Я была единственным взрослым человеком в своей семье, и мой долг был вытащить близких из гнусности такого существования.

Самия Шарифф

Река слез

Моим детям, каковые неизменно рядом

И дарят мне собственную бесконечную любовь

Предисловие

Достигнув возраста, в то время, когда человек начинает думать более либо менее здраво, я опять и опять вспоминаю как о собственной судьбе, так и о судьбе алжирских дам по большому счету. В собственной первой книге, названной «Паранджа страха», я писала о прожитых мною в Алжире годах безысходности, сменившихся продолжительными месяцами скитаний во Франции в напрасной надежде получить наконец покой и убежище.

Позднее, обзаведясь фальшивыми документами, я совершила неосуществимое – уехала так на большом растоянии, что, казалось, дальше уж и некуда. События, о которых отправится обращение в настоящем повествовании, происходят уже в новом веке, по окончании моего прибытия в Квебек, во франкоязычный анклав в Америке.

Ледяным октябрьским вечером 2001 года, практически сразу после атаки террористов на ВТЦ, я появилась в аэропорту чужого города, в совсем чужой стране, славящейся жёстким, как в Сибири, климатом. При себе я имела единственную сокровище – собственных детей: двух дочерей восемнадцати и тринадцати лет, четырехлетних близнецов и полуторагодовалого младенца. В карманах у меня было около двух сотен долларов./p

В то время, в то время, когда всю землю еще не оправился от пережитого шока, я ступила вместе с моими дорогими детками на обетованную почву. Почву свободы, великодушия, человечности.

Все последующее время по окончании того октябрьского дня 2001 года, что окончательно вычеканен в моей памяти золотом, я всеми силами пробовала скинуть с себя мнимую паранджу, сотканную из основанных на угнетении традиций. Но самой громадной трудностью была ежедневная борьба испуганно, которую я вела и веду . Данный ужас мешает мне наблюдать вперед, мешает дышать и, в конечном итоге, мешает жить.

Сомневаешься, что смогу когда-нибудь совсем победить данный ужас. Но сейчас я понимаю его природу, и это меня успокаивает. Ужас прекратил быть хозяином моих поступков.

Всегда, в то время, когда он подкрадывается ко мне, я поворачиваюсь и наблюдаю ему в лицо. Я дерзко выдерживаю его взор, дабы продемонстрировать ему собственную силу, а после этого выставить его за дверь. Пускай данный ужас вездесущ, но окончательное слово уже остается не за ним.

Вторая представленная мною книга имеет ту же цель, что и первая. Это свидетельство о совершенном по отношению ко мне и моим детям насилии, это голос в защиту тех, кто остаётсяпленником для того чтобы насилия, и это луч надежды для всех дам, каковые борются со злом, под каким бы обличием оно ни пряталось.

Часть первая

АДАПТАЦИЯ

Бежать либо погибнуть

отроческие годы и Мои детские состоялись в воздухе постоянного страха перед будущим и полной слабости перед жестокостью. мать и Отец лелеяли идея, что все эти унижения окажут помощь лучше подготовить меня к супружеской судьбе, в то время, когда родители наконец-то смогут сбыть меня с рук.

Еще будучи совсем юной, я с кошмаром поняла, как невыносима жизнь дамы, данной под неограниченную мужскую власть. Мечта стать свободной дамой в обществе, погрязшем в пережитках, казалась несбыточной.

В глазах многих я была легко претенциозным существом, которое нужно было всегда держать в узде, к тому же существом женского пола – об этом я должна была не забывать неизменно. Другими словами я была неспособна функционировать самостоятельно по определению и имела возможность лишь делать распоряжения и пребывать на четко ограниченной территории, над которой довлела и довлеет сейчас бесконечная власть мужчины.

Это та территория, где правительство диктует народу, папа диктует матери, брат сестре, муж супруге. Это иерархия, при которой новорожденный мальчик сходу приобретает преимущество перед новорожденной девочкой. Более того, даже в том случае, если сестры старше, а его еще заворачивают в пеленки, он все равно имеет над ними освященное небесами превосходство.

Вам очень рады в мир мужчин, где нет места для жалости к таким, как я, подающим голос, а тем более к дамам, талантливым не просто говорить, но кричать, численность которых значительно больше, чем может показаться. Но какая польза от этого крика, в случае если все равно не докричишься? К тому же в том мире никто не видит в даме полноценное человеческое существо, с равными правами, стремящееся к самоутверждению.

Мы ничем не лучше самок животных.

Я была еще девочкой-ребёнком, а родители уже выяснили мою судьбу и навязали мне супруга, что, чуть закончилась свадебная церемония, силой растолковал мне, что сейчас я являюсь его собственностью. Мое положение становилось все хуже и хуже, я и сейчас постоянно удивляюсьтому, что смогла пережить эти пятнадцать лет.

Пребывав под игом в два раза старшего мужчины, я все же худо-бедно сопротивлялась. В большинстве случаев, весьма худо и весьма бедно. Из данной целой тьмы, окружавшей меня, выхода было всего два: бежать либо погибнуть.

Я решила бежать, наперекор бурным течениям и ветрам, наперекор условностям и традициям. Решила спасаться и выручать собственных пятерых детей, в особенности двух дочек. Я наконец осознала, что им уготована такая же страшная будущее, исходя из этого нужно было любой ценой постараться совершить данный наглый, практически безрассудный поступок.

Я была единственным взрослым человеком в собственной семье, и мой долг был вытащить родных из гнусности для того чтобы существования.

Пользуясь случаем, желаю сделать одно уточнение довольно первой собственной книги «Паранджа страха», в которой описываются эти драматические события. Ее наименование напоминает мне то время, в то время, когда я, закрыв лицо, дрожала от страха, как тысячи и тысячи дам, Но, возмущаясь положением дам в исламских государствах в моей первой книге, я, однако, не осуждала сам ислам. Скорее, я обвиняла многих недостойных мужчин-мусульман в ожесточённом отношении к дочерям и своим жёнам.

Я верю, что, если бы они вправду следовали всем предписаниям и заветам ислама, будущее мусульманок не была бы столь страшной. Тысячам дам не было нужно бы выживать в условиях, каковые тяжело назвать приемлемыми для жизни. Многие мужчины-мусульмане забыли заповеди Аллаха и установили собственные правила, продиктованные неприязнью к даме.

Я вовсе не планирую петь осанну западному миру, также не безукоризненному, в случае если приглядеться повнимательнее к условиям судьбы дам. Не обращая внимания на равноправие полов, что зафиксировано в законодательствах западных государств, нужно признать, что юридические нюансы не всегда соответствуют действительности. Бессчётные проявления жестокости, несправедливое ущемление в зарплате, другие причиняемые дамам обиды все еще имеют место.

Но то единодушие, с каким тридцать лет назад было провозглашено равенство, вымостило путь бессчётным реформам и, непременно, улучшило положение дамы.

Ни одна из монотеистических религий в конечном итоге не есть по-настоящему дружественной по отношению к дамам, а священные тексты, будь то Библия, Тора либо Коран, время от времени настраивают меня на скептический лад.

Перед тем как приехать в Квебек, я весьма части задавалась таким вопросом: неужто я всю собственную жизнь обязана подвергаться опробованиям, уготованным мне судьбой, и просто смотреть, как кто-то руководит моей судьбой, в то время как мои личные возможности уменьшаются, подобно шагреневой коже? Возьму ли я когда-либо передышку? Разве счастье – это привилегия только избранных, показавшихся на свет в стране, где появиться дамой не означает быть проклятой?

Мир таких дам, их метод судьбы еще сравнительно не так давно казались мне чем-то нереальным и недоступным. На мое счастье кем-то был наложен запрет. В то время я кроме того поразмыслить не имела возможности, что в один раз стану одной из этих избранных, что, влившись в их последовательности, наберусь воздуха вольно.

В данной ожесточённой и довольно часто неравной борьбе вера поддерживала меня, придавала мне сил и раз за разом выручала. Я не могу назвать себя ревностной мусульманкой, не смотря на то, что и стараюсь направляться правилам собственной веры и выполняю Рамадан. И я знаю, что над всеми нами имеется верховная сила.

Кто-то именует ее Аллахом, кто-то Господом либо вторым священным именем. Я верю, что эта сила оказывает помощь нам, и благодарю ее за то, что мои молитвы услышаны.

Вот мы и дома!

Время пришло. Я ощущаю себя в полной мере созревшей чтобы написать новую главу собственной жизни и поделиться мыслями и своим опытом с другими дамами, равно как и с мужчинами, отогнав подальше собственный ужас. По крайней мере, я пробую обучиться справляться испуганно всегда, в то время, когда он норовит подавить мою волю.

Двери, через каковые ужас приходил ко мне, наконец закрылись.

Сейчас к моей речи звучит приятный, легкий квебекский выговор, как будто бы отметка моего нового жизненного пути, не смотря на то, что маршруты мне еще предстоит определить. Данный выговор для меня как свидетельство принадлежности к данной приютившей меня стране, с которой я желаю слиться, практически раствориться в ней. Не просто жить на данной почва, а сделать себя ее частицей.

Сейчас эта страна – мой родной дом.

Я свободна. Я могу куда-нибудь пойти ночью, а не только днем, могу наряжаться так, как желаю, могу пользоваться косметикой, сказать, в то время, когда мне этого хочется, либо, напротив, молчать. В то время, когда «Паранджа страха», заметив свет, сделала меня известной, меня стали приглашать на пресс-конференции, на протяжении которых, обрисовывая собственный немыслимый путь, я старалась не давать волю переполнявшим меня чувствам и донести до вторых дам слово надежды.

Никто бы не смог поведать подобную историю без определенного психотерапевтического настроя либо без того, дабы не воскресить терзающие душу эмоции. Однако я добровольно отправилась на это. «Из-за чего?» – спросят меня кое-какие. По причине того, что я ощущаю себя свободной это сделать и испытываю настоятельную потребность открыть то, что довольно часто прячут за напускными материальным благосостоянием и хорошими манерами.

За закрытыми оконными жалюзи, за дверями домов, за стыдливым молчанием.

За меркантильными заинтересованностями, каковые для многих ответственнее справедливости.

Я должна была продемонстрировать канадцам, что долгие страдания смогут погубить как мусульманок, так и дам вторых религий, смогут искалечить их судьбы. Я говорю и от собственного, и от их имени, не склоняя голову перед теми, кто унижал и мучил меня. Пускай их безжалостное отношение опустошило меня и ввергло в глубины отчаяния, но оно не смогло забрать у меня то основное, что делает меня самой собой, – мою жизненную энергию, которая дает мне силы сказать правду.

Не нужно думать, что эти обличительные строчки – не что иное, как легко месть, не смотря на то, что идея о мести иногда посещала меня. Но без сомнений то, что мои слова, сказанные либо написанные, – это слова свободного человека. Соглашусь, я говорю не все, потому, что кое-какие подробности страшны и, быть может, я их стыжусь.

Уверена, вы осознаете, из-за чего я желаю сохранить это в тайне, которую я упрятала а глубины собственной памяти.

Как бы то ни было, проходя через страдания, мы набираемся опыта. Я не мазохистка, это совсем совершенно верно, поскольку не обожаю мучиться. Но я точно знаю, что, лишь пройдя через тернии, возможно обучиться противостоять всему нехорошему и испытывать радость кроме того по самым малым предлогам.

Не обращая внимания на то что меня довольно часто осаждают воспоминания, заставляющие заново волноваться прошлые страдания, не обращая внимания на бешенство по отношению к тем, кто ранил мою душу, и неприятные эмоции но отношению к тем, кто не смог либо не захотел прийти ко мне на помощь, в то время, когда мне казалось, что лучше погибнуть, чем битьсяв агонии, мне удается приобретать большое количество эйфории от моей новой жизни в Монреале, в Квебеке.

Само собой разумеется, все забыть не так-то и легко. Да и окажется ли это у меня, все забыть? Несомненно, сейчас уже все сзади, я свободна, могу путешествовать… Но иногда я оборачиваюсь назад, и мрак прошлого тут же обволакивает меня.

Желаю я этого либо нет, но прошлое не вычеркнуть из книги моей жизни.

Страницы из данной книги нельзя удалить, написанное не стереть, по причине того, что эта книга напечатана во мне. Б некоем смысле я живу в плену у собственного прошлого.

Но эта история длится в настоящем, и по сей день я прочитываю ее радостные страницы. И речь заходит совсем не о материальном благосостоянии, а о вторых хороших вещах, о существовании которых я ранее кроме того не подозревала и сейчас с жадностью открываю их для себя в новых главах данной книги.

Я верю, что мое первое свидетельство отыскало отклик в сердцах дам, не имеет значения, мусульманки они либо нет. С того времени прошло четыре года, но ежемесячно я получаюдо посланий и сотни писем, каковые согревают мое сердце и являются подтверждением того, что поделиться всем этим было нужно. Жительницы Квебека, дамы различных национальностей, верят мне. «Самия, с того времени как я прочла твою книгу, я прекратила посещать психиатра.

Я сходу почувствовала, что мне он больше не нужен. Я наконец осознала, что все мои неприятности надуманны. В действительности у меня красивый супруг, я обожаю собственную семью».

К таким признаниям возможно относиться по-различному, но каждое из них свидетельствует, что основное для дамы – понимание и любовь.

Обманчивая наружность

Люди, прочитавшие мою книгу, те, с кем я сталкиваюсь в других местах и книжных магазинах, выглядят разочарованными, в то время, когда видят меня, как будто бы они ожидали встретить изможденную и постаревшую от тяжёлых опробований даму. Моя моложавость наводит на идея, что все обрисованные события – легко выдумка. в один раз на протяжении автограф-сессии кто-то высказал предположение, что я не Самия, а ее дочь Нора.

Ну, начнем с того, что я вовсе не так молода, как кажусь. И я виделась с этими трудностями, каковые многих вынудили бы побледнеть. Сейчас жизнь больше не кусает меня, да и то, что я не чувствую на себе инквизиторских, подмечающих мельчайшее неповиновение взоров, разрешает мне дышать полной грудью и иметь здоровый цвет лица.

Дамы, с которыми я общаюсь, довольно часто задают вопросы меня: «Самия, как ты умудряешься оставаться таковой сияющей и прекрасной?» Я без колебания отвечаю, что, не обращая внимания на все неприятности, дама обязана относиться к судьбе позитивно, с оптимизмом. Она обязана наблюдать в будущее с верой в лучшее, наперекор всему. В противном случае, как говорится, ее песенка будет спета.

Как раз вера оказывает помощь мне сохранить юность. Мне доставляет наслаждение думать, что, по окончании того как самые лучшие годы моей судьбы были бессердечно похищены, будущее предоставила мне шанс быть радостной, которым я не преминула воспользоваться полностью.

Я ощущаю себя совсем юной, девчонкой, которая пытается наверстать потерянное. Юной, но умной, не хотящей закрываться в себе, могущей принимать решения. Я знаю, как отыскать метод окунуться в бесконечное счастье, ощутить себя в расцвете сил.

А вот ветхой я ощущала себя, в то время, когда мне было двадцать лет.

Раза в два старше собственного возраста. Разве это не справедливо – получить возможность опять вернуть юность?

Тем, кто уверен в том, что моя наружность не соответствует выпавшим на мою долю опробованиям, я желала бы открыть секрет, поведать об одном эпизоде, так мрачном, что о нем я ни при каких обстоятельствах никому не говорила, кроме того дочерям. Такое жены и женщины – непереносимое унижение матери – пачкает ее и ввергает в депрессию. Конечно же, все это оставило на мне невидимый глазу след.

Это произошло, в то время, когда я пробовала отыскать приют во Франции. Условия нашей жизни были не на высоте, а мои надежды таяли сутки ото дня, В ожидании, в то время, когда мне выделят квартиры, что не есть, по всей видимости, основной заботой парижской мэрии и французского правительства, я практически год прожила с пятью детьми в недорогой гостинице, расположенной в ветхом квартале Парижа, за которую платила работа социальной помощи.

Какими бы маленькими ни были выделенные нам две расположенные рядом помещения, но они были чистыми, а благодаря душевой и телевизору кабинке по большому счету казались нам номерами люкс. Иногда нам с Норой подворачивалась работа на неполный рабочий сутки. Скудного дохода хватало лишь на еду.

Мы опасались преследований со стороны алжирских интегристов и влачили жалкое существование, но надежда выпутаться не покидала нас.

Как раз в данный тяжелый период госслужащие приготовили нам новое опробование.

Выяснив, что государство снизило плату за отечественное содержание ровно наполовину, хозяин гостиницы начал угрожать, что вышвырнет нас на улицу. Он замечательно осознавал, что мы весьма уязвимы, знал отечественные болевые точки. Он скоро сообразил, что я готова на что угодно, лишь бы не лишиться крыши над головой.

Мы уже легли дремать, в то время, когда он пришел за мной. Он так очень сильно стучал в дверь, что я сходу решила: произошло что-то страшное. Он внимательно наблюдал мне в лицо и был похожим готового броситься на добычу хищника.

– Я желаю, дабы вы срочно спустились со мной, – плохим тоном заявил он.

– Приду, когда уложу детей дремать, – ответила я дрогнувшим голосом, испытывая смятение и шок.