Асланбек кайтукин и другие

Настоящая история, в случае если делать выводы по документам, была значительно сложнее, чем ее изображают кабардинские историки. Забрать, к примеру, такую броскую и неоднозначную личность, как князь Асланбек Кайтукин. (Необходимо заметить, что по окончании Канжальской битвы полководец Кургоко куда-то исчезает и на первый замысел выходит Кайтукин, в качестве главного борца с крымцами).

В соответствии с Мальбахову и Дзамихову, в начале 1720 года в Кабарду вторгся хан Саадат-Гирей, во главе 40-тысячного войска (меньше никак было нельзя), разорив и стёрши с лица земли большое количество селений. Приверженцы русской ориентации укрылись в районе Кашкатау. «В Санкт-Петербург, — пишут авторы, — был отправлен посол от кабардинского князя Асланбека Кайтукина, возглавлявшего борьбу с крымским его сторонниками и ханом»; ему было поручено сказать, «что в случае если Россией не будет оказана срочная помощь кабардинцам, то им нужно «будет поддаться» крымскому хану, поскольку они собственными силами потом сопротивляться не смогут».

Маленький отряд А. П. Волынского двинулся на Терек. «Его появление тут подняло престиж кабардинских князей, придерживавшихся русской ориентации. направляться подчернуть, что все же в тот раз кабардинцы сами сумели изгнать крымских татар со своей почвы» (Мальбахов, Дзамихов, с. 208-209).

В соответствии с списку, составленному этими авторами, кабардинцы 6 раз в течении 12 лет (1708-1720) отразили нашествия крымцев, разгромив три большие армии по 40 тысяч людей в каждой (в 1712 году они якобы убили 5 000 и захватили 22 тысячи крымцев; попытайтесь представить, сколько солдат им потребовалось бы лишь для охраны этих пленных и какое количество пищи для их пропитания); и это не обращая внимания на то, что среди князей были приверженцы Крыма. Следовательно, силы у кабардинцев были не просто громадные, а превеликие.

В случае если поверить историкам, с уверенностью пишущим о постоянной чреде побед кабардинцев над татарами, причем без помощи соседних кавказских народов, к тому же в случае если учесть, что часть князей поддерживала как раз татар, получается, что Крым был совсем никудышним страной. Каким-то чудесным образом крымцы побеждали везде, а вот в Кабарде им систематично устраивали избиение.

Отметим, что в первой половине 20-ых годов восемнадцатого века 40-тысячную армию Саадат-Гирея «кабардинцы изгнали сами» (если доверять Мальбахову и Дзамихову). В первой половине 20-ых годов восемнадцатого века крымцы в очередной раз были прежестоко разбиты «в бою на реке Нальчик» (возможно, это была случайная шайка грабителей, рыскавшая в отыскивании легкой добычи).

Но уже в первой половине 20-ых годов восемнадцатого века с кабардинцами, по окончании таких великих побед, что-то случается, и Кайтукин в отчаянии пишет царю Петру: «Понеже от татарских народов уже вольна в великих потребностях пребывая, сердца отечественные окровели, сидя через три года в осаде. Татарские народы нас зело теснят и обижают, отчего в конечное разорение пришли, ожидая помощи от Вашего Величества, отечественного пресветлейшего правителя».

Самим крымским ханам либо мурзам сидеть три года в Кабарде, осаждая неприступный Кашхатау, не было никакого резона. Кто же тот злодей, что столь прочно обижает храброго князя, верного царю Петру? Оказывается… сын «великого полководца» Кургоко, победителя татар на горе Канжал!

Асланбек Кайтукин пишет потом: «Еще ж наипаче Кургоков сын Мухамед и Ниятшаг денно и ночно безпокойно с крымскими татарами на нас нападают, хотя меня похитить. А я с малыми людьми яко в осаде сижу».

Единственная надежда Кайтукина – на помощь казаков: «Того для таки, припадая к стопам Вашим царским, молю и прошу, чтобы меня, Вашего Величества нижайшего раба ,благоволили содержать в высокой милости и повелели указом Вашего Величества донским казакам и терским, на протяжении отечественной потребности нам помогать» (КРО, т. 2, с. 35).

Но после этого, в первой половине 20-ых годов восемнадцатого века, кабардинцы каким-то чудесным образом снова обретают неслыханные силы и наносят огромному войску Каплан-Гирея новое поражение, опять убив 5 000 солдат (никак не меньше). Кто их возглавлял в таковой битве, Мальбахов и Дзамихов не говорят, быть может, предполагая, что это был тот же Асланбек Кайтукин.

Но после этого данный победитель ханов и великий патриот внезапно совращается (в том же году!) и переходит на сторону побежденных: «Асланбек Кайтукин в междоусобной борьбе с обладателями родов Атажукина и Мисостова обратился с просьбой о помощи к кубанскому сераскиру Бахты-Гирею, присягнув ему и дав в жены собственную дочь. Тот, опираясь на силу крымского хана, разорил Громадную Кабарду и начал принуждать кабардинских князей покориться его власти, потребовал их переселения на Кубань» (Мальбахов, Дзамихов, с. 209).

В списке говорится, что дело закончилось для его сторонников и сераскира не хорошо: «Полный разгром татар. Сам Бахты-Гирей погиб» (Мальбахов, Дзамихов, с. 224).

В случае если учесть, что в первой половине 20-ых годов восемнадцатого века Саадат-Гирей назначил старшим из кабардинских князей не кого-нибудь, в частности представителя рода Мисостовых (врага и сторонника Крыма Кайтукина), положение делается и вовсе потешным. Кабардинцы, при активном участии Кайтукина, нещадно громят крымцев, нанеся им неслыханный урон (40 тысяч убитых и 22 тысячи военнопленных в течении 15 лет, с 1708 по 1723 гг.).

Казалось бы, видя такую слабость крымцев, князья единодушно должны были перекинуться на сторону русских либо кроме того возгордиться и стать всецело свободными. Но так могло быть в действительности, а в мифе, создаваемом а также Мальбаховым и Дзамиховым, все должно происходить по-второму, т. е. совсем случайно, по прихотям князей (вернее, историков).

Эпопея неверного князя на этом не заканчивается. Во второй половине 30-ых годов восемнадцатого века Кайтукин, снова названный «князем-валием», во главе кабардино-калмыцкого войска громит «многотысячный отряд Фехти-Гирея и Казы-Гирея » и отбирает у них богатейшую добычу (Мальбахов, Дзамихов, с. 226).

Но в первой половине 40-ых годов XVIII века императрице Елизавете Петровне жалуются сейчас на Арсланбека Кайтукина тот же Махомет-бек Кургокин и три вторых князя: «От приводу брата отечественного Арслан-бека Кайтукина завсегда на нас крымского войска мы покою иметь не можем, и для того всеподданейше просим, в то время, когда для помощи нам войско потребно будет, чтобы калмыцкое либо донское казачье войско всемилостивейше назначено и выяснено было; чтобы оные в потребном случае отговорки не имели и друг на друга не зсылались, а такое бы войско при себе собственный провиант имело, потому что у нас провианту сыскать нереально» (КРО, т. 2, с. 104).

О чем идет обращение? Сначала Кайтукин сидит в осаде в Кашхатау и умоляет царя оказать помощь против супостата Махомкта Кургокина. Но позже они изменяются местами, и бывший борец и патриот с крымским игом Кайтукин ы 1743 году приводит крымские армии и измывается над сыном «полководца Кургоко» — Махомет-его – союзниками и беком.

Те ничего с ним сделать не смогут и просят отправить на помощь либо калмыков, либо казаков, но дабы те имели собственный провиант, «потому что у нас провианту сыскать нереально». Как же нереально, в случае если всего за четыре года до этого (1739) кабардинцы отбили у овец 7 000 и татар 200 000 коров? Дело происходит в середине XVIII века, в то время, когда Крым уже очень сильно ослабел.

Историки же нам говорят небылицы о разгромах татар в пору расцвета Крымского ханства, и о тех неслыханных достатках, за которыми они рвались в Кабарду, которая, помой-му отдохнув от их набегов, неимеетвозможности отыскать продовольствия кроме того для маленького отряда, что обязан прийти ей на помощь.

В этом же письме четыре верноподданных князя приложив все возможные усилия изобличают коварного Кайтукина, обвиняют этого «победителя татар» (в соответствии с Мальбахову и Дзамихову) ни мало ни большое количество в том, что он, вместе с подвластными ему узденями, в течении нескольких лет 5 раз приводил крымские отряды на Кабарду, чиня разорения и грабежи (КРО, т. 2, с. 102-103).

В первой половине 40-ых годов восемнадцатого века Асланбек Кайтукин совершает очередной переход на сторону русских и громит кубанского сераскира на реке Лабе. Но так сообщено в списке. В самой книге о победе 1744 года ничего не сообщено, а говорится, что добыча была забрана Кайтукиным у татар Казы-Гирея на Лабе (Мальбахов, Дзамихов, с. 226).

Так что остается неясным, сколько же было сражений на Лабе – два либо одно.

В том же письме князья перечисляют собственные заслуги перед империей: «А позже з донскими казаками совместно на чеченцов ходили и их, чеченцов, разбили, при котором случае не смотря на то, что и с отечественной стороны большой урон был, но ж сщастием в. и. в. 800 человек мужеска и женска полу от них в полон забрали; и позже еще пара кумыцких князей при реке Терку разбили и в подданство в.и.в. привели». Весьма необычно, но, что Магомет Кургокин, чья подпись стоит первой, сын победителя татар «полководца Кургоко», почему-то ни слова не говорит о великой победе собственного отца на горе Канжал (направляться добавить, что данный топоним ни разу не видится в 500 документах, помещенных в КРО).

Но князья напоминают о втором собственном деянии: «… с войском русским и князем Александром Бековичем Черкасским совместно мы на Кубань ходили и тамо крымского калгу салтана с великим числом армий ево разбили» (КРО, т. 2, с. 102). В этих словах и содержится разгадка того, что имеется в виду, в то время, когда говорят о «Канжальской битве».

Князья нигде дат не показывают, но ясно, что речь заходит об Урупском сражении в 1705 году, которое и начало выдаваться позднее за сражение на Кинжале.

В соответствии с С. Броневскому, сражение происходило очень на большом растоянии от Канжала: «В 1705 году (иные же полагают в 1708) хан Крымский Каплан-Гирей пришел с сильным войском для завоевания Кабарды. Кабардинцы, скрывшись в горы, пропустили неприятеля в тесные ущелья реки Урупа, позже закрыли все проходы и учинили сильное поражение татарам …» (Броневский, с. 82-83). Ничего, не считая этих данных русского ученого, не приводит в собственном известном произведении «Записки о Черкесии» и таковой информированный создатель, как Хан-Гирей (см.ниже).

Если доверять данным С. Броневского, направляться выбрать одно – или кабардинцы тогда жили на Урупе, на большом растоянии на запад от нынешней Кабарды, или с татарами сражались не кабардинцы, а какой-то второй народ либо народы, или, что кабардинцы зачем-то, с Малки и Баксана отправились на Уруп (а не на гору Канжал), рискуя полечь костьми под татарскими саблями.

Незадолго до кабардинцы и закубанские ногайцы отказались платить дань Крыму, и хан Каплан-Гирей двинулся на подавление мятежа, не зная, что мятежники договорились о совместных действиях с русскими калмыками и войсками. Татары двинулись на штурм упрочнений, возведенных кабардинцами и ногайцами недалеко от Урупа, но сейчас в пояснице им нежданно ударили калмыки и русский, что и решило финал сражения.

Часть рассеявшегося крымского войска бежала и постаралась укрыться на горе Канжал, но была настигнута и добита ногайцами и кабардинцами. Вот это избиение маленькой группы беглецов и начало выдаваться позже за грандиозное сражение на Канжале. Но были кое-какие события, в следствии которых Урупское сражение выяснилось забытым.

Шла изнурительная Северная война, и имперским влияниям не хотелось афишировать участие собственных армий в бою с татарами, потому, что Российская Федерация заключила с Турцией мир, очень для нее удачный, более того — нужный. Крымская знать, оправдываясь перед Стамбулом за собственный поражение, и утверждая, что в битве принимали участие и войска России, и калмыки, и донцы, сказала правду. Но русские дипломаты, опасаясь, что турецко-татарская армия, в альянсе с Карлом Х11, обрушится на Россию, факт нарушения русскими осуждённого ранее мира с турками отрицали, утверждая, что крымцев разбили сами кабардинцы.

Если доверять сведениям Дмитрия Кантемира (верное имя Кучук-хан Темир-оглу, это был отпрыск древнего крымско-татарского рода, шедшего по прямой линии от «металлического хромца» — Тамерлана), на стороне Кабарды выступили кубанские ногайцы (что еще раз показывает, что речь заходит о Битве на Урупе в 1705 году).

У Хан-Гирея, автора очень осведомленного, к тому же современника Ш. Б. Ногмова, мы не встречаем ни одного упоминания о «Канжальской битве», что само по себе должно было встревожить кабардинских историков (чего, к сожалению, не произошло). Но у него имеется упоминание о сражении, последствия которого и стали основанием мифа о битве на горе Канжал: «В 1705 году (иные же полагают в 1708) крымский хан Каплан-Гирей, с сильным войском шедший для завоевания Кабарды, был разбит кабардинцами на р. Урупа. Хан, утратив до 30 000 солдат, с остальными чуть ли спасся бегством» (Хан-Гирей, с. 157).

В действительности, по документам, в 1705 году хан шел на Уруп не для завоевания Кабарды, а для усмирения восставших закубанских ногайцев, вступивших в альянс с кабардинцами, жившими тогда на Урупе; к ним же на помощь пришли калмыки, русские части и донские казаки под неспециализированным руководством Александра Бековича-Черкасского (в нарушение мира, заключенного между Турцией и Россией). Это стало для хана полной неожиданностью, чем и разъясняется его поражение.

Цифры утрат со стороны татар, конечно же, у Хан-Гирея, как и у других авторов, очень сильно завышены. О том, что кабардинцы принимали участие в этом сражении, упоминали в собственных донесениях в Санкт-Петербург и сами кабардинские князья, современники события. Но Российская Федерация не имела возможности признать факт собственного участия в битве на Урупе, опасаясь альянса турков и татар со шведами, и ее дипломаты распространяли в Европе слух о том, что татар разбили кабардинцы.

Перелопатив гору литературы, два автора напоследок еще раз напоминают, в самом финише собственной работы: «Наибольшее поражение Крыма от Кабарды, к примеру, в первой четверти ХУ111 века имело большой резонанс кроме того в Восточной Европе» (Мальбахов, Дзамихов, с. 232). Отчего же, спросим мы, это поражение не имело никакого резонанса на самом Кавказе?

Молчание певцов

«В прошлые времена, — пишет Хан Гирей, — было в Черкесии особливое сословие, так именуемые декоако, каковые только занимались стихотворством, прославляли кровавые события народные и славные деяния отличившихся солдат, составляли жизнеописание известных мужей и пели вековые песни; так эти певцы передавали подвиги предков потомкам и в таких занятиях обнаружили не только пропитание, но кроме того и достаток». Песни, отмечал Хан Гирей, «удерживаются в народе в тех размерах и в тех как раз словах, как сложенные в начале» (49, с.111).

Для народа, у которого не было письменности, его песенное наследие имеет огромное значение, о чем сказал и Хан Гирей: «Поэзия – жизнь, душа, память бытия древних черкесов, живая летопись событий в их почва» (48, с.107). Наряду с этим он подчеркивал значительную отличие между песней и преданием: текст песни более стабилен, в то время как сказание подвержено большим трансформациям: «…из событий их жизни (храбрецов) сложены долгие повести, украшенные, очевидно, выдумками, каковые, но ж, не обращая внимания на то, заключают долю истины.

Кровавая война, отважные наезды, великодушные пожертвования, романтические приключения и любовь главенствуетпредметы этих повестей» (с. 115).

Хан-Гирей много раз выделяет, что адыгские песни отличаются историзмом, что они насыщены отзвуками событий. Появляется закономерный вопрос: из-за чего пионер адыгской этнографии и фольклористики, гениальный собиратель адыгских преданий и песен, в собственных трудах ни словом не упомянул о Канжальском сражении?

Народные певцы первыми откликались на те либо иные события, смерть храбреца, победы либо поражения, эпидемии и пр., слагая о них песни. Мы не знаем, имеется ли у крымских татар песня-плач о смерти на Кавказе их войска, но совершенно верно как мы знаем, что у самих кабардинцев песни о таковой «великой победе» нет. И не было, потому, что о ее существовании не говорит ни один создатель, кроме того те, кто жил в начале XIX века.

Либо ее сложили в этот самый момент же позабыли? Но так как сохранились же у них песни, касающиеся значительно менее больших сражений, к примеру «Каракашкатау» либо «Кулькужинская битва».

Пробуя ответить на данный вопрос, В. Н. Сокуров пишет: «Согласно точки зрения экспертов, песня о Канжальской битве не сохранилась. Происхождение историко-героических песен о Миншаке Ашабове и Кургоко Хатокшуковиче, по-видимому, относится к исследуемому времени, но они неполно сохранились и мало информативны» (Сокуров, с. 49). Малоинформативный ответ самого В. Н. Сокурова свидетельствует лишь одно — в этих «неполно сохранившихся песнях» нет сведений о Канжальском сражении.

Это не хорошо согласуется с той оценкой, которую этнограф выдает потом: «кабардинские исторические песни дают нам не только точный и фактический материал, но обычно способны дополнять узнаваемые документальные сведения. Возможно с уверенностью заявить, что без обращения к фольклору нельзя воссоздать полную и точную картину прошлого» (Сокуров, с. 66).

Получается, что не сохранилась песня, повествовавшая о самом великом событии в истории кабардинцев, именно она, но помнятся другие. Из-за чего случилось так, ни Сокуров, ни другие историки не говорят. Возможно, дело в том, что Канжальская битва – событие так давешнее, что немудрено было забыть и песню о ней?

Но, как мы уже сообщили, о таковой песне никто не помнил кроме того спустя всего 100 лет!

Междоусобная Кулькужинская битва случилась 11 ноября 1614 г., в то время, когда на Казыеву Кабарду двинулось войско князя Карашая Шолоховича, вместе с войском «Громадного Ногая» с мурзами Каракельмаметом Урмаметовым, Мааметом Иштерековым и «кумыцких людей» во главе с Мааметом Бдайчеевым. В следствии нападавшие одержали победу. Кази Пшиапшокович был убит, вместе с ним погибли его юные братья Инармас Асланбекович, Асык и Куденет Кануковичи, Докшуко Жансохович, Анфоко Шогенукович.

Это сражение случилось на 94 года ранее, чем Канжальское, но песня о ней сохранилась, известны сутки, год и месяц сражения, имена участников битвы, как и личности погибших. Так что дело не в давности, а в другом. В том, что никакой великой битвы на горе Канжал не было.

Пара слов о топонимике. Кабардинцы именуют местность, где якобы случилось грандиозное сражение, Къанжаль, карачаево-балкарцы, на чьей территории она расположена – Къанжал сырт «Канжальское плато». По уверениям кабардинских авторов, это наименование происходит от тюркского къан жол «кровавая дорога» и якобы было дано крымцами в память о собственном разгроме.

Все это весьма занимательно, но не имеет под собой никаких оснований.

Во-первых, в случае если большинство крымцев была стёрта с лица земли, а вторая сбежала, кто и в то время, когда дал наименование этому плато (либо они покинули в том месте памятную доску с указанием заглавия)? Во-вторых, с какой стати местные обитатели (карачаево-балкарцы) должны были ждать, пока кабардинцы не разгромят тут татар, дабы те каким-то неизвестным образом дали имя местности, каковое аборигены с признательностью приняли, поклявшись ни при каких обстоятельствах его помнить? Неужто до тех пор они это плато никак не называли?

В-третьих, по крымско-татарски наименование звучало бы как «къан йол». В-четвертых, в соответствии с нормам исторической фонетики, къан жол никак неимеетвозможности перейти в къанжал (с переменой ударения). В-пятых, в случае если наименование Къанжал переводить как «кровавая дорога», то наименование горы либо плоскогорья будет звучать для уха карачаево-балкарца необычно, кроме того нелепо: Къан жол сырт – «кроваводорожное плато» либо «кроваводорожная гора».

Помимо этого, увидим, что в данном районе две горы с заглавием Къанжал.

Какая дорога на горе?

Более верным представляется второе ответ: в этом топониме сохранилось одно из именований средневекового тюркского племени, печенегов – къанжар, къанжай, къангар (кангюй): «Печенежское плато» (с переходом Р в Л, дабы избежать неблагозвучия в словосочетании – къанжар сырт). В случае если нужен второй пример, он практически рядом – такое же плато, которое именуется Ауар сырт, по именованию другого средневекового тюркского племени, авар. Имеется в Балкарии и местность Хун-гурту, что свидетельствует «становище гуннов».

На том же Канжальском плато имеется бугор, на котором, согласно заявлениям кабардинских историков, князь Кургоко и его солдаты по окончании победы дробили военную добычу, и по данной причине он якобы именуется по-кабардински «Бугор, где дробили трофеи». Потому, что до ближайшего кабардинского села расстояние от этого бугра очень неблизкое, неясно, кто же его так именовал до закрепления на карте. В действительности это перевод карачаево-балкарского топонима Тоноу юлешген тёбе «бугор дележа добычи».

И именовался он так совсем по второй причине.

Карачаево-балкарские наездники довольно часто совершали набеги (время от времени и совместно) на равнину (значительно чаще с целью угона табунов у ногайцев, обладателей самого громадного поголовья коней на Кавказе), возвращаясь в Небольшой Карачай либо в Баксанское ущелье как раз через Канжальское плато, где, уже ощущая себя в безопасности, около этого бугра и дробили коней. «Бугор дележа добычи» упоминается и в нартском эпосе; в соответствии с сказаниям, он размешался не около села, а в пустынном месте, иными словами, таких холмов было в Балкарии и Карачае пара, и крымцы тут совсем ни при чем.

Предание

без сомнений, в фольклоре народа довольно часто отражаются настоящие события, но, столь же довольно часто — в гиперболизированном виде. Память о «грандиозной Канжальской битве», как утверждают кабардинские исследователи, сохранилась в фольклоре кабардинцев в виде предания, более десяти предположений которого сохраняются в архиве КБИГИ. Дабы прояснить обстановку, разглядим знакомые нам варианты.

Одной из первых публикаций предания возможно, возможно, вычислять тот, что помещен в СМОМПК (вып. 12, 1891), записанный известным кабардинским просветителем Т. П. Кашежевым, называющиеся «Крымцы в Кабарде». Почему-то историки, пишущие о Канжальской битве, его игнорируют.

Возможно, из-за обилия неожиданных подробностей, и по причине того, что оно никак не говорит о прежнем величии Кабарды и ее решающей роли в мировых событиях.

«Крымский хан Мамай (прекрасно еще, что не царь Навуходоносор. – К., Г.), хотя привести под собственную руку Кабарду, явился нежданно с своим войском. Не приготовившись к защите и растерявшись от неожиданного нападения, кабардинцы заявили собственную покорность. Хан забрал с них заложников,и остался на некое время в Кабарде.

Собственный войско он расположил в по зданиям в кабардинских аулах; в каждом дворе стояло по два человека крымцев. Татары всячески издевались над бедным народом: по окончании обеда должны были кабардинцы, в знак покорности, запрягаться в арбы и возить собственных постояльцев , пока они не прикажут возвратиться назад; это именовалось семанхашхен.

По вечерам же татары-лентяи ходили по зданиям и осматривали кабардинских женшщин, и которая им приходилась по вкусу, они ее брали к себе; о сопротивлении же ожесточённым победителям (без битвы? – К., Г.) не было возможности и думать. Вот как надругались крымцы над кабардинцами».

Но это еще не все. Одна часть сластолюбивых татар развлекается в Кабарде, торопиться им некуда, и никаких дел у них не было, а вот второй повезло меньше, ее «хан Мамай» зачем-то сослал в Приэльбрусье, причем на долгое время: «Все это длилось около полугода (откуда такая точность? – К., Г.). Добрая половина крымского войска стояла лагерем на горе Кинжал и в том направлении должны были кабардинцы гонять каждую семь дней скот для прокормления солдат, что было очень не легко для народа» (с.

21).

Потом направляться еще более необычный эпизод. Знатный Миншак Ашабов из селения Ашабово отказался дать собственную жену какому-то паше. Тот пожаловался хану.

Мамай перевернул горящую трубку и держал ее на голове Миншака, пока она не выгорела, но храбрец и бровью не пошевелил. «Удивившись твердости духа Миншака, хан отпустил его к себе. «Ну, — сообщил Миншак, придя к себе, — это еще ничего; но если бы они меня запрягли в арбу, в которой возят семанхашхенов, то я бы дал себя знать этим проклятым татарам!».

Об этих словах Миншака прослышали крымцы (от кого? – К., Г.) и, не раздумывая, призвали его и запрягли в арбу. В арбе развалился паша, и Миншак возил его до тех пор, пока не пал в изнеможении». Только затем он выхватил шашку и убил пашу и всю его прислугу.

Продолжение еще более необычно. «В то время, когда об этом услышал крымский хан, то он не сообщил ничего, отложив расправу с ним до более эргономичного времени».

Какого именно эргономичного времени ожидал грозный хан и из-за чего, в предании не сообщается.

После этого события перемещаются километров на тридцать к юго-западу, в аул двух братьев Кармовых, зятем которых был Мамай, у которого был борец непомерной силы. Князь Кургоко озаботился тем, дабы отыскать ему соперника среди кабардинцев, и отыскал силача по имени Бей, крестьянина Кармовых. Бей легко одолел крымского богатыря, но тут разгневанный хан снова схватился за собственную злочастную трубку и пробил ею голову победителю. «Раздосадованный этим, Кургоко вынул шашку и желал ударить хану; но люди его удержали, говоря, что гостя-де не нужно трогать».

Полагаем, что насильников-татар, какими они изображены в этом предании, вряд ли возможно было отнести к категории гостей, а Кургоко, если он вправду вынул бы шашку, срочно отсекли бы буйную голову. Но в предании ни о каких последствиях не говорится, сообщено только о том, что Кургоко по окончании таковой ссоры «начал думать крепкую думу о том, как бы им всем освободиться от ханской неволи». На совете дворян и князей он распорядился на следующую ночь убить всех крымцев.

Сам хан ночевал у одного из братьев Кармовых, с двумя приближенными. К нему ворвался Бей и желал заколоть его пикой, но сестра Кармовых, супруга хана, умолила силача пощадить ее мужа.

Количество, мягко говоря, странностей, накапливается . «Пощадив жизнь хана, Бей решился оказать помощь ему бежать из аула, дабы угодить этим сестре обладателя аула, Кармова; он опасался, дабы кто-нибудь второй не выместил на хане всей злобы, накипевшей на сердце кабардинцев. С этою целью, он принес из дому корыто, уложил в него хана и перенес его незаметно на ту сторону р. Малки», а после этого и его жену.

В том направлении прибыл один из братьев Кармовых, ведя двух лошадей, на которых они достигли Крыма, где спасителя «Мамая» окружили почетом. В то время, когда Кармов решил возвратиться к себе, хан подарил ему двух превосходных коней, одного из которых он дал князю Кургоко, а князь отменил штраф, наложенный на него за содействие побегу хана.

«По окончании бегства хана, кабардинцы, под руководством князя Кургоко, напали в числе 500 человек неожиданно на лагерь крымцев (какое количество же их было? – К. Г.), находившийся на горе Кинжал. Половину войска они истребили, а оставшиеся в живых ринулись, с энтузиазмом, бежать на протяжении по ущелью. Кабардинцы преследовали их по пятам, потопили часть их в Малке, а остальных загнали в равнину Лахрана, где растет громадной сосновый лес.

Крымцы искали в нем убежища.

На протяжении этого бегства очень большое количество крымцев погибло от ударов кабардинских йате (сабель), и чуть третья часть спаслась в этом лесу. Кабардинцы их более не стали тревожить». В этом бою Миншаку Ашабову досталась превосходная шашка, забранная им у паши, которую он подарил собственному слуге Ципилову, «потомки которого хранят ее сейчас у себя дома».

В фольклоре подробности исторических событий, как мы знаем, имеют свойство покупать гиперболизированные размеры. Но в нашем случае все обстоит с точностью напротив: историки говорят, что татар было не меньше 40 тыс. человек, а в предании говорится о 500 солдатах.

В приложенной к тексту заметке отмечаются совпадения с описанием нападения крымцев у Ш. Б. Ногмова,и делается вывод, что речь заходит о вторжении Каплан-Гирея в Кабарду в 1703 году.

2. «Предание о свержении кабардинцами ига крымских татар» (СМОМПК, XXXIII, Тифлис, 1903, отд. III, с.45-49).

«В далеком прошлом это было. Кабардинский народ, живший в то время в верховьях течения рр. Баксана и Чегема, подпал под владычество сильного и могущественного крымского хана Батал-паши (?- Ш. Х.).

Кабардинцы были обложены данью, за сбором которой каждый год из Крыма приезжали бессчётные ханские сборщики. Определенной дани не было, а потому сборщики брали с кабардинцев столько, сколько желали, и брали то, что видели их глаза, — скот, лошадей, баранту, хлеб и людей».

Сюжет разворачивается следующим образом. Кабардинцы отправляют в Крым князя Атажукина прося упорядочить и уменьшить дань. Крымский хан, выслушав князя, тушит на его голове собственную курительную трубку, и обещает уменьшить дань, но в осеннюю пору отправляет еще больше сборщиков.

Их радушно встретили и расселили по зданиям, а ночью всех вырезали. Единственные из всех уздени Кармовы отказались убить ночевавших у них гостей, за что их заявили трусами и изменниками.

Оставшихся в живых послали в Крым к хану, сообщив, что больше дани они платить не будут. Весной из Крыма подошло громадное войско («на одного кабардинца приходилось по двадцать татар») и расположилось при впадении реки Кич-Малки в Малку. «Тут и случилось сражение. Не смотря на то, что кабардинцев было меньше, чем татар, но все они дрались отчаянно.

Татары не выдержали первого дружного натиска кабардинцев и в беспорядке отошли; кабардинцы горячо преследовали их по хребту горного кряжа Аур-Сентх (Ауар-Сырт. – Ш. Х.), впредь до горы Кинжал//Инал*, где бой наконец закончился. Татары были практически все перебиты, большое количество кроме этого пало солдат и со стороны кабардинцев…