Линеарная концепция истории

Линеарная концепция истории высказывает идею прямолинейности публичного развития и связана применением образа либо фигуры линии в историческом объяснении. Сама по себе прямолинейность не показывает четко направления раз- вития; вероятно развитие и вперед, и назад , а также вбок. Тут основное — не само направление, а твёрдое, постоянное, выстраиваемое в линию следова- ние в один раз принятому направлению.

В контексте развития, которое привычно ассоциируется с переходом от несложного к сложному, от низшего к высшему, от ветхого к новому и т.п., прямолинейность получает четко выраженную устрем- ленность вперед, к будущему.

Прямая линия исторического развития — как она настояща? Не выдумка ли это досужего ума исследователей? Непредвзятое знакомство с историческими фактами может привести к противоположному образу — кривая, кроме того ломаная линия.

Прямое эмпирическое наблюдение событий, охватывае- мых судьбой одного поколения, подсказывает тот же образ, ту же историческую конфигурацию. Вправду, прямым движение истории назвать никак запрещено.

Наровне со спокойным, успешным, плавным течением, периодами крутого и стремительного комплекта высоты (они смогут быть представлены отрезками прямой линии) в истории большое количество отступлений, попятных и боковых перемещений, зигзагов, провалов и пр.

Выше уже говорилось, что не все, происходящее в истории, имеется история. Уточним это положение: эмпирически обобщаемая, фактографически воображаемая история — это также еще не вся история. Она богата разными глубинными токами, подспудными перемещениями, причудливыми, неожиданными по собственной сочетаемости и направ- ленности.

Но и ими нельзя ограничиться: многочисленность, разность (различность) не смогут быть самодостаточными. История про- должается в том (и это основное), что стягивает, сводит воедино, завершает все ее элементы, уровни, связи (те же токи, перемещения и т.д.). На этом пути она обретает целостность, растет в целое и лишь в первый раз конституируется.

Само собой разумеется, познание данного процесса возможно различным.

Но для нас он видится как нарастание и вызревание определенной тенденции, осевого, центростремительного направления развития. Тенденция сглаживает и спрямляет угловатость и фактическую кочковатость жизненного материала истории и в пределе дает нам прямую линию.

Следовательно, последнюю возможно разглядывать как форму упрощения, итог идеализации настоящего исторического процесса. Но будем помнить, что идеализация и упрощение тут также настоящи, исторически предметны. Теоретическое, умозрительное начало присоединяется к ним как бы на последнем этапе, для полноты картины, дабы протянуть в будущее, до предела в полной мере связи и реальные процессы.

В противном случае говоря, идеализация и упрощение в историческом познании являются продолжением и отражением идеализации и процессов упрощения в самой истории. Исходя из этого возможно заявить, что отечественная прямая линия приподнимается над исходным, фактическим разнообразием истории, но отнюдь не отрывается от него.

В случае если эта прямая линия представляет собой последовательное нарастание совершенства, подъем на все новые и новые, более большие уровни развития, реализующего к тому же определенные человеческие цели, то ее именуют линией прогресса, прогрессивной эволюции общества. В этом смысле прямолинейность публичного развития отождествляется с его прогрессивностью. Такова по крайней мере традиция.

И не доверять ей у нас нет никаких оснований — ни по форме, ни по существу.

Из этого ясно, из-за чего линеарная концепция истории будет рассматриваться в будущем как концепция прогрессивного развития общества. Сдвиг неприятности, на отечественный взор, в полной мере естественный, но его стоит прокомментировать в связи с обширно распространенным негативным отношением к самому феномену прогресса.

Очень репрезентативен тут С.Л.Франк: Вера в прогресс, в неустанное и постоянное совершенствование человечества, в неуклонное, без падений и остановок, восхождение его на высоту хороша и разума, — эта вера, которая воодушевляла множество людей в продолжение последних двух столетий, на данный момент разоблачена в собственной несостоятельности с таковой очевидностью, что нам остается лишь удивляться наивности поколений, ее разделявших [36, с.93]. Да, прогресс в наше время не в моде, более того, он старомоден.

О нем говорят сейчас без всякого энтузиазма, как о пережитке прошлого, утопии и иллюзии настоящего будущего. Актуально, на слуху сейчас иное: кризис цивилизации, деградация морали, выживание человечества и т.п. И все же, думается, неспециализированная обстановка не столь однозначна, не так мрачна и неисправима, как ее пробуют представить.

Прогрессисты еще остались, вера в прогресс так же, как и прежде движет многими людьми. Обвинение в наивности не останавливает; значительно чаще оно воспринимается как указание на то, что ни автоматизма, ни гарантированности в прогрессе самом по себе нет, что его атрибутивность людской бытию необходимо всегда воспроизводить, поддерживать, усиливать. Словом, за прогресс нужно бороться.

Но прежде в него необходимо верить. По большому счету наивная вера в прогресс — один из источников, и важный, его настоящего исторического существования. Наивность поколений, веривших в прогресс, вправду заставляет удивляться, но лишь в том смысле, в каком удивление — начало, исток философствования.

Намеченный выше сдвиг неприятности прекрасно согласуется кроме этого с нашим метапаттерновым подходом к истории.

А при его применении не имеет значение, с какого именно конкретно отрезка истории — прошлого, на- стоящего либо будущего — мы начинаем. Основное тут второе — возможность (как раз возможность) последующего перехода от части к целому, целому истории, конечно. К тому же реализация возможности возможно тут и чисто теоретической — достаточно ло- гической концептуальной состоятельности и последовательности: на уровне первоначал либо правил бытия (а метапаттерны как раз из их последовательности) практика и теория исторически континуальны.

Итак, линеарность истории, выступающая в форме ее прогресса. Нужно заявить, что линеарность и, в особенности, прогресс показались на культурном горизонте относительно поздно. Античность (вся, не только греко-рим- ская) их не знала.

Но, не совсем так. Линеарность в культурном символизме античности находилась, но в очень своеобразном виде — как последовательное удаление, неизбежный отход от идеалов и ценностей так именуемого золотого века. Другими словами это был не прогресс, а регресс, либо прогресс, обращенный в прошлое, направляемый его нисходящей логикой.

Возможно сообщить: прогресс к нехорошему по аналогии с тем, что имеют в виду, в то время, когда говорят, что заболевание прогрессирует.

Как заметил один проницательный исследователь античности, обычный грек был назад наблюдающим животным; будущее для него было целой неопределенностью, выдержать кото- рую он имел возможность только одним методом — уподобляя будущее прошлому.

Одновременно с этим необходимо подчеркнуть, что по культурному пространству античности рассеяно много мыслей, образов, представлений, каковые несложно подвести под понятие прогресса. Но концепции прогресса не было. Мифологический традиционализм древней культуры исключал формирование таковой мыслительной традиции.

В дан- ной связи приведем одно весьма характерное рассуждение Марка Аврелия (а это, кстати, уже поздняя античность): В некоем смысле человек, проживший сорок лет, в случае если лишь он не лишен разума, видел все, что было и что будет, потому что все одно да и то же.

Не знали концепции, либо теории, прогресса и в средние века. Господство религиозного мировоззрения, столь характерное для того времени, было несовместимо с идеей прогресса.

В действительности, нереально совместить первородную безнравственность человека, земную юдоль его бытия, слабость его перед лицом судьбы с этими измерениями прогресса, как историческая самодеятельность людей, творческое выстраивание человеком собственной жизненной линии, возможность пускай медленного, но человечества и неуклонного совершенствования человека. Либо попытайтесь совместить, скажем, последовательность и кумулятивность прогрессивной внутренней трансформации общества с неожиданным (в любое время) вмешательством в данный процесс трансцендентной силы, длани Господней.

Возможно было бы назвать линией прогресса христианско-религиозное перемещение к спасению, если бы оно (спасение) вытекало из естественно-исторической эволюции общества, являлось делом рук людских, а не было подарком небес, чем-то не от мира этого. То же возможно сообщить и о хилиастической идее ожидания Царства Божия на земле: снова чудотворная трансценденция, божественное вмешательство в естественный движение собы- тий, в дела земные, человеческие.

Вера в прогресс утверждалась в борьбе против религиозной веры за духовную эмансипацию человека. Чистилищем для нее были XVI и особенно XVII вв. — время активного наступления на схоластику, ее догматические правила, авторитета и вытеснения традиции как параметров истины, время становления умелого естествознания, социальной институционализации науки, все более широкого обще- ственного признания ее сокровищ, идеалов и норм.

Это было кроме этого время упрочения идей гуманизма, социального оптимизма, мироустроительного активизма, светского мировоззрения, личного достоинства и индивидуальной ценности человека. Наконец, на это же время приходятся две наибольшие буржуазно-демократические революции: нидерландская (финиш XVI в.) и британская (середина XVII в.). Обозначая возможность иного публичного устройства, они рвали с авторитетом и традицией уже не только в теории, но и на практике, в первую очередь в социально-политической сфере.

Успех идеи прогресса, ожиданий и соответствующих настроений пришелся на XVIII в. Это был век просвещения, разума, веры в великую освободительную миссию науки, научного знания. В активе XVIII в. — Великая французская революция, открывшая господства капитализма и эпоху утверждения, пожалуй, самой динамичной публичной совокупности.

Как справедливо отмечали Энгельс и Маркс, постоянные перевороты в производстве, постоянное потрясение всех публичных взаимоотношений, движение и вечная неуверенность отличают буржуазную эру от вторых [22, т.4, с.427]. Убедительным свидетельством исторического динамизма (и в этом смысле прогресса) нового публичного строя стал промышленный переворот, т.е. переход от мануфактурно-ручного к фабрично-машинному производству. (Кстати, во Франции он начался сразу после революции.) О прогрессе в XVIII в. писали многие: Вольтер, Дидро, Даламбер и др. Но полнее и глубже вторых в этом вопросе был, без сомнений, Ж.А.Н.Кондорсе.

Прогресс человечества, общества видится французскому мыслителю Ж.А.Н.Кондорсе (1743 — 1794) как прогресс людской разума. По большому счету разум, знания, науки, просвещение являются для него мерилом публичного развития, его бродильными дрожжами, его катализатором. Они захватывают и покоряют своим динамизмом все элементы людской бытия, все системы, университеты, связи и события публичной судьбе людей.

Нет ничего, что в силах продолжительно противостоять им: с их помощью любое препятствие непременно преодолевается. В конечном итоге разум есть основанием исторического единства истины, добродетели и счастья. …Природа, — пишет Кондорсе, — неразрывно связала прогресс просвещения с прогрессом свободы, до- бродетели, уважения к естественным правам человека [18, с.12]. Разум — лучшее средство борьбы с суевериями и предрассудками, в частности теми, каковые возводят все правила поведения, все истины к воззрениям древних, к опыту прошедших столетий.

Само собой разумеется, не всегда прогресс разума ведет общество к добродетели и счастью. Результатом активности разума являются не только истины, но и кое-какие заблуждения. Обстоятельства последних направляться искать в неустранимой, неизменно существующей диспропорции в это же время, что он (разум — П.Г.) определит и хочет, и тем, что он считает необходимым знать [18, с.13], а также в расхождении между их чистотой и обширностью знаний [там же, с. 39].

К тому же любая эра осложняет работу разума собственными естественными, с необходимостью появляющимися предрассудками, т.е. тем, что люди сохраняют по Кондорсе заблуждения собственного детства, собственной отчизны, собственного века еще продолжительное время по окончании усвоения всех истин, нужных для разрушения этих заблуждений [там же, с. 13].

Прогресс разума, наук обусловливает прогресс индустрии. Но данный прогресс, по Кондорсе, двусторонний: прогресс индустрии со своей стороны активизирует научный поиск, ведет к новым успехам и истинам. Обоюдное влияние прогресса промышленности и прогресса наук причисляется философом к самые деятельным, самые могущественным обстоятельствам совершенствования людской рода [18.С.250].

Разум — двигатель публичного прогресса. Источником же его собственной активности, в соответствии с Кондорсе, есть потребность в новых идеях либо новых ощущениях [18, с.42]. Прогресс — итог развития личных свойств человека, он настоящ и отмечается только относительно массы индивидов, применительно ко всем участникам общества.

Результат исторически кумулятивен, а исходя из этого разворачивается в цепочку связанных между собой результатов: …итог, обнаруживаемый в любой момент, зависит от результатов, достигнутых в предшествующие моменты, и воздействует на тс, каковые должны быть достигнуты в будущем [18, с.5]. Из этого, кстати, направляться методологическое правило последовательного наблюдения людской общества в разные эры, каковые оно проходит [там же].

На его базе мы обнаруживаем и познаем прогресс. Оно же выводит нас на единство человечества как многообразия культур, наций, народов. Потом, в соответствии с Кондорсе, прогресс закономерен, подчинен неспециализированным законам развития.

Практически это законы развития человече- ских свойств, каковые в прогрессе находят собственный естественное завершение, обобщение либо укрупнение. В следствии законом делается сам прогресс.

Прогресс как закон однозначен в том, что нет …никакого предела в развитии людских свойств, что свойство человека к совершенствованию вправду бесконечна, что удачи в этом совершенствовании отныне свободны от какой бы то ни было силы, хотящей его остановить, имеет собственной границей лишь продолжительность существования отечественной планеты, в которую мы включены природой [18, с.5]. Прогресс, по мысли Кондорсе, может иметь различную скорость, но ни при каких обстоятельствах развитие не отправится вспять [там же, с.6].

Линию прогресса людской разума, человечества Кондорсе расчленяет на 10 исторических этапов, либо эр. Первая эра — исходная ступень цивилизации. Общество представлено тут семьями, каковые со своей стороны объединены в племена.

От сообщества животных такое общество отличается мастерством строить жилища, изготовлять оружие и домашнюю ут- варь, умением продолжительно хранить пищу, делать ее нужные запасы.

Рыболовство и охота, частично собирательство — ос- новные виды жизнсобеспечивающей деятельности людей. Из наблюдений и размышлений, представляющихся всем людям, а также привычек, которых они придерживаются в течение собственной совместной жизни [18, с.20], рождается язык. Появляются первые политические учреждения.

Наука данной эры ограничена начальными познаниями в области астрономии и знакомством с некоторыми целебными травами. Она окружена плотной стеной предрассудков и заблуждений, искажена примесью суеверия. На эту же эру приходится зарождение университета духовенства (шаманы, волшебники), что, как пишет Кондорсе, оказывал на перемещение разума противоположные влияния, ускоряя удачи просвещения и распространяя одновременно с этим заблуждения [там же, с.22].

Вторая эра характеризуется переходом от пастушеского состояния к земледелию. Труд делается более производительным, жизнь — более обеспеченной и надёжной. Появляется досуг, так нужный для развития людской разума.

Появляется имущественное неравенство. Смягчаются нравы: рабство дам делается менее ожесточённым [18, с.25]. Появляются деньги, расширяется торговля. Отмечается некий прогресс в области науки (медицина и астрономия).

В один момент совершенствуется мастерство вводить в заблуждение людей, дабы их легче эксплуатировать, дабы поработить их воззрение авторитетом, основанным на наивных надеждах и страхе [там же, с.27].

Третья эра охватывает прогресс земледельческих народов до изобретения письменности. Она характеризуется предстоящим развитием публичного разделения труда, вместе с ним и классовой дифференциации общества. Появляются города как центры административной и судебной правительства.

С большим трудом, но создаются новые формы национального устройства, названные потом республиками.

завоевания и Войны, которых так много в это время, пагубно воздействуют на развитие ремесел, но в один момент содействуют их совершенствованию и распространению. Профессия шарлатанов и первых колдунов наследуется кастой жрецов. Обман со стороны жреческого сословия, сознательное насаждение ими невежества среди народа — существования религии и основная причина возникновения, считает французский просветитель.

Четвертая эра — прогресс людской разума в Греции до времени разделения наук в век Александра. Греция, отмечает Кондорсе, отличается от других стран и государств в первую очередь тем, что наука тут не стала наследственной профессией и занятием особенной, замкнутой касты людей. многообразие и Свобода научного поиска в соединении с политической, либо полисной, свободой в Греции снабжают стремительный прогресс людской разума.

Развиваются культура теоретизирования, мастерство наблюдения фактов. Особенного прогресса, либо совершенства, в Греции достигают красивые искусства. Но без заблуждений, суеверий и предрассудков не обходятся и тут.

Убедительное тому подтверждение — смерть Сократа. Она — первое правонарушение, которое породила борьба между суеверием и философией [18, с.59].

Эта борьбапо мнению Кондорсе, не будет прекращаться до тех пор, пока не переведутся на земле священники либо цари.

Пятая эра — период, в то время, когда случился прогресс наук от их разделения до их упадка. Подходит к концу время, в то время, когда философия отождествляла себя со всеми науками, с наукой как такой. В независимые дисциплины выделяются все новые и новые отрасли знания.

Множится число философских направлений и школ.

Их борьба между собой возвышает и в один момент подрывает науку, потому что распространяются скептическое отношение к уже доказанным истинам, мания обособиться необычными воззрениями, бессмысленности и чувство тщеты всех познавательных упрочнений человека. Самое значи- тельное событие данной эры — политическое господство Рима, Римской империи.

Соединение под одной крышей столь различных и большое количество- численных народов содействовало более широкому и равномерному распространению просвещения [18, с.89]. В пятую эру происходит загнивание и медленное внутреннее умирание еще сравнительно не так давно таковой могущественной Римской империи, сопровождающееся (и не просто так) возвышением и распространением христианской религии: …торжество христианства, — отмечает Кондорсе, — было знаком философии и полного упадка наук [18, с.94].

Шестая эра ограничена упадком просвещения до его восстановления ко времени крестовых походов. Тут выделяются две части: Восток и Запад. На Западе упадок более стремительный и более полный, но наконец-то снова появляется свет разума, дабы уже ни при каких обстоятельствах не погаснуть.

На Востоке упадок более медленный и менее полный, но просвещения и перспектива разума выглядит более чем призрачной.

Варвары, уничтожившие Рим, отличаются свирепой жестокостью и невежеством нравов. Но среди уничтоженного и стёртого с лица земли ими имеется и рабство, которое позорило красивую судьбу ученой и свободной страны [18, с.101]. Рабство сменяется крепостничеством.

Оно осуждается христианским принципом общего братства. Одновременно с этим религия с ее невежеством, суеверием, фанатизмом и нетерпимостью угнетает все проявления гражданской судьбе. Народ стонет под тройной тиранией — королей, духовенства и полководцев [18, с.105].

Седьмая эра ведет отсчет от первых удач наук во время их восстановления на Западе до изобретения книгопечатания. В атмосфере нелепых суеверий, лицемерия и нетерпимости духовенства, на фоне религиозных войн и костров инквизиции исследования и дух свободы все-таки прогрессирует. Подавленный в одной стране, он оживает и подпольно распространяется в второй.

Предрассудки злобно и тайно высмеиваются. Свобода мыслить питается презрением к суевериям, ханжеству и лицемерию, протестом в пользу прав разума.

Крестовые походы с их энтузиазмом завоевания святых мест расширяют кругозор завоевателей, внушают им индифферентизм к религи- озным верам. Крестовые походы, — отмечает Кондорсе, — предпринятые во имя суеверия, послужили для его разрушения [18, с. 120]. Но разум все еще не свободен. Книги изучаются более природы, а воззрения древних лучше, чем явления вселенной [18, с. 126].

Авторитет людей так же, как и прежде выше авторитета разума. Начинается производство. Появляются бумажные фабрики и ветряные мельницы, компас, благодаря которому совершенствуется мастерство мореплавания.

Порох создаёт переворот в воен- ном деле.

Восьмая эра начинается с изобретения книгопечатания и длится до периода, в то время, когда науки и философия скинули иго авто- ритета. Книгопечатание, считает Кондорсе, — эпохальный предел в развитии людской рода. С этого времени прогресс делается неудержимым и совсем необратимым.

Печатная книга причиняет смертельный удар по кастовости и замкнутости науки.

открытия и Факты с ее помощью становятся дешёвыми всем, кто может просматривать. Восьмая эра — эра великих географических открытий. Человек получает возможность изучить целый земной шар, все страны и на- роды.

Действительно, делает он это не только под влиянием добропорядочного любопытства, мужества и отваги, но и низкой, ожесточённой жадности, тупого и дикого фанатизма.

Нехристиане не будут считаться людьми и варварски истребляются. братства людей и Идея равенства всех климатов еле пробиваетсебе дорогу.

Реформация во главе с Лютером начинает освобождать от папского ига европейские народы, отказываясь от исповеди, индульгенции, безбрачия священников и институтов монашества, она очищает мораль и сокращает развращенность нравов. Но дух религиозного реформаторства не до конца последователен и свободен. Разуму так же, как и прежде отказывают в полной свободе, не смотря на то, что пределы, ему полагаемые, становятся менее стеснительными.

Философы учат тому, что свобода имеется благо неотчуждаемое, что отношения между королями и народами, их обоюдные права и обязанности должны определяться публичным соглашением. природа и Разум начинают претендовать на роль единственных учителей и авторитетов человечества. Поразительные удачи делает наука.

Галилей, Коперник, Кеплер — эти имена говорят сами за себя. Зарождается дух критики, без которого наука — не наука. В науку внедряются наблюдение, опыт, вычисления.

Результат разглядываемой эры: разум еще не свободен, но он уже знает, что создан для свободы.

Девятая эра начинается от Декарта, а завершается образованием французской республики. Разум совсем разбивает собственные цепи [18, с. 160]. Остаются ограничения, которые связаны с самой организацией отечественного ума и сопротивлением, которое природа положила в предмет отечественного познания.

Законы гарантируют личную и гражданскую свободу. Человек уже точно не раб, не смотря на то, что вправду свободным ему еще предстоит стать. промышленности и Дух коммерции смягчает нравы.

Религиозная нетерпимость теряет собственную гнев. Распространение просвещения получает невиданные ранее масшта- бы. мнение и Решение большинства поднимаются на уровень признака истины и критерия обязательности, которая имела возможность бы быть принята всеми без нарушения равенства [18, с. 164].

Делается более очевидной сообщение любого равенства с тем, что сама природа наделила всех людей равными правами. Обеспечение каждому его естественных прав делается единственно нужной политикой. Из самой природы отечественной чувственности философы выводят неизменные и нужные законы справедливости.

Исчезает унижение разума перед образом сверхъестественной веры [18, с. 175]. Новая философия разоблачает все тирании и преступления фанатизма, все то, что носит темперамент угнетения, жестокости, варварства.

Ее лозунги — разум, терпимость, человечность. На данной земле философия неизбежно сталкивается с невежеством и развращённостью правительства и делается идейной вдохновительницей революции. Сначала американской, а позже и французской.

Картина прогресса науки делается еще более яркой и панорамной. Образ Ньютона по праву выдвигается в ее центр. Удачи наук разрушают предрассудки и изощряют человеческий ум. Нет ни одной религиозной совокупности, ни одной сверхъестественной нелепости, — отмечает Кондорсе, — которая не основывалась бы на незнании законов природы [18, с. 208 — 209].

не меньше впечатляющи результаты развития красивых искусств: музыки, живописи, литературы. Но большинство людей так же, как и прежде коснеет в предрассудках, суевериях, невежестве. А ведь успех каждого открытия, любой новой теории, думает Кондорсе, измеряется в конечном итоге той пользой, которую они доставляют массе людской рода.

Масштаб весов, по Кондорсе, имеется масштаб прогресса, разума, справедливости, тот предел, по которому лишь и возможно делать выводы о настоящем совершенствовании человечества. Десятая эра отводится французским просветителем будущему прогрессу людской разума. Улучшение состояния людской рода, согласно точки зрения Кондорсе, будет осуществляться в трех ос- новных направлениях: уничтожение неравенства между нациями, прогресс равенства между разными классами того же народа, наконец, настоящее совершенствование человека [18, с.221].

В самой природе вещей никаких пределов отечественным надеждам на прогресс нет. Развитие отсталых народов, высказывает предположение философ, будет, возможно, более стремительным и происходить с меньшими издержками, потому, что они смогут воспользоваться плодами прогресса и просвещения могущественных европейских наций. Со стороны последних направляться ожидать уважения к независимости не сильный стран, доброго отношения к их нищете и невежеству.

Кондорсе большое количество говорит о равенстве, одновременно с этим не будучи приверженцем уничтожения всякого неравенства. С его точки зрения, ко- нечные обстоятельства неравенства естественны и нужны; они коренятся в очевидном различии свойств людей, которое благопри- ятствует прогрессу цивилизации. Всецело уничтожать социальные следствия естественного неравенства людей нелепо и страшно.

Идя на это, человек рискует открыть еще более обильные источники неравенства, нанести правам людей еще более сильные и гибельные удары. Уничтожать, уменьшать, смягчать, в соответствии с Кондорсе, необходимо лишь непомерно разросшееся социальное неравенство. Оно вправду принижает и угнетает человека, создавая тем самым пре- пятствия на пути целостного развития общества, его прогресса.

Уменьшая социальное неравенство, неравенство достатка, социального обеспечения (при наследства и без него), образования, человек в чем-то сможет смягчить и естественное неравенство метод- ностей, по крайней мере не допустить его упрочнения. Настоящее равенство достигается тогда, в то время, когда различия в талантах и знаниях не строят барьеров между людьми, не мешают им вольно общаться и осознавать друг друга. Такое равенство устанавливается лишь в развитом, просвещенном обществе, между просвещенными и свободными людьми.

Как и в прошлом, будущий прогресс человечества будет обеспечиваться в первую очередь бесконечным развитием наук: математиче- ских и физических, служащих удовлетворению отечественных первичных, несложных потребностей; моральных и политических, призванных оказывать воздействие на мотивы, каковые руководят поступками и нашими чувствами [18, с.246]. Будущее принесет с собой равенство полов.

Люди начнут рассматривать войну как величайшее правонарушение. Народы определят, что они не смогут стать завоевателями, не утратив собственной свободы [там же, с.248]. Средняя длительность судьбы будет беспрерывно возрастать. Нас ожидает много других необычных вещей.

Кондорсе горячо верил в то, что настанет время, в то время, когда солнце будет освещать почву, населенную лишь свободными людьми, не признающими другого господина, не считая собственного разума [18, с.227 — 228]. Что ж, вероятно. Будем сохранять надежду на это.

В XIX в. самые приметными фигурами в теории и проблеме прогресса были О.Конт и Г.Спенсер.

Для О.Конта (1798 — 1857), основателя позитивизма, отца социологии, прогресс был одним из самых увлекательных и исследовательски притягательных феноменов людской бытия. Прогресс выступал в качестве наиболее значимого ориентира всех его научных притязаний и творческих исканий.

Концепция прогресса есть базисной в контовской социологии. И не только в силу личных научных предпочтений и пристрастий, а в первую очередь вследствие того чтопо мнению французского мыслителя, прогресс — это основной принцип людской общества [47, с.67]. Конт уверен в том, что все элементы, характеристики, связи его хорошей социологии смогут быть суммированы либо синтезированы в девизе Прогресс и Порядок.

Контекст, либо горизонт, целого у этого девиза предельно широкий — движения и всеобщая коррелятивность существования в мире. Она различима уже в нежи- вой природе, но особенно заметной делается в живой. В социологии, — пишет Конт, — эта корреляция принимает следующую фор- му: Порядок — условие всякого Прогресса; Прогресс — постоянно цель Порядка [47, с.116].

В противном случае говоря, прогресс для основателя позитивизма имеется не что иное, как развитие порядка, как порядок, ставший очевидным.

Сама природа, ее внутренний порядок, считает он, содержит в себе зародыш всякого вероятного прогресса. Механизм его роста либо развития в целое — эволюционная последовательность, т.е. укорененность любого явления в прошлом и его продолжение, как минимум собственными следствиями, в будущем. Любая социальная инновация имеет собственные корни в прошлом; от самых примитивных этапов в жизни дикаря тянется цепочка всех последующих улучшений [там же].

По существу прогресс у Конта сходится с социальной динамикой, которая со своей стороны распадается на три стадии: теологическую, метафизическую и хорошую. Три стадии социальной динамики — это, в противном случае говоря, три исторические эры в развитии людской общества. Базой развития, по Конту, есть прогресс людской разума, человеческого духа.

Исходя из этого три указанные стадии,либо эры, возможно с полным основанием назвать тремя ступенями умственной эволюции человечества.

На первой, теологической, ступени превалируют анимизм и антропоморфизм. Люди осваивают мир, уподобляя его своим собственным особенностям, рвениям, волевым действиям, наделяя все явления судьбой, подставляя под видимый мир мир невидимый, словом, мыслят в терминах трансцендентных (выходящих за физические грани- цы) сущностей. Исторический предел данной ступени — замена бессчётных и свободных друг от друга божеств одним, единым Всевышним.

Вторая, метафизическая, ступень характеризуется деперсонификацией всех олицетворенных объяснении первой, заменой живых об- разов трансценденции спекулятивно-худыми абстракциями, такими, как сила, обстоятельство, сущность и т.д. Божества тут становятся субстанциями. Предел данной ступени — замена разнообразных сущностей одной неспециализированной великой сущностью, природой [20, с.4].

На третьей, хорошей, ступени достигается высшее знание как следствие описания взаимоотношений явлений в терминах последовательности, сходства, сосуществования. Сейчас их законы видят в неизменных отношениях подобия и последовательности явлений. Мы ограничиваемся, — пишет Конт, — правильным анализом событий происхождения явлений и связываем их между собой естест- венными отношениями подобия и последовательности [20, с.8].

Нет и в помине претензии на глубинное, причинное объяснение. Предел хорошей ступени — стремление и возможность представить все отдельные явления как частные случаи одного неспециализированного факта, аналогичного, к примеру, тяготению какое количество20, с.5], либо, говоря иначе говоря низведение числа неизменных естественных законов, которым подчинены все явления, до определенного минимума (но, по всей видимости, все же не до одного закона) [там же, с.8].

Любая ступень умственной эволюции имеет собственные социальные, экономические и культурные корреляты. В этом замысле теологическая ступень есть авторитарной и военной, метафизическая — легистской и церковной, а хорошая ступень характеризуется научно-промышленной активностью. Тут, кстати, отмечается полное соответствие с семантикой самого термина хорошее.

Его базисным элементом помогает именно полезность.

Три ступени умственной эволюции человечества являются однвременно фазами, либо этапами, развития самого человека, отдельной личности, а также не в один момент, а исходно, в собственных истоках. Любой из нас, по Конту, проходит эти этапы: теологии в юные годы, метафизики — в молодости, физики (хорошей науки) — в зрелом возрасте. По большому счету разглядываемая трехэтапность как закон направляет развитие всей жизнедеятельности людей; ее возможно зафиксировать в любой сфере людской бытия.

Причем порядок этих этапов строго нужен, он вытекает, в соответствии с Конту, из самой природы людской разума.

От ступени к ступени, от этапа к этапу все полнее и убедительнее реализуется основная цель всей жизни человека, личной и публичной, — ее постоянное улучшение либо совершенствование по всем направлениям, во всех отношениях и доступных формах, как духовных, так и материальных. Нация, — подмечает Конт, — которая не предприняла нужных упрочнений, дабы улучшить собственный материальное положение, будет проявлять мало интереса и к собственному моральному либо духовному совершенствованию [47, с.117].

Совершенствование как цель судьбе, по Конту, не только неизменно, но и объективно. В случае если разобраться, не мы ее, а она нас выбирает. В конечном итоге за данной целью стоит инстинктивное рвение людской рода к совершенствованию, особенное сочетание личных инстинктов человека [28, с.117].

Одновременно с этим люди и не совсем беззащитны, скажем так, перед лицом прогресса. Историческое развитие, по мысли Конта, слагается из последовательности прогрессивных колебаний, более либо менее продолжительных и более либо менее медленных по обе стороны средней линии… Эти колебания смогут быть сделаны более маленькими и более стремительными при помощи политических комбинаций, основанных на знании среднего перемещения, стремящег