V. камерное направление в русской поэзии xviii века

В. К. Тредиаковский (1703-1769)

Имеется некоторый российский парадокс в том, что первый русский лирик, каковым и был отечественный поэт, появился в семье астраханского священника православного вероисповедания. И в данной семье в случае если и развивались традиции, то связаны они были в первую очередь с изучением церковнославянской письменности, со знанием церковнославянского языка. Позднее Тредиаковский признавался, что он « прежде… не только им писывал, но и говорил со всеми…».

А в это же время как раз в данной традиционно православной среде и начинает пробуждаться интерес «поповича» к стихотворству. Это связано с тем, что в эти годы жажда писать стихи была практически повсеместной. В 1717 году Феофан Прокопович в одном из собственных писем практически с негодованием вскрикнул: «Все начали стихотворствовать до тошноты…».

Но в провинциальном русском городе, каким и была Астрахань,отыскать возможности литературной учебы было фактически нереально.

К тому же сам будущий поэт еще не чувствовал достаточно светло собственного поэтического назначения. И собственные искания связывал с жаждой взять образование, что также было связано с характером времени. Сейчас в Астрахани была открыта школа странствующих монахов-капуцинов (католиков), куда и упросил отца жаждущий познаний парень его направить. По всей видимости, непросто далось это православному священнику.

Но это было время, в то время, когда жажда знаний была выше вероисповедания.

Отыщем в памяти хотя бы фрагмент биографии Феофана Прокоповича, что для новых знаний отправился в Рим, принял католичество и получал образование римской католической школе, по окончании чего снова принял православие, возвратившись в Россию, и стал известным православным деятелем. По окончании школы Тредиаковский основательно изучил латинский язык, но не успокоился. Сейчас у него случился окончательный разрыв с отцом, что решил его женить.

Не хотя подчиниться воле отца, он бежит в Москву и поступает в Славяно-греко-латинскую академию(Заиконоспасские школы). Это было единственное, не считая Киево-Могилянскую академию, высшее учебное заведение в Российской Федерации, очевидно до тех пор пока духовное (МГУ будет открыт в 1755 году). Возможно высказать предположение о том, что Тредиаковского влекло в академию желание заниматься стихотворством (одним из предметов, каковые изучали тут студенты, была наука слагать стихи).

Как бы то ни было, но он какое-то время посещает занятия в академии. Но скоро он, нанявшись домашним преподавателем к вельможе, планировавшим вместе с семьей путешествовать по государствам Европы, отправляется в Париж, дабы слушать лекции в Сорбонском университете. Первым литературным опытом, дошедшем до нас, были стихи « Песенка, которую я сочинил , еще будучи в столичных школах на мой выезд в чужие краи».

Уже он дает представление о характере литературного имиджа отечественного поэта. Он тяготеет к камерному направлению в поэзии и его интересуют не высокие темы, которые связаны с подвигами и государственными делами, а его индивидуальные переживания. Данный первый опыт еще неуклюж и скорее напоминает детские стишки:

Весна катит

Зиму валит,

И уж листик с древом шумит.

Поют птички

Со синички,

Хвостом машут и лисички.

Но уже тут мы можем видеть пускай не сильный, но попытку сообщить о собственных переживаниях, об опасении плыть в чужие краи морем. Поэт подбадривает сам себя, уверенный в верном выборе:

Канат рвется,

Якорь бьется,

Знать, кораблик понесется.

Ну ж плынь спешно,

Не помешно,

Плыви смело, то удачно.

Пребывав проездом в Голландии, в Гааге, он был поражен необыкновенным зрелищем- грозой на море. Это дает ему предлог для еще одного стихотворного опыта- « Описание грозы бывшей в Гаге». И тут кроме этого представлена попытка не только обрисовать потрясшее его явление природы, но да и то состояние, которое испытывает поэт. Особенного интереса тут заслуживает сама композиция: сначала создатель обрисовывает явление природы, а после этого передает собственный состояние, причем темперамент последнего усложняется:

С одной страны гром,

С другой страны гром,

Смутно в воздухе!

Плохо в ухе!

Набегли облака

Воду несучи,

Небо закрыли,

В ужас помутили!

В Париже Тредиаковский не только посещает лекции по стихосложению, но и дальше упражняетсяв написании стихов. Круг его заинтересованностей в поэзии не смотря на то, что и многообразен, но в целом находится в пределах камерной поэзии. Он восхищен жизнью и красотой Парижа в нем, что и высказывает в стихотворении «Стихи похвальные Парижу»:

Красно место! Драгой берег Сенски!

Тебя не лучше поля Элисейски:

Всех эйфорий дом и слaдка спокойствия,

Где ни зимня нет, ни летняя зноя.

Но как бы и ни восхищался он чужой и Парижем судьбой, все же его, как и всякого россиянина, посетило чувство тоски по России. Да и то ностальгическое состояние, которое овладело им в Париже, он выразил в стихотворении «Стихи похвальные России». В нем он, во первых, передал собственную тоску по отчизне:

Начну на флейте стихи печальны,

Напрасно на Россию чрез страны дальны:

Потому что все днесь мне ее доброты

Мыслить умом имеется большое количество охоты.

А во-вторых, он передает тут собственный отношение к далекой отчизне, высказывая к ней собственную ласковую любовь:

Российская Федерация мати! Свет мой безграничный!

Разреши то, чадо прошу твой верный…

Он гордится и в один момент восхищается собственной страной:

Ах, как сидишь ты на троне красно!

Небу российску ты солнце светло!

восхищения и Сила любви мощью России заставляет поэта заключить собственный признание следующими словами:

Сто мне языков надобно б было

Прославить все то, что в тебе мило!

В науке о литературе до сих пор нет единого мнения о том, к какому жанру возможно отнести данный лирический опыт Тредиаковского: одни вычисляют его одой, другие элегией. Это не просто так. Не смотря на то, что отечественный поэт и изучает в Париже изюминки и темперамент французского стихосложения, его жанровую природу, все же в одический строй этого его опыта так деятельно врывается элегическое начало.

Пребывав во Франции, Тредиаковский изучает амурную лирику во французской поэзии. Для этого он упражняется в составлении амурных песен как на французском, так и на русском языках. Исследователи его творчества этого французского периода справедливо увидели, что французский вариант оказывается намного лучше.

И это не просто так. Церковнославянская лексика, характерная для русского литературного языка, не соответствовала новому содержанию. Вот из-за чего как раз Тредиаковскому выпала тяжёлая миссия «обмирщения» русского литературного языка.

Помимо этого, он должен был обновить и поэтические формы. Как ответственной вехой в этом деле стал его перевод аллегорического амурного романа французского писателя Поля Тальмана.

В центре внимания его была история амурных взаимоотношений, переданная в манерной, аллегорической форме в духе прециозной литературы века и второй половины. новаторство и Смелость отечественного поэта проявилась в том, что он всецело переводит данный роман стихами и не опасается обратиться к совсем новой теме в русской поэзии, не имевшей до сих пор места в отечественной литературной традиции.

Как справедливо писал в свое время П. Пекарский, «уже один выбор самой книги, где все содержание содержится в описании разных степеней любви к даме, к которой обращаются в том месте почтительно, ищут случая обратить на себя внимание ее и заслужить, наконец, различными пожертвованиями благосклонности ее, — все это не имело возможности не казаться новостью для русского читателя тех лет, в то время, когда в самый любимых и распространенных сборниках не обходилось без статьи, в которой любовь к даме не именовалась бы бесовским наваждением и самая дама не считалась бы орудием сатаны, созданным для соблазна человека..» Все это потребовало принципиальных трансформаций, каковые и выпали на долю первого русского камерного поэта, каковым и был В.К. Тредиаковский.

В первой половине 30-ых годов восемнадцатого века Петербургская Академия наук издала данный перевод Изюминкой этого первого опыта поэтического литературного перевода было да и то, что в него вошли и личные амурные испытания Тредиаковского, не побоявшегося опубликовать столь новую для русской литературной традиции тему. Поэт не просто так снабдил собственный перевод предисловием, что направляться разглядывать как его литературный манифест.

Пэт считает, что литературное произведение направляться писать «несложным русским языком, другими словами каковым мы между собой говорим». Наряду с этим он растолковывает, из-за чего это нужно делать: «Первая: язык словенский у нас язык церковной; а сия книга мирская. Вторая: язык в этом веке у нас весьма черён; и многогие его отечественные просматривая не разумеют; а сия книга имеется сладкие любви, того для всем должна быть вразумительна.

Третия: которая вам покажется возможно самая легкая, но которая у меня идет за самую ответственную, другими словами что язык словенской сейчас жeсток моим ушам слышится, не смотря на то, что прежде этого не только я им писывал, но и говорил со всеми.» Данное высказывание свидетельствует не только об необыкновенном художественном чутье поэта, замечательно осознающим, что новое содержание литературного текста требует и новой стилистики, — но и об ориентации отечественного поэта на камерное направление в поэзии. И не смотря на то, что в течении собственного продолжительного и нелегкого творческого пути Тредиаковский обращался и популярному для того времени жанру оды, все же камерное направление в поэзии было для него ближе.

Вот из-за чего в 1735 году он публикует собственный трактат «Новый и краткий метод к сложению стихов русских».В нем он главный источник собственного метода видит в национальной, русской фольклорной традиции: «…воистину всю силу забрал этого нового стихотворения из самых внутренностей свойства отечественному стиху приличного: и буде желается знать, но мне надлежит заявить, что Поэзия отечественного несложного Народа к сему меня довела. Бесплатно, что слог ее очень не красный, от неискусства слагающих: но сладчайшее, приятнейшее, и вернейшее разнообразие со всеми значительными, в особливой поэзии (но очень краткостью и долготою слогов мерной), у отечественного несложного народа употребляемые, к примеру: тугой лук, бел шатер, и другие немногие подобные».

Данное высказывание светло говорит о том, что Тредиаковский ориентирован на тоническую природу русской народной поэзии (краткость и долготу), что и приводит его к стопной совокупности стихосложения. Наряду с этим он решительно не отказывается и от чужого опыта, не смотря на то, что и вычисляет его вторичным по отношению к национальной традиции: «Подлинно практически все знания, при стихе употребляемые, занял я у французской версификации; но самое дело у самой отечественной природной, старейшей оной простых людей поэзии… Я французской версификации обязан мешком, а древней российской поэзии всеми тысячью рублями».

Помимо этого в данном трактате представлены размышления автора о поэтических средствах, к примеру о постоянных эпитетах, каковые были характерной изюминкой устного творчества. Возможно по-различному трактовать сущность и значение предпринятого Тредиаковским начинания: и как переходный стих, полуреформу, и как настоящее открытие.

Но нельзя забывать о том, что он был, во-первых, первым, кто сдвинул с мертвой фактически точки реформирования русского и процесс становления стиха, а, во-вторых, его пристастие к хорею, о котором он говорит в собственном опыте, возможно растолковать, на отечественный взор, тем, что пишет об этом поэт по преимуществу камерного направления. Особенной же заслугой этого первого начинания есть мысль языковой разделении, принцип отбора слов в разных стихотворных жанрах. Так, тут создатель в первый раз говорит, что церковнославянский язык нужен для передачи « высоких мыслей».

творчество и Жизнь первого русского камерного поэта проходили в сложное время, в то время, когда, во-первых, в сознании русского читателя шел процесс перестройки. А во-вторых, политическая ситуация в Российской Федерации была очень противоречивой и не стабильной. Так, Тредиаковский жил и творил во время царствования столь различных правителей, как Анна Иоанновна, Елизавета Петровна, Петр Федорович и, наконец, Екатерина II.

И это не имело возможности не сказаться на его судьбе и творчестве. Он погиб во второй половине 60-ых годов восемнадцатого века, другими словами во время царствования Екатерины Алексеевны. Как раз во время правления данной «просвещенной» государыни он предпринял один из наиболее значимых стихотворных опытов — поэму «Телемахида», написанную новым для русской поэзии размером- гекзаметром.

Так он создал звуковую организацию русского гекзаметра и достиг в этом отношении громадного мастерства.

Не просто так позднее А. Н. Радищев посвятил анализу фонетики и ритмики данной поэмы целый трактат — «Монумент дактилохореическому витязю». Начинание в этом замысле Тредиаковсого оказали ответственное значение в предстоящей разработке русского гекзаметра в поэзии Жуковского, Гнедича, Дельвига. Но при жизни данный неповторимый опыт не только не взял должного признания, но был осмеян при дворе Екатерины, заставлявшей в качестве наказания на протяжении игры в вист прочесть строке из «Телемахиды».

Очень многое в поведении и характере Тредиаковского было непоследовательным а также забавным, многих он провоцировал на грубость а также побои. Но многие ужасные факты его творческого пути были связаны прежде всего с его опытами в области стиха, в попытке его реформировать и обозначить его лексические возможности. По окончании него становление русской поэзии пошло существенно легче и стремительнее.

Но и позднее в десятнадцатом веке отношение к Тредиаковскому не было онозначным.

Так В. Г. Белинский во второй половине 40-ых годов XIX века решительно отказывает ему в деле становления русской поэзии: «…все, что было сделано Тредиаковским, выяснилось неудачным, — кроме того его попытки ввести в русское стихотворство верные тонические метры…» Пара раньше смог дать объективную оценку начинаниям Тредиаковского А. С. Пушкин. В письме к И. И. Лажечникову в 1835 году, давая высокую оценку историческим романам Лажечникова, прочтенным, как пишет Пушкин, «с такою жадностию и с таким удовольствием», он однако неимеетвозможности не отметить отсутствия в них «исторической истины».

Особенно же это относится практически карикатурного изображения Тредиаковского: «За Василия Тредиаковского, соглашусь, я готов с вами поспорить. Вы оскорбляете человека, хорошего во многих благодарности и отношениях уважения отечественной». В статье о книге Радищева «Путешествие из Санкт-Петербурга в Москву» Пушкин снова возвращается к оценке заслуг и роли Тредиаковского: «Тредиаковский был, само собой разумеется, почтенный и порядочный человек.

Его филологические и грамматические изыскания весьма превосходны. Он имел о русском стихосложении широчайшие понятия… По большому счету изучение Тредиаковского приносит более пользы, нежели изучение других отечественных ветхих писателей». Это выделение личности первого поэта камерного направления представляется и на сегодня актуальным.

Пути же предстоящего развития русской поэзии не были но нормально-поступательными. Тот факт, что в русской поэзии соревновались и соперничали разные направления, сделали данный процесс существенно сложнее. И второй поэт данной эры, современник Тредиаковского, моложе его на 8 лет, представил в собственном поэтическом творчестве пути развития одного из самых популярных жанров новой русской поэзии-оды.

И имя ему М. В. Ломоносов.