Пояснение:о буквальном смысле слов

Мы, живущие в среде русского, должны признать, что суть многих его слов нам непонятен. бросче всего это видно в топонимике — той части словаря, в которую входят заглавия географических объектов. Среди них имеется в полной мере понятные заглавия, типа посёлок «Отрадное», озёра «Продолжительное», «Чистое» и т.п., но что означают заглавия отечественных же древних городов Москва, Тверь, Кострома и т.п.?

Из-за чего река Волга названа «Волгой», а не «Камой», «Окой» либо «Темзой»? — вопросы, на каковые нет ответов у всех (быть может, что за исключением самые «крутых» русскоязычных эзотеристов).

И вне топонимики имеется слова русского, структура которых в соотнесении с глобальным историческим процессом показывает, что их слоги владеют своим определённым смыслом:

«РАДУГА» = РА + ДУГА, а «Ра» — имя египетского солнечного божества; и в случае если это знать, то слово «РАДУГА» как целостность не испытывает недостаток в пояснениях.

«РАССКАЗ», «СКАЗ», «ПОКАЗ», «КАРТИНА» — из-за чего в их структуре одинаково присутствует «КА», не смотря на то, что первые два относятся сейчас к восприятию смысла через членораздельную обращение, а два вторые — к восприятию смысла через зрение?[63] И что подразумевает это «КА»: одну из пяти составляющих духа человека (соответственно представлениям тех же древних египтян), до которой информация доходит или через звуковой или через зрительный каналы? или это не египетское «КА», а что-то ещё?

Из-за чего в языке два слова, имеющих (с позиций многих) как бы одинаковый суть: «РАЗУМ» и «УМ»? И в случае если каждое из слов владеет своим значением, то в чём специфика каждого из них? И о чём поговорка «ум зашёл за разум»?

Из-за чего Вселенная — именуется «Вселенной»? В кого и как она вселена? Как это осознавать?

И что этим фактом обусловлено в жизни каждого из нас?

Что свидетельствует оборот речи «БУКВАЛЬНЫЙ Суть»? — То, что любая буква в слове владеет каким-то смыслом, благодаря чего слово, складывающееся из определённых букв в определённом порядке, представляет собой некую «функцию», «оператор» (в терминах современной математики), итог применения которого к буквам, образующим слово, и даёт суть слова?

И для того чтобы рода вопросов о смысле слогов и смысле слов и букв в составе слов возможно поставить большое количество.

Затронутое тут нами предельно коротко воззрение на объективное наличие побуквенного и послогового смысла в словах русского языка[64] обстоятельно излагает в собственных материалах объединение “Всеясветная грамота”. Но если бы оно и не вело активной деятельности, многих людей в юные годы интересуют вопросы о структуре его слов и языка, об их внутреннем побуквенном и послоговом смысле. Но этих вопросов в упор не видят исторически сложившиеся и ставшие научно культовыми научные традиции в лингвистике и филологии. В случае если же не быть порабощённым культово-филологическим знанием и взглянуть вдумчиво на словарь родного русского, на его грамматику, то тяжело миновать вывод о том, что:

Русский язык унаследован древними славянами (а через них и нами) от его более древних носителей в уже готовом виде; или по окончании того, как язык сложился, случилась психотерапевтическая трагедия из-за которой носители языка стали значительно глупее, нежели их язык. Так или иначе, но изначальный русский язык был унаследован при базисных значениях смысла «элементарных частиц» языка на уровне тех языковых образований, каковые сейчас принято именовать «слова». Послоговый и побуквенный суть большей частью был потерян (мы частично принимаем различие смысла приставок, окончаний и суффиксов), благодаря чего:

буквального смысла слов родного языка большинство русскоязычных не ведает и не принимает,

господствующая в науке традиция русского истолкования и морфология языка его слов представляются неадекватной Судьбе и самому языку.

Наличие в русском языке скрытого внутри его слов (в господствующим сейчас понимании этого термина) второго базисного уровня смысла, и скрытой от понимания многих «второй морфологии», обусловленной побуквенным и послоговым смыслом его слов, исключает возможность полноценного перевода осмысленной русской речи на другие языки тем в большей мере, чем «плотнее упакован» суть в обращение.

Это обусловлено тем, что в ходе перевода на иные языки происходит подбор пар слов-аналогов языка перевода и русского языка. Наряду с этим в текст (обращение) на другом языке не попадает побуквенный и послоговый суть, соответствующий внутрисловному базисному уровню смысла русского. Чтобы суть побуквенного и послогового уровня донести до иноязычного читателя либо слушателя, перевод обязан сопровождаться ещё и пояснением (комментарием), количество которого может оказаться намного больше, нежели количество самого перевода.

Эта особенность переводов с русского на другие есть дополнительным затруднением при переводе по отношению к простым для всех переводов трудностям адекватного перевода идиом[65], разнообразные «игры слов», ассоциативных связей порождаемых морфологией и фонетикой различных языков на базисном уровне смысла слов каждого из них, т.е. несовпадением в различных языках множеств однокоренных смысла и слов более либо менее созвучных слов.

Процесс же перевода на русский язык иноязычных текстов и речи может сопровождаться порождением в переводе некоего дополнительного потока смысла благодаря наличия в русском языке побуквенного и послогового смысла его слов. Будет ли данный дополнительный поток смысла появляться в любых ситуациях перевода; будет ли он при происхождения более обстоятельно доносить суть иноязычной речи либо текста или будет подавлять либо искажать его — вопрос особенный, ответ на что обусловлен как ролью каждого из языков в ноосфере Почвы и обоюдным соотношением ролей в паре «русский язык — другой язык», так и смыслом в умолчаниях и оглашениях иноязычной речи либо текста, и — культурой речи и мышления и нравственностью переводчика на русский[66].

Потом продолжение главного текста.

* *
*

В отличие от толкового словаря:

Обращение как изустная, так и письменная[67] представляет собой не комплект слов, подчинённый тому либо иному методу поиска, а представляет собой как раз «порядок взаимосвязанных и взаимно соответствующих друг другу интонаций и слов» (в морфологических и грамматических структурах), что на письме выражается в порядке букв (иероглифов) и знаков препинания, а в стихах — и в разбивке целого текста на ритмически согласующиеся между собой строки.

И данный порядок слов и знаков препинания в речи подчинён цели — наилучшим образом выразить субъективный суть, что создатель речи хочет донести до вторых либо осознать (освоить) сам[68]. Создатель речи — носитель языка как системной целостности, а не комплекта изолированных слов, включаемых в словари. И соответственно лишь при признании языка в качестве системной целостности обращение предстаёт как тематически необычное следствие данной системной целостности, лишь частью которой есть базисный «толковый словарь», быть может, что и не запечатлённый как текст, подобно “Словарю живого великорусского языка” Владимира Ивановича Даля.

Но, о чём многие забывают либо не подозревают:

суть речи (текста) В ОБЩЕМ СЛУЧАЕ РАССМОТРЕНИЯ не равен «сумме базисных смыслов» каждого из составляющих её слов (и фраз, абзацев, глав), не смотря на то, что в каких-то самые простых случаях суть речи (текста) может и не выходить за пределы «суммы базисных смыслов» составных частей речи (текста)[69];
правильный суть каждого из слов в речи объективно обусловлен:

O предшествующим и последующим порядком интонаций и слов (на письме — частично отражаемых внедрением в текст знаков препинания), т.е. текстом речи в целом[70];

O жизненными событиями, в которых появился тот либо другой разглядываемый текст, главным из которых есть субкультура, у которых в собствености текст[71];

O в речи смогут находиться как бы «безлюдные слова», каждое само по себе не несущие смысла, подобные паузам в музыке, каковые но неизбежно нужны в ней для управления ритмикой передачи смысла (согласования ритмики подачи смысла в тексте с психотерапевтической ритмикой слушателей либо читателей), и нужны и для магии «магии текста» и «осуществления слова» в виброакустическом действии (включая и переизлучение);

возприятие смысла речи в целом и каждого из слов (и, фраз, абзацев, глав) обусловлены субъективной культурой речи[72] как её автора, так и тех, к кому она обращена либо кто с нею сталкивается.

Иными словами:

В ПРЕДЕЛЬНОМ СЛУЧАЕ самая «плотной упаковки смысла» в изустную обращение (либо текст), конец и начало которой заданы волей её автора, обращение (либо текст) как целостность сама представляет собой неразрывность смысла и некую полноту.

Познание этого события к нашему времени большинством говорящих и пишущих потеряно. Люди в их большинстве считаюм, что органически целостной единицей смысла есть только слово (в этом понимании этого термина как объекта, регистрируемого в толковых словарях), а не некоторый порядок слов, слагающих обращение (текст), в русле морфологических и грамматических конструкций, характерных тому либо иному языку. Благодаря этого слова в тексте по отношению к тексту являются ни чем иным, как «слогами».

Но слово (в этом понимании этого термина в качестве объекта, регистрируемого в словарях) — не единственное языковое образование, которое возможно носителем органически целостного смысла.

Если бы это было не так, то в русском языке были бы неосуществимы такие заглавия литературных произведений, как “Слово о полку Игореве”[73], “Слово о Благодати и Законе”[74], а были бы лишь «повести» (“Повесть временных лет”) и разнообразные сказания. Т.е. сами заглавия изустных и письменных «жанров» в речевой и письменной культуре старой Руси показывали на определённое различие «слов» — с одной стороны[75], и иначе — «повестей»[76] и разнообразные других сказаний.

«разного» рода и Повести сказания — при переходе их от одного человека к второму — допускают вариативность смысла, внутренней ритмики, появление каких-то фрагментов, предшествующих либо последующих изначально сложившемуся тексту, допускают включения в сложившийся текст ранее не характерных тем (в смысле освещения вопросов) и качеств смысла и т.п. Т.е. «повесть» либо «сказание» возможно пересказать вторым людям «собственными словами», выстроив собственный порядок слов, в собственном эмоционально-смысловом строе психологической деятельности.

В отличие от них «слово», владея ПО ОПРЕДЕЛЕНИЮ некой внутренней особой структурой («морфологией», объемлющей по отношению к морфологии «слов-слогов» — регистрационных единиц, воображаемых в толковом словаре), возможно заменено лишь иным «словом» на того же рода тему, которое должно быть внятно высказано либо написано от начала до конца заново, в другом порядке «слов-слогов» (одно- либо двухкоренных слов; наряду с этим корни слов — носители базисного смысла). Не смотря на то, что наряду с этим новое «слово» может включать в себя какие-то фрагменты «предшествующей редакции», но все для того чтобы рода включения должны быть в согласии с внутренней структурой нового «слова». А потому, что внутренняя структура нового «слова» обязана попадать в для того чтобы рода включения, то в случае если эти включения по собственному назначению не должны быть правильными цитатами, — они неизбежно должны быть в чём-то поменяны по отношению к тому тексту, из которого они забраны, для отождествления их внутренней структуры с объемлющей структурой нового «слова» в целом.

Другими словами:

«Слово» — это особое явление в языке, частным случаем которого являются единицы регистрационного учёта толковых словарей, которые содержат один либо редко в то время, когда два корня — носителей «единиц смысла», представляющихся неделимыми.

«Слово» как «жанр» изустного либо письменного творчества, владея внутренней ритмикой, несущей обертоны «музыку (речи и некую) мелодию» либо архитектуру порядка букв-образов[77], во многом подобно музыкальным произведениям в том смысле, что: его возможно воспринять как целостность и в передаче вторым воспроизвести так совершенно верно, как разрешает власть над собственной памятью. И соответственно, рассуждать о смысле произведения изустного либо письменного речевого творчества, принадлежащего к жанру «слова», не выслушав либо не прочтя его от начала до конца всецело, — значит впадать в самообольщение.

Но в случае если начать пересказывать «слово» «собственными словами-слогами» в другом их порядке, то это оказывается неосуществимым: человек или впадает в молчание вследствие того что сам неимеетвозможности выстроить собственный «порядок слов-слогов»[78]; или «слово» утрачивает характерную ему изначальную уникально-авторскую определённость смысла благодаря трансформации порядка «слов-слогов» тем, кто пробует его “воспроизвести”, выстраивая собственный порядок «слов-слогов»; или разсыплется в более либо менее сильно выраженную безсмыслицу совершенно верно кроме этого, как разсыпается на неладные звуки музыка, в случае если её пробуют выполнить те, кто лишён музыкального слуха, кто не обладает инструментом на нужном уровне, тот, чья музыкальная память не радует, или кто не смог принять в себя музыкальное произведение другого человека как целостность.

Для человека, владеющего эмоцией языка, это своеобразие «слова» как жанра речевого творчества, обусловленное наличием в «слове» необычной внутренней ритмики, обертонов и мелодичности, столь же ощутимо, как ощутимо отличие музыки от шума для человека, владеющего минимальным уровнем и музыкальным слухом музыкальной культуры если не исполнителя и композитора, то хотя бы слушателя.

Но, в случае если чувство языка не развито, то всё сообщённое выше о своеобразии «слова» как «жанра» изустного либо письменного речевого творчества, — бред, которому объективно нет места в жизни; или того хуже — заведомый абсурд, которому ВП СССР придал наукообразный вид[79] чтобы “научно” обоснованно возвести собственные тексты в ранг канонической догмы, которая предназначена чтобы поработить людей и поменять которую в чём-либо — “тяжёлое правонарушение”.

* * *

Возражать искренним приверженцам для того чтобы рода точек зрения — неисправимое дело, но ещё Ф.И.Тютчев в 1836 г. писал о таких людях:

Они не видят и не слышат
Живут в сём мире, как впотьмах,
Для них и солнца, знать не дышат,
И жизни нет в морских волнах.

Лучи к ним в душу не сходили,
Весна в груди их не цвела,
При них леса не говорили,
И ночь в звездах нема была!

И языками неземными,
Тревожа реки и леса,
В ночи не совещалась с ними
В беседе дружеской гроза!

Не их вина: осознай коль может,
Оргaна жизнь глухонемой!
Увы, души в нём не встревожит
И голос матери самoй!

И это — также пример «слова» как речевого жанра в обозначенном ранее смысле, но это частный случай «слова» — слово стихотворное, в котором внутренняя ритмика, обертоны и мелодичность «слова» открыто лежат на поверхности текста. В общем случае это возможно и не так, и для их обнаружения текст нужно подвергнуть анализу средствами математической статистики, а его звучание — звуковому спектральному анализу.

* *
*

Но люди и без обоснования мистикой и наукой способны возвести в ранг догмы всё, что угодно властвующим над ними либо претендующими на для того чтобы рода власть, чтобы предлагаемые им в русле Промысла заботы и ответственность переложить на вторых. То событие, что избавившись от ответственности и забот в русле Промысла, они получат ярмо, а “смерть” и жизнь их станут подневольными и будут протекать в области попущения Божиего вторым творить вседозволенность в отношении них, — об этом они не думают, возводя что-либо в ранг догм, нарушить каковые — тяжёлое правонарушение перед другими невольниками и хозяевами догм тех же догм.

Но, в случае если текст либо изустная обращение несёт в себе внутреннюю ритмику, мелодию, обертоны, то это — объективная данность, которая кроме этого некоторым образом объективно выражается в Жизни, не смотря на то, что и проходит мимо эмоций, осознания и внимания многих. Исходя из этого в ранг «слова» нереально возвести изустную обращение либо текст (в целом либо какие-то их фрагменты), в случае если в них нет внутренней структурной ритмики, обертонов и мелодий. Но в случае если обращение (текст) есть объективно «словом», то при субъективной личностной культуре речи автора «слова» в нём достигается наивысшая из вероятных определённость (однозначная либо многозначная) смысла, что внутренняя структура слова защищает от искажений наилучшим вероятным образом.

И явление «слова» как «жанра» изустной либо письменной речи опять возвращает нас к «волшебству слова», но не на уровне рассмотрения имён (собственных, нарицательных, прилагательных и т.п.) и глаголов, а на высшем — интегральном по отношению к «словам-слогам» уровне.

2.2. Язык в Природе и природа языка[80]

Всё сообщённое ранее говорит о том, что вырытая многими поколениями пропасть, разделяющая в исторически сложившейся культуре естественнонаучное и образование и гуманитарное Знание, представляет собой противоестественное явление. На одном краю данной пропасти разрастаются дебри нравственно выхолощенного естествознания[81], правильные, технические и иные прикладные науки, проистекающие из неспециализированного естествознания и оказывающие яркое действие на образ судьбы цивилизации и формирующие его; а на втором краю той же пропасти махрово цветёт мракобесие “и” абстрактный гуманизм, большей частью прикладное[82], сетования на морализаторство и жизнь, разнообразные вторичное словоблудие, злоумышленное и бездумное нагнетание страстей и т.п., каковые в ходе попыток воплощения в судьбу их деклараций и требований о благих намерениях оказываются либо безплодными, либо вредоносными. Наряду с этим вопросы религии изгоняются из Науки и решаются каждым из носителей и производителей того либо иного знания или по-свoему (индивидуалистически своенравно), или в русле исторически господствующей традиции вер: это одинаково характерно как для «технарей» и «естественников», так и для «гуманитариев» — верующие и откровенные атеисты в того либо иного всевышнего либо всевышних, верующие той либо другой земной церковной мафии имеется среди тех и других в течении всей истории.

Парадокс пребывает в том, что не смотря на то, что религиозные воззрения учёных (изыскателей) и просто высокообразованных людей смогут быть несовместимыми между собой, но их научные воззрения наряду с этим смогут быть неспециализированными; и напротив: более либо менее одинаково верующие люди смогут быть ярыми противниками как в научных вопросах, так и по судьбе.

Всё это есть показателем:

с одной стороны — дефективности науки и её ограниченности, потому, что исторически сложившаяся наука неимеетвозможности внятно и неоспоримо убедительно ответить на вопросы о бытии Всевышнего либо его небытии как раз благодаря собственной нравственной выхолощенности;
а иначе — ложности придуманных самими людьми религиозных концепций, под властью которых живут из века в век многие общества и жизненную несостоятельность которых временами удаётся доказать науке либо приверженцам иных религиозных концепций[83] (включая и откровенный атеизм).

Пропасть, разделяющая нравственно выхолощенное гуманитарные науки и естествознание, разширясь и углубляясь, угрожает стереть с лица земли если не всё человечество (как биологический вид), то нынешнюю глобальную цивилизацию[84].

Исходя из этого потребности публичного бытия и развития пребывают в том, дабы подлинная наука стала продолжением подлинной религии и дабы наряду с этим провалилась сквозь землю пропасть в это же время, что на данный момент принято именовать «естественнонаучным» и гуманитарным «Знанием» .

И среди всего другого для целостности системы и решения задачи Знаний человечества[85] нужно дать жизненно состоятельный ответ на вопрос о сущности языка — ответ, объединяющий религию, гуманитарные науки и естествознание на базе их обоюдного проникновения приятель в приятеля.

Иными словами, гуманитарии и естественники прежде, чем углубляться в собственные своеобразные отрасли научной и публично-просветительской деятельности, должны сперва придти к неспециализированным воззрениям в ответах на вопросы:

1. Имеется ли Всевышний, Вседержитель и Творец?

2. Что является Миром , в котором мы все живём?

3. Что в Жизни являются языки, которыми мы пользуемся, а также в научной и просветительской деятельности?

Первые два вопроса по существу собственному неразрывны в нашем мире, благодаря чего, отвечая на первый из них, уже нужно иметь определённое вывод и по второму, и напротив: определяясь во мнении по второму вопросу, предварительно нужно определиться в ответе на первый.

В Концепции публичной безопасности, развиваемой публичной инициативой Внутренний Предиктор СССР, ответ на первый из них пребывает в следующем:

* * *[86]

Объективная действительность — это и имеется Жизнь в предельно неспециализированном смысле этого слова. Жизнь имеется Всевышний и сотворённое Всевышним Мироздание, воображающее собой живой организм. Жизнь в собственных высших проявлениях разумна, несёт в себе объективный суть, что может стать достоянием всякого субъективного разума, потому, что Жизнь содержит в себе Язык (как средство передачи смысла от одного субъекта к второму), а поток событий в Жизни является повествованием .

Это тварное Мироздание материализм именует «материей»; а пантеизм[87], сталкиваясь с проявлениями деятельности высшего по отношению к людской разума, это же Мироздание, т.е. так именуемую «материю», — обожествляет (для пантеизма верховный разум — не Всевышний, Вседержитель и Творец, — а одно из особенностей самого нетварного Мироздания).

Никаких интеллектуально-рассудочных доказательств бытия Божиего ни один разум сам в себе воспроизвести неимеетвозможности (среди них и на некой «экспериментальной базе») как неимеетвозможности на тех же правилах воспроизвести и доказательства небытия Божиего.

Но Жизнь среди другого включает в себя и этику (взаимоотношения вольно разумных[88]субъектов), высказывающую нравы живых вольно разумных их множеств и субъектов (и разумных множеств лично не разумных элементов).

И в Жизни подтверждение Собственного бытия Всевышний — Вседержитель и Творец — даёт Сам персонально каждому, кто осознанно задаётся этим вопросом: и состоят они в том, что жизненные события субъекта изменяются в соответствии со смыслом его молитв тем более явственно и зримо, чем он сам более отзывчив к кличу Всевышнего, в то время, когда Всевышний Сам обращается к субъекту через его внутренний мир, через вторых субъектов либо на Языке Судьбы, порождая стечения жизненных событий как около, так и в субъекта. И эти доказательства носят нравственно-этический темперамент, потому, что стечения событий несут нравственно-этически обусловленный целесообразность и смысл по отношению к судьбе субъекта, показавшего интерес к вопросу о бытии Божием.

Даваемые Всевышним доказательства Собственного бытия объективны в том смысле, что даются субъекту, не будучи ему подвластны, но иначе — их темперамент обусловлен и субъектом, в том смысле, что они соответствуют как раз его личностному формированию, изюминкам его миропонимания и мироощущения.

И благодаря для того чтобы рода неоднозначной обусловленности, доказательства эти единственны и необычно-неповторимы для каждого. Они приходят в сокровенном от вторых жизненном диалоге с Всевышним, осознаваемом человеком. Как раз поэтому нравственно-этически обусловленного и единственно-необычного для каждого доказательства Божиего бытия — интеллектуально-рассудочных, логических доказательств бытия Божиего, а равняется доказательств Его небытия — нет.

Что касается «экспериментальных доказательств», то этика — взаимоотношения субъектов — не может быть выстроена на базе «экспериментального» тестирования по списку вопросов типа: “А как второй субъект поведёт себя, в случае если я сделаю так либо около него организую такие-то события?” Каждый, кто разрабатывает тест либо предлагает некоторый тест второму чтобы строить собственные взаимоотношения с ним на базе результатов, взятых в тестировании, объективно, т.е. независимо от понимания этого факта и от собственной воли, порождает встречный тест в отношении себя, в котором в первую очередь другого выявляется его личное неверие тестируемой стороне, которое практически во всех случаях ничем не мотивировано не считая собственных страхов, своекорыстия либо каких-то предубеждений стороны теститирующей. Благодаря это сторона, предпринимающая попытку тестирования второй стороны, как правило приобретает очень низкие оценки в порождённом ею же встречном тесте, потому, что нежизненная искусственность теста ощущается тестируемой стороной в качестве неискренности и заведомой фальши в отношении себя в поведении тестирующей стороны.

Бога и Взаимоотношения личности в Жизни на базе для того чтобы подхода не строятся. Всевышний предостерёг людей от «опытов» в отношении Себя, каковые издревле взяли наименование «соблазнять Всевышнего»[89].

Но субъективная составляющая обусловленности предоставляемых Всевышним доказательств Собственного бытия многими ошибочно возводится в достаточности и ранг полноты, единственно исчерпывающей вопрос. Не принимая объективную составляющую по большому счету, они оценивают убеждённость вторых людей в бытии Божием как их чистейший субъективизм, не имеющий под собой никакой объективной базы, потому, что убеждённость вторых в Божием бытии якобы представляет собой только их последствия и вымыслы галлюцинаций, и и итог их веры сторонним обманщикам[90].

Но не лучше и те, кто пришёл к «вере в единого Всевышнего» (а равняется к вере в каких-то иных всевышних) и так в ней «жёсток» и «крепок», что ему якобы нет потребности в жизненных доказательствах Божиего бытия. Не смотря на то, что такие “верующие” оценивают убеждённость атеистов в небытии Божием как их безпочвенный субъективизм, но и сами они также пребывают в плену субъективизма, но другого рода — в плену субъективизма авторов догматов того вероучения, которому они следуют.

Всевышний не испытывает недостаток в доказательствах Собственного бытия, да и человек не испытывает недостаток в ежедневных многократных доказательствах ему Всевышним одного и того же объективного факта Собственного бытия.

Но жизнь человека в ладу с Всевышним — осознанный диалог с Всевышним обстоятельствами жизни и делами человека, с которыми Всевышний человека сводит.

И не смотря на то, что в Жизни Всевышний так или иначе без конца обращается ко всякому человеку, но лишь первое и однократное осознание этого человеком на базе каких-то явлений в его внутреннем и неспециализированном всем внешнем мире предстаёт для человека как подтверждение бытия Божиего.

Исходя из этого отказ «жёстких» и «крепких» в вере от направленных каждому из них персонально доказательств Всевышним Его бытия на деле представляет собой во множестве случаев их принципиальный отказ от ведения с Всевышним жизненного диалога. В следствии не внемлющие жизненным обращениям к ним Всевышнего «прочно» и «жёстко» верующие «в Всевышнего» сами себя обращают в биороботов-зомби, каковые под догмы собственных вер с настойчивостью, хорошей лучшего применения, норовят подстричь Жизнь, а также, и продиктовать Всевышнему, что и как должно быть осуществлено в Промысле.

В для того чтобы рода отказе от жизненного диалога с Всевышним, пускай и по-различному мотивированном, объединяются как бездумно верующие в то, что Всевышний имеется, так и уверенный в том, что Всевышнего нет. Да и то, и второе — антижизненный атеизм.

Соответственно, то, что написано о доказательствах бытия Божиего, — не подтверждение бытия Божиего как таковое, а лишь уведомление о возможности взять таковое доказательство[91] каждому.

* *
*

Сейчас возможно более подробно и обстоятельно определиться в ответе и на второй вопрос. На отечественный взор о том, что является Миром , в котором мы живём, и и его фрагменты, самый адекватно повествует текст, узнаваемый в истории в течении более чем 1300 лет, достаточно обширно распространённый и Сейчас дешёвый (хотя бы в переводах) каждому, кто того захочет.

Мы имеем в виду Коран, что мусульманская традиция характеризует как точную запись исторически последнего Откровения Более чем, данного через посланника Божиего Мухаммада людям всего мира[92]. Но кроме того в тех обществах, где Коран лёг в базу развития их культур, естествознание в собственном развитии игнорирует информируемое в нём о мироустройстве. Этому вопросу посвящено самое начало суры (главы) 25 Корана, наименование которой по-арабски звучит как «ал-Фуркан».

Как раз тут повествование о Всевышнем, о свершении Им мироустройства, о людях и господствующих в их среде верах носит уникальный темперамент.

Мы приводим начальные аяты (стихи) суры 25 в нескольких переводах, каковые потом прокомментируем.

* * *

В переводе М.-Н.О. Османова:

«1. Благословен тот, кто ниспослал «ал-Фуркан» («Различение»)[93] Собственному рабу, дабы он (т.е. Мухаммад) стал увещевателем для жителей миров; 2. [благословен] тот, у которого в собствености властьнад землёй и небесами, что не породил для Себя ребёнка[94], и что ни с кем не дробил власть . Он сотворил всё сущее и придал ему [должную] меру. 3. [Неверные] стали вместо Него поклоняться вторым всевышним, каковые ничего не создают, но сами сотворены.

Кроме того для самих себя им не подвластны ни вред, ни польза, им не подвластны ни смерть, ни жизнь, ни воскресение».

Те же самые аяты в переводе Г.С.Саблукова:

«1. Благословен тот, кто ниспослал Фуркан[95] рабу собственному чтобы он был преподавателем мирам, 2. — тот, кому в собственности царствование на небесах и на земле; у кого ни при каких обстоятельствах не было детей, кому не было соучастника в царствовании; кто сотворил все существа и предопределяя предопределил бытие их.3. А они избрали себе всевышними, опричь Его, тех, каковые ничего не сотворили, а сами сотворены; 4. каковые не имеют силы ничего сделать, ни вредного, ни нужного для себя самих, не имеют силы ни над смертью, ни над судьбой, ни над воскресением».

То же в переводе И.Ю.Крачковского:

«1(1). Благословен тот, что ниспослал различение Собственному рабу, дабы он стал для миров проповедником, — 2(2). у которого власть над землёй и небесами, и не брал Он Себе ребёнка, и не было у Него сотоварища во власти. Он создал всякую вещь и размерил её мерой.3.(3).

И забрали они вместо Него всевышних, каковые не творят ничего, а сами сотворены. 4. Они не обладают для самих себя ни вредом, ни пользой, и они не обладают ни смертью, ни судьбой, ни воскресением».

* *
*

Эти фрагменты являются иллюстрациейтого, о чём говорилось ранее вскользь:

В разглядываемом случае текст «знает» больше, чем знали современники его появления в культуре человечества, и высказывает миропонимание, более глубокое, нежели это характерно людям (по крайней мере практически всем) как в то историческое время, так и Сейчас.

Начнём рассмотрение приведённого фрагмента суры 25 с фраз, выделенных нами в её переводах жирным шрифтом.

Различные переводы высказывают различные грани смысла[96], заключённого в словах языка источника, исходя из этого мы и привели пара вариантов переводов. Как видно из них, одни переводчики отдали предпочтение тому, дабы выразить по-русски суть предопределённости бытия, другие отдали предпочтение тому, дабы выразить суть меры, размеренности бытия и соразмерности[97]в течении событий в Жизни. А выделенное нами в тексте переводов жирным — это ключи к выходу на познание самых неспециализированных особенностей Мира в целом и всякого его фрагмента.

Но дабы это заметить, прежде нужно осознать, что такое «мера». В этом случае подразумевается мера не как действие[98]. Подразумевается мhра как предопределённость и определённость: определённость численная, т.е. определённость количественная и порядковая, в совокупности образующие векторно-матричную определённость, включая и определённость различия правой и левой совокупностей координат[99]; конечно и определённость, упреждающая акт творения, т.е. предопределение.

Соответственно такому пониманию мhры, соотнося разные варианты перевода на русский начальных аятов суры 25 между собой, их обобщённый многогранный суть возможно выразить по-русски в следующей итоговой фразе: