Тема 1. философия и мировоззрение. тексты и задания контрольной работы для студентов

МИНИСТЕРСТВО СЕЛЬСКОГО ХОЗЯЙСТВА РФ

ФГОУ ВПО «ВЯТСКАЯ Национальная СЕЛЬСКОХОЗЯЙСТВЕННАЯ АКАДЕМИЯ»

КАФЕДРА ФИЛОСОФИИ

ПОЛУЭКТОВА Е.В.

ФИЛОСОФИЯ

ПРАКТИКУМ.

задания и Тексты контрольной работы для студентов

заочной формы обучения.

Выпуск 4

Главная литература

1. Алексеев П.В., Панин А.В. Философия: Учебник для институтов. – М., 1996.

2. Антология всемирный философии. — Т.1-4. – М., 1969.

3. Асмус В.Ф. Древняя философия. – М., 1976.

4. Бердяев Н.А. Философия свободного духа. – М., 1994.

5. Введение в философию: Учебник для институтов. – М., 1989.

6. Зеньковский В.В. История русской философии. – М., 1991.

7. Канке В.А. Философия. Исторический и систематический курс. – М., 1997.

8. Кохановский В. Философия: Уч. пособие. – М., 1997.

9. Лосский Н.О. История русской философии. – М., 1991.

10. Мир философии. – М., 1991.

11. Радугин А.А. Философия: Курс лекций. – М., 1996.

12. Реале Дж., Антисери Д. Западная философия от истоков до наших дней. – СПб., 1994.

13. Соколов В.В. Средневековая философия. – М., 1979.

14. Философский энциклопедический словарь. – М., 1983.

Дополнительная литература

1. Бердяев Н.А. Суть истории. – М., 1990.

2. Блинников Л.В. Великие философы: Словарь-справочник. – М., 1997.

3. Войшвилло Е.К., Дегтярев М.Г. Логика: Учебник для институтов. – М., 1998.

4. Гуревич П.С. Философия культуры. – 1994.

5. Диоген Лаэртский. О жизни, изречениях и учениях великих философов. – М., 1979.

6. Замалеев А.Ф. Курс истории русской философии. – М., 1995.

7. Западная философия ХХ века. – М., 1994.

8. Лосев А.Ф. История древней философии в конспективном изложении. – М., 1989.

9. Сорокин П. Человек. Цивилизация. Общество. – М., 1992.

10. методология и Философия науки. – М., 1994.

Тема 1. мировоззрение и Философия

Из книги Г. Померанца «Записки Гадкого Утенка»

Приходилось писать и о втором… До сих пор не забываю сержанта, седого, как лунь. Думается, его кликали Лагутиным. Поседел он – тридцати лет – под Севастополем.

Отечественные и германские окопы сошлись в том месте метров на 80, огнем атакующих не остановить, а отступать некуда. И в то время, когда немцы подымались в наступление, солдаты и матросы кидались навстречу. А в штыковых битвах самое тяжёлое, по словам Лагутина, — переглядеть соперника.

Топтались, оба в оборонительной позиции, не спешили открыться, сделать взмах. В этот самый момент основное – переглядеть. Кто опустил глаза – тот погиб.

Тогда размахивайся и коли. Сержант больше всего запомнил громадного рыжего немца, которого никак не имел возможности переглядеть.

Позже рыжий, скрипнув зубами, опустил глаза, и сержант его заколол. Напряжение таких гляделок ужасное. Практически убиваешь глазами, а позже уже штыком.

От данной парапсихологии и седина.

Несложный рассказ Лагутина – знак любой войны. Боеприпасы, мины, бомбы, перемещение атакующих цепей – лишь средства переглядеть соперника, подавить его, убивают одного, бегут двое, трое (если не бегут – наступление оказалось неудачным). И действия полководцев возможно сравнить с гляделками.

Незадолго до войны Гитлер переглядел Сталина.

Он прямо наблюдал войне в глаза, а Сталин глаза прятал, не желал верить, что война начнется на данный момент, через месяц, спустя семь дней. От этого последовательность его распоряжений, нелепых и преступных (армии завязали глаза, дабы никто не видел ужасного и не сказал про ужасное). И от этого сила первых ударов немцев – по ослепленным, парализованным армиям, лишенным умелых начальников…

Позже роли переменились. Война стала затяжной, а Гитлер не желал этого видеть. Чем меньше выходил блиц,* тем больше он рвался к нему – и увяз в Сталинграде.

А позже еще раз полез в ловушку, в этом случае – заблаговременно приготовленную – на Курской дуге. Полководцы, как заметил Анатоль Франс, побеждают войну не только вследствие того что они очень способны, а и вследствие того что их соперники звезд с неба не хватают.

Гитлер полез в Россию, не ожидая в низшей расе взлета боевого духа, объявил войну Америке, не ожидая челночных бомбардировок, и в следствии проиграл войну два раза: так, как было, — и без того, как могло быть, если бы Сталин жалел людей и не спешил прийти в Берлин к апрелю (ядерная бомба, взорванная над Хиросимой в августе, уже готовься . Она делалась для Берлина).

Но, тогда я об этом не думал. Перед собой я видел лишь других солдат и сержанта Лагутина, офицеров и сержантов и помогал им поверить в собственную силу. В эти относительно спокойные месяцы мы все поверили, что обязательно будем бить немцев.

Мы переглядели Вия.

Против мифа «мы арийцы»** был выстроен антимиф «мы сталинградцы» – и как-то мгновенно вошел в плоть и в кровь. Я замечательно знал, что это миф, что отечественная дивизия Сталинграда не защищала, под Котлубанью действовала неудачно, в ноябрьском наступлении игралась весьма скромную роль и наконец была жестоко разбита в январе потрепанным германским корпусом чуть ли не с семью всего танками. Что гвардейское звание нам дали скорее авансом, чем за великие подвиги, что, кстати, делалось неоднократно.

Что так или иначе до Миуса дошла одна сводная рота, а на данный момент стрелковых рот 27. Но все 27 рот верили, что они гвардейцы-сталинградцы. И с данной верой пошли в июле в бой и прорвали германский фронт – немецкий, а не румынский…

* Блиц криг – быстрая война (нем.)

** Арии – индоевропейские племена, положившие начало индийской цивилизации. «Арий» – в переводе «добропорядочный». Гитлеровская пропаганда заявила ариев избранным народом, призванным господствовать над вторыми народами, а современных немцев представила потомками ариев.

Я сам создавал эту веру – и не прекращал ей удивляться. Успех летнего наступления 43-го года был успехом советской пропаганды. В случае если под Садовой победил прусский школьный преподаватель* (в чем, действительно, я сомневаюсь), то на Миусе (и в более серьёзных битвах севернее) победили Василий Теркин, Фома Смыслов **и проч. и проч. и проч., а также мой севастополец сержант Лагутин, переглядевший рыжего немца.

Очевидно, дело не только в пропаганде. Случилось то, что Конфуций назвал бы исправлением имен: воины стали воинами, офицеры – офицерами, генералы – генералами. Но все эти незаметные сдвиги сошлись, как в фокусе, в одном: в мифе о русской силе.

Имеется некая аналогия между советской экономикой и советской пропагандой. В мирное время они обе застаиваются. И какое количество бы их ни встряхивать, ни подтягивать – все напрасно: снова буксуют.

Но на протяжении войны, подогретые патриотизмом, направленные к одной цели (неспециализированной всем – не только на словах), они действовали.

Пегас***, запряженный в ярмо, сам рвался в бой. И на его крыльях люди взлетали над страхом смерти. Пологаю, что что-то подобное было и в гражданскую войну. Тогда был собственный миф.

Террор, батальоны и штрафные роты — лишь пособие.

Решает миф.

Миф – это не неотёсанная неинтересная неправда. Это обязательно воодушевление и поэтическая правда. Это игра, подобная божественной игре, создающей мир.

Мир, в собственном чувственном виде, также миф.

Видимость – это миф, созданный божественной энергией… Нереально всецело дегероизировать войну, как Солженицын уговаривал генерала Григоренко. Было и ужасное, и леденящее душу, и ужасное, и красивое. Как во всей истории.

Самое основное, что я сделал на войне, было мое скромное участие в создании мифа победы.**** Относительно с этим пара случаев, в то время, когда я

распоряжался в сражении, не имеют значения, не смотря на то, что для меня они были крайне важны. С эмоцией силы, созданным пропагандой, отечественная дивизия прорвала фронт, захватила деревню Степановка и удержала бы ворота прорыва, если бы не тупое упорство атак на никому не нужную Саур-Могилу.

Г. Померанц Записки Гадкого Утенка. М., 1998. С. 170 – 173.

*Имеется в виду Гитлер, что собственные ораторские приемы производил, еще трудясь преподавателем в Пруссии.

** Персонажи популярных в годы той войны литературных произведений, выходивших в разных фронтовых изданиях (газетах, листовках).

*** Пегас – в греческой мифологии – крылатый конь, что ударом копыта выбил на горе муз источник, дарующий собственными водами воодушевление поэтам. В современной культуре – знак поэтического воодушевления.

****Создатель на протяжении войны был фронтовым обозревателем.

А.Кестлер Из книги «Слепящая тьма»

Годы сталинских репрессий. Арестован партиец-коммунист Рубашов. Его допрашивает следователь Глеткин.

Следователь пробует добиться от Рубашова признания в том, что тот занимался вредительской деятельностью и готовил покушение на Сталина. Наряду с этим,

как подмечает Рубашов, для Глеткина не имеет значения, совершал ли подследственный в действительности те поступки, в которых его обвиняют. В случае если Глеткину удается доказать, что Рубашов чисто теоретически имел возможность бы их совершить исходя из собственных убеждений, то тем самым, согласно точки зрения следователя, уже доказана виновность Рубашова. «Они утратили представление о реальности и границах вымысла», — думает о представителях власти Рубашов.

Дабы сломить волю подследственного, его допрашивают по ночам.

* * *

Под утро, в то время, когда Рубашов с очевидностью доказал, что не разваливал работу по производству легких металлов, глеткинский голос окрасился чуть заметным призвуком неуверенности…

— Значит, вы категорически отрицаете собственную вредительскую деятельность во вверенной вам отрасли— равно как и наличие у вас преступных планов?

Рубашов кивнул и, преодолевая сонливость, начал ждать, как поступит Глеткин. Тот повернулся к стенографистке:

— Запишите. Следствие рекомендует снять этот пункт по недостаточности улик.

Рубашов торопливо закурил, дабы скрыть охватившее его детское торжество. Первый раз он одержал победу над Глеткиным. Очевидно, это была грустная, ничего не решающая победа в проигранной битве, и все же он победил; вот уже пара месяцев либо кроме того лет не испытывал он аналогичного ощущения…

Глеткин забрал у стенографистки протокол допроса и по сложившейся у них традиции отпустил ее.

В то время, когда они остались одни и Рубашов поднялся, дабы подписать протокол, Глеткин, протягивая ему ручку, сообщил:

— Оппозиция неизменно с успехом применяла промышленное вредительство, дабы создавать управлению временные трудности и разжигать недовольство среди рабочих. Отчего же вы так настойчиво настаиваете, что не прибегали — а также не собирались прибегнуть — к этому проверенному средству?

— Да вследствие того что это идиотизм — сваливать все неудачи на вредительство, — ответил Рубашов.— И вследствие того что меня мутит от постоянных процессов над вредителями, каковые ни в чем не виновны.

Практически забытое чувство победного торжества взбодрило Рубашова, и он сказал громче простого.

— Вы вот вычисляете вредительство выдумкой, — возразил ему Глеткин, — а тогда в чем же, по-вашему, обстоятельство плохого состояния отечественной индустрии?

— Непосильные нормы, нищенская зарплатаи строгие дисциплинарные меры, — на данный момент же ответил Рубашов. — Мне известны случаи, в то время, когда рабочих расстреливали как вредителей за пустячные неточности, вызванные усталостью и голодом. За двухминутное опоздание человека увольняют с таковой записью в трудовой книжке, что позже его нигде не берут на работу.

Глеткин окинул Рубашова ничего не высказывающим взором и задал вопрос ничего не высказывающим тоном:

— У вас были в юные годы часы?

Рубашов ошарашенно промолчал…

— Вам не хочется отвечать на мой вопрос?

— Были, само собой разумеется, — недоумевая ответил Рубашов.

— С какого возраста вы их взяли?

— Н-н-ну… лет, возможно, в девять либо восемь.

— А я,— по-простому корректно и официально сообщил Глеткин, — выяснил, что час делится на 60 секунд, в шестнадцать лет. В то время, когда крестьяне моей сёла ехали в город, они просто выходили из дому утром, а позже дремали около станции, пока не прибудет поезд. Время от времени он прибывал в 12 часов дня, время от времени к вечеру, а время от времени на следующее утро.

И большая часть отечественных рабочих — деревенские люди.

Рядом от моей деревни, к примеру, выстроили наибольший в мире сталелитейный завод. И вот мои земляки, вчерашние крестьяне, загружали доменную печь и ложились дремать*. К ним было нужно применить высшую меру наказания.

В других государствах процесс индустриализации растягивался на сто либо двести лет, так что крестьяне конечно и неспешно привыкали к собственной новой жизни. У нас они должны освоиться с промышленной точностью и машинами в десять лет. В случае если мы не будем увольнять их и расстреливать за мельчайшие неточности, они не отвыкнут дремать у станков либо во дворах фабрик, и страну охватит мертвый застой, другими словами она возвратится к дореволюционному состоянию.

В прошедшем сезоне Республику посетила делегация дам-текстильщиц из Манчестера в Англии. От них ничего не утаивали, и в то время, когда они возвратились к себе, то написали пара негодующих статей, в которых сообщено, что британские рабочие просто не выдержали бы таких условий труда, как у нас. Я просматривал, что текстильной индустрии Манчестера около двухсот лет.

И я просматривал кроме этого, какие конкретно условия труда были у британских текстильщиков двести лет назад. Вы, гражданин Рубашов, пользуетесь доводами британских текстильщиц. А ведь вам известны многие факты, которых они не знают.

Так что нелогичность ваших доводов приводит к удивлению. Но, иначе, вы частично похожи на них: в юные годы у вас были часы…

… — До некоей степени вы, пожалуй, правы, — сообщил наконец Рубашов. — Но раз уж вы сами затронули эту тему, то объясните мне, прошу вас,

*Процесс плавки в домне требует постоянного контроля.

для чего вам необходимы козлы отпущения, если вы осознаёте, что обстоятельства отечественных промышленных неурядиц носят объективно-исторический темперамент?

— Опыт учит нас, — ответил Глеткин, — что сложные исторические процессы нужно разъяснять народным весам на несложном и понятном языке. Если судить по моим сведениям из истории, человечество ни при каких обстоятельствах не обходилось без козлов отпущения. Это—объективно-историческая закономерность, а ваш приятель Иванов поведал мне в свое время, что она опирается на религиозные воззрения древних народов.

Он сказал, что это понятие ввели иудеи, каковые каждый год приносили в жертву собственному всевышнему козла, нагруженного всеми их грехами. — Глеткин замолчал и согнал назад складки гимнастерки под скрипучим ремнем. — Помимо этого, существуют примеры, в то время, когда люди становились козлами отпущения добровольно. Лет в восемь либо девять я слышал от отечественного деревенского священника, что Христос именовал себя агнцем*, что взял на себя грехи мира.

Я не верю, что один человек может спасти все люди. Но вот уже две тысячи лет люди этому верят.

Рубашов внимательно наблюдал на Глеткина. Что он задумал? Для чего завел данный разговор?

В каких лабиринтах блуждал его неандертальский ум?

— Но согласитесь, что по отечественным-то воззрениям народу направляться сказать правду, а не населять мир новыми сатанами-вредителями.

— В случае если моим землякам заявить, что они все еще отсталые и неграмотные, не обращая внимания на успешную индустриализацию и завоевания Революции страны, это не принесет им ничего хорошего. А вдруг их убедить, что они храбрецы труда и трудятся действеннее американцев, но страну лихорадит от дьявольского вредительства неприятелей, — это хоть как-то им окажет помощь. Действительно правдиво то, что приносит человечеству пользу; по-настоящему ложно то, что идет ему во вред.

В краткой истории для вечерних школ подчеркивается, что христианство зафиксировало высшую по тем временам ступень людской сознания. Правду ли сказал Христос, в то время, когда утверждал, что Он девственницы и Сын Бога, нас не интересует. Мы имеем право вводить объективно нужные знаки, даже в том случае, если нынешние крестьяне принимают их практически…

А. Кестлер Слепящая тьма. – Слепящая тьма. СПб., 1991. С. 138 — 141.

* Агнец – ягненок.

Александр Межиров

Мы под Колпином скопом стоим. Мы под Колпином скопом лежим

Артиллерия бьет по своим. И дрожим, прокопченные дымом.

Это отечественная разведка, предположительно, Нужно все-таки бить по чужим

Ориентир указала неверно. А она – по своим, по родимым

Недолет. Перелет. Недолет. Нас комбаты утешить желают

По своим артиллерия бьет. Нас, десантников, армия обожает

По своим артиллерия лупит, —

Мы недаром присягу давали, Лес не рубят, а щепки летят.

За собою мосты подрывали

Из окопов никто не уйдет,

Недолет. Перелет. Недолет… 1956

Вопросы к текстам

1. Как вы осознали, в чем суть германского мифа «мы – арийцы» и в чем суть антимифа «мы – сталинградца»?

2. Из-за чего Померанц именует гордое самоощущение воинов собственной дивизии «мы – гвардейцы-сталинградцы» мифом?

3. Что дала эта вера воинам?

4.Кто создал веру «мы непобедимые русские солдаты»?

5.Как вы осознали, что означает, что идеологический миф имеется поэтическая правда? Чем поэтическая правда отличается от обыденной правды судьбы?

6. Задача идеологии – направить действия как возможно большего числа людей (в совершенстве – всех) к одной цели. Как вы осознали, из-за чего на протяжении войны русский идеология лучше справляется с данной задачей, чем в мирное время?

7. В чем видит Глеткин обстоятельство необходимости ожесточённых наказаний за самые ничтожные нарушения дисциплины в индустрии?

8. Кого именуют козлами отпущения и кого конкретно власти превращали в козлов отпущения во времена Глеткина и Рубашова? (По тексту)

9. Глеткин показывает, что крестьяне знаки принимают практически. Как это направляться осознавать? И о каком конкретно знаке, осознаваемом практически крестьянами, идет обращение в тексте?

10.Что нужно считать правдой с позиций Рубашова, а что с позиций Глеткина?

11.Имеется ли отличие между пониманием правды Глеткиным и пониманием поэтической правды Померанцем? (См. «Записки Гадкого Утенка»)

12. Знаки, каковые кто-либо принимает практически, – это, как вы понимаете, мифы. Для Глеткина объективно нужными мифами выступают мифы о «врагах народа» и о «вредителях». Для крестьян вредители и враги народа – факты судьбы.

Идеология глеткиных собирается посредством этих мифов перевоплотить вчерашних крестьян в дисциплинированных рабочих.

Сравните принцип действия мифа «мы сталинградцы» и мифа «мы – храбрецы труда и трудимся действеннее американцев, а неурядицы в индустрии – от вредительства неприятелей». Он одинаковый: и в том месте в этот самый момент создается вера в то, чего до тех пор пока нет. И вот Померанц говорит, что эта вера стала поэтической правдой, перевоплотила неправда в истину и принесла победу в войне.

А Глеткин говорит, что для упрочнения веры рабочих в то, что они храбрецы, возможно и необходимо расстреливать невинных людей.

Какие конкретно же выводы возможно сделать, обдумав эти два отрывка? Что от идеологии направляться отказаться как от страшной лжи? Либо что идеологию направляться признать нужной, потому, что она имеется такая неправда, которая преобразовывается, благодаря вере в нее людей, в правду судьбы? (А жертвы, смерть невинных – это цена превращения мифа в правду, и без них не обойтись.) Либо что идеология нужна, но необходимо так сократить ее воздействие, дабы избежать жертв и отличать «поэтическую неправда» от страшной для общества и людей лжи?

Выберите собственный вариант ответа и поясните.

13. Стих Александра Межирова имеет не только прямой (буквальный), но и символический суть. Какой?

Тема 2. Неприятность человека в философии

Н.А. Бердяев Из книги «смысл и Истоки русского коммунизма»

Марксизм-ленинизм либо диалектический материализм эры пролетарских революций соответствуют новому пониманию свободы. И вправду коммунистическое познание свободы весьма отличается от простых пониманий. Исходя из этого русские коммунисты искренно возмущаются, в то время, когда им говорят, что в советской республики нет свободы.

Говорят таковой случай.

Один коммунистический юный человек приехал на пара месяцев во Францию, дабы возвратиться позже обратно в советскую республику. К концу его нахождения его задали вопрос, какое у него осталось чувство от Франции. Он ответил: «в этом государстве нет свободы».

Его собеседник с удивлением ему возражает: «что вы рассказываете, Франция — страна свободы, любой свободен думать, что желает, и делать, что желает, это у вас нет никакой свободы». Тогда юный человек изложил собственный познание свободы: во Франции нет свободы, и коммунистический юный человек в ней задыхался вследствие того что в ней нереально изменять жизнь, строить новую судьбу; так называемая свобода в ней такова, что все остается неизменным, ежедневно похож на предшествующий, возможно свергать каждую семь дней министерства, но ничего от этого не изменяется.

Исходя из этого человеку, приехавшему из России, во Франции скучно. В советской же, коммунистической России имеется настоящая свобода, по причине того, что ежедневно возможно изменять жизнь России а также всей земли, возможно все перестраивать, один сутки не походит на другой. Любой юный человек чувствует себя строителем нового мира.

Мир стал пластичен и из него возможно лепить новые формы. Именно это более всего соблазняет молодежь. Любой себя ощущает участником неспециализированного дела, имеющего мировое значение.

Жизнь поглощена не борьбой за собственный собственное существование, а борьбой за переустройство мира. Тут свобода понимается не как свобода выбора, не как свобода развернуть направо либо налево, а как активное изменение судьбы, как акт, совершаемый не личным, а социальным человеком, по окончании того, как выбор сделан.

Свобода выбора раздваивает и ослабляет энергию. Настоящая созидательная свобода наступает по окончании того, как выбор сделан и человек движется в определенном направлении. Лишь такая свобода, свобода коллективного строительства судьбы в главной линии компартии, и рассказать о советской республики.

Эта свобода выясняется актуальной и революционной. Французская свобода консервативна, она мешает социальному переустройству общества, она свелась к тому, что любой желает, дабы его оставили в покое. Свободу необходимо, само собой разумеется, осознавать и как творческую энергию, как акт, изменяющий мир.

Но в случае если только так осознавать свободу и не видеть того, что внутренне предшествует такому акту, таковой реализации творческой энергии, то неизбежно отрицание свободы совести, свободы мысли. И мы видим, что в русском коммунистическом царстве совсем отрицается свобода совести и мысли. Понятие свободы относится только к коллективному, а не личному сознанию.

Личность не имеет свободы по отношению к социальному коллективу, она не имеет личной совести и личного сознания. Для личности свобода содержится в необыкновенной ее приспособленности к коллективу. Но личность, приспособившаяся и слившаяся с коллективом, приобретает огромную свободу в отношении ко всему остальному миру.

Свобода совести — и в первую очередь религиозной совести — предполагает, что в личности имеется духовное начало, не зависящее от общества.

Этого коммунизм, само собой разумеется, не признает. Революционная коммунистическая мораль неизбежно выясняется безжалостной к живому конкретному человеку, к ближнему. Личный человек рассматривается, как кирпич, необходимый для постройки коммунистического общества, он имеется только средство.

В коммунизме имеется здоровое, верное и в полной мере согласное с христианством познание судьбы каждого человека как служения сверхличной цели, как служения не себе, а великому целому. Но эта верная мысль искажается отрицанием независимой сокровище и преимущества каждой людской личности, ее духовной свободы. В коммунизме имеется кроме этого верная, мысль, что человек призван в соединении с другими людьми регулировать и организовывать социальную и космическую судьбу.

Но в русском коммунизме эта мысль… приняла практически маниакальные формы и превращает человека в средство и орудие революции. Все эти извращения определяются не столько социально-экономической совокупностью коммунизма, сколько его фальшивым духом. Свобода духа отрицается не экономикой, которая бессильна в отношении к духу, а духом же, духом враждебным свободе.

Воинствующий духоборческий материализм коммунизма имеется явление духа, а не материи, имеется фальшивая направленность духа.

Коммунистическая экономика сама по себе возможно нейтральна. Это коммунистическая религия, а не экономика, враждебна христианству, духу, свободе. Правда и неправда так перемешены в коммунизме как раз вследствие того что коммунизм имеется не только социальный феномен, но и феномен духовный.

В идее бесклассового, трудового общества, в котором любой трудится для других и для всех, для сверхличной цели, не содержится отрицания Всевышнего, духа, свободы а также напротив, эта мысль более согласна с христианством, чем мысль, на которой основано буржуазное капиталистическое общество. Но соединение данной идеи с фальшивым миросозерцанием, отрицающим дух и свободу, ведет к роковым итогам.

Как раз сакральный характер коммунизма, как раз религия коммунизма совершает его атеистическим и антихристианским. государство и Коммунистическое общество претендуют быть тоталитарными. Но это и имеется главная неправда. Тоталитарным возможно только царство Божье, царство кесаря* неизменно частично.

Для коммунизма царство кесаря делается царством Божьим… Всю землю идет к ликвидации ветхих капиталистических обществ, к преодолению духа их воодушевлявшего.

Перемещение к социализму — к социализму, осознаваемому в широком, не доктринерском смысле, — имеется мировое явление. Данный всемирный перелом к новому обществу, образ которого еще не ясен, совершается через переходные стадии. Таковой переходной стадией есть то, что именуют связанным, регулированным, национальным капитализмом.

Это тяжелый процесс, сопровождающийся абсолютизацией страны… В том, что происходит в советской республики, имеется большое количество элементарного, элементарного цивилизирования рабоче-крестьянских весов, выходящих из состояния безграмотности. В этом нет