории. В греко-рим. мире историей считалась лишь политическая история — описание судьбы полководцев, правителей и политиков, событий и войн гос. масштаба. Все другое имело возможность включаться в повествование лишь в виде экскурсов.

Большая часть совр. исследователей уверены в том, что самый родными к Е. по содержанию и форме являются греко-рим. биографические произведения. Единого жанра «биографии» в античном мире не существовало (само слово появляется лишь в V в. по Р. Х.; в большинстве случаев употреблялись заглавия ???? и vita — жизнь, жизнеописание). Древние авторы проводили различие между «историей» и «биографией» (Polyb. Hist. X 21. 8; Cicero. Ad fam.

V 12.

3; Lucian. Hist. 7; Corn. Nep. Vitae. 16. Pelopid. 1. 1). «Биографии» было свойственно уделять больше внимания характеру храбреца.

Исходя из этого из его деяний описывались только те, к-рые раскрывали его темперамент. Наоборот, в историческом повествовании разнообразные небольшие подробности судьбы считались недостойными упоминания.

Биографии не только были развлекательным жанром, но время от времени имели политическую направленность. Самый узнаваемый пример — «Катон» Цицерона, в опровержение которого Юлий Цезарь написал «Анти-Катона», а позже к заочной полемике со собственными вариантами биографии Марка Порция Катона Младшего присоединились Брут, Авл Гирций, имп. Август Октавиан, Тразея Пет; наряду с этим Плутарх, писавший позднее вторых, сумел в собственном «Катоне Младшем» избежать всякой идеологии.

Для сравнения с евангельскими повествованиями значительно чаще употребляются биографии «святых мудрецов» («Воспоминания о Сократе» Ксенофонта, «Жизнь Аполлония Тианского» Филострата, «Жизнь Плотина» Порфирия, «Жизнь Пифагора» Ямвлиха; 3 последних, как более поздние произведения, могли быть написаны под влиянием Евангелий), биографии политических деятелей («Жизнь двенадцати цезарей» Светония, «Сравнительные биографии» Плутарха, «Агрикола» Тацита и др.), и «Беседы Эпиктета» Арриана и «О жизни, изречениях и учениях известных философов» Диогена Лаэртского (максимально рим и полный-перечень. биографических произведений в хронологическом порядке см.: Berger. 1984. S. 1232-1236).

Основополагающей работой по сравнению греко-рим. биографий с Евангелиями считается статья К. Вотау (Votaw. 1915), к-рый, изучив древние источники, внес предложение проводить различие между биографиями «народной» (складывающейся из описания памятных дел, идеальных человеком, отдельных случаев из его его изречений и жизни, и наряду с этим не имеющей четкой хронологической схемы изложения) и «исторической» (максимально полно и последовательно обрисовывающей жизнь человека). Но доминирование в тот период способа анализа форм приостановило изучение жанра биографий.

Новый всплеск интереса к данной теме был связан с работами Ч. Толберта (Talbert. 1977), теория к-рого со своей стороны многим обязана повороту в библеистике, случившемуся в следствии развития тех анализа подходов и метода редакций к ответу синоптической неприятности, к-рыми занимались Х. Кёстер и Дж. М. Робинсон (анализ траекторий развития раннехрист. предания).

Острие критики Толберта было направлено на позицию приверженцев способа анализа форм, в основном против Бультмана и его тезисов об отличиях Евангелий от греко-рим. биографий, заключающихся в мифологическом, культовом и эсхатологическом характере Евангелий. Толберт показал, что греко-рим. философов и биографии правителей во многих случаях (напр., биографии Ромула, Юлия Цезаря, Пифагора, Эмпедокла) связаны с мифологией (что выражается в генеалогиях, к-рые возводятся к языческим всевышним либо храбрецам Троянской войны, в знамениях, к-рыми была наполнена их жизнь, предсказаниях об их посмертной участи и т. п.).

Менее убедительно выглядят попытки Толберта доказать культовый темперамент греко-рим. биографий (скорее речь заходит о культовом почитании самих храбрецов биографий — Пифагора, Эпикура, рим. императоров, а не их биографий). Что касается эсхатологического характера Евангелий, то тут Толберт, обращаясь к критике евангельских текстов, пробовал продемонстрировать его проблематичность, потому, что к греко-рим. биографиям он очевидно не подходит.

В итоге он заключил, что все 4 Е. являются биографиями, но принадлежащими к различным типам. Евангелие от Марка является типомбиографии, близкой к биографиям храбрецов, к-рые стали бессмертными, и написанных чтобы создать их подлинный образ для почитателей. К этому типу близко Евангелие от Матфея, цель к-рого — обезопасисть подлинный образ Преподавателя.

Евангелие от Луки Толберт разглядывал в тесной связи с Деяниями св. апостолов и вычислял примером историко-биографического повествования об Преподаватель и Его последователях (по типу биографий известных философов Диогена Лаэртского), созданным для утверждения преемственности. Евангелие от Иоанна он принимал как творческую христ. адаптацию жанра биографии (основное отличие этого Е.- применение мифа о восхождении и нисхождении Искупителя).

Д. Ауни, в целом разделяющий чёрта жанра Евангелий как греко-рим. биографий, не сильный стороной теории Толберта вычислял ее неполноту, вызванную критической (анти-бультмановской) направленностью, и недостаточную аргументированность последовательности положений (напр., выделение типа повествования об Преподаватель и последователях) (Aune. 1987).

Согласно точки зрения А. Диле, основное различие между Евангелиями и греко-рим. произведениями содержится не в форме, а в богословских предпосылках (Diehle. 1983). Евангелия повествуют о Сыне Божием, а не о простом человеке, исходя из этого аудитория, цели написания (для обретения либо упрочнения веры просматривающих и слушающих, а не для развлечения) и последующее применение биографий и Евангелий разны.

П. Шалер высказал предположение, что Е. относится к жанру «хвалебной» биографии (наподобие «Эвагора» Исократа и «Агесилая» Ксенофонта), к-рая является разновидностьюэнкомия либо панегирика (Shuler. 1982; его поддержал К. Бергер: Berger. 1984).

В большинстве случаев такие биографии строятся по схеме: проимий, происхождение (народ, страна, город), род, предки, события рождения, внешние характеристики, воспитание, деяния, о душе (мужество, ум), о теле (красота, сила), о судьбе (знатность, достаток, приятели), сравнение с современниками (?????????), эпилог. Согласно точки зрения Шалера, под эту модель больше всего подходит Евангелие от Матфея, на что показывает наличие в нем родословия, наименования Иосифа «праведным» (???????) (Мф 1. 19), рассказа о прекрасном Рождении с правильным указанием места, времени и событий, истории о спасении от мучителя, сравнения с современниками (в первую очередь с Иоанном Предтечей); в первых 4 главах Христос последовательно представлен как Сын Давидов, Спаситель и Царь, Сын Божий, потом детально описываются Его деяния как Мессии; кроме того позорная в глазах современников смерть на кресте сопровождается прекрасными явлениями и предстает как успех Распятого; явления воскресшего Христа и Его поручение апостолам показывают на величайшую славу.

Но авторы энкомиев в большинстве случаев говорили о себе и целях написания собственного труда во вступлении (в то время как в Евангелии авторское начало сокрыто). Помимо этого, в центре евангельского повествования находится не только Личность Иисуса Христа, но и Его свидетельства и проповедь об выполнении плана Божия.

Х. Канцик увидел, что Е. имели возможность по-различному прочитываться в греко-рим. и в иудейском мирах — как биография и как пророческая книга (Cancik. Die Gattung. 1984; Idem. Bios.

1984). Д. Дормайер разглядывал Е. как «совершенные биографии», родные по типу к древним биографиям философов (Dormeyer.

1999. S. 4-11). Р. Барридж, подводя результат прошлых десятилетий изучений, заключил, что Е. не просто содержат элементы биографического жанра, но являются греч. биографии (????) в прямом смысле слова (Burridge.

2004), косвенным подтверждением чего помогает отсутствие жанра биографии в раввинистической лит-ре.

Однако к греко-рим. биографиям близки лишь Евангелия от Матфея и от Луки, к-рые содержат последовательность топосов жанра (напр., у евангелиста Луки имеются пролог (Лк 1. 1-4), повествование о Рождестве, к-рое сопровождается чудесами — явлениями ангелов (Лк 2. 9-14), пророчествами Симеона и Захарии и др., отмечается место Рождества (Лк 2. 1 слл.), приводится генеалогия (Лк 3. 23 слл.), упоминается случай с Отроком Иисусом в Иерусалимском храме (Лк 2. 41-51), и т. п.). Евангелие от Марка не укладывается в рамки жанра: в нем нет пролога, генеалогии, повествования о Рождестве, нет выговора на прославлении и т. п. (действительно, напр., Плутарх не говорит о юности и рождении Камилла). В Евангелии от Иоанна, напротив, определяющая композицию тема нисхождения/восхождения Сына Человеческого (Ин 3. 13-14 и др.), и особенно пролог, выходят за рамки жанра биографии.

В 20-30-х гг. XX в. в школе истории религий появилась теория, в соответствии с к-рой Е. относятся к таковой разновидности греко-рим. биографии, как «ареталогия» (греч. повествования о доблести, добродетели) — повествование не о простых людях, а о всевышних либо храбрецах, впосл. обожествленных (Bieler. 1935-1936; Hadas, Smith.

1965). К ареталогиям относятся и гимны в честь Исиды (время от времени от 1-го лица), Сераписа, Аполлона и др., и «Жизнь Аполлония Тианского» Флавия Филострата, «Жизнь Пифагора» Ямвлиха, «Прокл» Марина и др. (список см.: Berger. 1984.

S. 1219-1220).

В 60-70-х гг. около данной теории развернулась острая дискуссия (в основном между М. Смитом и Ки). Смит показывал на то, что храбрецы ареталогий почитались одновременно и как мудрецы, и как чудотворцы. Наряду с этим он отмечал, что ни одно из Е. не нужно жанру ареталогии полностью; возможно только проследить применение евангелистами отдельных его элементов в повествованиях о Крещении, чудесах и Преображении.

Е., согласно точки зрения Смита, являются «иудаизированные» ареталогии (Smith. 1971).

Главный довод соперников отнесения Евангелий к жанру ареталогии — сообщение рассказов о чудесах в межзаветной и раввинистической традициях не с эллиннистическими примерами, а с ветхозаветными прообразами (Holladay. 1977). Более того, Д. Тиде и Ки поставили под сомнение само существование в античном мире жанра ареталогии (Tiede.

1972; Kee.

1977).

Ряд исследователей пробовали сравнивать Е. с примерами древнего романа, такими как «Херей и Каллироя» Харитона (I-II вв.), «Эфесские рассказы» Ксенофонта Эфесского (II в.), «Левкиппа и Клитофонт» Ахилла Татия (кон. II в.), «Дафнис и Хлоя» Лонга (II-III вв.), «Эфиопика» Гелиодора (III в.) и др.

Среди самые характерных показателей жанра древнего романа — популярный, а не ученый темперамент повествования, наличие драматических сюжетных поворотов и моментов, которые связаны с заговорами, заключением в тюрьму, штормом и т. п., иронии и использование сарказма. М. Райзер отметил стилистическую близость Евангелий к роману об Александре (Reiser. 1984).

Но, если судить по замечанию Плутарха, различие между романом и биографией заключалось не в формальных показателях, а в содержании.

Др. популярное в совр. литературе направление — сопоставление Е. с древними эпическими произведениями, в первую очередь «Илиадой» и «Одиссей» Гомера, «Энеидой» Вергилия и «Фарсалией» Лукана (McDonald. 2000; Bonz. 2000).

Согласно точки зрения приверженцев теории зависимости Евангелий от древней эпики, в Евангелиях прослеживается «единство действия» (все обрисовываемые события связаны с крестной смертью Спасителя), что нехарактерно для исторических повествований.

Еще Аристотель отмечал, что сюжет эпического произведения складывается «около одного цельного и законченного действия, имеющего начало, конец и середину» (Arist. Poet. 23.

1459a 19-20), в то время как в исторических повествованиях описывается некоторый период и все происходившие тогда события, многие из к-рых смогут быть не связаны между собой (Ibid. 23.

1459a 23-24). В эпических произведениях все обрисовываемые события логичны и в конечном итоге объяснимы (напр., через ссылку на вмешательство всевышних), а в исторических повествованиях они довольно часто предстают необъяснимыми (время от времени историки ссылаются на судьбу либо успех). Не смотря на то, что приводимые приверженцами теории зависимости примеры зависимости Евангелий от произведений Гомера были отвергнуты др. учеными (см.: Mitchell.

2003), предполагаемое влияние эпоса на стиль евангелистов в полной мере объяснимо, учитывая то значение, какое имели произведения Гомера в греко-рим. культуре (на их изучении строилось образование, они считались примерами поэзии, стиля и языка).

Наконец, в научной лит-ре видятся догадки о связи Евангелий с греч. катастрофой. Как мы знаем, что под влиянием эллинистической культуры на Ближ. Востоке показались театры.

Исходя из этого читатели и евангелисты Евангелий могли быть прекрасно привычны с жанром катастрофы. Напр., в Евангелии от Марка присутствуют такие обрисованные Аристотелем элементы катастрофы, как пролог (Мк 1. 1-13), завязка (Мк 1. 14-8.

26), узнавание (Мк 8. 27-30), развязка (Мк 8. 31-15. 37) и эпилог (Мк 16. 1-8) (ср.: Arist. Poet. 7. 1450b 26-34; 10. 1452a 14-18; 12. 1452b 14-17).

Г. Билезикян трактовал Евангелие от Марка как драму о неизбежности (Bilezikian. 1977). С греч. катастрофой Евангелия объединяет и наличие фабулы, которая связана с конфликтом, и участие в событиях толпы (Inch.

1997; Smith.

1995). Повествования о явлениях и Страстях воскресшего Господа приверженцами данной теории разъясняются тем, что катастрофа должна была приводить к состраданию и ужас у зрителей (ср.: Мк 16. 8).

Однако все перечисленные показатели характерны не только греч. трагедии. Главным же доводом против данной и предыдущей теорий есть прозаический (за нек-рыми исключениями) темперамент Евангелий, в то время как все трагедии и эпические произведения составлены в стихотворной форме и определенным размером (гекзаметром и проч.).

Греко-римский литературный контекст

Удивительные статьи:

Похожие статьи, которые вам понравятся: