Значение что делать? в истории литературы и революционного движения

Значение этого романа в истории русского движения сопротивления заключалось в первую очередь (*147) в хорошем, жизнеутверждающем его содержании, в том, что он явился книжкой судьбы для нескольких поколений русских революционеров. Отыщем в памяти, как в 1904 году В. И. Ленин быстро ответил на пренебрежительный отзыв о Что делать? меньшевика Валентинова: Отдаете ли Вы отчет, что рассказываете?.. Я заявляю: недопустимо именовать примитивным и посредственным Что делать?.

Под его влиянием много людей делались революционерами. Имело возможность ли это быть, если бы Чернышевский писал бесталанно и примитивно? Он, к примеру, увлек моего брата, он увлек и меня.

Он меня всего глубоко перепахал. Вместе с тем роман Что делать? сильно повлиял на развитие русской литературы в том смысле, что он никого из русских писателей не покинул равнодушным. Как замечательный бродильный фермент, роман привёл к писательской общественности России на размышления, споры, подчас на прямую полемику.

Отзвуки спора с Чернышевским прекрасно прослеживаются в эпилоге мира и Войны Толстого, в образах Лужина, Лебезятникова и Раскольникова в наказании и Преступлении Достоевского, в романе Тургенева Дым, в произведениях писателей революционно-демократического лагеря, в так называемой антинигилистической прозе.

Диалоги с проницательным читателем

В романе Что делать? Чернышевский делает ставку на читателя-приятеля, на человека, с доверием относящегося к направлению издания Современник, привычного с критическими и публицистическими произведениями писателя. Чернышевский использует в романе остроумный движение: он вводит в повествование фигуру проницательного читателя и иногда вступает с ним в диалог, выполненный иронии и юмора. Вид проницательного читателя очень сложен.

Время от времени это обычный консерватор, и в споре с ним Чернышевский даёт предупреждение все вероятные нападки на роман со стороны консервативной критики, как бы заблаговременно дает им отпор. Но время от времени это мещанин, человек с еще трафаретными вкусами и неразвитым умом. Его Чернышевский вразумляет и поучает, интригует, учит всматриваться в прочтённое, вдумываться в затейливый движение авторской мысли.

Диалоги с проницательным читателем являются необычной школой воспитания осознающего суть романа человека. В то время, когда дело, по мысли автора, сделано, он изгоняет проницательного читателя из собственного произведения.

Композиция романа

Роман Что делать? имеет весьма четкое и рационально продуманное композиционное построение. По наблюдению А. В. Луначарского, композицию рома-(*148)на организует диалектически развивающаяся авторская идея, движущаяся по четырем поясам: похабные люди, новые люди, сны и высшие люди. Посредством таковой композиции Чернышевский показывает свои размышления и жизнь над нею, собственный обдумывание ее в динамике, в развитии, в поступательном перемещении от прошлого через настоящее к будущему.

Внимание к самому процессу судьбы — характерная изюминка художественного мышления 60-х годов, обычная и для творчества Толстого, Достоевского, Некрасова.

Пожилые люди

Мир ветхих, либо похабных, людей у Чернышевского не един. В нем имеется две группы характеров, различия между которыми определяются различным образом судьбы. К первой группе принадлежат лица дворянского происхождения.

Склад их натур определяет лишенное трудовых баз паразитическое существование. Где праздность — в том месте и гнусность,- говорит в романе француженка Жюли. И вправду, для людей круга Сержа и Соловцева обычна пустота и призрачность жизненных заинтересованностей, психическая расслабленность и дряблость характеров. В противном случае относится Чернышевский к людям из второй, буржуазно-мещанской среды.

Жизнь заставляет их постоянным и напряженным трудом добывать средства к существованию.

Таково семейство Розальских с Марьей Алексевной во главе. В отличие от аристократов Розальская деятельна и предприимчива, не смотря на то, что труд ее принимает извращенные формы: все подчинено в нем заинтересованностям личной пользы, во всем видится эгоистический расчет. Кроме того дочери, вопреки воле матери удирающей к Лопухову, Марья Алексевна кричит вслед: Обокрала! И все же Чернышевский сочувствует ей и вводит в роман главу Похвальное слово Марье Алексевне.

Из-за чего?

Ответ на данный вопрос дается во втором сне Веры Павловны. Ей снится поле, поделённое на два участка: на одном растут свежие, здоровые колосья, на втором — чахлые всходы. Вы интересуетесь знать,- говорит Лопухов,- из-за чего из одной грязи родится пшеница такая белая, чистая и ласковая, а из второй грязи не родится? Узнается, что первая грязь — настоящая, по причине того, что на этом клочке поля имеется перемещение воды, а всякое перемещение — труд.

На втором же участке — грязь фантастическая, потому что он заболочен и вода в нем застоялась. Чудо рождения новых колосьев творит солнце: освещая и согревая собственными лучами настоящую грязь, оно вызывает к судьбе сильные всходы.

Но солнце не всесильно — на земле грязи фантастической ничего не родится и при нем. До недавнего времени не знали, как (*149) возвращать здоровье таким полянам, но сейчас открыто средство; это — дренаж: лишняя вода сбегает по канавам, остается воды какое количество необходимо, и она движется, и поляна приобретает действительность. После этого появляется Серж. Не исповедуйтесь, Серж! — говорит Алексей Петрович,- мы знаем вашу историю; заботы об излишнем, мысли о ненужном — вот земля, на которой вы выросли; эта земля фантастическая.

Потому, посмотрите вы на себя: вы от природы человек и не глупый, и весьма хороший, возможно, не хуже и не глупее нас, а к чему же вы пригодны, на что вы нужны? Сон Веры Павловны напоминает развернутую притчу. Мышление притчами — характерная изюминка духовной литературы. Отыщем в памяти, к примеру, евангельскую притчу о сеятеле и семенах, весьма любимую Некрасовым.

Ее последствия чувствуются и у Чернышевского. Тут создатель Что делать? ориентируется на культуру, на образ мысли демократических читателей, которым духовная литература знакома с детства. Расшифруем ее суть.

Ясно, что под грязью настоящей имеются в виду буржуазно-мещанские слои общества, ведущие трудовой образ судьбы, близкий к естественным потребностям людской природы. Потому-то из этого сословия и выходят все новые люди — Лопухов, Кирсанов, Вера Павловна.

Грязь фантастическая — дворянский мир, где отсутствует труд, где обычные потребности людской природы извращены. Перед данной грязью бессильно солнце, но всесилен дренаж, другими словами революция — такое коренное переустройство общества, которое вынудит дворянское сословие трудиться.

А до тех пор пока солнце вершит собственную творческую работу только над грязью настоящей, вызывая из ее среды новую поросль людей, талантливых двигать общество вперед. Что олицетворяет в сне-притче Веры Павловны солнце? Конечно же, свет разума, просвещение,- отыщем в памяти пушкинское: Ты, солнце святое, гори! Становление всех новых людей начинается с приобщения к этому источнику.

Намеками Чернышевский показывает , что это труды Людовика (не французского короля, как утешается Марья Алексевна!) — Людвига Фейербаха, германского философа-материалиста, это книги великих просветителей человечества — французских социалистов-утопистов. светлая красавица — и Дитя солнца, сестра собственных сестер, невеста собственных женихов, аллегорический образ любви-революции.

Чернышевский говорит, что солнце разумных социалистических идей оказывает помощь людям из буржуазно-мещанской среды относительно легко и скоро осознать подлинные потреб-(*150)ности людской природы, поскольку земля для этого восприятия подготовлена трудом. Наоборот, глухи к солнцу для того чтобы разума те публичные слои, нравственная природа которых развращена паразитическим существованием.

Новые люди

Что же отличает новых людей от похабных, типа Марьи Алексевны? Новое познание людской пользы, естественное, неизвращенное, соответствующее природе человека. Для Марьи Алексевны выгодно то, что удовлетворяет ее узкий, неразумный мещанский эгоизм.

Новые люди видят собственную пользу в другом: в публичной значимости собственного труда, в удовольствии творить добро вторым, приносить пользу окружающим — в разумном эгоизме.

Мораль новых людей революционна в собственной глубинной, внутренней сути, она всецело отрицает и разрушает официально признанную мораль, на устоях которой держится современное Чернышевскому общество — мораль долга и жертвы. Лопухов говорит, что жертва — это сапоги всмятку. Все поступки, все дела человека лишь тогда по-настоящему жизнеспособны, в то время, когда они совершаются не по принуждению, а по внутреннему влечению, в то время, когда они согласуются с убеждениями и желаниями.

Все, что в обществе совершается по принуждению, под давлением долга, в конечном итоге выясняется неполноценным и мертворожденным. Такова, к примеру, дворянская реформа сверху — жертва, принесенная высшим сословием народу.

Мораль новых людей высвобождает творческие возможности людской личности, весело понявшей подлинные потребности натуры человека, основанные, по Чернышевскому, на инстинкте публичной солидарности. В согласии с этим инстинктом Лопухову приятно заниматься наукой, а Вере Павловне приятно копаться с людьми, заводить швейные мастерские на разумных и честных социалистических началах.

По-новому решают новые люди и роковые для человечества проблемы и любовные проблемы домашних взаимоотношений. Чернышевский уверен, что главным источником интимных драм есть неравенство между женщиной и мужчиной, связь между мужчины и женщины. Эмансипация, сохраняет надежду Чернышевский, значительно изменит сам темперамент любви.

Провалится сквозь землю чрезмерная сосредоточенность дамы на амурных эмоциях.

Участие ее наравне с мужчиной в публичных делах снимет драматизм в амурных отношениях, а вместе с тем сотрёт с лица земли чувство ревности как сугубо эгоистическое по собственной природе.

Новые люди в противном случае, менее болезненно разрешают самый драматический в людских отношениях конфликт амурного треугольника. Пушкинское как дай вам Всевышний любимой быть вторым делается для них не исключением, а повседневной нормой судьбы. Лопухов, определив о любви Веры Павловны к Кирсанову, добровольно уступает дорогу собственному приятелю, сходя со сцены.

Причем со стороны Лопухова это не жертва — а самая удачная польза. В конечном итоге, произведя расчет польз, он испытывает весёлое чувство удовлетворения от поступка, что доставляет счастье не только Кирсанову, Вере Павловне, но и ему самому. Нельзя не дать должное вере Чернышевского в бесконечные возможности людской природы.

Подобно Достоевскому, он уверен, что человек на Земле — существо незаконченное, переходное, что в нем заключены большие, еще не раскрывшиеся творческие потенции, которым суждено реализоваться в будущем. Но в случае если Достоевский видит пути раскрытия этих возможностей в религии и не без помощи высших сил благодати, стоящих над человечеством, то Чернышевский доверяется силам разума, талантливого пересоздать природу человека. Само собой разумеется, со страниц романа веет духом утопии.

Чернышевскому приходится разъяснять читателю, как разумный эгоизм Лопухова не стал жертвой принятого им решения. Автор очевидно переоценивает роль разума во всех действиях и поступках человека. От рассуждений Лопухова отдает рассудочностью и рационализмом, осуществляемый им самоанализ вызывает у читателя чувство некоей придуманности, неправдоподобности поведения человека в той ситуации, в какой Лопухов был.

Наконец, нельзя не подметить, что Чернышевский облегчает ответ тем, что у Лопухова и Веры Павловны еще нет настоящей семьи, нет ребенка. Много лет спустя в романе Анна Каренина Толстой даст опровержение Чернышевскому ужасной судьбой основной героини, а в мире и Войне будет оспаривать чрезмерную увлеченность революционеров-демократов идеями женской эмансипации.

Но так или иначе, а в теории разумного эгоизма храбрецов Чернышевского имеется неоспоримая привлекательность и очевидное рациональное зерно, в особенности серьёзное для русских людей, столетиями живших под сильным давлением самодержавной государственности, сдерживавшей инициативу и подчас гасившей творческие импульсы людской личности. Мораль храбрецов Чернышевского в известном смысле не (*152) утратила актуальностии в отечественные времена, в то время, когда упрочнения общества направлены на пробуждение человека от безынициативности и нравственной апатии, на преодоление мертвого формализма.

Особый человек

Новые люди в романе Чернышевского — посредники между похабными и высшими людьми. Рахметовы — это вторая порода,- говорит Вера Павловна,- они сливаются с неспециализированным делом так, что оно для них необходимость, наполняющая их жизнь; для них оно кроме того заменяет личную судьбу. А нам, Саша, недоступно это. Мы — не орлы, как он.

Создавая образ опытного революционера, Чернышевский также заглядывает в будущее, во многом опережая собственный время.

Но характерные особенности людей этого типа автор определяет с максимальной для его времени полнотой. Во-первых, он показывает процесс становления революционера, расчленяя жизненный путь Рахметова на три стадии: теоретическая подготовка, практическое приобщение к судьбе народа и переход к опытной революционной деятельности. Во-вторых, на всех этапах собственной жизни Рахметов действует с полной самоотдачей, с безотносительным напряжением физических сил и духовных.

Он проходит воистину богатырскую закалку и в умственных занятиях, и в практической судьбе, где в течение нескольких лет выполняет тяжелую физическую работу, снискав себе прозвище легендарного волжского бурлака Никитушки Ломова. И сейчас у него пропасть дел, о которых Чернышевский намерено не распространяется, дабы не дразнить цензуру.

Основное отличие Рахметова от новых людей содержится в том, что обожает он возвышенней и шире: не просто так для новых людей он самую малость страшен, а для несложных, как горничная Маша, к примеру,- собственный человек. Сравнение храбреца с орлом и с Никитушкой Ломовым в один момент призвано выделить и широту воззрений храбреца на судьбу, и предельную близость его к народу, чуткость к пониманию первостепенных и самых насущных людских потребностей. Эти качества превращают Рахметова в историческую личность. Громадна масса честных и хороших людей, а таких людей мало; но они в ней — теин в чаю, букет в добропорядочном вине; от них сила и запах; это цвет лучших людей, это двигатели двигателей, это соль соли почвы.

Рахметовский ригоризм нельзя путать с жертвенностью либо самоограничением. Он принадлежит к той породе людей, для которых великое общее дело значимости (*153) и исторического масштаба стало высшей потребностью, высшим смыслом существования. В отказе Рахметова от любви не чувствуется никакого показателя сожаления, потому что рахметовский разумный эгоизм масштабнее и полнее разумного эгоизма новых людей.

Вера Павловна говорит: Но разве человеку,- такому как мы, не орлу,- разве ему до вторых, в то время, когда ему самому весьма не легко? Разве его занимают убеждения, в то время, когда его мучат его эмоции? Но тут же героиня высказывает желание перейти на высшую ступень развития, которой достиг Рахметов. Нет, необходимо личное дело, нужное дело, от которого зависела бы личная судьба, которое… для всей моей судьбы было бы ответственнее всех моих увлечений страстью… Так раскрывается в романе возможность перехода новых людей на ступень высших, выстраивается преемственная связь между ними.

Но одновременно с этим Чернышевский не вычисляет ригоризм Рахметова нормой повседневного людской существования. Такие люди необходимы на крутых перевалах истории как личности, вбирающие в себя общенародные потребности и глубоко ощущающие общенародную боль. Вот из-за чего в главе Перемена декораций женщина в трауре сменяет собственный костюм на подвенечное платье, а рядом с нею выясняется человек лет тридцати.

Счастье любви возвращается к Рахметову по окончании свершения революции.